около часа вдыхаю дым, вижу бездну; В лёгких снова дым, Я не могу вдохнуть воздух..
— Я сама не знаю, Оль, — послышался негромкий голос из кухни, — Я очень переживаю за него, последние три года…- голос прервался, и Максим наконец отмер, продолжив расстёгивать куртку. Парень прекрасно знал, о ком сейчас идёт речь матери, сидящей за чашкой чая со своей ебаной подружкой, живущей напротив. Богомол ненавидел эту бабу всем сердцем, и уже, стоя в коридоре квартиры, чувствовал, как раздражение скользнуло змеёй по венам, взбурлив кровь. Ольга Петровна, старинная подруга матери Голышева, только вот, видимо, Елизавета, не заметила то, что пока «болела», эта якобы подруга и не думала о том, чтобы позвонить хотя бы, не говоря уже о том, что открыто избегала любой встречи. При этом Ольга никогда не любила Макса, видимо, задницей почувствовала, что пацан пойдёт по неправильному пути, как только взглянула на него в младенчестве. — Он постоянно меняется, — Голышев вновь затаил дыхание, ощущая, как чувство обиды и неприязни положило свои холодные руки ему на плечи, говоря «Теперь ты не избавишься от меня этим вечером, чувак», — То его нет месяцами, то он ночует дома и ведёт себя, как самый обычной ребёнок. вот уже два месяца. Я знаю, что он старается… Наверное. — Наверное он опять пытается вернуть доверие и что-нибудь скомуниздить, пока тебя нет дома. Он — уличный хулиган, ты прекрасно это знаешь, Лиз. Он твой сын, но я вот, что тебе скажу: доверяй, но проверяй, — раздался не менее тихий голос, в котором были нотки поучения и заносчивости. Голышев поморщился, точно от отвращения, но после мысленно усмехнулся, а губы растянулись в ухмылке. Блять, он сейчас её убьёт. Тупая мразь. — Оль, он — мой сын. Я не собираюсь терять ещё одного любимого мужчину в этой жизни, — прошептала дрожащим голосом, нет, пора кончать это всё. Макс двинулся в сторону кухни, как вновь замер, — Максим становится лучше. Наверное, лечение у психолога помогает…- ага, щас!— В любом случае.. — В любом случае и этот… мужчина, — женщина фыркнула, и Голышев сжал ладони в кулаки, — Разобьёт твоё сердце.Послушай лучше ме- — Привет, мам, — улыбнулся Максим, входя в кухню, а Лиза чуть вздрогнула от неожиданности, но после и на её уставшем лице появился намёк на улыбку. Богомол подошёл к матери, склонился и поцеловал в щёку, после чего в него врезался подозрительный взгляд соседки, кричащий о том, какой он сучёныш, и Макс мысленно улыбнулся, представляя, как однажды выпустит ей пулю в лоб. Он смотрел голубыми глазами прямо в зрачки женщины лукавым взглядом, чего мать не заметила. После выпрямился, — Добрый вечер, Ольга Петровна, — приподнял брови, и женщина лишь кивнула, натянув улыбку, а после парень, как подобает хорошим мальчикам, закатал рукава чёрной толстовки, и вымыл руки. — Голоден? Я не готовила, но могу что-нибудь быстро сделать, если…- начала скороговоркой тараторить мать, встав с места и засунув прядь волос за ухо. Женщина всё ещё была в строгом платье и блузке, видимо, только недавно пришла с работы. Максим подметил вино на столе, и чуть нахмурился; перебил мать, стараясь придать голосу чувствительность. — Нет, спасибо, я не голоден, — и опять улыбнулся, — Мам, — сказал неуверенно, не переводя взгляд с бутылки, — Тебе не стоит сейчас пить, особенно в будние дни, — естественное переживание послышалось в голосе, ведь тот действительно переживал. Голышева посмотрела на бутылку, после перевела взгляд на сына. — Мы по бокальчику выпили и всё, не переживай, — улыбнулась, сдерживаясь не обнять сына, и тот кивнул, кинув последнее «Если что, я в комнате», ушёл с кухни, но остановился перед закрытой дверью. Ольга хмыкнула, напоминая тупую лошадь, а мать, кажется, села обратно на стул. — Будь аккуратнее, — предупредила соседка, заставляя Макса прикусить губу от раздражения, — Он опять общается с этим Ромой Новожиловом, — опять? мы прекращали общаться? и её ебёт что ли?, — Который, кстати, разгромил мой магазинчик три недели назад. — Я уверена, что Максим тут не при чём, — скептически ответила Лиза Голышева. — Кто знает. Максим едва сдержался не войти в кухню и не ударить ебаную мразь об что-нибудь, развернулся и быстрым шагом пошёл к себе в комнату, закрыв дверь чуть ли не с хлопком, но мать думает, что он тут уже несколько минут, ей не стоит знать, что он всё слышал. В один момент кулак распечатался к стене, а после ещё раз и ещё, пока костяшки не превратились в месиво, а боль прошлась по всей руке, разогнав туман агрессии в сознание. Голышев зарычал, убирая руку, после вложив её в свою другую, сел на кровать, тяжело дыша. На кухне стуков не было слышно, но не в соседней комнате… Дверь открылась через несколько минут. — Ты что творишь? — на пороге появилась Катя, у которой глаза были расширены, а губы приоткрыты. Только её сейчас не хватало, пускай идёт ебётся с Фадеевым. — Ты читала надпись на двери?! — прорычал, не поднимая взгляда, смотрел на свои костяшки, растёртые об стенку. Выдохнул. Надо что-то делать с самоконтролем, — Закрой дверь с той стороны. Катя цокнула, закатив глаза, и всё-таки закрыла дверь, но осталась в комнате — В уши долбишься? — метнул в сторону сестры раздражённый взгляд, нахмурив брови. Кажется, долбится, раз проигнорировала его. Русоволосая села на край кровати, рядом с братом, и нагло схватила его руку, не смотря на сопротивление, а когда тот зарычал, но сама шикнула, мол, заткнись уже. Девушка янтарно-зелёными глазами, напоминающими летнюю траву, рассматривала костяшки парня, держа его руку своей, нежной, на пальцах которых было несколько колец. Её брови были слегка нахмурены, а губы поджаты, после Катя встала и ушла из комнаты на несколько минут, вернулась с аптечкой, с помощью которой Максим обрабатывал раны Димы. Парень вспомнил тот вечер, и слегка улыбнулся. Он спал в его квартире, и какого хуя он не воспользовался моментом? Катя начала обрабатывать руку Богомола, самодовольно ухмыляясь, когда тот шипел и корчил рожу. — В следующий раз просто вдохни поглубже, и выдохни через семь секунд, — посмотрела в глаза. которые после закатились к потолку. — Тоже мне, психолог. — Не благодари. Максим хотел сказать «спасибо», но просто не мог это выдавить из себя, не понимая, почему. Просто кивнул, стараясь взглянуть с признанием. — Послушай, — закрывая белую коробочку, на которой была наклейка красного крестика, сказала Голышева, — Насчёт Димы…- Макс поднял взгляд с коробки, взглянув в глаза, но ему не ответили взаимностью янтарные глаза, всё ещё разглядывая коробку, — Это только ваше дело: общаться или нет. Прости за те слова, я лишь переживала, — наконец подняла глаза, говорящие о сожалении. Голышев кивнул в ответ, а внутри все чуть содрогнулось из-за понимания, что всё, кажется, налаживается. Отношения с сестрой и матерью, новые друзья, да и дело в бригаде всё идёт пока что шикарно. Что не так пошло в этом мире? Подозрение всё равно родилось под рёбрами, ибо в его жизни не может быть всё так хорошо. Всё обязательно пойдёт по пизде. Так всегда. — Ты была права, так то, — сказал тогда, когда девушка уже шла к выходу, и та постепенно остановилась, повернувшись, — Я не лучший друг, — глаз чуть дрогнулся, и парень опустил голову, ощущая внизу живота меланхолию. — Проблема не в тебе, Макс, — сказала нежно, — А в Богомоле, — и с этими словами девушка ушла, оставив парня наедине с мыслями, готовыми убить его. Дверь закрылась, и Максим лёг на кровать, глядя на перебинтованную руку, и ощущая непонятную, не свойственную ему тоску. Так же пришли воспоминания о вечере с Фадеевым и его конец. Когда он пришёл к Ромычу. Полноватый высокий парень открыл ему дверь, и тот вошёл очень быстро, не раздеваясь прошёл в комнату. В квартире жил только Рома, она принадлежала его бабке, которая сейчас живёт на даче, так что Новожилов живёт один, что даёт возможность часто покурить тут травку с друзьями, обсудить важные дела банды и просто потусить. — Какого хуя, Романыч? Почему ты не кокнул его? Макс знал ответ. Конечно знал. Плюхнулся в кресло, не сводя взгляда с друга, притупившего взгляд в пол, тот стоял в дверном проёме, а тишину между ними разрушал только телевизор, по которому шёл какой-то фильм. — Я не смог, — выдохнул, засунув руки в карманы спортивок. — Почему не сказал мне? — Ты бы убил его, — подняв взгляд, в котором не было сожаления. Он не должен жалеть о том, что не убил своего родственника. Ещё один минус в этой ебаной бригаде: ты не можешь убить своего человека. Тупо не можешь. Поэтому нельзя привязаться к людям, но Богомол привязался. Рома был дорог ему, только вот по правилам он должен прогнать его или убить. — Убил бы, — кивнул, сказав равнодушно, а после перевёл взгляд. Он подпёр кулаком подбородок, положив локоть на подлокотник кресла. Уставился на ковёр, висевшей на стене, разглядывая его узоры, как в детстве, перед сном. Решал что делать. — И ты…- голос прервался, Новожилов почувствовал сухость в горле, — Убил его? — А? — глупо издал звук Голышев, а после, догнав, отрицательно мотнул головой, взглянув на друга голубыми глазами, напоминающими сейчас далеко не летнее, ясное небо, а две льдины в океане, — Нет. Он нужен нам. На слова Рома изогнул бровь, а после, готовый выслушать подробности, сел в кресло рядом. Максим всё рассказал, как есть, и Роме не нравилась эта идея, ведь она подвергала опасности всех. Во-первых, самого Ясика, ведь если Граф узнает о том, что тот бегает на обоих сторонах, то тому не жить. И он не просто отхватит пулю, он будет страдать за свои поступки. Во-вторых они подвергают опасности всю бригаду, ведь если всё всплывёт, то сделка будет разрушена, а значит вся работа коту под хвост. Как и их жизни. Никто не смел отрицать, что банда, а точнее уже сформировавшаяся русская мафия Графа — это вышка. И это граница, которую преступил Богомол. Это была игра, на кону которой были не просто деньги, а жизни. — Ты же понимаешь, что будет с нами. если всё узнают, да? Понимаешь. — Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, — едко подметил, — Если Граф что-то замышляет против нас, то ответит. У нас договор. — Макс, — взглянул, точно в душу, Рома, подвинувшись ближе, а его губы пересохли. и Голышев взглянул на друга с неуверенностью, опустив брови, — Он убьёт нас всех. Мы в проигрыше. — Если надо будет я сам прикончу его, — Рома в ответ тяжело вздохнул, и произнёс, старясь сделать голос более убедительным: — Но ты сам должен понимать, что даже если как-нибудь убьёшь этого ублюдка, то его черти нас из-под земли достанут. — Не переживай, братишка, — натянул улыбку, сейчас главное не падать духом, — Я убью каждого, кто встанет у нас на пути, — и хлопнул по плечу, встав с места. — Как бы твоя самоуверенностью не свела нас в могилу. — Зато умрём до того, как начнутся всякие старческие болезни, — пожал плечами, улыбнувшись, но друг шутку не оценил, побледнев, — Не парься, Богомол всё решит. — Только он и сможет… Парень воспринял последние слова опять глубокомысленно, понимая, что с такой ношей Максиму Голышеву не выиграть эту игру, тут только Богомол и сможет, и проблема состояла в том, что Макс проснулся и теперь долбится о стенки грудной клетки. Проснулся из-за Фадеева. Так же Максим начал понимать, в какую ситуацию поставил всех своих ребят…***
Поначалу это всегда прекрасно. Все эти солнечные эмоции мысли, готовые взорваться в тебе петардами. Они вызовут ощущение, которое никто никогда не вызывал. Все твои чувства проснутся. Твоя душа снова будет ощущаться живой, словно маленький ребенок, что впервые увидел мир. Твои глаза будут смотреть на мир, как на что-то прекрасное., а губы будут расплываться в улыбке от самых разных вещей, которые даже не всегда заметны и редко заслуживают искренней улыбки. Например, как падающие с деревьев красные и золотые листья, или наоборот, растущая на кустиках фиолетовой сирени почва. Внутри всё точно пробили лучи солнца, и знаете, чувство полноценности и необходимости кому-нибудь. Ты нужен. Тебя любят. Что может быть прекраснее? А после… После в тебе появляется маленький монстр, который будет питаться твоими переживаниями, ссорами с любимым человеком, слезами… И он растёт. После он становится далеко не маленьким, а уже полноценным охуевшим ублюдком. Он будет тенью сидеть около твоей кровати, поглаживая тебя по голове, пока ты рыдаешь в подушку, только его слова будут не успокаивать, а наоборот… Тьма поглощает тебя, склизкое животное, носящее имя «Ненависть к себе и ко всему миру», будет ползти по тебе, забираясь в голову. Да, звучит мерзко, как и есть. Ты лежишь на кровати, думая, что нет больше выхода. Нет света. Кажется, ты даже умер, а приходящие к тебе люди ни чем не помогают. Ты засыпаешь, молясь, чтобы не проснуться утром, а этот монстр всё ещё поёт тебе на ушко о том, какая твоя жизнь бессмысленная. Что ты — никто. А сердце уже почти не бьётся. Ты не хочешь есть, пить, спать, делать какие-то вещи. Люди называют это явление депрессией. Стас называет эту хуевым состоянием, после потери близкого человека. Конченков уже четвертый день лежит под одеялом, почти не встаёт, и стал ещё худее, чем был, если это вообще возможно. Иногда от него были слышны всхлипы, значит все ещё живой. Маленькая сестра часто прибегала к нему, садилась и рассказывала о том, как устала учиться в третьем классе, о том, что её задирает тупой мальчик, и Стас где-то в сознании обещает ей и себе поговорить с этим малолетним придурком, после говорит о том, что скучает по тем временам, когда она и Стас гуляли по парку с их собакой, и Конченков согласен с ней, даже слегка улыбается, после чего вновь плачет. Вот и Алинка после тоже плачет, ведь их собака умерла год назад, и ему хочется встать и успокоить сестру, обняв её, но он не может, ни морально, ни физически, поэтому винит себя. Потом Алина говорит о том, что видит Игоря в школе, знает, что он — лучший друг Стаса. Говорит о том, какой он грустный, а иногда весёлый, и заливается краской, говоря о Диме. Новом друге Стаса. Он ей нравится, так по-детски, невинно. Фадеев однажды пригласил её на выдуманный танец, после чего друзья хохотали, а мелкая, кажется, почувствовала первую влюблённость. Конченков смотрел на неё карими глазами, думая о том, что иметь бы ему эту детскую радость сейчас. После по его щекам текут слёзы и сестрица вытирает их платочками, выкидывая салфетки на пол, тратя так кучу упаковок, недавно купленных. Алина гладит его по спине, говоря о том, как его любит, и это греет ненадолго сердце, пока она не покинет комнату. А после опять пустота. — Когда ты встанешь? — печально поднимает бровки, каре-зелёными глазками наблюдая на тем, как брат пожимает плечами. Хотя бы отвечает, уже лучше. Ему стыдно за своё отношение и поведение, ведь должен показывать пример, а не лежать тут, в депрессии, показывая лишь боль. — Почему тебе так плохо? Тебя кто-то обидел? Я могу побить его! — поднимает носик, а во взгляде столько геройства, хоть отправляй за страну воевать. — Не стоит, — наконец говорит первые слова за несколько дней Стас, и смеётся в подушку, как это умеет, немного глупо, но очень мило. — Ты заговорил! — вскакивает с места, хлопая в ладоши, и Стас улыбается. Так по-детски, слабо, но улыбается. После Алина говорит о том, что Игорь подходил к ней в школе, спрашивал о Стасе, и последний вновь грустил. — Тебя Игорь обидел? — спрашивает нежно, понимая будто, что может сделать обидно. Конченков не отвечает, не может рассказать всё, но и солгать не может. Алина единственная, кто поддерживает его сейчас, даже те же родители забили на парня, махнув рукой, мол такое уже было, пройдёт. Но они не понимают, что может и пройдёт, но дыра после этого состояния останется в душе. Девочка пришла и сегодня, но заплаканная, не весёлая. Светлые волосы были завязаны в конский хвост, на ней была уличная одежда. — Стас, — она икнула, продолжая плакать и вытирать слёзы ладошками, — Прошу, встань. Стасу больно. Стасу стыдно. Но он не может, он не тут, он где-то далеко… — Я боюсь за тебя, поешь хотя бы. После приходит с тарелкой, на которой небрежно нарезаны овощи, видно, что от руки девочки, и с кружкой чая, из воды налитой из-под крана. Конченкову опять больно. «Она старается, а ты — мразь» — шепчет монстр, сидящий на краю кровати. Алина уходит, поцеловав брата в щёку, а тот жмурит глаза, когда губы, влажные от слёз, обжигают скулу. После в комнату входит мать, недовольная тем, что около кровати опять валяются салфетки, а сын отвернулся к стене. Старается смягчится, но, честно сказать, уже конкретно заебало это состояние Стаса. — Сын, — начинает, садясь на место, где несколько минут назад сидела дочь, — Мы все переживаем, — хватит врать, — Мы уезжаем на выходные, к дедушке, на дачу, еда в холодильнике. Прошу тебя подумать хотя бы о нас и встать с кровати. Уходит. Конченков опять рыдает в подушку, чувствуя злость на родственников. Злость на себя. Неужели ни мать, ни отец не понимают, как ему сейчас хуево? Почему он должен думать о них, когда в душе такая дыра? Они уже все почти свалили с квартиры, как на секунду в комнату вбегает сестра, оповещая о кое о чём, после чего сердце падет вниз. — К тебе Игорь пришёл, пока! Стас не двигается. Не дышит. Закрывает глаза, молясь уснуть вечным сном за эти минуты. Он слышит, как Лавров раздевается в прихожей, а после слышит тяжелые шаги в сторону комнаты. Конец. Он мёртв. Надеется. Как было бы сейчас хорошо оказаться страусом и тупо засунуть голову в песок, а не терпеть это трепетание сердца в груди. Лавров входит в комнату, находя парня в кровати под одеялом, подходит ближе, сначала недовольным, но потом точно понимает всё. Такое ведь уже было, да?.. В тот сраный вечер год назад, когда его сестра попала в больницу, ведь вместе с собакой выбежала на дорогу, где их сбила машина. Собака погибла, прикрыв собой девочку, а она была в тяжелом состоянии долгое время. Конченков, как думает он сам, поступил как тот самый страус, засунув голову в песок. Все ждали от него поддержки, а он сам впал в депрессию, после чего откровенно ненавидел себя и довёл чуть ли не до анорексии. Но он смог встать с постели в тот раз, только не сейчас… — Привет, — говорит бархатным голосом Игорь, не моргая, смотрит на фигурку под одеялом, которая вздрогнула. Ответа не было. Он даже не повернулся к нему. — Прости меня за всё, — глаза тёмноволосого уже тоже на мокром месте, больно видеть любимого в таком состоянии, — Стас, прошу тебя. Ты нужен мне. Ты нужен был мне, только вот тебя не было. — Мне стоило придти раньше, я знаю, — точно читает мысли. Нет, просто знает Стаса наизусть, — Прости. Я…- дрожащий голос обрывается, как и сердце кареглазого, — Я люблю тебя, Стас. Конченков молчит, глотая солёные слёзы, и сдерживается не всхлипнуть. Больно. Сука, как же больно. И он прощает, вновь всё прощает. Я тоже люблю тебя. Иди ко мне. Лавров вновь читает мысли, ведь садиться на кровать, а после аккуратно ложится рядом, мощной рукой обнимая любимого человека. Вдыхая запах. И Стас выдыхает, сжирающая пустота угомонилась, и вот уже спокойнее. Он тут. Он рядом. Они засыпают.***
Мы, люди, так любим прятать голову в песок, откладывать проблемы, мол не важно сейчас, и откладывает. На день, неделю, две, а после или решаем её, или бессовестно забываем. Сейчас Дима всем своим нутром хотел спрятать голову в песок, лишь бы не слушать лекцию матери, густо краснея. Он сомкнул пальцы в замок, положив их на стол, а после приземлил на них подбородок, надув пухлые щёки. -… Дима, ну всё же было нормально. Ты же хорошо учился! Почему ты теперь приходишь так поздно домой, после ещё и учительнице грубишь? — Я ей не грубил, — буркнул под нос, закрывая глаза, представляя себя где-то далеко, где всегда светит солнце, видно прекрасное синие море, в котором переливаются лучики того самого солнца, где нет забот и проблем, лишь только приятный слуху шум морской волны. -… Ещё этот твой новый дружок, — дружок, Фадеев открыл глаза, вновь оказавшись на своей кухне, а не на тёплом пляже, — Откуда он вообще взялся? Как там его… Максим? — мать, мерившая шагами кухню, вдруг остановилась, взглянув на сына и изогнув бровь, — Зачем ты с ним общаешься? Я слышала о нём от… — От своих долбанутых подружек, — вырвалось с губ, и Дима вовсе не жалел о сказанном, ведь так и было. Он выпрямился, взглянув на мать уж слишком сердито. Шок застыл в карих, таких ранее домашних и уютных глазах матери, сейчас же там только удивление и недопонимание. Что стало с её сыном? Ответ прост: вырос. И ей пора принять это. — Сын, — вступление заставило закатить глаза и опять отвернуться, но не смотря на это Инна всё-таки села напротив парня, взглянув как можно более понимающе, — Я знаю, что не смогу заставить тебя прекратить общение с этим…- подбирает синонимы, кажется, к слову «отброс», ведь так она называла подобных мальчишек, — Парнем. Но будь осторожнее, прошу тебя. Ярость вспыхнула в каре-зелёных глазах и Фадеев вскочил с места, нахмурив густые брови. — Ты права. Я сам решу, с кем мне общаться, — сказал уверенно, с нотками обиды, и тут же ушёл с кухни. Инна не стала его останавливать, надо наверное принять то, что птенец вырывается на свободу и сможет жить вне родного гнезда. Фадеев закрылся в своей комнате, задыхаясь от наплывших чувств. Как же он зол, как же хочется сбежать отсюда, как же хочется на ту крышу, где он может дышать спокойно. Дима садится на кресло, за стол, ощущая, как всё тело дрожит в злости, и достаёт пачку сигарет. У него осталось лишь две сигареты… Сука… Но сейчас очень надо, ничего, завтра купит новую пачку. И парень выходит на балкон, дрожащими пальцами стараясь вытащить сигу из пачки, после нескольких неудачных попыток, наконец справляется с задачей, и прикусывает мятный фильтр зубами. Закуривает. Как же хорошо.в лёгких снова дым я не могу вдохнуть воздух, но мне плевать, я бездыханным останусь если так надо, бездыханным останусь не говори, что я не прав в лёгких снова дым я не могу вдохнуть воздух, но мне плевать, я бездыханным останусь если так надо, бездыханным останусь
***
Игорь смотрел очень внимательно, прищурив глаза, словно вот-вот сделает дырку в изящной руке Конченкова. Он чёрной ручкой выводил на ней разные картинки, нарисованные на листке Стасом, ведь тот собирается в скором времени сделать тату, вот и думает над тем, какую. Они сидели на уроке обществознания, дожидаясь учителя, которого нет уже пятнадцать минут, наверное, он вообще не придёт. Сегодня суббота. Осталось ещё отмучится неделю и наконец долгожданные осенние каникулы, которые Стас и Игорь решили провести вместе. В классе было спокойно, ведь людей было немного, а Лавров был занят, прожигая взглядом руку Конченкова. Ему не нравилась вся эта затея с татушкой, ведь кожа парня была почти что фарфоровая. Идеальный бледный цвет, такие красивые черты и… блять, они просто невероятны, и все эти татуировки были просто грязью. Но Стас — упёртый баран, раз сказал, значит так и будет. Всё было спокойно, пока вдруг два пидора в классе не подскочили со своих мест, громко смеясь. Максим Голышев и Димон Фадеев, кстати. Конченков и Лавров тут же обратил на них внимание, они вдруг забегали вокруг парты. Насколько поняли ребята, один из них пытался догнать другого и шуточно ударить, при этом улыбки не сползали с лица. — Думаешь, всё совсем запущено? — выдохнул Стас, переводя взгляд с друзей на тёмноволосого, склонившегося над его рукой. В ответ Игорь пожал плечами. — У них вроде всё хорошо… Стас хмыкнул, всё ещё чувствуя обиду на Богомола за всё, что произошло за эти полгода. Он знает о его банде, о том, чем они занимаются, и вовремя свалил оттуда. Ведь эта компашка раньше была не более группы: они вместе писали и читали рэп. даже выступали несколько раз на сценах Самары. Не громко известны, но хоть что-то. После Стас влюбился в своего лучшего друга, и тот ответил взаимностью. Русоволосый тупо не мог быть сразу с Игорем и в группе Богомола, ведь последний всегда недолюбливал Лаврова. Макс знает о их отношениях, всё знает. Молчит, никому не говорит, но смотрит косо. Проблема в том, что и Стас тоже знает, что тот не на 100% натурал. Так и живут. Молча. Конченков и Голышев обсуждали это полгода назад, и пришли к выводу, что Стас сам свалит с группы, но все будут думать, что Богомол прогнал его, не из-за ориентации конечно, об этом знают только он, Конченков, и Игорь. Слиппе плевать на репутацию, Богомолу — нет. Вот и договорились. Но Макс был глубоко задет уходом друга, ведь таковым его и считал. В конце концов Стас писал охуенные текста. Он был лучшим и кинул их ради парня. — Думаешь, он перестанет общаться с нами из-за него? — попытался поймать взгляд Стас, и как только это получилось, почему-то отвёл карме глаза в сторону. — Ты же не из-за этого паришься, да? — читает, как открытую книгу. Конченков вздыхает, сгорбившись. — Я знаю Макса, не думаю, что… их компашка для Димы. — Ты сам там был. — Поэтому так и говорю, — взглянул в глаза, найдя там невозмутимость. Лавров взглянул на этих голубков, которые теперь что-то бурно обсуждали, сев на место. — Мы не можем запереть его в башне от всего мира, — в ответ Стас усмехается, — Голышев не навредит ему, — диалог становился уж совсем драматичным, и Игорю самому было смешно где-то в далеко в сознании. Даже нет, иронично что ли. — Почему ты так считаешь? — спросил серьёзно. — Твои родаки были против нашего общения, — напомнил парень, переводя взгляд обратно на руку, и продолжил рисовать, — Как видишь, всё хорошо. Хорошо. Не считая его ебаной депрессии, постоянный и переживаний, ссор и… Выдохни, Стас, сейчас всё хорошо. Конченков послушал внутренний голос, набрав в лёгкие воздуха, выдохнул. — Не сравнивай себя… с ним, — сказал с долей отвращения, сдерживаясь не скривить лицо. Игорь поднял взгляд исподлобья, стараясь найти что-то в лице друга, но нет. Спокойствие. — Стас, — уверенно начал, — Я доверяю Диме. И мне кажется, что… — Что они пидоры? — изогнул бровь. Бляяя. Лавров заржал, уткнувшись лицом в руку Стаса, и несколько одноклассников взглянули на них косо. Поднял лицо, облизнув пересохшие губы, а в глаза блестели от веселья, и кареглазый приулыбнулся, увидев это детское озорство. Но ему тоже было забавно от своих слов. — Что-то вроде этого. Стас пожал плечами. — Всё возможно. Надеюсь, Фадеев не вляпается в какое-то дерьмо.***
Дима понял, что пора кончать курить сегодня на химии. Учительница диктовала что-то из параграфа, он сидел спокойно и записывал, как и весь класс, даже тот же Голышев, сидящий рядом. В один момент голова слегка заболела, после сильнее, и вовсе начала кружится. «Ничего пройдёт» — сказал сам себе, продолжая писать, но уже и сам Максим заметил, что парня немного подкачивает, и взглянул хмуро. Дима изогнул вопросительно бровь, а после почувствовал, как что-то скользнуло по носогубной складке, губам, и упало капелькой на тетрадь. Фадеев перевёл взгляд с голубых глаз на свою тетрадку, где теперь красовалось алое пятнышко, и взгляд стал тревожным. Дима не сразу догнал, что вообще происходит, только когда на клетчатую рубашку синего и красного цвета приземлилось ещё несколько капелек, и парень коснулся носа пальцами, на которых после нахмурившись увидел кровь. У него идёт кровь из носа. — Чё за херня? — шепнул Богомол, недовольно взглянув на пальцы Димы, пожавшего плечами. Фадеев отпросился в мед. кабинет, куда добрёл в странном состоянии, не чувствуя ватных ног, точно вот-вот упадёт, а кровь не прекращала идти из носа. В мед. кабинете ему дали лёд, который он приложил к носу, задали пару вопросов. — Ты куришь? — прямо и скептически взглянула на него мед. сестра, оторвавшись от его медицинской карточки. По взгляду было видно, что ей не особо есть до этого дело, и Дима ответил честное «Да», — Значит так, — сложила руки в замок на столе, а маленькие синие глазки взглянули в глаза через очки, — Я не буду говорить родителям, но ты должен бросить курить, вот- она протянула какую-то бумажку зелёного цвета, и Фадеев взял её в руку, — Знай, как опасно это для здоровья, особенно в твоём возрасте. На бумажке были написаны разные болезни и их симптомы. Диме попалась на глаза такое заболевание, как «Пневмония». Симптомы были знакомы для него, не все, но всё же. Может быть. это только начало, и брюнет испугался за своё здоровье. 1) Тяжёлая одышка. Дима часто сейчас сталкивается с этим. 2) Боль в груди. Было недавно. 3) Слабость. Было. Дальше он пока читать не стал, перевернул листочек, где было написано: «Если вы стараетесь отказаться от курения: — Перед тем как бросить курить, определите, сколько сигарет в день вы курите и ситуации, в которые вы курите больше всего. Старайтесь избегать таких ситуаций. — Выбросите все сигареты, пепельницы и другие атрибуты курения. — Запланируйте для себя награду за отказ от курения: например покупку чего-либо, что было отложено на более позднее время. — Повышайте физическую нагрузку, что поможет вам предотвратить увеличение массы тела и раздражительность. — Определите для себя дату полного отказа от курения и следуйте этому графику. Не меняйте ее даже, если возникает стрессовая ситуация (новая работа, переезд, экзамены). — Если ваша первая попытка не удалась, то следует повторять ее снова и снова, до тех пор, пока не удастся отказаться от курения полностью. — Старайтесь общаться с друзьями, которые разделяют ваше желание отказаться от курения.» — Спасибо, — сказал Дима, протягивая лёд. Кровь из носа остановилась.***
Богомол спускался по лестнице на второй этаж, собираясь валить из школы. Сегодня он отсидел все уроки, что бывает очень редко. Рома плёлся сзади, читая какую-то книгу. Максим уже успел его подстебнуть за то, мол «Ты читать умеешь?», пускай это и было немного глуповато, ведь из них обоих, да и вообще из их банды, кажется, Новожилов самый интеллектуальный на фоне других. Максим не видел Диму после химии, он ускакал в мед. кабинет, кинув последнее «Я буду на первом этаже после звонка.» Угадайте, кому он оставил собирать его рюкзак? Правильно, Максу. И тот так и сделал, закатив глаза. Нашёл холопа. Поэтому парень сейчас шёл со своим рюкзаком на плече и с рюкзаком Димы в руках. Только вот что-то пошло не так, как хотелось бы в идеале, когда он нашёл брюнета взглядом. Фадеев злобно смотрел на какого-то уебка, чьи пальцы вцепились в его воротник, он что-то шипел Диме. Ну умеет же попасть во всякое дерьмо. -… Я предупредил тебя, пидр, — осмотрел оценивающим взглядом, отпустил. Фадеев не стал ничего говорить или что-то делать, тупо поджал губы, и отошёл, сев после на стул, завязывает шнурки на своих кроссах. — Ну ты чё встал-то? — поднял глаза Рома, после того, как врезался в друга, заставшего на месте. Кажется, тот сейчас не дышал, тупо смотрел куда-то, — Маакс… — Не понял, — сказал Голышев, нахмурившись, и по одному тону голоса Новожилов понял, что сейчас будет пиздец. Слишком хорошо знает друга, — Это что за хуета ща была. — О чём ты? Но Рома не услышал ответа, лишь «Подержи», и рюкзак ебаного Фадеев упал на руки Ромы, а внутри всё похолодело. К Ромычу как раз подошли несколько их парней, кинув «Куда он?» Так вот. Куда он? Богомол сжал ладони в кулаки, яростным шагом направился к ублюдку, недавно держащего за воротник Фадеева. Кем он там его назвал? — Эй, пидор, — облизнул губы, подошёл почти впритык к сидящему парню. Кажется, он из параллельного класса. Пацан поднял глаза, изогнув бровь. Дима, увидев это, поднял голову, а в глазах тут же застыло понимание того, что… пизда, — Ты, блять, что сейчас тому пацану сказал? — сохранял хладнокровие в голосе и кивнул в сторону Фадеева, на которого после взглянул и сам парень из параллели, да и его друзья, сидящие рядом, тоже. Три парня и девушка. Богомол, в чьих потемневших глазах мелькнула ярость, даже и ответа не стал дожидаться, тут схватил парня на воротник, как он приятеля Макса, поднял его с места, после чего всё произошло очень быстро. Пальцы Голышева вцепились в волосы блондина, и, заставив согнуться уебка в животе, Богомол со всей дури ебанул пацана коленом в лицо, попав точно в нос, а тот, не устояв на ногах, тут же рухнул на колени. Голышев отпустил его, смотря, как на самую последнюю гниду в этом мире. Ибо нехуй. С носа потекла алая кровь, капая на бежевую плитку пола, и тот схватился за нос. Фадеев вскочил с места тут же, увидев это, а сердце пропустило удар. В расширенных глазах застыл ужас, как и в грудной клетке. Что это сейчас было? Дышать стало невозможно. Глаза бегали то по Богомолу, то по парню, который ещё несколько минут назад прижал его за то, что он просто взглянул на его девушку… Совершенно случайно, ведь та шатенка прямо разглядывала его, ярко улыбаясь. В этот момент, когда Макс ударил коленом в лицо парня, в Диме взорвался фейерверк эмоций. Очень смешанный эмоций. Ужас, шок, злость… и восхищение. Всё-таки за него сейчас заступились. Но, сука, тот лишь сказал пару слов, а Богомол тут же разбил ему ебальник. Ноги приросли к полу, а глаза горели. Он всё ещё вроде как не дышал. — Что ты делаешь?! — заверещала шатенка, вскочив с места, рванула к своему парню. — Итак, — сказал громко Богомол, яростно взглянув на каждого присутствующего. В зале, где обычно раздевались ученики, сейчас было достаточно подростков. Все смотрели то с ужасом, то с изумлением, некоторые с открытой ненавистью. Те, кто стояли дальше всех начали бурно обсуждать произошедшее, а несколько даже ушли, дабы, наверное, рассказать учителям, — Я предупреждаю всех блядей, кто хоть слово скажет, которое не понравится тому парню, — прорычал, кивнул на Диму, который после густо покраснел, когда в него врезались взгляды учеников. Ну вот, кажется, теперь его будет ненавидеть вся школа. В этот момент к Фадееву подбежали вышедшие из раздевалки Конченков и Лавров, которые выглядели… ошарашенно, — Одно слово в его адрес, — повторил, рыча, и сжимая кулаки. Сука, как хорошо, точно вечность никого не бил, и наконец выпустил пар, — Буду пиздить каждого! — предупредил. Фадеев. вероятно, сейчас сдохнет от стыда, да и о чувствах, которые переживает сейчас. Он зол на парня. Очень зол. Ведь это тупо неправильно… Но при этом… это странное злое чувство, будто ему понравилось это. Плохое часто притягивает, так? Блять. — Что произошло? — спросил Лавров, когда все начали расходится, а к Богомолу подбежала учительница, начав его ругать. Парня подняли на ноги, относя в мед. кабинет. — Макс… Он…- голос дрожал после увиденного, а шок не сходил, сердце трепетно стучало в груди. Богомол сейчас впервые за эти десять минут взглянул в каре-зелёные глаза, и так и не понял, что в них такое происходит, — Ударил этого пацана. — За что? — большие глаза Стаса стали ещё шире, если это вообще возможно. — Он сказал мне пару ласковых… — И он за это его ударил? — скривил лицо Лавров. Дима кивнул, опустил голову, закрывая глаза, стараясь взять себя в руки, но дышал всё также тяжело. Чёрт…- Охуеть. Да, именно так. — Ебать, — шепнул Конченков, проводя рукой по лицу. Многословно. Тут вдруг Фадеева хватают за рукав рубашки, и он вздрагивает, резко подняв взгляд. Это был Голышев, смотрящий очень уверенно. Он не посмотрел на друзей Димы, кинул простое «Пошли», и тут же этот рукав рубашки потащил его в какую-то сторону. Всё тело горело, сердце яростно билось, готовое вот-вот выпрыгнуть нахуй из груди. Фадеев не мог разобрать куда они несутся, потеряв самообладание. Сука, как жарко. Куда они?!