принцесска

И я вытащу скелеты, что прячет мой шкаф, чтобы станцевать с тобой на их костях. Не нужен высший свет, лишь полумрак, чтобы я искал загадку в Вас, снова и снова. И вновь ныряю в омут этих глаз, чтобы ничего не помнить.

Как только входная дверь хлопнула после Богомола, из гостиной вихрем выбежал Ромыч, смотря на русоволосого, который точно ураган пережил, расширенными глазами, а в голове лишь один вопрос: «Молодой человек, вы охуели?», но как только стоило парню поднять голубые глаза, тот остановился на месте, забыв на мгновенье, как дышать. Один красноречивый взгляд говорил о том, что произошло на встрече с Димой, как заебался от жизни Максим, о том, что он просто не знает, что уже делать и как жить дальше. Голышев изгибает бровь, мол, хуле так смотришь? Со мной всё заебись, живу. Он прислоняется спиной к стенке и молчит, устало глядя в глаза друга, и ему даже сказать нечего. — Что случилось? — Рома оглядел с ног до головы молчащего парня, и ком встаёт в горле. Тот весь потрёпанный, костяшки разбиты, а губы всё ещё поддаются дрожи. Внутри было ощущение, будто кто-то засунул пальцы в грудь, сжал сердце, впиваясь в него ногтями, и резко вынул, оставляя лишь дыру в теле после себя… Под ложечкой неприятно щёлкало, а сил не осталось совсем, хоть падай тут, в коридоре, и умирай, задыхаясь и мучаясь от нехватки воздуха в лёгких, или же от избытка… — Макс? — немного выпячивает лицо вперёд и делает шаги в сторону друга, медленно расстёгивающего куртку. — Может сдаться, Ром? — голос охрипший и низкий. — Нахуй всё это, — скользя спиной по стене, падает на задницу, опуская ноги и руки, как будто и не чувствует их, лишь взгляд поднимает. — Сяду, подумаешь. Новожилова поднимает брови, вздыхая со свистом, и садится рядом на корточки, принимая обеспокоенное выражение лица. — Не неси херни. Рассказывай давай. — Послал он меня, я ударил его… Два раза. Хз, где он сейчас, — выдыхает, чувствуя вибрацию телефона в кармане, но и внимания не обращает поначалу. — Ты ударил его? — Угу… Опять вибрация и Богомол теперь раздражённо достаёт телефон, разблокировывает его и видит сообщение от Вани, одного из его людей. Если они всё ещё его…. Ваня. 20:49. ЕГО ЕБНУЛИ ДВА МУЖИКА. Хз, куда поехали, но на какой-то чёрной машине. Ниссан вроде. Голышев не сразу понимает о чём вообще речь, хмурясь и перечитывая сообщение вновь и вновь, и только после его будто ведром ледяной воды окатило, когда тот вспоминает, что просил Ваню «приглядывать» за Димой… Иногда… — Не говори, что это про Фадеева, — понижает тон Рома, прочитав сообщение в телефоне Голышева и тот медленно поднимает взгляд, полный шока, непонимания и… страха. Русоволосый вскакивает тут же, чувствуя прилив сил и адреналина. — И куда ты? — тот не отвечает, дрожащими пальцами застёгивая куртку. В голове барабанило лишь «Это всё Граф», появилось желание убивать, и каждый нерв был сейчас натянут, как струна. — В любом случае — я с тобой, — берёт свою куртку Рома, и Богомол останавливается. — Нет! Ты останешься тут! — Я. Иду. С. Тобой. — Я не могу вытаскивать из задницы того придурка, когда придётся и тебя, — шепчет монотонно, смотря уверенно в глаза, но друг цокает, и заглядывает в глаза так, точно говоря, что сейчас спорить вот вообще бесполезно. — Это не обсуждается. Я иду с тобой. Спорить времени не было, Макс садиться на корточки, открывая дверцу тумбочки для обуви и берёт два пистолета, один из которых после бросает Роме. Он встаёт на ноги, чувствуя бьющееся сердце в горле, срывается с места моментально, мечтая успеть. Мечтая порвать биологического отца на куски. Он молил Бога, чтобы с Димой ничего не произошло… Но прекрасно понимал одно: с ним уже случилось — он стал близок с Богомолом.

***

— Ну не знаю… — Игорь нахмурился, прищурив глаза и внимательно изучая татуировку, сделанную вчера, на руке Стаса. Тот недовольно поджал губы и одернул руку, обиженно отодвигаясь. — Не нравится — так и скажи! Хуле уж тут… Конченков взглянул хмуро, и Лаврову даже показалось, что пацан надул щёки, как обиженный ребёнок. Игорь усмехается, растягивая губы в доброй улыбке, и хватает умело Стаса за талию, притягивая к себе. Тот и не сопротивляется, скрестив руки на груди, выглядит максимально недовольно и обиженно. Игорь садится удобнее, подогнув ногу под зад, и медленно касается губами щеки отвернувшего голову Стаса, касаясь носом скулы, от чего у того бегут приятные мурашки по всему телу. — Мне нравится, — чуть ли не промурлыкал тихо парень, чуть улыбаясь. — Просто… Не хочу, чтобы ты портил кожу, — шепчет на ухо, после заманчиво прикусывая мочку, и Конченков расслабляется, закрывая глаза от приятных ощущений, но в груди всё ещё пылают чувства обиды и досады, поэтому парень несильно пихает Лаврова локтём, старясь отодвинуться, но тот начинает хохотать, лишь ближе прижимая к себе любовника, да так, что те падают на пол, переходя из сидячего в лежачее положение, где русоволосый оказывается сверху. Игорь, кладя руки на талию Стаса, разглядывая тёплым, блестящим взглядом его лицо. От милой улыбки, появившийся на губах парня, внизу живота приятно щекочет, и уж очень хочется, чтобы этот момент оставался вечным. — Я не жалею, что сделал тату, — мотнул головой Конченков, не переставая улыбаться. — Ясно? — Вот и правильно, — Игорь тянется за поцелуем и получает его, внутри радуясь маленькой победе, и всё идёт по плану, пока вдруг Стас резко не отрывается от любимого дела Игоря, вскакивая с места, на что тёмноволосый недовольно хмурит брови, оставаясь в лежащем положении на полу один. — Совсем забыл! — Конченков на тонких ногах чуть ли не бежит к своему письменному столу, поджимая в предвкушении тонкие губы, и Игорь приподнимается на локтях, смотря немного разочарованно, не получив продолжение поцелуя. Стас достаёт из первого раздвижного ящика обычную зелёную тетрадку, смотря на неё, как на некое сокровище, а после смотрит таким же взглядом на Лаврова, которому даже интересно стало, и робко делает шаги в сторону друга, после также неуверенно протягивает тетрадку, и Игорь теперь читает на лице Стаса взволнованность. Он прикусывает губу, не отрывая взгляда от тетрадки и сжимая ладонь свободной руки в кулак, кажется, даже кадык немного подрагивал. Лавров берёт тетрадку в руки, принимая сидячее положение и открывает первую страницу, смотря заинтересованно, пока русоволосый плюхается рядом на колени, кладя на бёдра тетрадь. — Вчера дописал третий куплет… Хотел закончить, потом показать, — в голосе слышится волнение и предвкушение, поэтому Игорь, не замедляясь, приступает читать текст, написанный аккуратным почерком Стаса, тот внимательно наблюдает за синими глазами, бегающими от строки к строке. — Сука… — шепчет Лавров, моргая часто ресницами, а после переводит восхищённый взгляд на друга. — Это… Бля, — усмехается. — Это прекрасно, Стас, — тот краснеет, опуская в тетрадку карие глаза. — Сук, рили охуенно. Это всё? — Да, — облизывает пересохшие губы, после сдержанно улыбаясь. — Рад, что тебе понравилось. — Это охуенно просто! От реакции Игоря внутри всё мгновенно теплеет, появляется чувство вдохновения и хочется творить дальше, Конченков поднимает карие, блестящие глаза, заглядывая в синеву глаз друга, и тот после тянется к парню, целуя того легонько в губы, после чего вновь перечитывает текст, написанный Стасом. Остальное время парни проводят за обсуждением планов на будущее. Что они будут делать после школы, куда планируют поступить и чем увлекаться. Конченков пытается несколько раз позвонить Фадееву, но тот упорно не берёт трубку, и тема переходит на их отношения с Богомолом. Стас пытается доказать, что ничем хорошим это не закончится, а Лавров упорно твердит, что это не их дело. Русоволосый лишь тяжко вздыхает, думая, но не оглашая вслух, что ему просто хочется как-то помочь Диме. Предостеречь, что ли. Парни прощаются совсем поздно вечером, Игорь, очень нехотя, уходит домой, и Конченков остаётся дома совсем один, ведь все родственники уехали на дачу ещё рано утром, пускай парень и не понимал, что делать они там буду зимой. После он пытается позвонить Диме, вновь и вновь получает в ответ лишь гудки. Тогда парень набирает Богомола, и угадайте что слышит? Гудки. Пускай иного и ожидать не стоило, ведь он, как выразился друг, «Залёг на дно». Что-то тут точно не так, чувство волнения за Фадеева появляется где-то внизу живота.

***

Стоило парню открыть глаза, как в нос тут же ударил мерзкий запах сырости, чего-то протухшего и крови. Виски не по-детски болели, как и место удара по голове, челюсть всё ещё ныла после встречи с кулаком Максима, а рёбра ломило. В общем, было несладко, и Дима поморщился, желая сейчас лишь откинуться, только вот сердце зачастило в биение, когда он осознал, что на глазах его чёрная повязка, и он видит лишь темноту, руки привязаны к чему-то холодному и железному, насколько он понял на ощупь, и находится он в сидящем положении, причём довольно долго, отчего всё тело ныло в желании размяться, но не тут то было, ноги тоже привязаны, так крепко, что не подвинуться вот вообще никак. Паника ударила голову, как бы Фадеев не старался себя успокоить, и воздуха было категорически мало. Что, блять, вообще происходит? Он дёргался, мотая головой, минут пять уже, и как только понял, что в душном помещение он один, не услышав ни единого звука, то немного успокоился, пускай и ненадолго. Сердце всё ещё грозило покинуть сильным биением грудь, а пульс зачастил. Дима облизывал неприятно пересохшие губы, стараясь сложить всю картинку в голове и вспомнить каждую прожитую секунду за сегодня… Максим, грёбаная крыша, не самый приятный разговор, от которого защемило в грудной клетке, двое мужиков и удар по голове, которая теперь раскалывается. Очаровательно, ты официально попал в детективный дешёвый фильм. Фадеев ещё раз дёрнулся, убеждаясь, что просто так он отсюда не вылезет, и замер, чувствуя, как душа падает в пол, когда слышит, как открывается дверь, после тяжёлые шаги, двоих людей, если постараться разобрать, вновь хлопает дверь, и коленки парня уже жёстко поддаются от страха и дрожи, как и губы. Неприятный ком встаёт в горле, и он и пискнуть не может. Слышится несколько басовых мужских голосов, и Диме кажется, что душа сейчас покинет тело, отправляясь от страха и волнения в полёт. — Сними ему эту тряпку… А то как дикие, — говорит расслабленный голос, и Дима поджимает губы, проговаривая в голове то, что сейчас надо успокоиться, паника не приведёт к ничему хорошему… Хотя, всё это вообще не приведёт к ничего хорошему. Повязку резко сдергивают с глаз и парень жмурится от света, резко ударившего в глаза. Картина расплывчатая, какие-то бежевые тона и две непонятные фигуры. Дима старается сфокусировать взгляд, и когда всё более ясно, то понимает, что находится в небольшой комнате, в которой лишь одна люстра с тусклой лампочкой, бежевые потёртые стены, стул в середине комнаты, на котором он и сидит, и двое мужчин, стоящих в трёх метрах от него. Руки крепко привязаны скотчем к железному жёсткому стулу, как и ноги. Кровь запульсировала в венах. Фадеев поднимает хмурый взгляд на мужчин, смотрящих уверенно и терпеливо. Один из них был полным, в костюме, солидный на вид и совершенно расслабленный, другой же был менее спокоен, ерзая на месте. Он был выше, крупнее по массе, одет в чёрную кофту и джинсы, сверлил парня грубым взглядом, сжимая ладони в кулаки, и брюнет сглатывает ком, поступивший к горлу, ожидая худшего. Хуле им надо? — Ну… Здравствуй, Дима, — поднимает подбородок тот, что пополнее, в костюме, и Дима понимает, кто тут главный. — Тебе не стоит бояться… — старик, меня ёбнули по голове, похитили, привязали к стулу, как в фильме, и вероятно, будут сейчас отрезать по пальцу и отправлять родителям, мне тебе сказать привет, как дела? — Просто отвечай на вопросы, и ни один волосок не упадёт с твоей головушки, — Фадееву захотелось кричать в злобе, но он молчал, смотря мрачно на мужика, и теперь даже почти не боялся, теперь он хотел ебнуть ублюдка, имеющего противный голос, чем-нибудь тяжёлым. — Ясно? — Что вам надо? — наконец подал голос брюнет, метнув краткий взгляд на ебёныша, стоявшего рядом с мужчиной в костюме, а после вновь на последнего. — Сказал же: ответы на вопросы. Будешь хорошим мальчиком. разойдёмся и забудем, нет? Будет… — опустил на полминуты голову, после продолжил, скрепив руки на животе, — Будет плохо. Итак… — сделал шаг вперёд, становясь под лампочку, и теперь его наглое жирное лицо можно было разглядеть получше. — Ты знаешь где сейчас Богомол? В горле пересыхает мгновенно, и Фадеев убеждается, что его похитили не чтобы просить у родителей выкуп… Он поджимает губы, начиная дышать заметно тяжелее, но молчит. Нет, не знает, знать не хочет, да и если бы знал, вряд ли бы ответил. — Будем молчать? Хорошо… Коль? Тот громила, стоящий за спиной своего «хозяина», теперь обходит его, и у Димы сердце пропускает удар, когда тот видит дольную и мерзкую лыбу на его губах. Мужчина вдруг бьёт парня в челюсть, отчего голова мгновенно поворачивается вправо, а лицо косится от резкой боли. Дима шипит, чувствуя металлический привкус крови во рту, и проклинает теперь каждого на свете, ощущая злобу, вспыхнувшую в груди. — Повторяю вопрос, стойкий ты наш, где Богомол? — Не знаю я! — выплёвывает кровь на бетонный пол и косится на мужика, ударившего его, с нескрываемой ненавистью, а после переводит взгляд на недовольного мистера Уебок В Костюме. — Попробуем ещё раз… Коля, как назвал его Уебок В Костюме, вновь замахивается кулаком по лицу Фадеева, и тому дико больно, когда кулак врезается по носу, с уверенность ломая его. Парень издаёт рык, сдерживая себя и закусывая до боли щёку. Кровь начинает капать на джинсы и пол, когда парень опускает голову, глубоко дыша и стараясь мыслить трезво. Сука-сука-сука. Руки трясутся, как в лихорадке. Дима злится на мужчин, злится на этот мир и на Максима… — Подумал? — Уебок в Костюме делает несколько шагов к Диме, опускается на корточки, поправив брюки, приподнимает пальцами за подбородок лицо брюнета. — Где твой пидор в спортивках, сука? Я уверен, что ты знаешь, в какую будку спрятался этот мелкий щенок, взявший моё, — ярость и отвращение захлёстывают в грудь, и Фадеев клянётся, что не знает откуда у него появилась смелость плюнуть кровью сейчас в лицо вскочившего мудака. Тот тут же вытер рукой лицо, взглянув на парня, как на последний кусок дерьма. — Он твой, — обратился к мудаку номер два Уебок В Костюме. — Делай что хочешь, главное, чтобы был жив. Мне нужны ответы. Он ещё раз взглянул на Диму, смотревшего с дикой злостью, скриви лицо, точно от отвращения. и покинул помещение, оставляя брюнета один на один с больным сукиным сыном. Приехали… Пообщался со всякими местными гопниками, Димочка? Ему было неприятно от этих мыслей, его сердце дрожало от злости и страха, и он всё равно не сожалел о прошедших дней с Голышевым, пускай и расплачивается теперь таким способом. Он зол на него, но время вспять бы не повернул… Наивно уверен в этом. Урод разминает пальцы, отчего слышится неприятный хруст, и вновь бьёт в лицо, после в живот, опять в лицо, делая из парня куклу для битья… Парня, которому нечем дышать, а от боли хочется кричать и рыдать… Но он молчит, то ли от незнания, то ли от врождённой верности… Всё прекращается только когда Фадеев уже не знает, жив ли он, чувствует лишь боль, разогнавшуюся ураганом по всему телу. Он едва дышит, существует, а уши в один момент оглушает резкий выстрел. Парень слышит своё имя, сказанное очень волнительно, чувствует шлепки по щекам, и приоткрывает веки, видя нечёткое лицо, которое то двоилось, то больше напоминало бесформенную биомассу. — Фадеев, блять! Давай же… — Максим? — голос охрипший, и в горле неприятно сухо. Взгляд наконец фокусируется, и парень видит до боли родное лицо, родные голубые глаза, о которых молил последние полчаса, и невероятно рад видеть парня, не смотря на обиду и чувство боли. — Боже, живой… — Потом пообжимаетесь, нам уходить надо. Спасли Фиону, теперь валим, быстро! — слышится голос Ромы, и несмотря на туман в голове, Фадеев немного улавливает, что происходит, но дышать всё ещё больно, кости ломит, голова болит, а на губах отчётливый привкус крови и горечи. Голышев быстро отрезает липкий скотч ножичком, доставшим из кармана, при этом не забывая поглядывать на парня, лишь бы тот не потерял сознание. Фадеев пытается ловить воздух губами, как рыба, и страх опять ударяет по сознанию, когда глаза находят того ублюдка замертво лежащим на бетонном полу. — Вы убили его? — спрашивает едва слышно, голос оседает, и Максим помогает парню встать на ватные ноги, едва державшие брюнета. — Или мы его, или он нас, выбора больно не было. Давай, держись. — Как… Как ты узнал, что я здесь? — Потом объяснения, принцесса, сейчас валить надо. Рома выходит из помещения первым, умело держа в двух руках пушку и оглядываясь по сторонам. Вслед Максим, держащий за плечи Фадеева, у которого в глазах немного двоилось, и у всех троих сердце стучит так яростно, точно сейчас выпрыгнет. — Я просто… Не хотел… Отпускать тебя… Мне жаль… За те слова… —задыхаясь, тихо говорил Фадеев, стараясь поймать взгляд голубых глаз, но Голышев словно специально не смотрел на парня, внимательно наблюдая за дорогой. Вот повернули направо, налево, всё очень размазано, лишь запах сырости, нехватка воздуха и боль в костях. — Потом, Дим, всё потом. Брюнет начал чувствовать покалывание в носу, предупреждающие о слезах, но держался… Держался, как мог. — Там двое, Макс, — вдруг остановился Рома, взглянув с вопросом на русоволосого, и тот молча кивнул, после чего вновь послышалось два выстрела. Новожилов прекрасно справился с задачей, только вот выстрелы слишком громкие… Парни пошли быстрее. Вышли в большое помещение, и, Боги, вот он — выход. Только вот как раз из этого выхода входит Граф, у которого победная улыбка на лице. Богомол загнан в ловушку, ведь всё продумано было сразу, Анатолий знал всегда: этот упырок придёт всегда за тем, кто дорог, и даже не подумает о том, что близкий человек лишь пешка в игре, приманка. Все замирают, Рома поднимает руку с пушкой, но не успевает, у Графа поднято уже две руки… И в обоих пистолеты. — Стой, Ром, — негромко говорит Макс, поддерживая Диму, едва не теряющего сознание, и смотрит злобно исподлобья. Этот день был неизбежен. — Да, Ром, стой, — повторяет уверенно Граф, в голосе которого открытая насмешка и чувство особой важности. — Ну… Не будем томить, раз тут все собрались. Где мой товар, сукин сын? — последнее предложение говорит особо твёрдо, делая два шага вперёд, и Богомол готов впиться ему ногтями в глотку. — Это у тебя нужно спросить, — рычит сквозь зубы парень, глубоко дыша. Граф усмехается. — У меня? — Ну, а кто же ещё его спиздил? — подает голос Рома, ища идеальный момент нажать на курок.

А я грызу запретный плод, моя жизнь как ветхий плот, И мы плывем так далеко, что там не видно рая. Местами было нелегко, но я готов видеть свет с тобой одной там, где не видно рая.

— Получается, нас всех наебали, детишки, — ржёт мерзко мужчина, и Дима чувствует, ка режет смех по ушам, хмурится, когда в глазах всё плывёт, а земля уходит из-под ног, он слышит последнее «Дима!», и падает на пол, теряя сознание. Пока Макс садится на колено к парню, роняя из рук пистолет, Граф отвлекается, что даёт преимущество Новожилову и тот спускает курок… Промах. Потерянный шанс. Только вот Граф не теряет его, так же спуская курок, рыча от злости, и Рома вдруг падает на пол, задыхаясь. Для Максима весь мир замирает и он поворачивается к Роме, точно замедленной съемке, тот теперь лежит с пулей в животе, а изо рта мелкой струйкой течет алая кровь. Сердце падает в ноги, Голышев тут же вскакивает с места, метнувшись на колени к другу. Страх и паника ударяют по сознанию булыжником, он рассматривает Рому расширенными глазами, а губы в миг начинают дрожать. — Ромыч, Ром, — голос дрожит, как и кадык, он кладёт ладони на место ранения, словно пытаясь загнать обратно горячую кровь, текущую лишь сквозь пальцы. — Всё нормально… — кашляет кровью парень, успевая при этом натянуть улыбку. Сердце Богомола сжимается, он пытается судорожно остановить кровь, которая вовсе не собирается подчиняться. — Макс… Успокойся, — просит спокойно тихим голосом, видит, как тот дрожит и мечется. — Держись, сейчас всё исправим… Сейчас… — Максим повторяет слово раза три дрожащим голосом, не понимая уже ничего, сейчас важно остановить кровь, сейчас важно спасти друга… Он снимает куртку, вовсе не ощущая холода, прикладывает её часть к ране, но и это мало помогает. — Эй, эй, только не закрывай глаза, слышишь?! Смотри на меня! — бьёт несильно ладонями по щекам, осознавая, что из глаз хлынули горячие слёзы, становящиеся пеленой, мешающей смотреть на всё чётко. Тело поддаётся бешеной дрожи, а Рома приоткрывает и закрывает глаза вновь и вновь, глубоко хватая ртом воздух. — Всё хорошо… — шепчет. — Максим, послушай… — Заткнись, тебе надо меньше… Меньше говорить. Сейчас всё будет, — забывает о Диме, забывает о Графе, наблюдавшим за всем этим с отвратительной улыбкой, пока Голышев с болью и страхом в глазах искал телефон в своей куртке дрожащими и не желающими поддаваться пальцами. После хватается за голову, впиваясь в волосы, и вновь смотрит в родные глаза друга, которые были настолько спокойными, хоть кричи и бейся об стену. — Послушай… Это… Я… Я был тем анонимным звонком, — вновь кашель, вновь кровь… Максим застывает. — Я лишь хотел… Чтобы ты остановился… Выдохнул, понимаешь? Надеялся, сработает… — кашель. — Прости меня… Ты мне как-то сказал: предательство не сгладит метровый косяк, — усмехается, и Голышева точно ледяной водой окатили. — Но я прошу прощения. Богомол начинает складывать пазл воедино, а после мотает головой, пытаясь вытряхнуть из головы ненужное и кладёт окровавленные ладони на шею друга. — Ты прощён, слышишь?! Только живи… Не покидай меня, прошу… ты нужен мне! Эй, Рома, РОМЫЧ! — тот закрывает глаза, слегка улыбаясь, пока Богомола кидает в озноб, а слёзы стекают по щекам. — Рома! Дыши, сука! Не уходи, Рома! — парень не дышит, Максим видит это, хватаясь трясущимися руками за голову. — НЕТ! — слышится нечеловеческий крик, отпрыгивая назад, вставая на деревянные ноги. Он потерял частичку себя, он не верит это, кричит на уже безжизненное тело, прося вернуться, но ничего не происходит, — Сука!Ненавижу! — смотрит на свои окровавленные руки, и ему невыносимо боль, сердце сжимается в тиски, а каждая клетка мечтает о смерти. У парня шок, он смотрит на дрожащие руки, испачканные в крови лучшего друга… Слышится смех, и Голышев поднимает убийственный взгляд, — Мразь… — в один миг хватает пистолет, уже почти не глядя стреляя в сторону Графа, падающего от выстрела в ногу, и рычащего от боли, пушки вовремя выпадают из рук и Максим мчится в сторону уебка, начиная тут же пинать его ногами по любой попавшейся части тела, крича, выплёскивая всю боль и ненависть, пока тот начинает задыхаться в ногах парня. Богомол плюхается на колени, так резко, что в тех отдаётся боль, но тот и не чувствует, начиная бить кулаками по лицу Графа, отчего тот закрывает глаза, давясь своей же кровью. — Ненавижу… Сдохни, сука!

Черный ворон наблюдает, как скользит тот белый лебедь, проводя так время. Но оба знают рано или поздно, они взлетят, теряя перья. Мы летаем, теряя перья, мы летаем, теряя перья, мы летаем, теряя перья.

Руки ложатся на шею мужчины, безжалостно сдавливая её и прикрывая кислород. Парень теряет себя, голубые глаза темнеют от злости, а зубы скрипят. Он душит, и не обдумав, душит, пока тот вырывается, душит, пока тот медленно не ослабевает, перестаёт двигаться, душит пока не… мёртв. Парень чувствует, как тот уже не дышит, всё ещё смотря ненавистным взглядом, не может остановиться и продолжает бить кулаком по лицу, крича от ярости, горевшей в груди, а после… После пустота, туман… Богомол отпрыгивает, садясь на бетонный пол, и начинает глубоко дышать, крича и лупя ладонями о пол, резко останавливается… закрывает глаза, опуская дрожащие руки, как неживые. Пустота заполняет душу, тело, разум, и становится лишь гадко где-то в груди, невыносимо гадко и больно… Всё сломано, ничего не исправить, он мёртв… Рома мёртв. Парень встаёт на ноги, бросаясь к другу. — Прости… Мне так жаль, — брови сдвигаются, а лицо косится от боли, парень берёт пистолет из его рук и возвращается к Графу, замертво лежащему на бетонном полу, делает несколько выстрелов, после судорожно, торопясь, вытирает пистолет от своих следов и бросает рядом с Ромой. — Мне так жаль, братишка… — Максим? Голос родной, тихий, проникающий в сознание, душу отдалённо, ласкающий слух, и Максим медленно поворачивается к Диме, принявшему полу-сидячее положение. Каре-зелёные глаза метались в непонимании… Он видел всё? Он видел, как я сорвался? В груди что-то защемило, он смотрит с такой болью… После идёт осторожно к парню, садится на колени рядом и притягивается с объятьями, уткнувшись носом в шею. Фадеев отвечает взаимно, становится тепло, когда он кладёт свои руки на плечи, прижимает крепко сломленного Голышева, и тот позволяет себе слабость, начиная тихо плакать ему в шею, вздрагивать, как маленький ребёнок после долгой истерики. Дима сначала смотрит на все расширенными глазами, в которых читается страх и шок, но после сам прикрывает тяжелые веки, вдыхая запах парня, а слёзы сами срываются с глаз. Ему хочется спрятать русоволосого от этого мира, защитить, или хотя бы поддержать словом, но он сам не понимает, что происходит, ему самому больно… Оба парни замирают на мгновенье, когда слышатся неожиданно полицейские сирены, но с места не двигаются. Богомол знает: это Рома их вызвал. Диме уже всё равно, он опустошён. Далее всё происходит расплывчато, полиция тут же «пакует» Богомола, бессильного Диму направляют в больницу, сообщая всё родителям, и Максим просит лишь остаться с парнем, доехать с ним, а дальше… А дальше пусть делают с ним, что душе угодно…

Жизнь одним днем, как и сейчас, проблемы, ссоры, Все пролетело, я помню, да и ты, наверное, помнишь. Знакомы давно, но каждый раз как первый, и наш полет смог подкрасться незаметно. Ты — плюс, я — минус, кто-то видимо не в курсе, но я в этом не искал никогда минусы и плюсы. В грудной клетке загорелась вспышка, Это не сейчас, и не тогда, я не думал, что это слишком, От меня пахнет дымом, от тебя тянет виски, боюсь обжечься, если подсяду ближе.

***

Голышева ждут за этой дверью, он знал. Ему дали максимум десять минут на то, чтобы умыться и переодеться. На часах три ночи, всё пережитое за сегодня оставило лишь чёрную дыру в груди… Сейчас парень стоял в палате Димы, лежащего на койке и мирно спящего. Ему вкололи успокоительное, подлечили слегка, и сейчас он отдыхал. Голышеву дали лишь пять минут на то, чтобы проститься. Родители парня сейчас были в коридоре, говорили с полицейскими и врачами. Максим получил пощёчину от Инны… Такой перепуганной он ещё не видел никого, она выплёскивала яростно слова с обвинениями в его сторону, пыталась бить, и тот стойко принимал любой удар, ведь понимал, как сильно виноват перед этой семьёй. Он был выжат, как половая тряпка, и слова о том, как мать Фадеева его ненавидит практически несколько не задели… Он уже был мёртв. Максим чуть нависает над спящим Димой, смотря на него, как на некое золото… Аккуратно поправляет прядь волос за ухо и целует в висок, чувствуя удар тока по позвоночнику. — Мне жаль… — чувство вины всё ещё бьёт по грудной клетке, он отстраняется, слегка улыбаясь. — Вот и всё… Я допрыгался, — усмехается, а глаза вновь наполняются слезами, и ему даже не стыдно, ему уже тупо до пизды. — А ты ведь говорил: кончай Максим, прекрати заниматься хуйнёй… — мотает слегка головой, шепча эти слова. — Если к тебе ещё раз подойдёт какой-нибудь такой же отброс, как я - шли сразу нахуй. Шли нахуй, принцесска… — Голышев! — дверь открывается и в проёме появляется один из следователей. — Время. Максим кивает, ещё раз с сожалением глядит на брюнета и покорно уходит с полицейским… But you’ll never be alone I’ll be with you from dusk till dawn I’ll be with you from dusk till dawn Baby, I am right here I’ll hold you when things go wrong I’ll be with you from dusk till dawn I’ll be with you from dusk till dawn Baby, I am right here.* ___________________ И ты больше никогда не будешь одинок, Я буду с тобой от заката до рассвета, Я буду с тобой от заката до рассвета, Малыш, я рядом, Я буду обнимать тебя, когда что-то пойдёт не так, Я буду с тобой от заката до рассвета. И ты больше никогда не будешь одинок, Я буду с тобой от заката до рассвета, Малыш, я рядом.