принцесска

«Выслушай мою исповедь, и прости меня, святой отец, ибо я шалун.»

— Может ты прекратишь своей головой вилять, сукин ты сын? — раздражённо шепчет Дима белоснежному, пушистому коту, надеясь, что тот чудесным образом поймёт человеческий, но белая мразь только больше начала сопротивляться, спрыгнув с кресла нафиг и убежав на кухню, где хотя бы дают поесть за всю твою красоту и харизму, — Мразь ты, Кефир, — выдохнул Дима, так и не сумев хорошо сфоткать белого кота лучшей подруги, сел на кресло, взглянув скучающе на свой фотоаппарат, где были лишь размазанные фотки животного. — Дим! — позвала из кухни Катя, — Иди пить чай! Фадеев выдохнул и лениво поднялся с места, отложив фотоаппарат на столик, и не спеша покинул комнату, собираясь на кухню, как увидел приоткрытую дверь в комнату бывшего парня, которая заставила замереть не только всё тело, но и сердце на мгновенье. Все воспоминания, слайд-шоу, пронеслись картинками перед глазами, и что-то прикрыло дыхательные пути. Так, слишком много всего о Богомоле за несколько дней после месяцев молчания. Фадеев не помнит тот размытый момент, когда оказался в дверном проёме убранной комнаты Максима., но точно уверен, что видимо, он уже никогда не сможет не думать о парне без странных ощущений внизу живота и между рёбрами, вот так влияет один человек на другого, хоть иди в окно прыгай. Русоволосый застревал комом в горле. не давал дышать, был пропитан в коже, интересно, Дима сможет когда-нибудь избавиться от всех чувств? оставить точку? Пора бы. Мимолетные падения вдохновений чувств, Пароксизм страсти, черно-белый вкус, Я плюс, и ты тоже плюс, Нас отталкивает, тянет в этот груз. Парень, напрочь забыв о чае, ожидавшем его на столе, вошёл в комнату Голышева, осматривая всё горящими глазами, предаваясь тоскливым воспоминаниям. А он ведь думал, надеялся, был уверен, что всё улетучилось, и он не будет смотреть на кровать парня, где точно вчера они лежали вдвоём, с бешеным биением сердца. Брюнет оглядывается, рассматривая стенки, разрисованные баллончиком краски, пропитанные эпизодами их отношений. Между ребрами появилось чувство тоскливости по тем дням, по вечерам на крыше и ночи в кровати Голышева. Чёрт, руки дрожат, как у алкоголика, хоть сейчас и беги на эту сраную крышу. Последний раз парень был там в пьяном состояние на Новый Год, через полтора месяца после последней встречи с русоволосым, это было невероятно тяжело. Сейчас, глядя на каждый предмет, хранящий в себе столько всего, что осталось только между парнями, Дима точно чувствует на себе ожоги после горячих прикосновений. — Дим? — в дверях появляется неожиданно Катя, заставляя вздрогнуть, и тот стыдиться слабости, не поворачиваясь, идёт в глубь комнаты, как в лес, а в ушах вата, в сознании туман. Ему неожиданно становится холодно и одиноко, морозом чувства проносятся по телу, бьют по сознанию, и парню не нравятся эти чувства, забытые уже ведь… Стас был прав, он не имеет право сожалеть о прожитом. Особенно когда все эти дни являлись лучшими за жизнь, — Он больше не писал тебе? — Голышева осторожно идёт за Димой, а после садится на кровать Максима, смотря немного волнующимся взглядом из-под больших очков. — Нет, — говорит немного охрипшим голосом и откашливается, становясь бодрее под взглядом подруги, не давая себе показать, что всё же скучает по её брату, как бы не скрывал это. Ему сейчас ни к чему вопросы, — Пошли пить чай. Сколько можно бегать от себя же? Даже если весь мир против нас Я буду рядом Твои улыбки в памяти, осколки глаз Последствие яда И у подножия лета мы ждем ответов, Которых нету Поторопились бросив все Задумались… Забылись…

***

9 месяцев спустя. — Ебать нас в рот, — сделал вывод Лавров, устало, после всех тяжелых месяцев в одиннадцатом классе, полных только пота, крови, слёз и нервных срывов, сел на диван в своей гостиной, а после рядом и сел Фадеев. расслабленно улыбаясь, ведь блять, — Мы сделали это. Аттестат в руках, ебать эту школу в рот, валим в Турцию. Стас улыбнулся очень устало, ведь был истощён и физически и морально, переволновавшись за итоги экзаменов, но… Но ведь он и был хорошистом, таким и остался, сдав ЕГЭ на более, чем хорошо. Игорь сдал экзамены не так хорошо, как друг, но сойдёт, дабы после поступать в экономический, как желают этого родители, ему же, честно говоря, искренне срать. Он отучится и уедет подальше от России, в нём явно не живёт патриот. Ну, а по поводу Турции, родители, как и обещали, купили путёвки в Турцию, более того, сами, по счастливой для Лаврова ситуации, не смогут полететь туда, отправляя только Конченкова и самого сына. Идеально ведь. Дима сдал экзамены лучше, чем ожидал, но и нельзя было сказать, что был больно рад. Это было чем-то обычным отчего-то, и не доставляло большой радости, он лишь был счастлив, что наконец закончил школу, перекрестился и собрался в Питер. — Кстати, когда уезжаешь в Питер твой этот? — спрашивает Стас, точно мысли парня читая, сам при этом пьёт чай, пускай и мечтает, чтобы это оказалась какая-нибудь алкашка, сидя на стуле. — Послезавтра, мы уже купили с Катей билеты на самолёт. — А Катька же тип ток десятый закончила? — спрашивает Лавров, чуть хмурясь. — Она забрала документы, — парень тянет руки и ноги, пытаясь размяться, — Будет поступать в колледж в Питере на базе девяти классов, — разминает плечи, и смотрит на кивнувшего Игоря, и тяжело вздыхает, вспоминая два года, проживших в Самаре, и даже становится чутка тоскливо, но так будет лучше, — А вы куда? — Этот пиздюк в армию хочет, — кивает на Стаса темноволосый, — А я в экономический. — В армию? — морщиться Дима, переводя взгляд, в котором читается долька насмешки, на второго друга. — Это даже не обсуждается, — говорит Стас, и Лавров закатывает глаза. Фадеев коротко смеётся, смотря на друзей тёплым взглядом, и становится очень грустно от осознания, что он их вряд ли увидит в ближайшем будущем. Они втроём пережили очень многое за два года, а теперь их ждёт долгое расставание, что очень трудно, известно каждому… — Как там Арсений твой, кстати? — спрашивает Игорь, вставая с места, — Ща буду, — он уходит на кухню, после чего приходит с двухлитровой бутылкой пива и стаканчиками, — Ну так че? — Да нормально всё, только вчера виделись, — Фадеев не любил эту тему всем сердцем. Нет, парень ему нравился, даже очень, их отношения длятся вот уже семь месяцев, полные своего тепла, но что-то не хватало, что-то было совершенно не так, и это терзало. Арсений обещал приехать в Питер через пару месяцев после Димы, ведь тут в Самаре у двадцатилетнего парня есть работа. Он хочет покончить с ней и переехать в вторую столицу окончательно. Фадеев чувствовал себя довольно виновато перед парнем, ведь нельзя было сказать, что он его любит. Разве это любовь, когда встречи иногда бесят, игнорируешь звонки практически не открываешься? Но с Арсением было хорошо в некоторые моменты, наверное, они стоят всего этого… Лавров налил каждому присутствующему пива, со вздохом и словами «Бля, стар я уже.» парни посмеялись, выпили и ещё долго-долго сидели и общались, строя планы на будущее и обсуждая пережитое прошлое, было всё-таки очень тяжело оставлять прошлое в прошлом и идти дальше… — И че думаете делать после универа? — Дима выпил немного, но крепкое пиво оказалось довольно влиятельным на сознание, парень растянулся на полу во все свои почти два метра, здорово, конечно, вырос за всё это время, и положил стакан на плоский живот, смотря на то, как он опускает и поднимается со стаканом, грозясь уронить напиток. Странно было на душе, прям очень. — Думаем заняться музыкой, мы же обсуждали это с тобой, — Лавров ищет что-то в ящике, чуть покачиваясь от алкоголя. — Ааа, — тянет брюнет, после сквозь смех говорит, — Босс и Пимп, — парни смотрят мрачным взглядом., но и в них есть насмешка над собой. Оба и не надеются, что это пойдёт куда-то далеко, но всё же попытаться можно, — Кстати! — Дима вскочил на ноги, отчего в глазах потемнело от резкости, а голова слегка закружилась, и он начал массировать виски пальцами, зажмурив глаза, — Я же домонтировал ваш клип, скину сегодня вечером. Расклад, — и опять ржёт, ведь не видит особого таланта во всём этом. Нет, конечно, он верит в них, как друг, и надеется на лучшее, но и опять же, как друг, просто не имеет право не поржать. — Спустя четыре месяца, молодец какой, — бубнит Стас, поджимая тонкие губы. — Ты сам экзамены сдавал, времени не было, не пиликай. Маленький принц С башни огромного замка Смотрел на птиц Мечтая, что однажды с ними Он полетит, расправив крылья В далёкие дали И птиц просил, чтоб подождали Но они улетали Без него опять И их не трудно понять: У птиц слишком плотный график Принц не впишется в их трафик Да ну его на фиг! А принц кричал им вслед с башни: «Зачем мне золото и бумажки? Зачем мне руки, зачем мне ноги Если я одинокий? Я… я такой одинокий…» Парни сидят у Лаврова ещё полтора часа и в итоге расходятся по домам. Дима приходит в свою пустующую квартиру, дешево снятую полгода назад, где его уже давно никто не ждёт. Он и не жалуется, ему хорошо жить одному, да, бывают моменты тоски и одиночества., но в общем, всё хорошо. К тому же тут часто ночует Катя. Арсений здесь был всего несколько раз, необъяснимо почему, брюнет тупо не любил приводить сюда его… Пьяный Фадеев снимает кроссовки и идёт открывать окно на кухне, ведь стоял жаркий конец июля. Тут было уютно, на кухне, это его любимое место в однокомнатной квартире, да и вид выходил на всю Самару. Практически. Брюнет тихо бубнит про себя, жалуется на жизнь, и открывает дверцу ящика, решив достать пачку макарон, как оттуда падает пачка сигарет, которые он должен был выкинуть ещё четыре месяца назад. Была подготовка к экзамену, нервы. Знает, что курить нельзя, пускай болезнь и проходит, стремительно, можно даже сказать, особенно благодаря упорному лечению (Арс на это сильно повлиял), но Дима всё равно тайком разрешал себе выкурить сигарету в неделю. Дима берёт в широкие ладони пачку, и чувствует внутри тяжесть одиночества в тишине. когда фильтр касается губ, а дым наполняет лёгкие. Выдыхает, поднимая голову к небу, в окно. На улице темно, мелкие звездочки на небе, и под алкоголем Фадеев мечтает стать одним из них. Загнался ты, парень, иди спать. И он слушает себя, выкидывая сигарету на половине, идёт лениво спать, и лишь вытаскивая спортивки из шкафа, он видит упавшие письма… Голышева. Всё по старому. По старому дико бьётся сердце, по старому ком слёз в горле. Лучшие недели его жизни, полные романтики и чего-то особого, недостающего, закрываются с дверцей шкафа, за которой теперь тоятся письма. Фадеев идёт в холодную кровать, устало протирая лицо пальцами. «Я больше не буду писать, честно. Я идиот. Я это понял. Каждое письмо бесполезно, вряд ли ты их вообще читаешь, а я, как дурак, сижу и верю. Я не злюсь, ты имеешь право двигаться дальше, я достаточно испортил твою жизнь. Просто не связывайся больше с такими ебланами как я, у которых то и цели нормальной нет. И, Дим, я долго думал. Честно. Кажется, это было настоящая любовь. У меня точно. Я постараюсь больше не лезть в твою жизнь, и, наверное, это полнейшая ложь. И ты знаешь, как я люблю стихи, так что, как закончил однажды Есенин, закончу так же. Знакомый твой, Максим Голышев. Только он и остался.»

***

— Ебаный Дима! — кричит в трубку Катя, и парень краснеет, собирая вещи со скоростью света, — У нас два часа и самолёт! Надо было вчера собираться, о чём ты вообще думал?! Если не не успеешь, я оторву твои пидорские яйца и сделаю из них пюре через мясорубку!!! — Стерва. — Пидор. Девушка кидает трубку, и Фадеев на минуту останавливается, устало глядя на экран телефона. 14:38. Самолёт действительно через два часа. Он, не выспавшись, так как всю ночь думал о прошлом, протирает сонные глаза, под которыми мирно расположились мешки, осматривает раскиданные по квартире вещи и проклинает себя же за неответственность. Голова просто кругом, и честно, он сейчас сойдёт с ума от всей этой паники. Телефон вибрирует и тот раздражённо читает сообщение, пришедшее некстати. Арс Панфилов. 14:39. Ну че как там? Собираешься? За сколько за тобой заехать? Дмитрий Фадеев. 14:40. Собираюсь. Та я на такси поеду, работай. Парень пишет Диме ещё что-то, но тот откладывает телефон, пытаясь смириться с будущей злостью по венам, облизывает пересохшие губы и продолжает собирать вещи. Ненавидит суматоху всем сердцем. Фадеев, как курица с яйцом, бегает с вещами ещё минут двадцать, как останавливается из-за дверного звонка. Сука, серьёзно?! Он взял и приехал сам?! Фадеев с надеждой смотрит на окно, мечтая туда выйти, и набрав в лёгкие воздуха, зная, что времени в обрез, идёт открывать дверь, чувствуя холодный пол босыми ногами. Брюнет, решив, что сейчас точно ударит Арса, открывает дверь, поднимая хмурый взгляд, как сердце падает в пол, а ноги сами делают шаг назад, когда тело почувствовало ток по позвоночнику. Земля, как показалось, прекратило движение, а сердце бешено ударилось о грудную клетку. — Приветик, принцесска, — знакомая до боли улыбка скользнула по лицу, а голубые глаза привычно сверкнули огоньком. Дима задыхался, и это всё, что можно было сейчас осознать. — Мне не стоило звонить, да? — голос в трубке заставляет дрожать, и Дима берёт сигарету трясущимися не по-детски пальцами, — Я хотел поздравить с днём рождения, не более. — Всё в порядке, — ага, по твоему голосу это слышно. Брюнет делает такой затяг, что в сознании поплохело, и закрывает глаза. выдыхая и справляясь с резкой головной болью, облокачивается на подлокотник руками, — Спасибо. Спасибо, за поздравления. Спасибо, за то, что вновь будоражишь мою жизнь. — Ты как там… В общем? — Сдаю экзамены. Времени нет совсем, даже отпраздновать др… — Был бы там я, оно бы явно появилось, — Дима уверен, что сейчас Богомол ухмыльнулся, а губы растянулись в привычной дерзкой улыбке. — Это точно…- голос охрипший, — Ладно, спасибо ещё раз, пока, мне пора, — бросает трубку. Фадеев беспомощно сжимает в руках телефон, не моргая и смотря только в голубые глаза. Сердце сейчас покинет грудь, а губы уже неприятно пересохли от дыхания ртом. Одним взглядом вверх-вниз Максим разрывает всё внутри брюнета, как сокол разрывает добычу. — Привет, — пискнул Фадеев, и, сука, лучше бы вышел в окно. Закрой дверь, закрой и забудь. Стоит, как в землю врос, лишь дышит глубоко воздухом. — На чай не позовёшь? — делает уверенный шаг вперёд Голышев, не вытаскивая руки из карманов. Он почти не изменился. Лишь черты лица стали чуть жёстче, волосы выросли и теперь немного дали чёлкой на лоб. Кажется, его глаза стали ещё больше и более голубыми… Губы. А губы… Фадеев делает ещё один шаг назад, в горле пересохло, и он не мог сейчас говорить, лишь не отводит взгляд от красивейших глаз, и знаете. что не хватало ему всё это время? Именно их. Голышев заходит по-хозяйски, скидывая с себя кеды и проходя на кухню. Видит весь панический беспорядок. — В Питер собираешься? Фадеев моргает пару раз, не понимая. сон ли это явь, не понимая, что происходит. Сглотнув ком в горле, мешающий дышать, Дима двинулся за парнем, не переставая рассматривать каждый его сантиметр. Нет, это точно сон. Русоволосый тоже стал выше, не намного, конечно, но точно вырос. Брюнет застывает в дверном проёме кухни, скрещивая лодыжки, и смотрит потерянным взглядом на то, как хозяйничает Максим на его кухне. точно был тут не раз. Делает чай, молча, скинув кофту, оставшись в немного облегающий футболке, через которую видны черты мускул на спине, и Фадеев вновь тяжело сглатывает. Сука, как горят глаза и как не хватает воздуха. Это ведь была влюблённость, да? Ответь мне! Голышев кидает короткий взгляд, но имеющий букет эмоций. Таких непонятных, спокойный и расслабленных, точно вернулся домой муж с командировки. И боже, какой же был это теплый взгляд. По коже бегут мурашки. — Садись, че ты. Слушается, привычно, он уже и забыл какого это, слушать его голос и повиноваться. Садится, ощущая себя не в своей тарелке, и нет, на удивление, ведь он строил эту встречу в голове не раз, но злости, о которой он думал, не было. Ни капли. И радости не было, вообще ничего, кроме бешеных эмоций, к которым готов он не был. Брюнет беспомощно сомкнул пальцы, часто моргая и переводя взгляд на приготовленный русоволосым чай. Странная. неловкая ситуация. от которой ноет сердце. — Ну, рассказывай. Как ты? Чё там с Питером? — Нормально, — голос и без того севший за годы, стал ещё более странным, и Фадеев откашлялся, — Самолёт через два часа. Ну да, давай говорить сейчас об этом. — Ммм, — протянул, откинув голову, к чаю так и не прикасаясь, пока брюнет прятал покрасневшее лицо за чашкой чая, — Как школу закончил? — Хорошо. — Молодец. — Да. — Я думал о тебе. Очень много. Как булыжником по голове, током по позвоночнику, и Фадеев едва не давиться горячим чаем. Замирает, смотря в глаза. — А ты? — смело. — Не начинай, — несмело, — Прошу…- тонко. — Ты забрал деньги? Я присылал тебе адрес. Фадеев кивает, вспоминая о сорока восьми тысячи долларов у него в шкафу, рядом с письмами. — Вот и чудно. надеюсь, потратил с пользой… — Я не тронул их, — признаётся честно, и получает в ответ не одобряющий взгляд. Дима наконец чувствует уверенность, — Зачем ты пришёл? — даже не интересно, как узнал адрес и почему вышел на несколько месяцев раньше, — Если за деньгами, то они в шкафу, сейчас принесу. — За тобой, — сердце вновь ударяет о грудную клетку. Блядство какое-то. Чувство беспомощности немного колит в груди, отражаясь подрагивающими пальцами, вцепившиеся в коленки, и Дима невольно переводит взгляд на пухлые сухие губы Голышева, с уверенностью зная их вкус и делая попробовать вновь. Мешала лишь построенная им стена. — У меня самолёт, — Дима говорит на выдохе, с бешено бьющимся сердцем и вскакивает с места, едва не роняя кружку с чаем, но не успел он развернуться. как тут же слышит сильный удар по столу, заставляющий вздрогнуть и замереть. — Сядь! — рявкнул русоволосый, тоже подскочив на ноги, и ударив кулаком по столу. Фадеев почувствовал, как воздуха стало категорически мало, а глаза заслезились. Они оба сломались в этот момент, оба перестали держаться и разрушили всё, что строили полтора года. Дима пытался показаться сильным мальчиком, а Максим пытался быть мягче. пряча всю злость на парня. которая присутствовала на самом деле. Брюнет буквально послал его куда подальше, но тот вернулся. Всегда будет возвращаться. Дима принадлежит ему, Дима стал слишком близок. Брюнет разворачивается не спеша, глубоко дыша, и заглядывает в голубые глаза, в которых больше не было изначального спокойствия. Теперь там раздражение. Фадеев сухо кивает, садясь на место, и честно говоря, прибывает в шоке. Арс бы никогда не повысил голос, не ударил бы, в этом видимо всё и есть. Этого не хватало. Ну ты и ебанутый, Дим. Максим облизывает пересохшие губы, привычно закрывая глаза, дабы справиться с нахлынувшими эмоциями. Но слова сами начали слетать с губ, он даже толком не обдумывал их, только знал, что говорит именно то, что на душе уже долгое время. — Почему ты так поступаешь? Что за ёбаная привычка постоянно убегать? — вспоминает первую встречу, прищурив глаза, и Дима немного краснеет, опуская каре-зелёные глаза в стол, делая теперь в деревянной поверхности дырку, — Всё же было нормально, пока ты не начал там что-то додумывать у себя в голове! — покрутил рядом с головой Димы рукой, оперившись второй, свободной. на стол, и Фадеев теперь смотрел на его пальцы, упирающиеся в дерево до побеления, чувствуя себя, точно ребёнок. которого отчитывает мать. — Что нормально было? — поднимает резко взгляд, — Меня похитили и избили, Максим! — говорит имя по слогам. пытаясь этим достучаться до русоволосого, и тот действительно немного меняется в лице, — Если это для тебя «нормально», то… — Ты, блять, серьёзно думал, что я не винил себя в этом?! — срывается на крик, вновь заставляя оцепенеть, и Фадеев опять встаёт с места, мотая головой и спокойно подходит к раковине, пряча дрожь губ и сияние глаз. Он наливает в стакан воду и осушает его очень быстро, наконец смочив пересохшее горло. Кладёт стакан в раковину и поворачивается лицом к Голышеву, уже практически более спокойным, что про того сказать нельзя было. Он дышал, как дракон, готовый испепелить брюнета на месте. А потом и себя же заодно…- Почему ты не можешь понять, что если бы я мог, никогда бы не затянул тебя в это дно, которое было полтора года назад?! Если бы я мог… — Почему ты не можешь понять, — говорит стойким голосом, — Что я не могу вновь пережить всё это?! — опять повышает тон, и Макс делает несколько шагов вперёд, благодаря маленькой кухне становясь всё ближе, — На моих глазах умер человек, и не один! Блять, меня избил какой-то двухметровый чмырь, и это ещё не всё! — Ах, — театрально вздохнул, — Давай, продолжай жалеть себя, — Дима замирает из-за его слов. понимая, что сейчас было, как ножом в спину. — Вот значит чем я по-твоему занимаюсь, себя любимого жалею. — А ты как думаешь? Мне тоже, знаешь ли. было не сладко! Я потерял брата, блять! Я задушил руками своего отца, — душа Димы падает на миг в пол от такой новости, он внимательно, не моргая, смотрит в рассерженные глаза русоволосого, на его ожесточевшее лицо и желваки, бегающие по скулам, ставшие за это время ещё более выраженные, — Я сел в колонию, надеясь, как идиот, на твою поддержку. А что сделал ты? Разбил мне сердце. Дима точно сейчас задохнётся от подобных слов, и лишь отворачивает влево голову, готовый уже к любым ударам, более того, он начинает сожалеть о всех поступках, но гордость- сука, этого не отнять. — Будто ты этого не делал. Моё-то сердце цело и невредимо после встречи с тобой, да…- говорит с долей сарказма, сверля взглядом пол. — Мы квиты.- ещё один шаг вперёд, и расстояния теперь практически нет, брюнет, скрестивший на груди руки, поднимает медленно взгляд, встречаясь с голубыми и глазами, в которых вновь спокойствие, и ему становится невыносимо жарко, — Почему мы не можем отпустить прошлое… Почему не можем начать заново? — Я не спал неделями после всего произошедшего, — опять отговорки на полутоне. Он уже сам не верит себе, лишь бы что-нибудь доказать, но голос ломается, он сейчас проиграет в этой игре. — Этого больше не повторится, — лицом к лицу, смотря на губы друг друга, которые уже покалывают в желании, но всё ещё держат дистанцию. Максиму нужно разрешение, Дима уже сам не понимает себя. — Я обещал себе, что буду идти дальше. — Мы можем двигаться дальше вместе, ничто нам больше не помешает. — Я боюсь, что всё повторится… Я лишь хотел жить нормально… Быть счастливым и всё… — Богомол мёртв, я больше не допущу, слышишь? — холодные руки ложатся на разгорячённую шею, обжигая прикосновением. Голубые глаза смотрят как никогда чувствительно, в самую душу, и Дима поддаётся этому, понимая, как слаб, но уже срать. Он проигрывает, — Я изо всех сил постараюсь сделать тебя счастливым. Я прошу лишь быть рядом со мной и всё. Можешь не любить, хз, что у тебя там, просто будь рядом, — сердце ёкает, и Дима чувствует дрожь пальцев на своей шее, кладя свои руки на талию Голышева, как бы делая этим свой шаг. — Я скучал… И я любил, правда, всё это время. Разрешение. Максим довольно улыбается, отчего около глаз появляются милые морщинки, и тянется, цепляя необычайно нежным и дорогим для Дим поцелуем, углубляющимся в нечто более горячее и сладкое. Они целуются, толком не поглощая воздух, дышат друг другом, и, блять, как хорошо рядом… Фадеев не мог сейчас думать о самолёте. о Арсе и Питере. Его сердце ныло полтора года в желании и мечте об этом поцелуе, и он понимает, насколько сильно сейчас счастлив. Как же долго он это отрицал, но сейчас с уверенностью может сказать: это любовь. Чай Максима так и остался нетронутым.

Мы на разных берегах, частотах, полюсах, Нас окутывает нежность, раздевает страх, Мы продажные, после прошедших дней, Раздраженные, мотивами глупых идей. Даже если весь мир против нас. Я буду рядом.

Екатерина Голышева. 15:50. БЛЯТЬ ТЫ ГДЕ?! Екатерина Голышева. 15:51. ТЫ ЕБАНЫЙ СУКИН СЫН, ФАДЕЕВ! Екатерина Голышева. 15:59. мама сказала, что Макс вернулся, теперь всё ясно)0 пиздун. я улетаю без тебя, перезвони, как освободишься. Арс Панфилов. 14:42. Та я заеду, мне не сложно. Арс Панфилов. 14:45. Ау? Арс Панфилов. 14:56. Ок, как хочешь. Арс Панфилов. 15:41. Позвони, как прилетишь. Люблю.  — Самолёт улетел, — выдыхает Дима, лёжа на животе, и с теплотой смотря в голубые глаза чей обладатель сейчас нежно водил пальцами по спине брюнета, покрытой домашними родинками. Максим ухмыляется и взъерошивает отросшие волосы парня, чёрные, как зимние ночи, а после заглядывает в глаза, в которых видно спокойствие и умиротворение. Фадеев не сожалел ни капельки о своём решении. Лишь кладёт устало руку на живот сидящего на кровати Максима, откинувшегося спиной на спинку. — Что будет дальше? — задумавшись, спрашивает тихо Фадеев, и у Максима нет ответа на этот вопрос, он замирает на мгновение. — У нас вся жизнь впереди, бабло в шкафу, — парни смеются на этом моменте.- Рванём в Майами? Будем там тусить. Я концерт давать буду, а ты будешь моим личным оператором. Дима кивает головой, и боже, он сейчас готов на любой бред, лишь бы постоянно чувствовать эти лучики света в груди. И он клянётся, что больше не будет бояться чувств, на то они и люди, чтобы чувствовать. Он не будет бояться будущего и прошлого. Несмотря на потери. Не смотря на неудачи. Сейчас важно одно: человек, имеющий небесные глаза, рядом, смотрит с теплой и обещает заботиться. И Дима верит ему.

***

-… Как-то так. — закончил Максим и улыбнулся, глядя на потрясённую Анну, едва сдерживающую слёзы на глазах. Женщина глотает воздух губами, отворачивает голову, закрывая глаза и приходя в себя, снимает очки, — Мне нужно было выговориться. Спасибо, что выслушали… Мою исповедь, — усмехается. — Максим…- голос немного дрожит. Женщина сейчас прослушала историю, затронувшую её душу, и теперь смотрит с букетом эмоций в глазах, — Как я рада. что ты обрёл всё это. После всего произошедшего. Как я рада, что ты смог открыться мне. — Богомола больше нет… — Ты жалеешь об этом? Хоть чуть-чуть? — Из нас двоих остаться должен был один, Вы сами сказали мне так. Я сделал выбор. Богомол был сильной стороной меня, но… Типа… Он не мог быть с Димой. Парень вздыхает, чувствуя невероятное облегчение. — Ты сделал правильный выбор. — Спасибо вам. Анна не сдерживается, встаёт, отчего также поступает парень, и тут же чувствует на себе крепкие руки женщины, обнявшие его за плечи. Он чувствует всю гордость, что извлекает психолог, он так счастлив, что кто-то гордится им. Неповторимое чувство, направляющее действовать в дальнейшем также хорошо. — Прощайте, Анна Борисовна. — Прощай, Максим. С облегчением на душе, Голышев выходит из здания, которое ещё полтора года бесило его до дрожи в костях, а после достаёт телефон из карманов джинс, отвечая на звонок. — Ты Упал? Решил пропустить Новый год? — на том конце недовольный голос сестры, — Дима и его мама даже уже тут, иди быстрее! — У тебя недотрах, сестричка? — ржёт в трубку Голышев, уже быстро двигаясь в сторону дома. — Где тебя черти носят? — Прощался с важным человеком. Она помогла мне. — Она? — Мой мозгоправ. Потом расскажу. Я уже иду. — Давай быстрее, мы всё ждём одного тебя! — слышится в трубке родной голос мамы, и Максим тепло улыбается, перебегая дорогу. Он кладёт телефон в карман, весело не забывая прокатиться на льду, и шепчет себе «Надо ещё забежать к кое-кому», тут же меняет направление. Ничего, за полчаса опоздания его не убьют. — Вот так, братишка. Как жаль, что тебя нет рядом, — говорит со слезами на глазах, но с улыбкой на губах, — Ты был героем, — сердце сжимается в тиски, но парню уже почти не больно, он оплакал Рому давно, — Я скучаю. Проводит ладонью по мокрой от снега надгробной плитке, где красуется фотография лучше друга, и сердце чуть-чуть ноет. Но всё хорошо. Новожилов желал для русоволосого лишь счастья. Максим счастлив. Дмитрий Фадеев. 21:20. Ты потерялся там что ли Макс Голышев. 21:22. Уже бегу, был у друга. Дмитрий Фадеев. 21:22. Потом расскажешь, дуй сюда. Макс Голышев. 21:22. Уже лечу. Дмитрий Фадеев. 21:24. <З Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить. Был я весь — как запущенный сад, Был на женщин и зелие падкий. Разонравилось пить и плясать И терять свою жизнь без оглядки. Мне бы только смотреть на тебя, Видеть глаз злато-карий омут, И чтоб, прошлое не любя, Ты уйти не смог к другому. Поступь нежная, легкий стан, Если б знал ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным.