самообман, это пора приземлений…. прикинув симптомы… решил, что я сошёл с ума.
4 дня спустя. Болен. Он точно болен. Дима сидит сейчас на полу, обнимая себя за плечи, глядя в одну точку и напоминая сумасшедшего. В данный момент он осознаёт только то, насколько внутри всё сейчас сгорает, превращаясь в пепел, от резкого такого чувства… Он сидит, осознавая, как сильно скучает по Максиму. Он сидит, осознавая, что думает об одном человеке так много, что уже тошно. Он сидит, осознавая, что сейчас просто будет рыдать, жалеть себя и справляться с дрожью в груди, ведь они не виделись уже четыре дня. Ведь он скучает. Слишком сильно, даже ловит себя на мыслях, что это ненормально. Наверное, он стал помешанным… Хочется сорваться с места и рвануть к дому Максима, а после его никогда не отпускать. Ни на шаг. Голышев звонил сегодня утром, коротко сказал, что всё хорошо, но увидеться они пока не смогут. Писал несколько раз за 4 дня… Фадеев начал накручивать себя, может он сделал что-то не так? Что-то не то сказал? Перестал интересовать? Какой всё-таки абсурд и какое сумасшествие - сидеть тут, искать в себе плюсы и минусы. Влюблённость в принципе всегда сказывалась на Диме очень… Глубоко, скажем так. Вероятно, в его жизни просто редко появляются люди, к которым он может так сильно проникнутся, поэтому, влюблённость для него — это своеобразная болезнь. Парень зацикливается на одном человеке, ловит каждое его слово, взгляд и вздох, с трепетом ждёт встречи, а ладони и пальцы колит в желании прикоснуться к предмету воздыхания. Теперь Диму тревожила ещё одна мысль: всё рано или поздно кончается. Мысли о неминуемой разлуке, пришедшей рано или поздно, не даёт спокойно ни спать, ни есть. Нет, он точно болен, ведь от одного тёмного лучика, проникшего в сознание под названием «Мысли о расставании», кидало в дрожь. Может, он просто слишком много думает? Надо отдохнуть от этого, занять себя чем-то. Перестать накручиваться, но эта… паранойя? Именно она. Не оставляла. Они точно расстанутся. Точно всё будет плохо, им надо увидеться, очень срочно, ведь сейчас хочется выть от всех этих чувств и желания заглянуть в голубые глаза. И ещё одно. Боязнь, что чувства Голышева не такие сильные, как у Димы. Чёрт, но ведь если бы парень ничего не чувствовал, то они и не были бы… вместе? А они вместе? Простите, а что между ними? Отношения? Или так, встретимся, поболтаем и забудем? Дима облизывает пересохшие губы, как же сильно нужен ему Максим… Встаёт с пола, протирая лицо ладонями, и прётся в кровать. Уже три ночи. Только вот сон так и не идёт.***
— Расслабься, Димон, ты загоняешься, — сказал Игорь и на том конце послышался тяжелый вздох. Честно сказать, рука уже замёрзла держать телефон, на улице не так уж и тепло, но что не сделаешь для друзей… особенно для таких, как Дима Фадеев. Любителей загоняться без повода. — Лучше бы сходил погулять с нами, а то сидишь там в своей конуре уже четвёртый день, — нахмурился Игорь, оглядывая местность, ища взглядом кареглазого парня, который уже на очереди получить пизды. — Не знаю… Он даже не пишет, понимаешь? Или у него что-то случилось, или же я тупо надоел… — Старик, — остановился Лавров, опустив голову. Озаданченно выдохнул, облизнув губы. — Это Богомол. Так было и будет постоянно. Этот парень не сидит на месте и всегда что-то выдумывает. Ты должен был это знать, связываясь с этим… мудозвоном. Расслабься, объявится, — уверенно сказал друг. — Блять, да где же он?! — теперь это было сказано более нервно. — Кто? — Конченков ёбаный. Договорились погулять, его уже пятнадцать минут нет. У него тоже какая-та хуета происходит… Тошнит, есть не хочет… — Ты волнуешься? — Конечно я волнуюсь, — сел на скамейку, поправляя заодно шнурки кроссовок. — Этот пиздюк что-то скрывает, задницей чую. — Что делать будешь? — Поговорю. Его мама звонила, я успел спросить, мол что с ним, сказала, что плохо чувствует себя последнее время… — И ты вытащил его на улицу? — Не умничай, — усмехнулся Лавров. — Свежий воздух никогда никому не мешал. О, идёт, — увидел парня Игорь. Тот, склонив голову, засунув руки в карманы, не спеша шёл на место встречи, глядя себе под ноги. — Ладно, созвонимся. К сожалению, днём на улице не было возможности многое себе позволять, поэтому Игорь только лишь обнял Стаса, после положил руку на локоть, чуть сжав его, и взглянув в карие глаза. Лицо парня было бледным, как и губы, глаза не горели, лишь выражали усталость, да и сам Конченков был очень вялым. Почти не живым. И тогда Лавров решил, что так продолжать нельзя. Вроде температуры нет, но по нему видно, что чувствует себя хуево. Парни прогулялись по парку, при этом Игорь постоянно крепко сжимал руку Стаса, точно боясь упустить его, точно тот сейчас испарится, исчезнет. Темноволосый не стал мучить кареглазого расспросами, гуляли они сначала молча, пускай и было что сказать. — Как чувствуешь себя? Игорь ежится, достаёт сигарету и прикуривает, садясь на первую увиденную скамью, куда после приземлился и Конченков, пожавший печами. Вечер был неплохим, темнело, правда, очень быстро, да и прохладно. Зато свежо и безлюдно… Тихо… Лишь листья шелушатся с ветром, несколько отдаленных голосов. Лавров берёт холодную руку парня в свою и упорно трёт, стараясь её согреть, а Стас лишь наблюдает мягким взглядом, как Игорь преподносит аккуратную кисть к губам и греет горячим дыханием, после опускает к себе на колено, накрывая двумя широкими ладонями. — Не хочешь ничего рассказать? — пытается говорить не требовательно, они только пережили ссору, хватит с них. Стас смотрит вопросительно, а после качает головой, пускай после и поджимает губы, и темноволосый знает, что он это сделал. пускай и шарф закрывает нижнюю часть лица. Видны лишь огромные карие глаза, длинные ресницы, такие обожаемые парнем, — Что происходит, Стас? Твоя мама сказала, что вы были у врача. Почему мне не сказал? — голос с каждым словом всё более настойчивый, а ладони медленно сжимают руку. — Та там нечего рассказывать… — Она сказала, что это всё из-за недоедания. Решил до анорексии себя довести? Ты головой думаешь вообще?! — громко рычит, хмуря брови и взгляд. Просто поражён Конченковым. нельзя же так доводить себя, блять! Стас тут же вырывает свои ручки, засовывая их в карманы, и отворачивается, опуская голову. — Молчать собрался? Что же, молчи. — Мне нечего тебе сказать, Игорь, — шепчет в шарф, а плечи начинают вздрагивать, — Я просто… не могу есть, понимаешь?! Я знаю, что должен, но не могу… Меня тошнит от этого всего…- всхлипывает, и от этого внутри Лаврова всё безжалостно сжимается, — Не могу…- накрывает лицо ладонями. Игорь мотает головой, а после как-то уютно, но грустно улыбается, тянется к парню и обнимает его. — Мы придумаем что-нибудь. Обещаю тебе. Стас кивает куда-то в грудь, и успокаиваться, осознавая, что уже ничего в этом мире не важно. Игорь тут, рядом, и страх потерять его уходит. Ничего не может быть лучше. чем ощущения, что близких человек тут… рядом… Ведь они оба готовы отдать себя в жертву за друг другу. Отдать друг другу половинки себя. Вместе они переживут всё, именно в это верилось сейчас, обнимая Игоря за талию худыми руками.У ночного огня под огромной луной Тёмный лес укрывал нас зелёной листвой. Я тебя целовал у ночного огня, Я тебе подарил половинку себя. Свет далёкой звезды, песни птиц до утра, Ты смотрел в глаза мои, шептал слова. Ты не верил мне, но любил меня, Я оставил с тобой половинку себя.
***
Фадеев целовал Максима сейчас так же, как читать книгу взахлёб, не останавливаясь, всю ночь, даже если уже глаза слипаются, но ты читаешь и читаешь, ведь интересно, ведь нравится, вот так же и эти двое сейчас целовались на крыше, расположившись на диване. Взахлёб, задыхаясь уже, но не отрываясь. Дима скучал так сильно, что как только увидев Богомола, тут же налетел на него, приземлив на диван и сев сверху. Он хватал его губы, точно воздух, углублял поцелуй, и наоборот, постепенно просто касался мягких губ, и Голышев был лишь счастлив такой активности, разместив свои руки у парня на талии. — Знал бы, что на тебя так нахлынет, почаще бы пропадал, — ухмыляется тот, улыбаясь Фадееву в шею, пока тот, глубоко дыша, осыпает горячими поцелуями щёку, скулу и шею русоволосого, пальцами впиваясь в его рёбра, бёдра и плечи. — Попробуй, блять, — говорит охрипшим, серьёзным голосом, вызывая дрожь, ведь это так не похоже на брюнета, и Максим усмехается, а после чуть отстраняет парня, решив взглянуть тому в глаза. — Не спеши. Сказал уверенно, потому что от Фадеева несло алкоголем, а его пальцы уже переместились на ширинку Богомола. Нет, конечно, Максу, вероятно, с самого знакомства парней всегда хотелось Диму, но тот сейчас пьян, да и вряд ли опытен… Просто… Сука. Сейчас Голышев по другому смотрит на вещи, и ему не хочется, в каком-то плане, портить его… Сам не понимает, о чём думает, но вот такие мысли. — Я хочу этого, — смотрит уверенно, вновь пальчиками цепляя ширинку русоволосого, и у того, честно в горле пересыхает. — Нет. Не стоит спешить, — говорит охрипшим от возбуждения в голосе, и садится на диване, слегка отталкивая Фадеева, и тот смотрит не понимающе, после и вовсе отворачивается, ища в карманах сигареты, — Прости, принцесса, но думаю, что ещё не время. — Ломаешься, как девчонка, — говорит с нотками обиды, выпитый алкоголь давит на своё. — Ха! Это я тут девчонка? — толкает в плечо, улыбаясь и стараясь развеселить парня, но тот упорно что-то напридумал у себя в голове. — Тебя почти неделю не было, не звонишь, не пишешь, исчез и всё, — хмуро продолжает, закуривая. Голышев чувствует лёгкое раздражение от всего этого, ведь… Они ничего не обещали друг другу, так? Оба ведут свободную жизнь. Наверное, оба… — Дим, не начинай, я говорил, у меня дела. В ответ брюнет горько усмехается, вставая с места, и рука Макса, расположившаяся на коленке парня, слетает. Идёт к краю крыши, кладя свободную руку на талию. Смотрит привычно на город. Дела у него. Голышев не хочет обижать его, правда. Не хочет ничего обещать, ведь в его жизни никогда не бывает ничего устоявшегося, но и покидать Фадеева он тоже не собирается. Теперь сиди и думай, что вообще происходит и что делать. Макс встаёт с места, ноги бетонные, и идти сложно, ведь вина сама по себе приходит и оседает где-то внутри, но также и гордость там же. Никто ничего никому не обещал. — Прекрати курить, — выходит очень резко и холодно, голубоглазый нагло вытаскивает сигарету изо рта Димы и выкидывает, пока тот замирает в шоке. — Я сам решу, что мне делать. Так. Атмосфера накаляется, и Максим, прищурив глаза, внимательно взглянул в каре-зелёные глаза, точно стараясь там что-то увидеть. И видит. Видит детскую обиду, страх и недоверие. Приехали. — Да что не так? — брови, как ласточки, взлетают вверх. Как и руки, к слову. — Это я должен тебя об этом спросить, — бубнит под нос, опустив голову, а пальцы, слегка трясущиеся, достают очередную сигарету. — Чего ты добиваешься, блять?! — выходит из себя, рычит, выхватывая пачку сигарет, и она летит с крыши. — Внимания от тебя! — толкает в плечо, — Тупо, сука, внимания! — и ещё один толчок, тогда уже и Голышев принимает меры, хватаясь брюнета за кисти, и сжимая так сильно, что обещая синяки, — Отъебись, — пытается вырваться, но Богомол точно не слышит, двигая Диму к стене, куда после вжимает. — Я его и так достаточно уделяю тебе. — Да? Я вижу! — Я тебе ничего не обещал! — кричит, не сдерживаясь, а после оба замирают. Фадеев смотрит с шоком, не понимая. Вообще ничего не понимая. Ну вот, не зря же наверное боялся, да?.. — Хорошо, — говорит тихо, почти не слышно, больше не вырываясь, и смотрит ровно, что Максим чувствует, так начинает ныть сердце. Вряд ли он действительно хотел говорить эти слова…- Я понял, — облизывает пересохшие губы, — Отпусти, — спокоен, пока Богомол начинает винить себя за те слова… Пока начинает ненавидеть себя. — Я не хотел этого говорить. — Сказал же, — взгляды врезаются глаза в глаза, а внутри взрываются от всего этого петарды. Невыносимо больно, нечем дышать. — Прости… — Да нет, ничего, -жмёт плечами, а в носу начинает щипать, — Ты прав. Ничего не обещал, — говорит тихо, только вот кистям уже больно, ибо пальцы только крепче начинают их сжимать. Богомол смотрит с сожалением, расширенными, как у щенка, глазами. — Дим… — Я знал, что между нами ничего нет, не объясняй. Ты свободный человек и я… Голышев резко накрывает его губы своими, и тот не сопротивляется. Из-за алкоголя, вероятно, а может уже тупо сил нет. Поцелуем Максим вымаливает прощения, не может отпустить, зная, что не в силах на это. Они нуждаются друг в друге, они нужны друг другу. Вымаливает и получает его, отпуская кисти брюнета, чьи руки перемещаются на талию голубоглазого. Опять прощают все слова друг друга… — Хм, — улыбается Дима, делая задумчивое лицо, — И кто же Мы тогда? Пара педорастов? Оба ржут, пускай и Голышев толкает того в плечо, кидая весёлое «Ой, завались.» Оба сейчас направляются в известное только Богомолу направление. — И всё-таки? — говорит на полном серьезе, не поднимая глаза. Страшно. — Я думаю ты и сам всё понял. — Я хочу услышать это от тебя. — Пара мы, пара, — после тяжёлого вздоха говорит Максим, улыбаясь, и для полного удостоверения берёт руку Фадеева в свою, скрепляя пальцы в замок, и у того мурашки ходуном несутся по спине, а дыхание едва сбивается, но он счастлив. Он чувствует эти лучики, пронзившие грудь, пускай на улице темно и нет солнца, — Доволен? — тот в ответ бодро кивает, улыбаясь во все тридцать два зуба, и Богомол поистине рад видеть парня таким счастливым, да и для себя он сделал много выводов. По крайней мере, он теперь более менее разобрался в своих чувствах и желаниях. Сейчас парни направлялись в гаражи, в которых обитал Богомол и его «шайка», уже несколько лет. Русоволосый захотел познакомить Диму со своими парнями и девчатами, поэтому, даже не сказав куда, но они выдвинулись сразу после перемирия. На часах только семь вечера, что означало, то, что многие ребята ещё там, работают над своими делами. Они свернули в гаражи и нашли нужный «378», ворота которого были покрашены в тёмно-зелёный, и от которого исходил шум. Музыка и голоса, если быть точными. Фадеев, вошедший после Макса, который тут же кинулся со всеми здороваться, жать руки и обниматься, выглядел теперь скромнее, чем на крыше, с трепетом в сердце остался у входа. — Ребята, это Димон. Димон отличный парень, к тому же шарит в ваших этих ди-джейских штучках, — ярко улыбнулся Богомол, хлопнув по спине Фадеева, да так, что тот сместился с места, двинувшись вперёд, а лицо залилось краской. Гараж был не большой, людей тут было около дюжины. Как оказалось, там ещё есть и дверь в соседний гараж, а там в ещё один. Тут везде бегали люди, улыбались и смеялись, а в воздухе стоял лёгких дымок от сигарет, косяка и даже, вроде как, кальяна. Друзья Богомола оказались дружелюбными весельчаками, не все конечно, но многие почти сразу подошли к Диме, начав знакомиться, и тот держался молодцом, приветливо улыбаясь и отвечая на разные вопросы. После одна девушка, пока другие не видели, подхватила брюнета, чьи глаза бегали по всему помещению, обставленному всякими компьютерами, устройствами для записывая треков, и подобной чуши, в восхищении, потащила его в непонятное направление. После Дима сумел разглядеть её, и то место, куда она его привела. У девушки, лет восемнадцати, были голубые волосы, постриженные, как каре, большие цветные очки, яркая красная помада, да и одета она была очень выражено. Как оказалось после. её зовут Оля, но для своих — Лёля. В их группе она играет роль DJ, и потащила сюда показать Диме их оборудование, которые глубоко захватили парня в восхищении. Охуеть можно было, серьёзно, тут столько всего. Оля болтала без остановки, улыбаясь и смеясь, и Фадеев не всегда успевал додумать сказанное ею, как она тут же успевала поговорить о ещё десяти темах. — Лёль, бедный парень сейчас с ума сойдёт, дай ему всё переварить, — мягко сказал какой-то пацан, подходя к ним. — Коля, — протянул руку и Дима дружелюбно пожал её, — Я тут иногда текста пишу, но тусуясь чаще из-за годной травки, — ухмыльнулся блондин. — Дима. Друг… Богомола. — Да, я видел тебя с ним у входа. Прикольный чел. — Ага, иди отсюда, — коротко посмеялась Лёля, положив ладошку на плечо Димы. — Если паренёк хочет быть с нами в группе, то его место тут, — приподняла тонкие бровки, и Фадеев усмехнулся, после увидел милую тату сердечко к неё на щеке. — Всё-всё, — поднял ладони на уровне лица. — Ухожу-у-у. А где, собственно, сам Богомол? Брюнет оглядел помещение, так и не найдя взглядом друга, с которым пришёл. После к нему подскочили ещё несколько людей, и парень поражался тому, какие они тут все разные и индивидуальные. Каждый занимался своим делом, был таким разным, но все они были очень дружелюбны. — Ты ещё тут жив? — шепнул кто-то на ушко, Фадеев даже вздрогнул, тут же развернувшись, и увидел перед собой Голышева. — Где ты был? — тихо сказал Дима. нахмурив брови, а пальчики вцепились в кисть, ища поддержку, ведь он тут один, среди почти незнакомых ребят. — Решал кое-какие дела. Пошли, покажу тебе нашу гостиную. Это оказался отдельный гараж, где стояли диваны, кресла, даже телевизор и холодильник. Посередине был большой коврик, и тут же, в этой комнате, играла музыка, как и во всех остальных. — У вас тут классно, — сел Дима на диван, оглядываясь по сторонам. Стены были раскрашены баллончиками в самые разные цвета, узоры и рисунки, и выглядело всё это очень круто. — Это да, — плюхнулся рядом Голышев, откинув руку на спинку дивана, за спину Димы. — Нашли это место с Ромычем три года назад, начали писать треки, потом к нам пришёл Слиппа, Лёля, дали несколько концертов и тут понеслось. — Слиппа? — немного нахмурил брови, взглянув в голубые глаза. — Да… — Макс немного взгрустнул. — Конченков писал охуенные текста и биты. Всегда держался его. Хз, — пожал плечами, опустив взгляд, точно что-то вспоминая. — У нас была отличная команда, потом Лавров… Истерики Стаса… Он ушёл и стало тяжелее. Но у нас новые люди, тоже таланты, пускай иногда не хватает текстов Слиппы. — Ты уверен, что дело в Игоре? — А в чём же ещё? — поднял взгляд исподлобья. — В Богомоле, — ответил на вопрос подошедший Рома, сел напротив парочки и выглядел он, мягко говоря, недовольно. — Если бы ты не требовал от него столько, сколько требовал, то всё было бы нормально. А, ну ещё твои эти… Дела. Бригада, так? — Заткнись, — процедил Голышев, сверля глазами лучшего, как казалось, друга. У Димы в горле встал ком от такого, ведь он считал их друзьями не разлей вода, а тут они шипят друг на друга, как дикие дворовые кошки. — А чё так? — принял расслабленную позу. — Димон у нас не знает, да? Чем ты занимаешься по ночам. Максим вдруг вскочил с места, решив накинуться на Новожилова, ведь обида ещё пол недели назад нахлынула в душу, и нихуя не отступила. Только вот Дима успел вовремя схватить парня за руку, усадив на место. — Успокойся, — сказал мягко, на ухо. — А вы миленькие, ребят. Ладно, не буду мешать этому голубому огоньку, — едко сказал Рома, и встал с места. — Урод! — кинул Голышев вслед, оставаясь на месте, а после откинулся на спинку дивана, выдохнув и закрывая глаза. — Вам стоит помириться… — Ничего нам не стоит, пошли отсюда. Парни направились к выходу. Какая-то девчонка, заинтересовав Диму, что-то вложила в руки Богомолу, на что тот, улыбнувшись, кивнул, сжав это что-то в руке. Из головы не выходили слова Ромы. Чем занимается Макс? О чём говорил Новожилов? И Дима ведь даже спросил об этом друга, но тот лишь сказал, мол, потом узнаешь, и парни опять пошли в неизвестном Диме направлении. Максим был зол, Фадеев видел это, русоволосый шёл быстро, сжимая ладони в кулаки, и был очень молчалив. Ни единый нерв не дрогнул на его лице, только губы постепенно сжимались. Дима хотел успокоить его, заверить, что всё будет хорошо, но предчувствие, что если он сейчас полезет в это, то тоже отхватит. Поэтому парни шли молча, ну почти. — Куда мы? — спросил Фадеев, едва догоняя Макса, ведь тот чуть ли не бежал. — Сейчас увидишь. Вообще, хорошо было бы, если б ты пошёл домой, ибо… Голышев замер, ведь послышался звук полицейской сирены, следом замер и брюнет, в непонимании оглянувшись. И, пока Дима ничего не понимал, выглядя очень озадачено, особенно когда машина поехала в их сторону, Богомол вдруг подошёл к парню вплотную, и сунул то самое «что-то», в карман кофты, и тогда-то брюнет увидел, что это маленьких пакетик с белым порошочком. Наверное, тут никому не стоит объяснять что это? — Так, так, — вышел один полицейский, полноватый мужчина, лет тридцати пяти, а за ним ещё один, чуть постройнее и помоложе. — Максим Голышев. Какая знаменитость, — говорил достаточно ядовито, выдавливая хитрую улыбку, а Дима замер у стены, чуть ли не вжимаясь в неё от страха или же от недопонимания происходящего. — Семён Петрович, как я рад вас видеть, — широко улыбнулся парень, взмахнув руками в стороны, точно приглашая в объятья. — Да, да, — подошёл тот. — Ну что на этот раз? Почему гуляем так поздно? Что-то опять задумал? — начал расспрашивать полный мужчина и даже не взглянул в сторону Фадеева, пока тот, что помоложе, скромно стоящий у машины, сверлил его взглядом, и брюнет старался держаться уверено. У него блять грамм двести кокаина в кармане. Его блять подставили только что. Самый близкий человек. И дрожь берёт своё, поэтому приходится сжать ладони в кулаке. — На какой вопрос отвечать, Семён Петрович? — поднял брови. — Их так много. — Что при себе, Богомол? — стал серьёзнее в лице усатый полицейский, вытащил свою дубинку полосатую, Дима не по-детски напрягся, в отличии от Голышева, прямо смотрящего в глаза Семёна Петровича. — Что вы! Законы не нарушаем! Я уже всё усёк… — Ноги на ширине плеч, и руки подними. Ёрничает он мне тут. Я тебя наизусть знаю, пацан. Максим лишь пожал плечами, встав так, как сказал мент, выглядел уж очень беззаботно, пока Дима проклинал Макса про себя, обещая, что если в его кармане сейчас найдут наркотики, то он точно его убьёт. Семён Петрович, усмехнувшись, начал проверять карманы пацана, провёл дубинкой по ногам, рукам и туловищу. — Говорю же. Я чист, как белый лист, Семён Петрович. — Ты у меня на карандаше, пацан, — пригрозил указательным пальцем, после кинул беглый взгляд на бледного Фадеева, развернулся и вот их машина отдаляется. — Ну, старик, ты мог и лучше... Максим не договорил. Дима, который сейчас точно упадёт в обморок от переизбытка чувств, набрав в лёгкие воздуха, выместил все свои последние силы, ударив кулаком в лицо Богомола, и зарычав от злости.