принцесска

У меня пуленепробиваемое сердце, у тебя — улыбка разрывного снаряда.

Дима был… Зол? Вероятно, так и есть. Но вряд ли это чистая злость, скорее это некий коктейль чувств: раздражение, обида (?), удивление и неприязнь. Это было заметно, как и по напряжённому лицу парня, напряжённым плечам, рукам в карманах, так и по угрюмой походке, будто он не на дружескую встречу идёт, а на стрелку разъебывать охуевших мразей. Честно сказать, руки чесались что-нибудь да ударить. Вот прям очень. Фадеев и сам не знал, почему вдруг так и зол, и даже обижен немного, что… странно. После рассказа Игоря про Макса в ушах будто вата, а под рёбра забрались отвратительные чувства. Было очень неприятно думать о той ситуации с Конченковым, ведь ещё вчера Богомол был таким искреннем, открытым и самым обычным. Другом. После же Дима вновь узнаёт его с другой стороны и ему это не нравится… Или же… Нет, не нравится. Фадеев забирается по лестнице, сжимая плотно губы, после просто вскакивает с неё, проходя на крышу. Богомол, точно знавший, что Дима придёт, улыбается, и брюнет невольно задаётся вопросом, как часто Макс приходит сюда? — Твой друг назвал меня принцессой, а ты сказал, скрывая страх: «Таких принцесс в старинных пьесах…- вдруг наиграно поэтически, с интонацией, заговорил Голышев, вскинув руки в разные стороны, и приподнял брови, с озорством глядя на хмурого Диму, который лишь метнул в него и его детское, раздражающее в этот момент, поведение, угрюмый взгляд, и прошёл дальше, по пути кинув рюкзак на кресло. Встал спиной, доставая, дрожащими от злости, пальцами сигарету из пачки Winston, -…«В конце сжигали на кострах»…- уже более спокойно договорил, видимо, заметив состояние приятеля. Развернулся на 180 градусов, изогнув бровь. Дима выдохнул, чувствуя взгляд Богомола, и закрыл глаза. прикусывая зубами фильтр сигареты. Курить хотелось, жуть просто, ведь мелкие букашки, носящие имя «раздражение», бегали под кожей, и хотелось рычать, при этом глаза неприятно горели. Брюнет открывает глаза, наблюдая за раскинувшимся перед ним городом. Самара. Такая тихая и спокойная на первый взгляд, но носящая в себе глубокие тайны криминальных районов, и уж очень странных людей. Непонятных, скорее. Ведь ещё вчера Богомол был почти что раскрытая книга, только вот она оказалась на китайском. Теперь оставалось лишь выучить китайский. Уф. — Ты как? — усмешка слетает с губ Голышева, и тот садится на диван, закидывая ногу на ногу, а руки на спинку мебели. Смотрит пронзительно, как умеет, точно в душу. Умеет читать эмоции, да и мысли тоже скоро научится. Вызубрит, как говорится, Диму наизусть, и теперь он станет открытой книгой, что брюнету уж очень не нравится. Ему вообще в принципе не нравится его эмоциональность, не нравится то, что все его чувства видны на лице. Ему с детства отец твердил, что чувства нельзя показывать, особенно в самые нужные моменты, но Фадеев младший как и был эмоциональным. так и остался. Только если в детстве он плакал, когда что-то не удавалось, и смеялся во весь голос, когда было уж слишком хорошо, то теперь, будучи, подростком, почти что мужчиной, он не умел скрывать свой гнев, волнение и… радость, как и в детстве. Дима жмёт плечами, поджигая кончик сигареты, и засовывает зажигалку. Обхватывает сигарету двумя пальцами и делает сильный затяг. До боли в лёгких. Так, чтобы сильно. Так, чтобы хорошо. Чтобы успокоится. — Зашибись. Что у меня может быть не так, — и вот опять, говорит уж слишком невозмутимо. Делает очередной затяг, такой сильный, что уже голова немного кружится. Ему это нравилось. Когда было совсем хуево он даже специально давил на шею ладонью, немного задыхаясь, но голова всё равно поддавалась головокружению. Приятно. Ненормально, да. Богомол хмурится, а после опять хмыкает. Лошадь ебаная. — Не особо видн- — Да ты тоже хорош, — грубо перебивает, чувствуя желания ударить самого себя по макушке. Только вчера всё было нормально, и вот сегодня он всё портит. Ведь это было прошлое. Это было до Димы… Но Стас его друг. А Макс? Он стал его другом? Или… что вообще между ними?! — В смысле? — хмурит густые бровь, взглянув непонимающе. В хуисле.. Рифму в слух не говорит, и опять делает затяг. Спокойно, он и не подозревает, что у тебя в голове. Просто обидно, знаете. Ты доверяешь человеку, начинаешь верить ему, а после оказывается, что он то ещё дерьмо. Конечно, Фадеев прекрасно знает о том, кто такой Богомол. Знает его по слухам и так далее… Да и встретил парень его не распростертыми объятьями, а ударом в нос, но бля, прошло уже два месяца. Многое поменялось. Наверное… В горле неприятно пересыхает, а голова начинает болеть. — Да…- Фадеев выкидывает остатки сигареты, а после опускает взгляд, и усмехается. На что он засчитывал… он и половину о Максе не знает, — Игорь Лавров рассказал, о том, что ты доёбывался до Стаса Конченкова. после того как он ушёл из твоей… шайки? Что за шайка? — скрещивает руки на груди, и непонимающе хмурит брови, повернув голову в сторону Голышева, и встречается взглядом с небесно-голубыми глазами. Замирает, не в силах тупо перевести взгляд. Невозможно. Всё тело горит, ведь он не привык так прямо смотреть в глаза, да и желание отвернуться пробирает, но, сука, смотрит, видя там полнейшее спокойствие. Максим откидывается на спинку дивана, облизывая губы, и переводит взгляд, а рука же теперь нервно проходит по макушке. Ему не нравится всё это. Сдерживается тупо не уйти, дабы избежать разговора. Дима же на мгновенье поднял бровь, говоря этим «Ну?», пускай и приятель (?) этого не видел. — Макс, — тот, кажется, замирает, — Зачем? Ну ушёл он и ушёл, нахуй же придираться?! Ещё и к маленькой сестре… — Ты не понимаешь! — нервно повышает тон, резко взглянув в сторону Фадеева, а во взгляде кучу эмоций, которых тупо всех невозможно прочесть сразу. — Так объясни! — телом разворачивается к Богомолу Дима, вскинув руки в стороны. И Голышев уже приоткрывает пухлые губы, дабы что-то сказать, как тут же плотно закрывает, вновь отворачивая голову в сторону, теперь рассматривая высокие, и не очень, серые здания города. Фадеев же чувствует непонятную готовность тут бегать, махать руками, лишь бы деть куда-нибудь эмоции, пробирающие в груди. Хочется кричать. Тупо кричать от досады. ведь не может сейчас понять русоволосого. — Не могу я, — говорит тихо, охрипшим голосом, и закрывает глаза, закусывая губу и склоняясь вперёд, — Не. Могу. От тихого голоса сердце на мгновенье падает вниз. и Дима понимает, что все раздражение улетучилось. Осталось лишь некое бессилие. Брюнет проводит ладонью по лицу, после подходит к креслу и хватает рюкзак. — Тогда мне лучше уйти, — сухо говорит, закидывая рюкзак на плечо, и тут же вздрагивает, когда Макс вдруг вскакивает с места, хватая брюнета за руку, чуть выше локтя. Смотрит прямо в глаза пробирающим взглядом. — Что ты хочешь узнать? — Лишь то, зачем тебе вообще надо было это всё. Неужели такое удовольствие приносит издевательство над другими? Пальцы сжимают теперь руку Димы сильнее, но тот и бровью не поводит, смотря в глаза. — Тебе стоит понять кое-что, принцесса, я не был идеально воспитан. Я живу с рождения в этой дыре, с другими ублюдками, да и мало что видел, кроме дерьма. И уж поверь, тут или все вместе, или ты один. Те, кто вместе — везёт, значит есть семья. И я сейчас не о родственниках. Те, кто один, тот долго не живёт, — последние слова заставили особо напрячься, — Своё я взял. У меня есть своя… шайка, да. Слиппа был частью моей семьи. Он был моим братом. Но он выбрал… сам наверно знаешь, что Лаврова. А такого мы не прощаем. Измену. Тебе же остаётся лишь выбрать, будешь ли ты один, или же… — Я не один, — перебивает. Видимо, Слиппа — это Стас, пускай Дима ещё толком и не понял, что за мутки там были, но усёк кое-что: Игорь был прав. С Богомолом слишком опасно…- У меня есть друзья, а теперь, — одёргивает руку, — Меня ждёт моя девушка, — говорит сквозь зубы, и последний раз кидает взгляд на Макса, и он получился… оценивающим. С головы до ног, и обратно. Как бы говоря, что никакими словами парень Фадеева не запугает (да и не пытался), но всё тело, дрожащее, как в лихорадке, говорило обратное. Заметил дрожь только Дима, поэтому смотался как можно быстрее.

Пускай, воспитан я дурно И мало что видел, кроме дерьма Но свой кусок я урвал И выпью сок твой до дна А капли на простынях дорогих — Твои слёзы, ведь тоже ты выпьёшь сок мой до дна Чувствую, ты напряглась Но я настроен серьёзно Ведь времени мало у нас Ответь на вопрос мой

Дима добрёл до дома Голышевых очень быстро, ведь почти что бежал от той крыши, где остался Максим, пускай и сам этого толком не заметил, занятый своими мыслями и переживаниями. При этом парень ещё несколько минут стоял под дверью, стараясь отдышаться и успокоится. Он драматично примкнул лбом к холодной стене, глубоко дыша, и закрыл глаза. Возьми себя в руки. Катя во время этих дней относилась к тому типу девушек, что готовы были громить своё на своём пути, если настроение — говно. Фадеев почему-то лишь облегчённо выдохнул, узнав, что у девушки красные дни календаря, и их планы перенесены. Было слишком много проблем в голове, большинство из которых придуманы самим Димой, и расслабиться, конечно, надо, но сейчас не настроение для секса. Вот так. — Заебали, — буркнула под нос Голышева, входя в свою комнату, где разместился на диванчике Дима, уткнувшись в телефон. Ожидал, пока его дама наконец соберётся. — Что случилось? — опустил брови Фадеев, а уголки губ дрогнулись в улыбке. — Да братец мой ебанутый весь гель для душа вылил, сука тупая, — пробурчал Катя, копаясь в комоде с вещами. Дима невольно приставил Максима в душе, намазывающегося гелем, и закусил губу, густо покраснев. Фантазия опять ставит в неловкое положение. При чём перед самим же. Фадеев опять уткнулся в телефон, усмехнувшись над словами девушки. Русоволосая была закутана в бежевое полотенце, а мокрые волосы лежали на тонких плечах. Косточки лопаток эстетично двигались, а на спине становились видны очень аккуратные очертания, что даже пальцы запульсировали в желании прикоснуться к телу Кати, а каре-зелёные глаза было не в силах отвести. Девушка, разглядывая найденный ею свитер в руках, повернулась лицом к парню, и прикусила губу. Судя по взгляду Голышевой мягкий вязаный свитер бордового цвета ей не особо понравился, но она всё-таки надела его, после натянула чёрные джинсы, и вновь начала что-то искать в комоде. После узналось, что там она искала фен для сушки волос. Встала к зеркалу. И тут как раз хлопнула входная дверь, на что Дима обратил внимание, повернув голову в сторону двери из комнаты. — Макс, наверное, пришёл, — ответила Катя на вопрос в глазах Фадеева, включая фен. Сердце упало вниз, где и осталось на несколько минут, а дыхание сбилось. Ещё полчаса назад у них не особо выдался разговор на крыше, не хотелось его сейчас видеть. — Выключи эту хуету! — ослышался недовольный крик из коридора, заставивший Диму вздрогнуть. Вероятно, Голышев был недоволен шумом, исходящем от фена. — Иди нахуй! — колко ответила девушка, суша волосы. Замеревшей Фадеев, так и не начал нормально дышать, и только спустя минуту когда сердце вернулось на место, но не прекратило сильно биться, он закрыл глаза, чуть расслабившись на кресле. Кажется, Богомол ушёл в свою комнату. Через пятнадцать минут парень и девушка уже стояли в коридоре, как вдруг Катю что-то осенило, и она выпрямилась, не завязав шнурки кроссовок. — Точно! Вспомнила! Бля, Дим, мне надо сгонять к тёте Тане в соседний дом. Всего десять минут, окей? Подождёшь? — зелёные глаза встретились с каре-зелёными, в которых прочиталась обескураженность, и Фадеев немного напрягся. — Может я с тобой схожу? — чуть опустил брови, ведь оставаться один на один в квартире с Максимом не особо хотелось, какой-то непонятный страх прошёлся по ребрам. Катя немного нахмурилась в раздумии, и взяла свою бежевую парку. — Та я быстро, че те бегать, я тебе ща чай сделаю и сиди, я быстро. Парень не стал спорить и просто выдохнул, натянув улыбку, кивнул. Через пять минут девушка вошла в свою комнату, где принял прежнюю позу в кресле парень, дала ему кружку с чаем, чмокнула в уголок губ и убежала. Он один. Дима невольно стал прислушиваться к каждому чертовому шороху, доносящемуся из соседней комнаты, и это не хило сводило с ума. Ебаная паранойя, ибо казалось, что Богомол вот-вот войдёт в эту комнату. Фадеев и сам не знал, чего именно боялся и почему, но просто не хотелось сейчас говорить с парнем, видеть голубые глаза… Мотает головой, стараясь выкинуть ненужные мысли. Отпил чаю, и тут же замер, не проглотнув горячего напитка со вкусом фруктов. дверь в комнату медленно открылась, а сердце пропустило удар, но Фадеев спокойно выдохнул, когда в комнату вошла белая кошка с поднятым хвостом. — Ты чё так пугаешь, сука, — буркнул, но после улыбнулся, когда снежный комок запрыгнул на колени, и, удобно уместившись, села, — И как твоё имя? — спросил, зная, что ответа не будет. Кошка лишь замурчала, закрыв глаза, когда широкая ладонь брюнета легла на неё, чуть поглаживая. Прошло уже минут десять, но девушки всё ещё не было, и сидеть на одном месте наскучило. Пришлось выгнать кошку с колен, так как ноги затекли, и та, недовольно взглянув, гордо ушла из комнаты. Фадеев встал с места, и обошёл периметр комнаты, разглядывая всякие интересные штучки. Фотки на стене Кати, где она с семьёй, одна и с подругами, плакаты известных актёров и певцов. На полочках у неё стояли разные модели игрушек, которые были скорее для красоты, чем для игр, так же на полках были учебники, тетради и прочая ерунда для школы. Небольшая комната в принципе была уютная. Картинки и плакаты на стенах, бежевая и бордовая мебель. Закончив осмотр комнаты подруги, Дима решил перейти на что-то более масштабное, и уже почти покинул эти пределы, как вспомнил, что находится в квартире не один. Да и вообще, нормально ли это бродить одному по чужой хате? Но было уж слишком скучно, так что он перешёл порог места обитание Голышевой, и почему-то пошёл на кухню, взяв в собой кружку, мол, если что отнести посуду. Он шёл чуть ли не на носочках, прикусив губу, боясь, что его услышат. Как ребёнок, решивший спиздить конфеты, ей богу. Он проходит на кухню, осторожно кладя кружку в раковину, чтобы ни звука, и осматривается. Самая обычная русская кухня, убранная, пускай на столе и валялся пакетик от чая, и лежало несколько пустых пачек от печенья. На полках было много разных коробок от каш, хлопьев, всякие специи и так далее, холодильник серебристого цвета был весь в магнитиках. Дима отчего-то тяжело вздыхает, и уходит с кухни, идёт дальше по коридору, но останавливается, увидев дверь, видимо в комнату Макса, открытой, а на ней было написано баллончиком красной краски «FUCK OFF», и Фадеев подумал о том, что сказала на это его мать, но тут же вспомнил, что это Богомол, и вряд ли ему есть до этого хоть какое-нибудь дело. Из комнаты доносилась негромкая музыка, ничего более. Честно? Очень захотелось пойти туда, увидеть Максима, поговорить о чём-нибудь и наконец расслабиться, но Дима стоял тут, в коридоре, вот уже несколько минут, напряжённый, раздумывая обо всем случившимся, и также о том, что думает на этот счёт сам Богомол. Зол ли он? Обижен? Или ему похуй? Музыка затихает, что брюнет, погруженный в мысли, не заметил, а после доносится некие звуки, и Богомол, протирающий лицо ладонями, выходит из комнаты, но замирает тут же, увидев парня, с которым неплохо так провёл время вчера, стоящего в коридоре, откинувшегося на стену, при этом брюнет смотрел в одну точку стеклянным взглядом, задумавшись. — Я думал, что вы наконец свалили, — скрещивает руки на груди, оперевшись на дверной косяк, и довольно ухмыляется. Он вообще когда-нибудь обижается на что-нибудь? Может ли вообще злится на Диму? Фадеев вздрогнул от неожиданности и поднял рассеянный взгляд, приоткрыв губы. — Катя должна придти через несколько минут, а я пока остался ждать её в комнате, вышел кружку от чая в.- и он замолк, поняв, что быстро тараторит и выкладывает всё, о чём думал, ибо чувствует непонятное волнение, прошедшее дрожь в пальцах, вцепившихся в джинсы. Какого хуя он такой рассеянный сейчас? Это он сказал последнее слово и свалил сегодня на крыше, это он должен смотреть так заносчиво, с озорством, как Макс сейчас. Последний смеётся, видя, как краснеет Фадеев. — Боже, расслабься ты, — улыбается, широко, по-детски, и Дима так не может. Серьёзно, хочется куда-нибудь убежать, лишь бы не чувствовать эту вину где-то между ребрами… Постоянно делать что-то не так, как-то обижать этого человека, стоящего в дверях, говорить ему, что уже нашёл друзей, и тот не в ходит в их список, гулять с ним и никому об этом не рассказывать, будто это что-то незаконное, и верить каждому слову, сказанному против него. Дима чувствовал себя за это отвратительно. Ведь сколько бы не был он с ним холоден, тот всегда рядом с ним улыбается, шутит, и почти что всегда готов выслушать. Да и похуй, что там говорят о нём. Фадеев чувствует себя мразью, и смотрит вдруг с сожалением. Проблема, кажется, которую он так и не может решить, является в том, что окружающие говорят о том, что рядом с Богомолом опасно, что он не тот человек, которому стоит верить, и Дима верит, отдаляется, и только сейчас понимает, что это не важно. Ведь рядом с ним (может и не только с ним, но кого это сейчас волнует) Макс, точно меняется. Иногда чёрный юмор всё-таки присутствует, как и сарказм и не добрые мысли, но он ведёт себя не так, как рассказано другими людьми. Или же Дима просто его ещё не знает… Настоящего его… И тупо накручивается себя ложными надеждами. Да и вообще, какого хуя всё это? Почему Богомол тупо не вылезает из головы? — То, что я сказал тебе, — поджимает губы, опуская взгляд, и чувствует себя мерзко, — На крыше. Мне серьёзно… — Забей, — вдруг перебивает спокойным голосом, а тот сбивается в дыхание — Мне похуй, — правда? хорошо ли это? — Я не собираюсь записываться к тебе в лучшие друзья, — да, но ведь ты… стал другом.? <i>кажется, он всё-таки обиделся, — Я прост предупредил тебя, что тут, в Самаре, лучше держаться с нужными людьми, — пожимает плечами, и Дима поднимает неуверенный взгляд, смотря в голубые глаза, а внизу всё… всё холодеет, ему неприятно. Сам не знает отчего, но противная тоска вылезает наружу, ведь ему нравится общаться с Максом, а тут видимо всё. Конец. Больше никаких прогулок ночью, никого косяка, выкуренного вместе, никакой крыши, где они только вдвоём, и непонятных топовых треков… Нос щиплет, предупреждая о слёзах, которые могут нахлынуть в любой момент. Просто печально. Просто тошно от самого себя, ведь это он всё испортил. — А ты тот человек? — спрашивает, когда русоволосый уже поворачивается спиной, решив уйти в свою комнату, и тот останавливается. В горле противно пересыхает. — Не думаю, — отвечает не сразу, только когда делает необходимые выводы в голове. — Я был неправ, — говорит резко, ведь тот уже почти ушёл в комнату, — На крыше. Я был не прав, — выдыхает, но камень с души так и не падает, лишь наоборот, ещё больше напрягает, брюнет вскидывает руки в стороны. Богомол, выдохнув, вдруг резко разворачивается, и идёт быстрым шагом к Фадееву. Останавливается рядом, почти впритык, заставляя забыть, что такое дышать. Смотрит в глаза. Прямо. — Я тебе всё сказал. Делай выводы сам. Я на общение не навязываюсь. И что это вообще значит? Что он несёт? Что он хочет? Почему его так сложно понять? И откуда. мать вашу, СТОЛЬКО ВОПРОСОВ?! Кажется, голова сейчас лопнет, как воздушный шарик, и хочется ею же биться об стену. — Хочешь, — начинает пояснять, — Слушай всяких ублюдков, и я тебе обещаю, ты ещё услышишь про меня похуже того, что наплёл тебе Лавров, — снижает тон с каждым словом, и вот переходит на хриплый шёпот, — А хочешь: не слушай никого, и просто…- голос дрогнул, и Голышев, поняв, насколько слаб сейчас, разворачивается, уходя в комнату, а дверь хлопает. Фадеев вздрагивает, замирает на месте, понимая, как сильно бьётся сердце, а внутри точно пизанская башня рушится. Сожаление проникает в сердце и парень теперь чувствует себя особо беспомощным, но готовым кричать на всю квартиру. И просто что? Просто что??? Просто общаться с тобой? Или просто отстать уже наконец? В один момент даже пришло ощущение, что Голышев специально делал так, чтобы Дима чувствовал себя настолько херово. Говорил подобное. чтобы после тот загонялся и чувствовал себя мразью. Но Фадеев сам виноват. И стоит ли что-то исправлять? Ведь такое может повториться, и… Дверь открывается, и на пороге наконец стоит Катя. — Ну что, пошли? Прости задержалась…- дальше ничего не слышит, в ушах вата, а в голове туман, помнит лишь то, как выскочил из квартиры быстрым шагом, что сама Катя его еле догнала, а после… Можно ли назвать Максима Голышева тем самым, к которому Дима привязался? Этот вопрос задал себе брюнет, делая очередной глоток алкоголя, обжигающего горло, и перед глазами опять всё плывёт, а голова немного кружится. Фадеев, понимает, что теперь тупо зациклен на голубоглазом, и это… хуево, честно. Богомол стал другом. Богомол стал тем, кто теперь пропитан в клетках мозга. Фадеев вдруг плюхается на скамью, расположенную на детской площадки, при этом выкрикивает весёлое «ЮХУУУ!», на что Катя, выпившая чуть меньше, ржёт, садясь рядом. — Тебе противопоказано пить, Фадеев. — Мне противопоказано жить, — едко отвечает, что получается довольно печально, и девушка слегка толкает его в плечо, улыбается. Было бы тут смешно, и Дима бы улыбнулся. Только ему тошно. Наверное, поэтому он столько выпил. Потому что голубые глаза из головы не выходят. Идиотизм какой. Парень делает выводы. что сделал глупость. Во-первых, он опять привязался к человеку, который запросто может растоптать его. Рассыпать, как песок, разбить, как старинную вазу. Одним словом. Теперь ему слишком больно, ведь такое уже было. Фадеев уже терял человека, которому доверял, после чего ушёл в нечто, похожее на депрессию, и ещё долго ни с кем не общался, но сейчас он открылся Голышеву. Всё повторяется, и он жуть, как боится быть брошенным вновь. «Делай выводы» И это всё, что остаётся. честно говоря. И парень делает… Он осознаёт, что начинает скучать, и начинает так же накручивать себя, додумывать, то, что не надо. Начинает воображать, отчего ещё хуже. Почему нельзя жить спокойно? Обязательно привязываться к кому-нибудь так, чтобы после в грудной клетке нечто безжалостно сжималось? Блядство. — Ты что так поник, Фадеев? — изгибает бровь девушка, делая ещё несколько глотков вина, спизженного у родителей Димы. Отца ещё долго не будет, а мать не пьёт, так что вряд ли кто заметит. — Кать, — обращается очень чувствительно, и готов всё выдать. Всё про Макса, но ещё не в том состояние, — Это вообще нормально? Думать о человеке 24/7? И. чувствовать всё это. дерьмо… Голышева сначала прищуривается, взглянув с подозрением, но после широко улыбается, и, как-то грустно, что ли. — Ты там уже в кого-то втюрился? Изменяем да, гражданин Фадеев? Втюрился… а может? бля, заткнись. Дима натягивает улыбку, но она исчезает очень быстро. Сегодня философская ночь. Сейчас 2:28, а Фадеев начинает опять напридумывать себе. Например, то, что мы все имеем тупую привычку: начинать привязываться. Быть одержимыми. Завтра он забудет об этом, по крайней мере надеется на это. И корень нашей одержимости лежит не в любви, а в страхе. Все, кто одержим любовью, полны страхов — страха остаться одним, страха оказаться недостойным и нелюбимым, страха быть отвергнутым, покинутым или уничтоженным. Вот и Дима теперь боится. — Пхаха, я серьёзно. Мы становимся одержимыми каким-то человеком… это ненормально… — Таак, — протягивает русоволосая, отбирая бутылку в руках парня, — Тебе на сегодня хватит. Ты если я узнаю, что ты там влюбился в кого-то… — Только если в тебя, — перебивает, а после лезет за своим поцелуем, но этот груз на душе. блять. Дима лежит в кровати, на часах четыре утра, и он знает, что завтра не сможет встать в школу. Алкоголь всё ещё бушует в голове, пускай и намного спокойнее, но уснуть он не мог, чего вообще не ожидал. Он чувствует себя слишком херово для сна. Слишком измучено и непонятно, будто потерял нечто важное. Ненормально. Это ненормально. Я, блять, был так чертовски подавлен в последнее время. Я не знаю, что происходит. Усталость не покидает меня. Я просто лежу в темноте, пытаясь заснуть. Не могу ничего сказать, потому что всё вокруг, словно без сознания. Мой чертов разум гудит.

***

Как и ожидалось, на утро Дима бежит с опозданием в школу. Встать с кровати ровнялось адской муке, ведь проснулся он с головной болью, недосыпом и сушняком в горле, да ещё и какая-та непонятная строчка вертелась на языке, не дающая собраться с мыслями. "Таких принцесс в старинных пьесах..." Что? Что там дальше? Где он это слышал и почему не может выкинуть это из головы? Мать доебалась с опросами, отчего голова ещё больше гудела, но брюнет успел избежать разговора про то, чем он занимался вчера ночью. Я бухал, мам, как последняя свинья, ведь чувствую нечто непонятное по отношению к своему другу, и не могу это объяснить самому себе. Фадеев бежит в школу, даже не расчёсанный, а первым уроком русский язык. После проделки Богомола училка просто ненавидит Диму, поэтому нельзя было опаздывать на её урок ни на минуты, а тут уже и десять прошло… Дима открывает дверь в кабинет, и в него тут же врезается злой взгляд учительницы, в котором так же читалось лукавство. Ему пизда. — Простите за опоздание, — выдает парень, глубоко дыша, и даже краснеет. Он мельком осматривает класс, и даже немного удивлён, ведь в классе от силы человек семь. И где все? Парень изо всех сил старается не смотреть с сторону Макса, расслабившегося на стуле, и у него это получается, после чего маленькое существо, засевшее в сознание Димы, гордится собой. — Это ты скажешь, Фадеев, на экзамене? — невозмутимо спрашивает, складывая руки на груди, — Прошло десять минут после начала урока! — начинает визжать, как резаная свинья, — Мне уже всё это осточертело! — Дима чувствует, как глаза горят, а ноги будто приросли к земле, — Как ты собираешься сдавать экзамены? — говорит более спокойнее, пожирая взглядом из-под очков, а от визга, услышанного недавно Фадеев, где женщина ещё и тряслась, как в лихорадке, ещё волосы, напоминающие пуделя, теперь прибывали в глобальном беспорядке, и Дима, не смотря на всю неловкость ситуации, закусил щёку внутри, стараясь не улыбнутся, — Мм, Дима? Я то своё место под солнцем уже приобрела., а что делать будешь ты? — Хуевое у вас место под солнцем…- послышался негромкий голос из класса, и все прибывавшие в классе взглянули на Макса, которому принадлежали слова. Он приподнял вопросительный взгляд исподлобья, будто не ожидал, что его услышат. — Что, прости? — с шоком спросила противная, худая женщина, метнув взгляд в сторону Голышева. — Место под солнцем у вас хуёвое, — сказал прямо, пожав плечами, а уголки губ потянулись с негодованием вниз. Дима был поражён так же, как и все находящаяся в классе, ведь… сука, он сейчас прямо говорит матом с учителем, которая, кстати, открыла от шока маленький рот, а её глаза расширились. — Да как ты смеешь? — в ответ русоволосый пожимает плечами, — Вон отсюда!!! — визжит, а Дима старается не заржать, сам не понимает почему. Ему нравится эта смелость в Богомоле. — Простите? — спокойно переспрашивает, облизывая губы, стараясь позлить училку побольше. — ВОН ОТСЮДА! — Аа…- глупо протягивает, делая совершенно невинный вид, на что другие уже в открытую ржут, а Дима опускает голову, сдержанно улыбаясь, — Простите, а за что? — в ответ получает ядерный взгляд, готовый просто убить, и поднимает ладони на уровне лица, — Ухожу, ухожу, — встаёт, взяв свой рюкзак. — И ты, Фадеев, вместе с ним! Вы у меня ещё попляшите! Два клоуна! Понарожали нахалов… Дальше Фадеев уже не слышит, следуя из кабинета за Голышевым, только теперь ему не смешно. Все позитивные чувства куда-то ушли, и вдруг началась паника, ведь ни разу за девять лет его не выгоняли из класса… Ведь… Боже, да он сам не понимает почему, но его начинает не по-детски трясти, а дышать теперь невозможно, что-то перекрывает дыхательные пути. Какая-та некая паника, а точнее: паническая атака. Дима знаком с ней, ведь с самого детства эта злая стерва тревожила его, когда мыслей в голове было слишком много, а сердце билось слишком быстро. Он уже чуть ли не чувствует свой же пульс. В детстве из-за таких редких моментов его водили к врачу… Фадеев обгоняет Макса, после быстрым шагом выходит из школы, хватая воздух губами. Он бегает взглядом по пустому двору школы, спускается по ступенькам, а с последний двух соскакивает, стараясь найти подходящее время и выровнять дыхание, его сердце сейчас просто выпрыгнет. Он уже забывает о русоволосом, паникуя отчего -то; в ушах звенит, всё тело трясётся в ознобе, и парень идёт прямо по лужам, оставленным ночным дождём, по грязи, забыв об этом напрочь. Сейчас главное выровнять дыхание. успокоиться. Так его учили в детстве, но в сердце колит, вот-вот, кажется, он упадёт на землю, потеряет сознание. Дима останавливается сзади школы, под деревом, и голова кружится, он даже на мгновенье забывает, где вообще находится и кем является. К счастью, людей рядом не было, только вот Голышев, нахмурившись, последовал за Димой, заметив его состояние, и брюнет не мог полностью успокоится, думая о том, какой он сейчас слабый, что часто сопровождалось с панической атакой. — Эй, — говорит наконец Богомол, видя, как парень согнулся в животе, оперевшись руками о коленки. Его не хило трясло, и он старался глубоко дышать, закрыв глаза, — Ты чего? Фадеев судорожно выдыхает, но сердце всё ещё трепетно колотится в грудной клетке, в страхе за что-то. — У меня.- глаза слезятся, всё кружится, ничего не понятно, — Паническая… Атака. Я…- дыхание вновь сбивается, его точно душат. Он выпадает из мира. — Эм.- тупо выдаёт Богомол, ни разу с подобным не встречавшись, и думает над тем, как бы помочь брюнету. Что делать-то? — Что мне сделать? Постарайся выровнять дыхание… А я что делаю?! Теперь паникует не один Дима, и Богомол вдруг вспоминает, что однажды где-то слышал об этом, то ли в фильме, то ли ещё где-нибудь, но, кажется, придумал что делать, пускай это не лучший из вариантов, да и вряд ли сработает, но… Голубоглазый вдруг крепко и неожиданно обнимает Фадеева, закрывая глаза, будто ребёнок, боявшийся сделать ошибку. И брюнет замирает, возвращаясь постепенно в этот мир. Его сердце пропускает удар, а после бьётся намного спокойнее, вот и дыхание выровнялось… Это помогло. Дима благодарно обнимает его в ответ, зарываясь носом в черную толстовку, пахнущую табаком.  — Спокойно, — шепчет где-то на уровне уха, и действительно становится спокойнее… теплее…- Всё в порядке? — вопрос остаётся без ответа. Дима не в силах сейчас говорить, конечности всё ещё покалывают, и тут слёзы скатываются по щекам, и ему стыдно за это, но сейчас это не важно. Он успокоился. Он всё ещё дышит. Закрывает глаза, чувствительно, даже драматично, хмуря брови, и ещё крепче обнимает человека, который буквально спас ему сейчас жизнь, — Умеешь же ты испугать, принцесска, — слышится смешок, и Фадеев сам улыбается из-за всей этой ситуации. Дима облизывает губы, чувствуя солёный вкус слёз, и размыкает объятья, после немного отшатывается, чувствуя, как ноги стали ватными. Опускает голову, вытирая влагу с щёк. — Как ты? — Уже лучше… Спасибо…- говорит негромко, не осмеливаясь поднять взгляд. Ему стыдно, прям очень. Богомол опять делает что-то для него, но на этот раз Дима больше не скажет ничего того, что может задеть. — Вот и чудно. Бухали вчера с Катей? — зачем-то спрашивает парень, и Дима наконец поднимает взгляд, пряча руки в карманы кофты. — Выпили немного, — ага немного. Дима чувствует себя, как на отчёте перед родителями, и смущённо прикусывает губу. Богомол тупо кивает, достаёт телефон из кармана. проверяя время. — Скоро звонок, — уведомляет, — Пошли в школу. — Макс, — говорит Дима, когда тот уже двинулся с места, остановился, — Мне не важно, что говорят о тебе другие, — смотрит с сожалением. Он правда хочется общаться дальше. Голышев в ответ кивает, слабо улыбнувшись, и продолжает путь до школы.

важна лишь степень искренности я говорю тебе мысленное прости нам в этой близости не вырасти, не вырасти