принцесска

— Димо-он, — услышал сквозь какую-то дымку Фадеев и чуть нахмурился. — Димо-о-он, — не отставал знакомый голос, — Вставай, блять, приехали! — толчок в плечо. Фадеев вскакивает на месте, что приносит за собой последствия: головная боль и сухость во рту. Свет ударяет в глаза, после чего те начинают болеть, хочется скрыться куда-нибудь в пещеру подальше от всего того. На одну секунду парню показалось, что он в аду, ведь дышать было от чего-то очень трудно и больно, нечто сдавливало булыжником грудную клетку, как только Дима убрал ладони от лица, то тут же судорожно огляделся, не понимая, где он, что происходит и кто он такой. Во рту все та же отвратительная сухость, а голова немного кружится, он видит перед собой Мишку, старого друга, в миг вспоминая, кто он такой, где находится, но… — Что? Я… Где мы? — оглядывается по сторонам, но видит лишь то, что находится в какой-то машине, за рулём которой сидел незнакомый мужик с густыми усами, который апатично глядел вперёд, будто находится где-то далеко. — Домой тебя подвёз, как ты и просил, — объясняет Миша. — Ты уснул. Кстати, — с губ слетает смешок, — Ты тут чуть ли не истерил, чо приснилось-то? Приснилось? Фадеев тяжело сглатывает ком в горле и откидывается на спинку машинного сидения. Сука… Это был сон. В памяти чётко гуляют картинки ебаного туалета, ебаной Светы и какого-то странного алкоголя. Разговор с бабушкой. Это всё был сон? Блядство. Дима вновь накрывает мокрое от пота лицо и глубоко дышит, стараясь собраться с мыслями, но алкоголь всё ещё гуляет по организму и сейчас трудно что-то вспомнить. Он помнит вечер, помнит алкоголь и помнит, прекрасно теперь помнит, что Света ушла уже через пятнадцать минут, поболтав немного с Димой, а не оставалась на два часа. И уж тем более не отсасывала ему в туалете. Фадеев выдыхает, не хило так пугая своего друга этим сначала безумным, а потом непонимающим взглядом. Сейчас в висках барабанило, а в ушах лишь «Это был сон, ты не изменял Богомолу, всё хорошо». — Мы приехали... Дим? — Всё хорошо. Даже отлично! Спасибо тебе, созвонимся! Дима облизывает пересохшие губы и быстро выскакивает из авто, оставив старого друга в полнейшем недопонимании, но машина быстро уезжает, и Фадеев осознаёт, что находится во дворе бабушки. Свежий воздух мгновенно ударяет в нос, пробираясь в лёгкие, жить становится легче. Брюнет плетётся к скамейке, стоящей около парадной, и взъерошивает свои волосы, после садится на деревянную поверхность, сгибается в животе, не убирая рук с головы. — Блядство, — выдыхает, поднимая голову, и видит пар, идущий изо рта из-за температуры на улице. Всё ещё сложно поверить, что весь этот ад, который он пережил, был сном. Всё было, как наяву, и сердце всё ещё стучит в бешеном ритме. Ведь… как бы он жил дальше, будь это явью? Он чувствовал буквально всё, что чувствовал во сне, и это пиздец. — Я болен, — шепчет себе под нос, опять опуская голову, и ищет телефон в карманах пальто. Болен, потому что это ненормально. Мой страх довёл меня до такого. Блядская паранойя. (читай: блядский страх потерять Максима). Находит телефон, разблокировывает и тут же морщится от резкого света, ударяющего в глаза, пытается привыкнуть и набирает номер Голышева. прикладывая после телефон к уху. Где его сигареты? Вот их нет в кармане и становится гадко внутри от желания закурить сейчас. — Какие люди. Уже спился там? Только хотел сладких снов пожелать, — Дима чувствует дрожь по спине и закрывает глаза, вновь сгибаясь в животе и спокойно выдыхая. Всё хорошо. — Фадеев? Ты живой там? — Да, вроде как, — отвечает охрипшим голосом, кладя пальцы свободной руки на переносицу. — Блять… — Что-то случилось? — спрашивает голос на том конце, и Дима улавливает нотки переживания. — Ты там где вообще? — Я почти дома. Пил с друзьями, и, Макс, мне приснилось, что… — Так ты там пьёшь или спишь? — Нет, я случайно уснул в машине друга, но… — Какого друга? — Дай договорить, — настойчиво рычит парень в трубку. — Мне приснилось, что… — голос начинает дрожать. — Что я был с другой, — молчание на том конце заставляет сердце сжаться. — С бывшей, — говорит шёпотом, еле слышно. — Она накормила меня какой-то хуетой и… отсосала в туалете. Макс, я… — Так это был сон? — Дима не понимает интонацию парня, но по рукам бегут мурашки, вовсе не от холодного ветра, гуляющего по Питеру. — Да… Но, мне очень страшно, понимаешь? — алкоголь развязывает язык. — Я думал, что это всё по настоящему и места себе не находил. Мне очень страшно, что когда-нибудь всё это прекратится, что я всё испорчу, — ресницы становятся мокрыми от слёз, готовившихся сорваться с глаз и проделать путь по щеке парня, покрытой домашними родинками. — Я, правда, не смогу, если всё испорчу… — руки дрожат не по-детски от этой маленькой истерики, рвущейся из груди, и Дима цепляется пальцами в пальто, — Я боюсь остаться один… Без тебя… Я схожу с ума, понимаешь? — брюнет осознаёт каждое свое слово, и точно знает, что не сказал бы этого, не будь пьян, поэтому щёки чуть горят, но ему сейчас по-настоящему хуево. Ему уже срать на стыд, срать на то, что подумает этот гопник, слушающий его по телефону, Дима любит его. Он дорог ему, и это, блять, главное. — Эй, — слышится чувственное от Макса. — Успокойся, окей? — кажется, Голышев специально старался сделать голос более глубоким, сочувствующим… Он думает, что я тупо пьян. Он не понимает.— Всё хорошо. Это был сон. Я рядом, — смешок. — Даже если за несколько десятков тысяч километров от тебя. Просто иди домой, поговорим завтра. — Ты не понимаешь, — срывается всхлип с губ, Дима ощущает себя просто отвратительно и жалко, накрывая ладонью глаза и кусая почти что до крови губу. Не чувствует боли, начувствовался, потеряв Богомола, пускай и во сне. Ему будет стыдно утром, но сейчас не утро. Сейчас ночь, он пьян и далеко от своей… Родственной души. Так далеко, что хочется кусать локти, лезть на стену, лишь бы не чувствовать эту горечь от дикой тоски без него. — Я изменил тебе, пускай и во сне. Я испортил всё там. испорчу и тут. Я боюсь потерять тебя, а ты говоришь мне о том, что я должен идти спать?! — срывается на крик, проходящий после эхом по двору, тихо заснувшему. — Почему? Я не нужен тебе? Что вообще… — Успокойся! — рявкнул Голышев, заставляя замереть, замолчал, поняв, что впервые так повысил голос на Диму. — Прошу тебя… просто успокойся, — сказал намного мягче, и Фадеев почувствовал жжение в сердце, а слеза, проходящая по щеке, обжигала. — Ты дорог мне, — брюнет хотел бы выдохнуть, успокоится, как сказал Богомол, но лишь сердце упало в пятки, и Дима представил, как озабоченно закрывает глаза на мгновенье Максим. — Я… Послушай меня внимательно, с чего ты взял, что… не нужен мне? — было слышно, как тяжело это говорить парню. Он перешагивает сам себя сейчас. Делает новые шаги в своей жизни, ведь ранее никому не говорил подобного. — Просто сейчас ты очень… Устал. Тебе надо отдохнуть. Поговорим, когда тебе будет лучше. И, просто знай, ты нужен мне. Не бери в голову разную грязь. Потому что я л… Фадеев эгоистично сбрасывает трубку, задыхаясь и всхлипывая. Не может. Сойдёт с ума, услышав заветное. Внутри не может поверить словам, внутри даёт самому себе пизды за подобные поступки, но не может… Засовывает телефон в карман, закрывая лицо ладонями, и кусает уже до крови губы, ненавидя себя. Надо идти домой, надо отдохнуть… Фадеев так и поступает, единственное что, так разговор с бабушкой, приснившийся ему, становится явью… Дмитрий Фадеев. 02:13. Прости.

просмотрено.

***

— Ай, блять, будь аккуратнее, я тебе тут не мешок с картошкой! — рявкает Богомол, жмурясь от боли, когда Рома небрежно обрезает белую нитку ножницами, успев чуть потянуть её. — А нехуй, твою мать, пули тут ловить налево и направо. — Вторая пуля за жизнь, подумаешь. — Тебе семнадцать, ПоДуМаЕшь, — кривляется Новожилов и на пять минут уходит на кухню, взяв с собой аптечку. Лицо скосилось из-за боли, когда Максим принял сидячее положение на диване друга и аккуратно дотронулся пальцем до места ранения. Пуля вошла неглубоко и вытащить, пускай и адски больно, но было несложно, с чем и справился Рома, сначала хорошенько отчитав Голышева и приказав ехать в больницу, но тот настоял на своём, и Новожилов, набрав храбрости, всё же вытащил чёртову пулю и зашил рану. Богомол был бледен как никогда, ибо потерял много крови, да и нервишек. К тому же ещё этот ёбаный брюнет, сбросивший трубку в самом нужном моменте, будто булыжником по голове стукнул. Блядство, он ещё и не успел ответить что-нибудь едкое на его «прости». Голышев не мог сейчас думать о подобных проблемах, слишком устал и измучен, поэтому лишь закрыл глаза, глубоко дыша. — Думаешь, это Граф? — входит в комнату Рома с бутылкой алкоголя в руке, садится на кресло, стоявшее рядом с диваном. Максим облизывает бледно-розовые губы и приоткрывает веки, кивнув. Рома становится озадаченным в лице, хмуря брови и опуская голову, открывает бутылку коньяка. — Не думаю, что это он. Ты ещё не ответил на его предложение, ты нужен ему, ведь только ты знаешь дату… Ну и я… — наливает коньяк в стаканчик и откидывается на спинку кресла. Голышев напрягся при последних словах друга. Рома. Как он забыл это обдумать? Ведь всем этим цирком подставляет своих друзей. Голышев чувствует сухость в горле и ищет стакан воды, оставленный Ромой, взглядом. — Надо будет узнать, кто это… — Это Граф, — жмурится от боли парень, протягивая руку к тумбочки и берёт воду. — Нечего тут узнавать, — говорит твёрдо и осушает стакан. — Почему? — Ты собрался уезжать. Уезжай. Не надо выискивать то, что может убить, — монотонно произнёс Максим и откинулся головой на подушку, чуть спустившись, прикрыл глаза, желая немного отдохнуть. Рома лишь жмёт плечами, допивая коньяк в стакане, и задумчиво переводит взгляд на рану русоволосого. Надо, Максим, надо…

***

Фадеев переживает оставшуюся неделю тяжело и скучно. Бабушка предлагала несколько раз куда-нибудь съездить, но парень убедительно отказывался, списываясь на плохое самочувствие. Вероятно, именно так и было. Он сидел в кровати, слушая музыку, думая о своём, или же убивал время за просмотром разных фильмов. Ночами он курил на балконе, рассматривая Питер, и ощущал, как дико скучает по Максиму, по друзьям. Голышев засел где-то внутри, пропитался в коже, иначе не скажешь, засел где-то в мозгу и напоминает о себе каждую минуту. Сумасшествие. Фадеев облизывает губы, докуривая сигарету, стоя на балконе. Где-то во дворах воют собаки и сигналят машины, где-то даже кто-то орёт на всю улицу, и по голосу слышно, пьяный. Типичная питерская пятница. Парень усмехается, выкидывая сигарету на половине, и тяжело вздыхает. Хочется на крышу, сидеть там, слушая бредни Макса о треках, рэпе, скейте и людей, которые его выносят. flashback —... И Андрюха как падает, сука, со сцены, — ржёт Богомол, руками рисуя что-то в воздухе, и Дима улыбается, смотря тёплым взглядом, на то, как ходит взад-вперёд русоволосый, бурно рассказывая происшествия на последнем концерте. — Весь зал ржёт, я блять умираю уже из-за ора, и он встаёт такой, типа, — парень замер на месте, вскинув руки в стороны. — «Ёбнулся, епта, продолжаем!» залезает, собака, на сцену и дальше читает, — заливается смехом, и Фадеев тоже смеётся, думает о том, что если бы попал в такую ситуацию, то сгорел бы со стыда и провалился сквозь землю. — Во-во, — улыбается парень, приземляясь задницей на скейт, и достаёт сигареты. — Я говорю: «Андрюх, головой не ебанулся?», он в ответ: «Та не, заебись взбодрился, рок-звезда же». Дима ржёт, вытаскивая из пачки одну сигарету, и прикусывает после зубами фильтр, пока Богомол, потянувшись к нему, поджигает кончик табачной палочки. Брюнет откидывается на спинку дивана, смотря на курящего Максима, и достаёт фотоаппарат, пока тот задумался. Делает несколько снимков, и тут же в него врезается злой взгляд. — Ты там опух что ли, а?! — вскакивает с места, пока Фадеев заливается смехом, и быстро перемещается к парню, выхватывая у него фотокамеру. — Э-э-э-э, — тянет тупо брюнет, вскакивая с дивана и попутно теряя сигарету, слетевшую на бетонный пол. — Отдай! — Забери. Богомол так же выкидывает сигу, отскакивая спиной назад, пока Дима движется на него, стараясь выхватить камеру, и русоволосый звонко смеётся над неудачами парня, смотря очень весёлым и игривым взглядом. — Бля, верни камеру, Макс, — говорит нетвёрдо, без обиды, улыбаясь, ведь это всё просто заигрывания. Голышев останавливается, но рука, держащую вещь Димы, перемещает за спину, требовательно смотря на брюнета и выставив указательный палец, чтобы тот тоже замер, он остаётся на месте, делая вопросительное выражение лица. Богомол довольно улыбается и лёгонько касается несколько раз пальцем своей щеки, мол, целуй, тогда отдам, Фадеев заливается детской краской, что вызывает приятные ощущения внизу живота. Брюнет быстро подскакивает к парню, решив быстро чмокнуть в щёку, забрать камеру и сесть обратно на диван, будто не он сейчас заливается краской, как девчонка, но у русоволосого другие планы, как только Дима приближается губами к его щеке, он, ощущая щекотание в животе, быстро цепляет Фадеева поцелуем в губы, хватая того свободной рукой за талию и притягивая к себе. Тот и не сопротивляется, теперь уже выразительно улыбаясь самой тёплой улыбкой на свете, отвечает на поцелуй, сам же углубляя его, и Богомолу даже приходится сделать шаг назад, когда парень наваливается на него. — За такие поцелуи я тебе ещё один фотик подогнать могу, — говорит в губы, широко улыбаясь. — Купить меня решил? — Богомол мотнул головой, улыбаясь, и вновь целует парня. Дима улыбается от воспоминаний, и внизу что-то обрывается, вызывая покалывания в носу, он хотел написать Богомолу несколько раз, позвонить, правда, но не мог. Тупо не мог. Набирал несколько сообщений, но боялся равнодушия со другой стороны, ведь на то сообщение Максим так и не ответил. Не простил, вероятно, а может тупо злится, кто его знает, но Фадеев чувствовал себя ужасно и ему было очень стыдно. Он был пьян, очень пьян, ещё и этот нелепый сон, язык сам развязался и он наговорил всякого. Дима запускает пальцы в волосы, напрягая плечи от холода, но назад не собирается. Может он сможет заболеть и умереть тут, в Питере, дабы после не смотреть с виной в голубые глаза и не тонуть в них? Эти дни были мукой, завтра уезжать отсюда, и Дима правда очень хочет этого, хочет назад в Самару, хочет увидеть Богомола, как бы не боялся этого. Брюнет вздыхает от всего этого бессилия и достаёт телефон, всё-таки решаясь написать голубоглазому. Пишет сообщение, отправляет со страхом и трепетом в сердце, блокирует телефон, а после касается его губами, закрывая глаза и считая секунды… Блядство. Дмитрий Фадеев. 23:36. (В Самаре 00:36) Спишь? Макс Голышев. 23:42. нет. Дмитрий Фадеев. 23:43. Хотел ещё раз извиниться. Я был очень пьян… Макс Голышев. 23:43. считаешь это достойным оправданием? Дмитрий Фадеев. 23:44. Нет. Макс Голышев. 23:44. во сколько приезжаешь? Дмитрий Фадеев. 23:44. В 01:30. Макс Голышев. 23:49. тогда и поговорим. ты будешь наказан за своё поведение, понимаешь? сладких, принцесса. Дима почему-то выдыхает, улыбаясь самой дурацкой улыбкой, отчего на щеках появляются домашние ямочки, и поднимает голову, смотря в небо вновь влюблённым взглядом. Впервые за неделю ему так спокойно.

***

— Через пару дней товар будет здесь. Мы быстро его забираем и перевозим, понятно? Никто не опаздывает, ровно шесть. — А как мы перевезём его через… — Макс! Богомолу и все окружающие переводят взгляд на вход в гараж, и видят на пороге стоящую сестру Макса, только вот даже сам Богомол не сразу признал её. Девушка конкретно изменилась, заставляя сейчас Макса изогнуть скептически бровь. Она постригла волосы в каре, покрасив их при этом в чёрный. Её губы были накрашены в тёмно-бардовый. Лёгкая блузка, не смотря на холодную погоду, чёрная юбка с завышенной талией, и поверх этого чёрная незастёгнутая парка. Она недовольно поджала губы, облокотившись на дверной косяк, скрестила руки на груди. В этом гараже она бывала лишь раз, полтора года назад, но запомнила дорогу сюда. — Чего тебе? — выпрямился парень, взглянув равнодушно, после шепнул парням «Потом побазарим», и те ушли, нехотя отрывая взгляд от сестры Богомола. — Где Дима? — сделала несколько шагов вперёд, послышался стук каблучков, она осматривала место холодным взглядом зелёных глаз, подчёркнутых ровными стрелками. — Вы же вроде расстались, — едко подметил, ухмыльнувшись, сложил руки на груди, откинувшись на спинку диванчика. — Это не твоё дело, — перевела на брата испепеляющий взгляд, чуть подняв подбородок. Голышев хмыкнул в ответ, ощущая под рёбрами злое чувство удовлетворения и некой победы, ведь… Его же дело, так? — И тогда какого хрена пришла ко мне? Раз не моё дело. — Я прекрасно знаю, что между вами. Пропасть между нами, милочка, недавно я позвонил ему и едва не признался в любви, во второй раз, кстати, а тот скинул. Голышев чуть напрягся, но не показал это в лице, ведь… Что она там уже знает? Будет немного не ловко ведь, если узнается, что её же брат увёл у неё парня. Что за блядская комедия? — И что же между нами? Девушка изогнула подкрашенную бровь, чуть повела подбородком, и ответила немного насмешливое, задев прям за живое: «Сам знаешь, не при людях же нам это обсуждать», лукаво улыбнулась, и Голышев вскочил с места, приближаясь к сестре, схватил ту жестко за руку, но она и бровью не повела, с вызовом глядя в потемневшие глаза брата. Её тоже понять можно, это твердил себе парень, ведь она, вроде как, любила Диму, а тот свалил от неё к брату. Тут не только обида, но ещё и утеря самооценки. Но по ней это не особо заметно, она очень изменилась, и пока Богомол размышлял, что сказать дальше, Катя его опередила. — Прекрати, — серьезным усилием вырвала руку из захвата Максима. — Я не собираюсь никому ничего говорить, да и мне срать, — прошипела, понизив тон, но Голышев не прекращал смотреть в глаза, как на врага народа. — Успокойся. Мне просто нужно поговорить с ним. — Завтра приедет, сейчас он в Питере, может уже на поезде, кто его знает. Богомол развернулся и пошёл к холодильнику, стоявшему в углу комнаты, решив выпить что-нибудь холодненькое. — Вы поссорились? — Это не твоё дело. Ты получила ответ, он был неделю в Питере у бабушки, теперь вали отсюда. — Тебя мама искала, — сказала с нотками волнения, Максим замер, коснувшись губами горлышка бутылки светлого пива. — Ты не ночуешь дома… Неделю… — Проваливай, — монотонно кинул парень, садясь в кресло и разглядывая план перевозки товара, будто слова сестры вовсе не задели, та, кивнув, наконец ушла, и парень с тяжестью вздохнул. Он не хотел тревожить мать, честно. Только вот это не отменяет пропуски у психолога, пулю, побывавшую у него в животе и чувства к парню. Жизнь идёт по пизде, что сказать. Телефон вдруг завибрировал и Максим даже вздрогнул, вынырнув из своего океана мыслей. Достав телефон, он открыл новое сообщение, заставившее его невольно улыбнуться. Дмитрий Фадеев. 17:12. Не плачь и жди меня домой, Ты помни, я живой, а значит, Я вернусь домой, не плачь, Я многое стерпел И это мой удел, а значит, Я вернусь домой, не плачь, Не плачь, не плачь, не плачь. Макс Голышев. 17:13. Придурок Жду. Богомол всё ещё не знал, что вообще происходит. Простил ли он его, вероятно, что да, но то, что Фадеев получит по самое не хочу, это не отменяло. И да, Максим скучал, очень…

***

Я тебя накрою своим одеялом, Ты услышишь как я приглушаю свет. Этой ночью точно будет тебя мало, Наверно, было б лучше, если б ты сказал: «нет». В Самаре было холодно, что неудивительно, ведь уже середина ноября, а сейчас ещё и два часа ночи. Дима бредёт до крыши, ежившись от холода и постоянно протирая ладони друг от друга, и лишь приближаясь, он спрятал руки в карманы, ведь они уже дрожали, причем далеко не от холода. Сердце упало в пятки, и душа полетела туда же, ведь ему сейчас стало по-настоящему страшно и волнительно. Он всем сердцем и душой хотел увидеть Максима, но только вспомнил, как боялся этого. Вроде, сейчас всё неплохо, но ведь тот ещё не сказал, что прям прощает, что всё хорошо, а Диме сейчас очень важно услышать эти слова, успокоиться, выдохнуть, жить дальше, а не ходить, как на иголках, ощущая сжатие сердца. Ещё и этот глупый сон теперь яркими эпизодами встречался в памяти, как будто было явью, ком подошёл к горлу. Он не смог бы больше смотреть в голубые глаза, если бы серьёзно изменил… Не смог бы. Парень перебегает дорогу под сигналы машин, заворачивает, и вот перед ним знакомая стена, лестница, на плечах рюкзак, а глаза со страхом бегают по железной лестнице. Боже, дай сил. Парень застывает, точно статуя, сразу же, как только находит взглядом Голышева, сидящего на диване и мирно курящего сигарету. Взгляд был устремлён куда-то вдаль. Сердце падает в пол, после бьётся, как бешеное, и теперь нихуяшеньки не спокойно. Тяжело, больно… Чувство вины всплывает в глазах, и парень делает один маленьких шаг, набрав в лёгкие воздуха. Богомол переводит взгляд медленно, заставляя внутри всё сжаться и похолодеть. Встаёт так же не спеша с места, выкидывая сигарету в сторону, и Фадеев, ловя взгляд голубых глаз, которые видит только благодаря фонарю, ведь, боже, как тут темно, но это сейчас не важно.

Прости меня за это Прости меня за то За то, что я, дурак, не дал тебе увидеть снов Прости меня за это Прости меня за то За то, что я сразу не послушал твоих слов

Дима срывается с места моментально, скидывая рюкзак с плеч и несётся вихрем к парню, наваливаясь тут же с поцелуем. Тот не сразу всё осознаёт, но машинально прижимает руками за талию к себе, так близко, так жарко, что промежутка почти не остаётся. Фадеев, положив ладони на шею, вызывая мурашки по спине. целует горячо и жадно, точно воздух глотает. Но... ведь именно так. Голышев не задаёт вопросов, не говорит ничего лишнего, лишь целует в ответ, наслаждаясь порывом, наслаждаясь едва не забытым вкусом губ, по которым скучал ночами, и, мягко говоря, охуевает от того, как влияет на него пацан. Как заставляет забыть всё плохое, как вызывает дрожь по всему телу, какое вызывает желание в крови… Целует так горячо и долго, что губы уже начинают болеть, но продолжает, пока вдруг не переносит руку на талию, и Богомол не косится в лице от резкой боли.

Хочешь, я раскрою тебе свои тайны? Хочешь, нарисую тела силуэт? Знаю, наша встреча точно не случайна, Увы, не помню, как сказал мне «привет»

Брюнет смотрит непонимающе и со страхом на то, как оседает Максим в кресло, чуть жмурясь и хватаясь рукой за место на животе, тогда Фадеев и видит, как на белой футболке парня, одетой под куртку, проявляется алое пятнышко, застывает от страха на мгновенье. но тут же садится на коленки, несмотря на спокойное «Всё хорошо» от Богомола. Всё хорошо., быстро одёргивает руку Голышева, накрывшую его кисть, стараясь преградить от раны, и поднимает футболку, оцепенев от увиденного. Перевязанная, почти что профессионально, кровоточащая рана. — Какого хуя? — охрипшим голосом выдаёт Дима, поднимая резкий взгляд на парня, который уже и не сопротивляется, отвернув голову и поджав пухлые губы.

Время так летит, как это всё меня достало, За спиной мой снова чёрный пистолет. Я кричу «постой». И вот, тебя со мной не стало, Шёпотом произнесу «увидимся в обед».