принцесска

Он утонет в сетях, и мы будем смотреть — его жрет пустота. Вы перепутали реальность с игрой, please don’t play with us, сына, Они сами не знают, в чем же их роль, схема схожа, прямо как с коаксилом.

Дима аккуратно заправляет шерстяной свитер под куртку и застёгивает собачку тёмно-синей куртки, после медленно поднимает глаза, встречаясь с голубым небом, помещённым в глаза русоволосого, и кивает, говоря тихое «Застегнулся, доволен?», тот тепло улыбается, сдерживаясь не поцеловать парня в лоб прям тут на виду у всех. И откуда такое рвение к нежности, Богомол? Говорит не менее тихое «Доволен», смотря как-то победно, и суёт руки в карманы. Уголки губ Фадеева дёргаются в улыбке, он цепляется пальцами в края рюкзака, хранящего в себе вещи на будущую неделю. — Ничего не забыл, Дим? — озабоченно сотый раз переспрашивает мама, то и дело поправляя шарф парня, который еле-еле заставила надеть. — Ничего, ма-а-ам, — тянет парень, закатывая глаза, но всё равно улыбается, переводя счастливый взгляд на Инну, то и дело уже второй час бегающую, как курица с яйцом, только с Димой. Отправление сына к бабушке казалось некой мукой и лишь головной болью. Впервые всё-таки отправляет сына куда-то далеко. Вот сейчас Дима сядет в поезд, впервые самостоятельно, а там уже его встретят. После женщина кивает, смотря на парня как-то странно, даже печально немного, пускай он уезжает всего на неделю, а не на год, после вдруг удаляется к отцу Димы, вскрикнув «Совсем забыла!» — НиЧеГо нЕ зАбыЛ, СыНок? — дразнит и смеётся русоволосый, на что Фадеев пихает того в плечо, но после короткого смеха Максим вдруг становится серьёзным. — Не потеряйся там, — усмехается. — Уеду навсегда и не вернусь, — вроде как шутит, но почему-то в сердце кольнуло. — Мило с твоей стороны, приехать провожать меня на вокзал. А вообще… Я буду скучать, — внезапно говорит совершенно серьёзно, смотря тоскливо в глаза, и Голышев облизывает пересохшие губы, колющие в желании поцеловать парня. — Задница, — усмехается тот. — Я… — начинает, но. — Вот, Дим, передашь это бабушке, — пихает Инна в руки какую-то деревянную коробочку, и Дима хмурится, глядя на неё вопросительно, Голышев же отодвинулся чуть влево, давая место матери брюнета, и досадно поджимает губы, не успев закончить слова. — Что это? — Не важно. Просто отдай бабушке и передай, что я очень скучаю. — Почему тогда ты не можешь поехать? — Ты же знаешь, Дим, знаешь, — немного грустно сказала женщина, а глаза едва заблестели от слёз, и она обняла сына, целуя того в висок. — Будь аккуратнее в Питере. Фадеев помнил, что Инна с матерью простилась несколько лет назад не очень хорошо, да и отношения у них были всегда натянутые. Ольга Савельевна, бабушка Димы, женщина строгая, интеллектуальная, любящая дисциплину и живущая всегда в новом времени. Она легко подстраивалась под новые законы, правила и легко отпускала прошлое. Именно она воспитывала парня большую часть его жизни, дала многие жизненные уроки, научила грамоте. Вряд ли она была похожа на обычных бабушек. Она скорее была похожа на зрелую женщину, мудрую, но готовую отрываться. По-своему, конечно. Ольга имела непростой характер, наверное, даже слишком жёсткий, в какой-то степени… Может, именно поэтому её муж, отец Инны, ушёл от неё ещё на двадцатом году брака, а с дочерью и сыном у них всегда были сложности, но Диму дама любила всегда и всем сердцем, считая его своим наследником. Фадеев относился к бабушке всегда очень хорошо. Нельзя было сказать, что он принимает её сложный характер и любит горячо, но она ему близка. Она ему родня. К тому же нельзя упустить такую возможность: поехать в Питер, встретить старых друзей, прогуляться по своим местам и пофотографировать их на фотоаппарат, подаренный Максимом. — Мам, мне надо идти. — Да, конечно, — улыбнулась женщина, отпуская сына, а сердце её трепетно стучало о грудную клетку, в неготовности отпускать куда-то сына. Своего птенца, которого она семнадцать лет растила под собственным крылом. — Не забудь написать мне, как приедешь. — Пока, — обратился теперь Фадеев к Голышеву, и тот, улыбнувшись, кивнул, но брюнету было недостаточно, он вдруг прильнул к парню, крепко обнимая. — Хах, Фадеев, всего неделя, — негромко произнёс тот на ухо, отвечая взаимно на объятья. — Как вечность, — ещё тише, почти не слышно, ответил Дима, и Богомол готов поклясться, что в эту секунду его сердце сжалось до боли, до сухости в горле и трепетания внизу живота. Дима отошёл от Богомола, тяжело сглатывая ком в горле, махнул на прощание рукой отцу, стоящему недалеко, где-то в толпе людей, и тот повторил его движение, разговаривая с кем-то по телефону. После взглянул ещё раз на русоволосого и на мать, вошёл в поезд, где нашёл своё место. Воткнул в ушли наушники и погрузился в свои глубокие мысли, ощущая странное чувство горечи на губах, и некое предвкушение внизу живота. Жди меня, Питер.

***

— Когда приедет твоя принцесса, рыцарь? — с нотками насмешки спрашивает Рома, закручивая самодельный косяк, исподлобья смотрит на русоволосого, расслабившегося в кресле. Тот очень хотел спать, ведь вчерашняя ночь… Боже… Сначала чёртов Дима, крыша, потом ещё и разборки с Графом. С этим миром точно что-то не так. Голышев приоткрывает веки, устало глядя на друга, и честно, хочется послать его нахер со своими подколами, но сил совсем нет. Ещё и пришлось вставать в семь, дабы проводить принцесску на вокзал. Ещё и его родители. Отцу то пофиг, а мать в дороге замучала вопросами о том, кто такой Максим, где учится, кто родители и всё в этом стиле. Пришлось выставить себя в лучшем свете, хули. — Через неделю, — подумав, ответил голубоглазый, вновь закрывая глаза. Сейчас парни сидят на квартире у Романыча, ожидая своих людей. Будут решать, что в итоге делать с Графом, а ведь Макс так ещё и не рассказал про предложение мужчины Роме. — И как у вас дела? — не отставал друг, поджигая косяк, а после затягиваясь. Откинулся на спинку дивана, закрывая глаза от наслаждения. — Тебе не похуй? — зевает в кулак Максим, отчего глаза чуть слезятся, а в голову ударяет большая сонливость. Сейчас бы залечь где-нибудь на недельку… До приезда брюнета, не хило так потрепавшего нервы за последние дни. — Неа. — Я ему в любви признался, — наверное, сонливость развязала язык, а может, просто потому что Рома — его лучший друг, хули не сказать-то? Но тот давился дымом, сгибаясь в животе и кашляя, пока Богомол самодовольно ухмыляется. Сказать честно, он и сам не ожидал от себя такого… Признание в любви… Что за ванильные, розовые сопельки? К тому же они парни вроде как, но всё же… Так, любит ли он его? Сам не знает. Ляпнул, находясь в эйфории, но не жалеет. Не уверен, что любит, сам не знает, что чувствует, но не жалеет. — Че-е-го? — протягивает парень, смотря широко открытыми глазами. — Серьёзно? — Нет, бля, шутки шучу, — саркастически говорит Макс, закатывая глаза. — А он чё? — Ответил, что тоже… Любит, — поджал губы. Не время сейчас раздумывать о чувствах, но будем открыты и искренне: ему было непонятно. Приятно, но… не знает. Странно, непривычно… пугающе? — Ты не особо счастлив, что-то, — откидывается Рома обратно на спинку, делая затяжку. — Чё доебался-то? — хмурит брови Богомол, после встаёт с места, решив сходить на кухню попить воды: в горле неприятно пересохло. Максим, не смотря больше на Новожилова, идёт на кухню, где закрывает дверь и открывает окно, дыша свежим воздухом. Становится постепенно прохладно, мурашки бегут по коже, но ему сейчас необходим воздух, ведь опять в голову лезут ненужные мысли о его чувствах. Нет, нет, нет, потом обдумаешь, не сейчас. Сейчас у тебя важная встреча, Богомол, соберись и перестань распускать нюни. Голышев опирается руками о столешницу, сгибаясь, и закрывая глаза, дышит глубоко, пытаясь выкинуть из головы Диму, но ведь… Ведь он счастлив, да? Он влюблён, наверное, не может же без этого один человек вызывать такие чувства, эмоции… Точно ли влюблён? Точно ли у них всё точно, с поставленной точкой? Такие мысли просто ломали черепную коробку. Может просто успокоиться и жить проще, не думать о всякой ерунде, принять то, что есть? Ага, хуй тебе, было бы это так просто. Взять и выкинуть это из головы. Из мыслей вытащил Макса назойливый звонок дверь, и крик Ромы из гостиной «Макс, открой дверь!». Голышев, поджав губы, пошёл к двери, открыл и на пороге увидел своих ребят, в руках которых был алкоголь, а на лицах улыбки. Блять, они тут собираются обсуждать дальнейшие ходы или бухать? Богомол, мотнув недовольно головой, пустил ребят, после все шесть человек сели в гостиной. Самые приближённые тут. — Итак, — начал Богомол, закуривая сигарету, плюхнулся на кресло, осмотрев своих ребят. — Что делать будем? — Что тебе сказал Граф? — задал вопрос Ваня, смотря довольно уверенно и серьёзно. Сложил руки на груди. Максим вспомнил слова биологического отца. — В общем, — начал с тяжёлым вздохом и подсел на край кресла, согнувшись немного в животе. — Он предлагает кровь за кровь, иначе сделки не будет, — пытался как можно увереннее преподнести Максим, прошёлся по всем взглядом, парни в миг засуетились, перекрикивая друг друга. Голышев не мог разобрать не слова в этой суматохе. — Успокойтесь, блять! — рявкнул Богомол, ощущая раздражение, текущее по венам, и, кажется, биение его сердца участилось. Нелегко об этом говорить. Парни замерли, некоторые откинулись со вздохом на спинку, взглянув очень мрачно. — Никто не умрёт. Я обещал вам свою долю за всё это дело. Мы встретим товар, перевезём его в Москву, получим там за него своё бабло и забудем об этом. — А как же Граф? — изогнул бровь брюнет, сидящий напротив Ромы, и Макс сдержанно перевёл взгляд на Колю. — С ним я сам разберусь. — Как? — Убью если надо будет, — делает очередной затяг парень, чувствуя. как начинают подрагивать пальцы. Он и сам уже не верит, что всё получится, тупо держится ради ребят, пускай и сам боится будущего. Тяжело это признавать, но это так. — Или же… — пауза, облизнул пересохшие губы. — Умру сам, — поднял опущенный взгляд. Рома тут же опустил голову, закрыв лицо рукой. Не все были согласны с Богомолом и опять начали шуметь, лишь больше раздражая вожака. Блять, у него сейчас голова лопнет, только нагнетают. — Ты не обязан, ясно? — Мы же все в одной стае, алло. — Богомол, ты обязан замочить этого придурка. — Это лишь выбор Макса, закройтесь. Голышев вскакивает с места и, отойдя к открытому окну, опять глотает воздух, стараясь спрашиваться с дрожью в ногах. Какие, блять, все умные-то… В любом случае, нельзя отменять операцию. Слишком много поставлено на кон, слишком много обещано, слишком много бабла уйдёт на ветер. Всё уже продумано, осталось лишь дождаться товар и всё. Точной даты прибытия Граф не знает, в курсе только Голышев и ещё несколько ребят, значит они смогут сделать всё в тихую, а после уже расправится с мафией Графа. Или же всё накроется. Никто не знает что будет, и, опять же, только терпение и надежда. Лишь она и остаётся… Максим выдыхает, все молчат, ожидая конечного решения, а у него камень на сердце. Жил бы сейчас себе спокойно, но нет, ты же Богомол, всегда влезешь во всякое дерьмо. Нервно проводит рукой по лицу, глотая воздух губами, и опускает взгляд, скрещивая руки. Пиздец. — А как же твоя мама? — говорит негромко Рома, подошедший к Богомолу. — Как Катя? Дима? — сердце замирает. — Ты о них подумал? Какого будет им стоять на твоих похоронах? — Значит, — натягивает улыбку Голышев. — Ты закопаешь мой труп раньше них, — коротко смеётся и, глядя в бледное лицо, хлопает по плечу, отходя от окна. Нихуя не смешно, правда. Он и сам не знает, что будет с близкими. — Это не игра, это жизнь, Макс. Тебе лишь бы шуткануть, посмотрим, как ты будешь это делать в могиле. — Не ссы, лягуха, болото будет наше. Новожилов держится молодцом, не подаёт вида, что волнуется и переживает, пускай его самого трясёт. Слава, он будет далеко отсюда, когда Макс пойдёт на разборки с Графом. Примет товар с бригадой и уедет. Всё. — Итак, слушаем меня внимательно, — сделав про себя вывод, садится Богомол за стул, скрепляя пальцы в замок, внимательно смотрит на парней.

***

В Питере очень привычно, дождик, сырость и ветер, вперемешку со сказочной красотой и свежестью. Бабушка встречает Диму на Московском вокзале и ещё несколько часов не может отстать с вопросами, разговорами и лекциями. Парень не может оторвать жадного взгляда от своего города, пускай и видел это всё уже значительное количество раз. Он ощущает, как щекочет внизу живота в предвкушении, как трепетно бьётся сердце и душу разрывают лучики солнца. В Питере солнца почти не бывает, а если и бывает, то это просто прекрасно. Дима цепляется пальцами за куртку, не отрываясь от окна в такси, старается запомнить каждое здание, каждый переулок, в детстве хорошо изученный, но забывает об этом всём тут же, увидев ещё более красивые здания. Город был спокоен, как и всегда. Ночи тут были бурные, а дни спящие. Бежевые и серые дома, дарящие некое умиротворение, спокойные переулки и немного сонные люди. Кажется, на первый взгляд, это всё дико скучным, особенно для того, кто не знает, что творится тут по ночам… Фадеев приезжает в новую квартиру бабушки, удивляясь с каждой минутой всё больше. Тут было очень красиво, двухэтажная квартира, и спокойный такой, поэтический стиль, смешанный с современностью, но с перчинкой классики. О да, вся бабушка Димы в одной квартире. Чистой, уютной, богатой. На первый взгляд и не скажешь, что тут живёт шестидесятилетняя дама. Оля Савельевна предоставила Диме личную комнату, сделанную специально под него, и тот был в ещё большем шоке, увидев её. Тут было невероятно красиво и уютно, так и хотелось запереться тут и сидеть, любуясь дизайном, созданным его бабушкой. — В общем в половину первого обед, не опаздывай. Раскладывай вещи, смотри тут всё, я буду внизу, — говорит бабушка, и Дима вновь обнимает эту прекрасную женщину, пахнущую лавандой и свежестью. Ольга Савельевна имела мягкие черты лица, добрые карие глаза, но такие острые, если она не в настроении. Она была невысокого роста, полная (читай, как: сочная), носила чаще всего строгий костюм или очень дорогие вещи. Женщина имела свой завод по производству химический чистящих средств, доставшийся ей в наследство от отца, и была совладелицей адвокатской компании, она очень желала, чтобы Фадеев младший выучился на адвоката, пускай и парень этого не хочет вообще. Женщина уходит из комнаты, и Дима спокойно выдыхает, находясь наконец в полном одиночестве. Раскладывает вещи и плюхается на кровать, при этом вдруг хмурит брови, осознавая, что бабушка находится в отличном состоянии, пускай и писала про тяжёлую болезнь. Неужели эта хитрая женщина всё выдумала, дабы увидеть внука? Парень усмехается, приподнимая на секунду брови, и достаёт телефон. Дмитрий Фадеев. 12:07. Я доехал. Всё хорошо. Макс Голышев. 12:10. порви там Питер, принцесса Макс Голышев. 12:10. хотя нет, сиди дома и не смей ни с кем тусить. Дмитрий Фадеев. 12:11. Ревнуем, гражданин Голышев? Макс Голышев. 12:12. на задницу же потом не сядешь, чувак. Дима счастливо хохочет в кулак, а после смотрит блаженно на сообщение, слегка краснея. Сказать честно, тело всё ещё ныло после той ночи на неудобном диване. Рёбра болели после драки, как и некоторые ранки на лице. Бабушка лишь посмеялась над Димой, назвав того «Героем», и допрашивать насчёт этого не стала, Слава Богу. Внизу живота всё разрывалось в желании вновь вернутся на ту крышу и повторить ту ночь, ведь как он был счастлив в тот момент, какие эйфорические чувства ощущал, гуляющие по всему телу, и как же вздрагивало сердце, когда брюнет вспоминал слова Макса. Признание в любви. Парень не знает, насколько честно это было, но слова застали врасплох, и теперь не вылезают из головы. Дмитрий Фадеев. 12:15. Нагуляюсь этой ночью и за тебя, не парься. Макс Голышев. 12:16. моё дело предупредить Дмитрий Фадеев. 12:16. Моё тогда специально нарваться на злюку-Богомола? Макс Голышев. 12:17. о, поверь, ты его ещё не видел. Спишемся позже, принцесса *смайл сердечко*

***

— Димо-о-он, твою мать, какие люди! — наваливается с объятьями старый друг, улыбаясь в тридцать два зуба и сверкая серыми глазами, и Дима понимает то, как всё-таки скучал по этим крепким Питерским объятьям, пускай после них и оставалась только пустота. — Я тоже, тоже скучал, Мих, — еле-еле разжимает крепкие объятья уже пьяного друга Фадеев, но руку с плеч не убирает. — Как вы тут без меня? — осматривает знакомый, до боли знакомый, клуб, в котором раньше тусил чуть ли не каждый вечер. Вот и сейчас один из таких вечеров. — Безумно скучно, зуб даю, — смеётся пацан, а после кивает бармену, мол ещё алкоголя. — Ща все придут. Умеешь же удивить, Фадеев. Переехал в эту свою Самару, ещё и не пишет. У тебя же др недавно было! Сука, надо выпить! — кричит весело тот, заставляя чувствовать себя ещё энергичнее. Музыка бьёт в уши, но это вовсе не мешает, Дима с улыбкой ещё раз оглядывает клуб, вспоминая, как было тут круто. Ведь его первый поцелуй был тут, первая влюблённость, первое пьянство. На танцполе танцует толпа людей, рядом с баром разные парочки, а на как и на втором этаже, на диванчиках. Ностальгия ударяет в голову, и даже становится тоскливо чуть чуть, но Фадеев тут же запивает тоску каким-то смешанным напитком. — Воу, воу, полегче, братишка, коктейли бухаешь, как водку. Самара на тебя плохо влияет, — смеётся тот. — Ща наши придут. Миша очень напоминал Диме Игоря. Такой же безбашенный, энергичный и готовый на любую шумиху, правда Миша, среднего роста блондин, был совсем самовлюблённым, зацикленным на деньгах, пустой пацан, думающий только о тачках и тёлочках. Вряд ли этого человека можно назвать настоящим другом, но если тусить, то с ним. Лавров был другим, понимающим, и скорее он прятал всю боль под широкой улыбкой, этот парень, напротив, прятал под улыбкой лишь пустоту, которую, собственно, и не видел. — Светка, кстати, тоже будет, — кивнул парень и выпил ещё одну рюмку мартини. Фадеев не понял в тот момент, что именно почувствовал, но дыхание сбилось, и что-то дёргнулось внутри. Света… Та самая первая влюблённость. Та самая, разбившая сердце парня. Буквально изнасиловала его у себя дома и рассталась с парнем, а ведь это был его первый раз. Он был пьян и сейчас толком ничего не помнит, но он был по-детски влюблён в неё, и осадок остался. Вряд ли до сих пор больно… Просто что-то не так. Светлана была умной девочкой, рыжая, как лиса, и такая же хитрая. По одним её карим глазам, в которых играют черти, можно было увидеть, кто она такая. Самовлюблённая девиха с холодным сердцем. Лучшая подруга Миши, просто два сапога пара. Через десять минут приходит вся компашка богатеньких детишек, с которыми тусил раньше Дима, и сейчас, смотря на них, слушая о их увлечениях, он понимает, каким был дураком, общаясь с ними, но веселье никто не отменял. Ребята весь вечер общались, шутили и узнавали новое друг о друге. — Ну как… Девушка появилась, Дим? — аккуратно, с нотками флирта спрашивает Светлана, прожигая парня взглядом вот уже два часа. Она вульгарно накручивает прядь огненных волос на пальчик, сидя напротив, смотря игриво закинув ногу на ногу. С ней… опасно. Именно опасно. Фадеев научился это чувствовать и понимать, сидя с ней он не чувствует ни покоя, ни уверенности. Старается не обращать внимание на свои ощущения, но ведь это в зад не запихнёшь, да? — Можно и так сказать, — мило улыбается Фадеев, бросая на девушку мимолётный взгляд, после смотрит на Мишу в поисках поддержки, даже берёт ещё одну стопку горячего напитка. Не налегай на алкоголь, Дима. — И кто она? — подливает масло в огонь Миша. Во тебе и поддержка, блять. Ага, девушка… — Кхм, в смысле? — изгибает бровь, выпивая напиток, голова уже кружится, как бы не держал себя в руках брюнет. Ребята уселись на диванчиках, на втором этаже, музыка орёт, но уже тише. Тут их человек десять, болтают о чём-то своём. — Расскажи о ней, — делает маленький глоток Света, смотря исподлобья взглядом, пробирающим изнутри. — Какая она? — Уф, — улыбается Дима. Она, ага. Будем импровизировать. — Она крутая. Опасная, в каком-то смысле. Бывает жёсткой, но любящая. — О-о-о, идеал, — с скрытным ядом говорит Света, и Дима задаётся вопросом, что вообще ей надо? Это она его бросила тогда. — Ага. — Как зовут? — вдруг спрашивает Миша, и Фадеев уже мысленно его кастрирует. Застал врасплох, что сказать. — М… Марина, — заикнувшись сказал Фадеев, чуть краснея. Знал бы Богомол, отпиздил бы… — Сейчас вернусь. Дима кивает друзьям и встает с места, после чуть пошатываясь из-за выпитого алкоголя, бредёт в туалет. В горле мерзкая тошнота, и стало слишком жарко, хочется освежиться, да и говорить о Максиме больше не было желания. Марина, блять, не мог ничего получше придумать? Фадеев входит в прохладный туалет, но таким он кажется только первые секунды, после опять очень жарко, воздуха не хватает, и тот хватает его губами, точно рыба на суше. Голова уже болит, а в горле першит. Что за алкоголь такой? Парень идёт к раковине и смотрит в зеркало, видя перед собой мокрого брюнета, в глазах которого уже начинает двоится. Он набирает в ладонь холодной воды и умывает лицо. Вот и дышать теперь легче. Всё шло по плану, как дверь в туалет открывается, а на пороге появляется Света, Дима не успевает и брови свести, как та быстрым шагом направляется к нему, цепляет пальцами шею и тянет к себе, прильнув пухлыми губами к губам Фадеева, и тому становится совсем не по себе от горького привкуса, он отталкивает девушку за талию, смотря вопросительно. У неё было что-то на языке… Точно что-то было. — Что это, блять?! — с отвращением спрашивает брюнет, только в глазах всё кружится. — Давно пробовал наркотики? — нет, нет, нет, только не это. — Ты же скучал по мне, — вжимает в стену, накрывая ладонями талию, и идёт пальчиками вверх. Фадеев хочет оттолкнуть, в сознании всё кричит о том, чтобы он убирался оттуда, сейчас же, но тело просто не поддаётся, а наркотик моментально бьёт в голову, вот всё уже цветное… И эти бабочки в животе… Оттолкни эту мразь, Дима! Света вновь цепляет поцелуем, от которого внутри всё сжимается и воротит, а перед глазами голубоглазый парень, Фадеев старается опять оттолкнуть девушку, но та сейчас сильнее, та не пила столько много. Та точно знает свою цель. Она стонет в губы, обжигая дыханием, и Дима уже ничего не понимает. Ноги размякли, он не чувствует землю. Чувствует лишь то, как рука Светы скользит по его ногам, по бёдрам, расстёгивает ширинку. — Нет, уберись от сюда, блядь, — шепчет Фадеев, смотря убийственно, хмуря брови и совершенно не чувствуя рук. — Ай-яй-яй, и этим ртом ты целуешь свою… Как там её? Марина? Свою Марину. К слову, думаю, она не стена, подвинется, — ехидно отвечает сука, и Фадеев клянется, что найдёт её после и просто отпиздит. Хотя, вряд ли он это вспомнил, наркотик сильный. Перед закрытыми глазами уже плывут цветочки по морю. Светлана не задерживается, опускается на колени, спуская штаны парня, цепляет пальцами твёрдый (Дима убеждает себя, что это не из-за неё, не из-за пышных грудей и губ, а только из-за наркотиков) член, вытаскивая его, а после обхватывает плоть губами, отчего у Фадеева слетает с губ стон. Хочется плакать, кричать, злиться, но нет сил. Сейчас он уверяет себя только в том, что это сон. Он забудет это. Это не считается за измену… Он не хочет… Нет. Грудную клетку нечто сдавливает, щёлкает и болит. Но девушка продолжает… вверх-вниз… и опять… Дима не помнит, не помнит, когда всё заканчивается, но вот Света встаёт, самодовольно улыбается, вытирает рукой рот, застёгивает ширинку парня и уходит, будто ничего и не было. Ноги не держат, он не чувствует ничего феерического, чувствует лишь боль, застрявшую в горле. Нет, это не ты. Это всё наркотики… Нет. Сука. Сон, просто сон… Я сейчас очнусь там, на крыше, пожалуйста. Прости меня… Блять… Прости меня… Фадеев прижимает коленки к груди и накрывает ладонями лицо, с мокрых от слёз губ срывается всхлип, а сердце ноет, бьётся в груди, кричит о том, какая скотина его хозяин. Мышца сжимается безжалостно, слишком больно, а чувство вины ложится горечью на губах, и Дима готов лезть на стену, биться головой об пол, лишь бы сейчас не быть тут, проснутся в Самаре… Как ему жаль, как ему невыносимо. Он глубоко дышит, ощущая себя виноватым, не жалеет себя, только больше загоняется. После встаёт на дрожащих ногах, пытается умыться, но голова кружится, перед глазами двоится, всё разделяется на цветовые группы, и почти нет воздуха. Сука, сука, сука!

Я веду себя не как всегда, Ну и кто же знал, что доверять нельзя? Дыхание глубоко, сердце бьётся в такт. Это не вино, это твой азарт. Ты что-то подсыпал в мою любовь…

Дима приходит домой почти трезвым, он долго бродил по городу, стараясь наглотаться свежего воздуха, так, чтобы лёгкие были неспособны работать. Так, чтобы приглушить боль внутри. Выкурил четыре сигареты, и теперь, вероятно, от него просто несло перегаром. Его било в ознобе, он дрожал, как в лихорадке, сидя около подъезда и ловя осуждающие взгляды редких прохожих, но ему было срать. Голова болела после выпитого и слёз. Наркотик уже не блуждал в сознании, оказался слабым под конец, и он всё соображает. Только вот воспоминания о вечере остались… Отпечатались болью. Он не может простить себя, успокаивал, жалел, но так и не смог. Телефон вибрировал от смс и звонков, но он не брал его в руки, не мог. Боялся увидеть там смс от Максима, боялся узнать, что тот звонил. Звонил, блять, пока тот бухал, как сука, и пока ему отсасывала бывшая в туалете! Пока у него стоял на другую бабу… Фадеев не может больше терзать себя мыслями, приходит домой в пять утра никакой. Не живой. Выжатый, как тряпка, по которой ещё и потоптали. Снимает куртку, чуть ли не падая с ней же на пол, снимает обувь, хватаясь руками о стены. Держится, больше никаких слёз. Никаких всхлипов. Только совесть мучает сердце… И в ушах слова Богомола. Те самые. «Блять, люблю тебя». — Дима? — выбегает сонная бабушка, одетая в свою пижаму, и он поднимает голову, смотря на неё. Она включает лампочку, свет неприятно ударяет в глаза, но он не отводит взгляда. Видит перед собой Богомола. Смотрит с болью и ненавистью на самого себя. Смотрит так, будто человека убил. — Боже, — закрывает та рукой рот, открывшийся в шоке. — Мальчик мой, — подбегает, хватая за плечи. — Что случилось?! Внутри опять всё ломается, парень падает на колени. Ему не стоило пить, не стоило приближаться к Свете. Не стоило приезжать сюда. Слёзы сами градом идут из глаз, а губы дрожат, хватая воздух. Его трясёт не по-детски. — Я не хотел этого, ты сам знаешь, — шепчет в пустоту, ощущая дыру в сердце, заполняющуюся болью с каждым вздохом. — Прости… Бабушка заставляет брюнета принять холодный душ, делает кофе и ждёт на кухне, сидя за барной стойкой, а у самой слёзы идут из глаз. Она не видела человека более разбитого. Что с ним случилось? Что он пережил за эту ночь? Фадеев выходит из душа бледный, почти не живой, но старается взять себя в руки ради бабушки. Садится рядом, заглядывая в карие глаза. — Что у тебя случилось? Расскажешь? — с теплотой спрашивает та.. Он делает глоток кофе, и уже гораздо лучше. — Бабуль, — поднимает глаза, перед которыми пелена слёз. — Я гей, — облизывает губы, отворачивая голову, ожидая неприязни со стороны Ольги. — И ты из-за этого так убиваешься? — с доброй усмешкой спрашивает та, а после кладёт руку на плечо. — Дим, люди сами выбирают, кого им любить. В этом нет ничего такого. Твой дед тоже был геем, — смеётся та, смотря в кофе с воспоминаниями перед глазами. — А ты как думаешь, почему наш брак был таким не долгим? Я сначала всё знала, поженились ради фирмы, а потом он ушёл к другому. Не смог быть со мной в браке и любить его. Мне то ни горячо, ни холодно. А ты… Не стоит переживать из-за этого. Фадеев благодарен. Искренне благодарен за понимание и поддержку, но дело ведь не в этом, и он поднимает взгляд, поджимает губы. — Я, кажется, изменил ему, бабуль…— слеза пробежала по щеке. — Я не хотел, — мотает головой. — Правда. — Он поймёт, если любит, — кладёт тёплую ладонь на щёку парня женщина и улыбается, даря тепло, — К тому же, ты не хотел этого. Главное, что не хотел. Женщина идёт спать, а Дима остаётся сидеть за барной стойкой. Слова едва помогли, но внутри что-то продолжало сжигать дотла… Макс Голышев. 23:38. сладких снов моей принцессе <3

***

Максим бежит по лужам, мокром асфальте, почти не видя дороги, слышит лишь выстрелы сзади. — Ты не убежишь, сука! Кричал сзади мужской голос, и Голышев бы с радостью сейчас ответил что-то едкое, если бы не бежал со всех своих сил, уже просто задыхаясь. Он перепрыгивает ограду из коробок, бежит, уже спотыкаясь и сдерживаясь не заржать. Нет, серьёзно, он убегает от заказанного его отцом, который является главой крупной мафии, убийцы. Ну что за комедия? Жаль, сейчас нет при себе пистолета, если бы был, то проблем в таком случае не было. Богомол поднимается быстро по лестнице на второй этаж в каком-то незнакомом доме и слышит, как закрывается парадная дверь, а после и шаги по ступенькам. — Ты в тупике, пацан, — говорит охрипший голос мужика, и Максим осматривается. Видит окно. Ну, была не была, как говорится. Открывает окно, ощущая мгновенный потом холодного воздуха, залезает на подоконник, вот ещё один выстрел. Вновь промах, но мужик Графа уже близко.

Я среди героиновых двухэтажек на своих двоих, И только они меня тащат. Давай, расскажи нам за тяжесть жизни кварталов, Когда видел ты то дерьмо лишь на экранах, папин сын!

Прыгает со второго этажа, и в ногах больно покалывает, но тот поднимается с асфальта, ощущая жжение в ладонях и коленках. Рычит злое «Сука…». Пытается бежать дальше, хоть и подвернул ногу. Ещё один выстрел. Жаль, не промах на этот раз. Попадает в живот, сука меткая. Богомол шипит, стараясь не свалится на землю, но кто он такой, если так быстро сдастся? Накрывает ладонью место ранения, чувствуя горячую кровь, но бежит дальше. Вроде, тот не догнал. Богомол забегает за переулок, поднимается по лестнице, шипя от боли, и попадает на знакомую крышу. Падает на колени тут же, при этом широко улыбаясь. — Ну ты и сука, — говорит, обращаясь к Графу, пусть знает, что тот не услышит. Кровь капает на бетонный пол, создавая лёгкий шум. Кап-кап. Перед глазами всё кружится и двоится, а силы потихоньку покидают. Максим набирает номер лучшего друга, глотая воздух.

Меня ловят сетя, я баракудой упрямо лезу в них сам, Но лишь для того чтоб на крючки ловились вы, а не я.