Тодороки.

Изуку нервно переминается с пятки на носок, покусывая губы и сцепив руки за спиной. Её взгляд хаотично бегает из одного угла комнаты в другой, и, кажется, взвинченность в ней только увеличивается. Как Шото и предсказывал, она сама к нему пришла. Противилась, честно пыталась не думать, но вместе с чувством вины, была обида. Потому что Шото поступил нечестно. Конечно, ему больно, и он хотел сделать также больно и ей, но сейчас, стоя в его комнате, она думала о том, что в данную минуту его слова были унизительными. Потому что он попал в точку, она чувствовала слабость перед ним, хотела быть с ним, любила его. Её хватило на три дня. Три дня она упрямо пыталась не думать о пасынке и пытаться радоваться тому, что теперь в их отношениях стоит окончательная точка. Но всё было совсем уж не радостно, внутри словно кошки скребли. Ей нужно было объясниться с Шото. Зачем? Чтобы доказать, что она не плохая и что способна думать о его чувствах? Или потому что не могла противиться своей слабости? Казалось, вот оно тебе решение, у них есть возможность больше не начинать, но… как она могла не прийти? Дверь открылась и Тодороки дрогнула, оборачиваясь на вошедшего хозяина комнаты. Шото только мазнул по ней безразличным взглядом и, пройдя к своей кровати, залез на неё с ногами, спиной упираясь в стену и каким-то магнетическим взглядом уставился на мачеху. Но молчал. Не было банальных «я же говорил». Его взгляд прекрасно давал понять, что Шото ожидал её прихода. И это должно было обидеть Изуку, но вместо этого взволновало. Тодороки и не знала, с чего ей начать. Она думала, что Шото заговорит первым, но будущий герой молчал, из-за чего возникала давящая и неприятная тишина. — Ты был прав, — Изуку прикусила губу и отвела взгляд, в очередной раз качнулась с пятки на носок и обратно. — Ты прав, вот я пришла, я не могу без тебя. Можешь считать меня дрянью, эгоисткой, как хочешь. Всё будет так, как ты скажешь. Шото устало выдохнул, взгляд его смягчился. — Я был груб, прости, — Тодороки переместил взгляд на окно. — Я был слишком зол и… я не должен был так с тобой говорить. — Но я сама виновата! — тут же горячо воскликнула Изуку и шагнула к нему, но смутилась собственному порыву и нерешительно замерла на месте. — Я принимала решения за нас, хотя должна была считаться с твоим мнением тоже. Я думала, что справлюсь, что смогу без тебя. — Давай попробуем по-другому, — Шото посмотрел на неё мягким взглядом. — Не так сумбурно, как мы начали. — Хорошо, — робко улыбнулась Изуку, подходя ближе. В душе уже всё трепетало и приятное тепло расползалось по груди. Возможность помириться с Шото приносила невероятное облегчение. — Но как мы должны начать? Тодороки лишь ухмыльнулся уголком губ, схватил её за запястье и потянул на кровать. Изуку оказалась между разведённых ног Шото, прижалась к его груди и улыбнулась, услышав взволнованное сердцебиение. — Для начала я хочу узнать о тебе, — просто сказал Шото, сплетая пальцы их левых рук, а правой осторожно поглаживал по спине. — Расскажи мне что-нибудь. Тодороки смутилась. С одной стороны было приятно, что Шото интересуется её прошлым и настоящим. Интересно, ей можно будет задать и ему вопросы? — У меня нет причуды, — задумчиво начала говорить Изуку. — С детства я обожала Всемогущего, тогда я даже и не представляла, что он мой отец. Я хотела стать таким же героем, как и он, даже когда и узнала о том, что причуды у меня нет… Тодороки говорила долго и медленно; рассказывала о детстве; о Кац-чане, что действительно признаёт его сильным; рассказала о своей любящей семье; об учёбе в полицейской академии; о том, как тяжело ей было принять свой брак, развод родителей; о настоящем отце, которого признать она до сих пор не могла; о Мирио, с которой оказалось легко и просто общаться. Обо всём, что было с ней до замужества и после. Изуку старалась охватить все аспекты её прошлой жизни и удивлялась тому, какой яркой и разнообразной была её жизнь до брака. Шото слушал молча, ему нравился её спокойный размеренный голос. Изуку делилась с ним, рассказывала важные вещи. И это помогало лучше её понять, взглянуть на все те ситуации, в которых они оказывались, под другим углом. Они просто друг друга не понимали. И сейчас она стала ему ближе, понятней, проще. Он был к ней слишком несправедлив. Когда Изуку замолчала и подняла голову, посмотрев ему в глаза, Шото не смог сдержать улыбки. У неё лицо было в веснушках, в маленьких пятнышках, что усыпали её щёки и нос. Ресницы у мачехи были длинные, густые и чёрные, а вот глаза… невероятно красивые. Наверное, если бы он знал, что в эту минуту Изуку восхищается его глазами, то он, возможно бы, даже рассмеялся. — Расскажи о себе, — неловко попросила Тодороки. Словно ей могли отказать в этом, всё ещё боялась, что Шото не захочет ей раскрываться. Рассказ Шото не был таким красочным и ярким, ему, по сути, и не о чем было рассказывать. Деспот-отец, с детства выбивающий из него дух в попытках сделать сильнее; мать, выплеснувшая ему в лицо кипяток, но которую он смог простить; Фуюми, пытающаяся заменить ему мать и берущая на себя чересчур много лишних обязательств; Юичи… которому Шото не доверял и советовал Изуку с ним как можно меньше откровенничать, потому что он был посвящён во многие дела отца и, скорее всего, именно он узнал о том, что Изуку внебрачный ребёнок Всемогущего; о Рэйдене… говорить приходилось с трудом, но всё же, его братец был слишком вредным и упрямым. И Изуку была невероятно счастлива, просто от того, что Шото рассказывал о себе. Он мало чем увлекался. Изуку выспрашивала у него про ЮЭй, про одноклассников (но про Кац-чана Шото говорить наотрез отказался и просил вообще больше Бакуго не упоминать), об учителях, практиках, спортивных фестивалях. Он приоткрывал ей маленькую завесу тайны. Будь у неё причуда, учись она в ЮЭй… как бы сильно поменялась её жизнь? Они просидели так довольно долгое время, делясь мыслями и впечатлениями. И это было как-то по-особенному. Волнительная радость и душевное спокойствие переплетались. Рядом с Шото время словно замирало на мгновение. Узнавать его, по крупицам открывать для себя новый мир, это было и вправду волшебным. — Ты хочешь стать героем? — волнительно спросила Изуку. Ей был важен его ответ, потому что это когда-то было её мечтой. Даже если сейчас она и не видела себя героем, она искренне хотела, чтобы кто-то близкий нёс в груди это пламя. — Да, — сказал Тодороки. — Всемогущий спасет людей с улыбкой на лице, — заговорила тихо мачеха. — В какой бы ситуации он не оказался, его улыбка согревает и даёт надежду. Он борется, чтобы спасать чужие жизни, в нём словно есть внутренний свет. В последнее время я думаю, что будет с этим миром, если его не станет? — Изуку? — недовольно отозвался голос будущего героя. Он явно не понимал, куда клонит этот разговор. — Мне снился нехороший сон, — Изуку прикрывает глаза и нервно сжимает пальцы Шото. — И я теперь думаю, буду ли я сожалеть о том, что не попыталась узнать его? Вдруг он исчезнет, испарится, потухнет вместе с солнцем… а я так и не смогу назвать его отцом? Я была так зла на него из-за всего случившегося, Всемогущий лишил меня разом прежней опоры, забрал в одно мгновение всё самое дорогое. Но сейчас я начинаю понимать, что не ненавижу его. Будет ли у меня возможность поговорить с ним нормально? Когда он рядом, я чувствую обиду, растерянность и злость. Всё разом и это мешает, чувства оглушают. Он ведь при каждой встрече пытается поговорить со мной нормально, а я пугаюсь этого, Шото. Я боюсь, что если я приму то, что он мой отец, я начну о многом сожалеть в моей жизни. Я не знаю, как мне вести себя с ним, я не готова, я… — Не переживай, у тебя будет время наладить с ним отношения, — Тодороки осторожно целует её в висок. — Просто нужно подождать… мне тоже было довольно сложно простить свою мать. Это не то, что происходит мгновенно. — А если он исчезнет? — в её голосе звучала растерянность. — Он не исчезнет, потому что он сильнейший. Не забивай свою голову подобными мыслями. — Да, ты прав, — глухо отозвалась мачеха, прижавшись щекой к его груди и вслушивалась в размеренное биение сердца. С Шото можно было ощутить спокойствие и это делало его волшебным, самым лучшим в мире. С ним, как оказалось, можно было делиться страхами и переживаниями. Раньше Тодороки боялась хоть с кем-то этим делиться. Она никогда не была до конца откровенна с родителями, не желая их расстраивать. Изуку не умела толком делиться всем тем, что гложет изнутри, а с Шото это казалось нормальным. — Ты, пожалуйста, только не злись, — она глупо улыбнулась, на мгновение задержала дыхание, но всё же сказала, — но я думаю, что только Бакуго способен занять место Всемогущего. — Что? — Шото явно опешил от такого. — Он взрывной, нервный, ужасно грубый и полон недостатков, но в нём тоже есть пламя. Обжигающее и опасное, но со временем Кац-чан его обуздает. Он единственный, кого я вижу на месте Всемогущего. Из тебя тоже выйдет хороший герой, но я сомневаюсь, что мы с тобой одинаково видим геройскую профессию. Да… с Кац-чаном всё совсем иначе, с Бакуго они смотрели одними глазами на Всемогущего, чувствовали отклик в глубине души, хотели идти по его стопам, преследовать его мотивы, но всё же, идти своим путём. Кацуки требовалось время, чтобы он окончательно осознал, каким героем он хочет стать. Изуку не понимала этого раньше. Она не знала, что быть героем, это не просто профессия, не особое призвание, это пламя в груди, заставляющее тебя отдать себя самого всему миру. И Изуку не знает, смогла бы она открыть в себе это пламя, но в Бакуго его чувствовала. Шото будет отличным героем, он рассудительный и спокойный (когда дело не касается их отношений), но в нём нет этого огня. Если он и был в детстве, то ледяная натура Шото его потушила. К сожалению, Шото никогда не станет таким героем, какими героев видит Изуку. Но её чувства к нему не зависят от того, каким героем он сам хочет стать. — Я просил не говорить о Бакуго, — в голосе будущего героя словно проскользнула обида, но Изуку не была уверена. — Прости, — извинилась мачеха. — Но я хотела, чтобы ты это знал. Не потому что я считаю Кац-чана лучше тебя, а потому что в нём я вижу себя. Путь, которым пойдёт Кац-чан, это тот путь, которым могла идти я. Но я здесь, и Кац-чан представляет собой мою детскую мечту о героях. А ты другой, Шото. Ты тот, в ком я готова раствориться. Он поцеловал её в макушку, неожиданно крепко стиснув в своих руках. Их отношения словно приобрели нормальность, естественность. Теперь не было глухого, животного желания обладать, теперь хотелось делиться и отдавать. И Шото боялся, что чем крепче начнут становиться их отношения, тем сильнее в нём будет расти ненависть к отцу. Потому что Изуку всё ещё не может принадлежать чисто ему. И пусть это эгоизм, но Шото чувствовал зарождающуюся в сердце ревность.