Атлантийские страсти

— Ты сможешь вытащить меня отсюда? — Ещё не знаю, но я попробую. Мне нужно подумать. И Родни начинает думать. Упорно. Сосредоточенно. Перебирая в уме все возможные варианты решения возникшей проблемы. Абстрактно моделируя перед собой в воображении каждый выход в отдельности, взвешивая все «за» и «против». Не обращая внимания на сочащуюся кровь из свежей раны на голове и отчаянно облизывая мокрую соль с губ. Шеппард не может отвести от него глаз. Всякий раз, когда Родни проявляет свою врождённую гениальность и демонстрирует чудеса интеллекта, Джон чувствует, как его влечение к нему возрастает стократно. Это не поддаётся контролю, и если бы не огромное самообладание, вымуштрованное за годы, проведённые в лётной армии ВВС США, Джон бы уже давно поставил себя (а заодно и МакКея) в неловкое положение. Родни был ужасной личностью: с трудом шёл на контакт, постоянно давил своим авторитетом и завышенным самомнением, мог запросто нахамить человеку в лицо, без конца сыпал научными терминами и никому не нужными фактами из своей биографии, что даже у терпеливого Шеппарда иной раз сдавали нервы, и он готов был задушить учёного собственными руками. Но когда МакКей в критических ситуациях начинал импровизировать, спасая тем самым не только команду, город, но и целую вселенную — Джон поистине проникался все растущим чувством к нему. Родни был чертовски гордым и никогда бы не признал, что он делает всё, что обычно делает, в первую очередь ради других, а не для себя. А Шеппард был достаточно проницательным, чтобы понять это. Но несмотря на то, что коэффициент интеллекта Джона мало чем уступал МакКеевскому, Джон никогда не брал на себя кропотливый труд вычислительных расчётов, предоставляя решать всё МакКею. Он просто физически не мог лишить себя такого удовольствия как в очередной раз раствориться в образе работающего над проблемой Родни, у которого при этом так живо блестели глаза и непроизвольно приоткрывался рот, что у Шеппарда внизу живота всё просто стягивало. Однажды это заметил Зеленка — он зашёл в лабораторию как раз в тот момент, когда МакКей решал очередную, поставленную перед ним трудновыполнимую задачу, небрежно покусывая губы в процессе, и взгляд Джона буквально приклеился к этому невинному жесту. Умный мужчина, Радек сразу дал понять Джону, что не видит в этом проблемы. «Испокон веков мужество всегда тянулось к изяществу. А Родни, — хоть он и не догадывается об этом, — выглядит по-настоящему изящно, когда занимается любимым делом. Даже мне, порой, бывает трудно удержаться от комплимента, когда я вижу его таким». Эти слова заставили Шеппарда засветиться от гордости и восхищения, но одновременно привели в уныние. Родни всегда будет стремиться к тому, что даёт ему пищу для ума. Для него больше подойдёт человек, который неустанно сможет разжигать в нём интерес. Тот, кто будет под стать ему. А обычные честь и доблесть здесь вряд ли имеют спрос. — Шеппард, ты слышишь? — МакКей машет ладонью перед его лицом сквозь стальные створы решётки. — Возьми вон ту железную балку и протащи её мне. — Что ты собрался с ней делать? — Сейчас узнаешь! Согрев руки своим дыханием, Родни подтягивает рукава до самых ладоней, обхватывая ими балку, и тянет на себя. Получается своеобразный рычаг. — Если я всё рассчитал верно, то именно здесь расположен центр тяжести этой конструкции. Стоит правильно применить силу.., — ...и она сойдёт с петель, — обрадованно заканчивает Шеппард. Вместе они давят на балку с разных концов в одном направлении, и металлическая решётка, несколько минут добросовестно упираясь, наконец, поддаётся, с лязгом отходя от потолка и обильно посыпая стоящих внизу комьями штукатурки. Шеппард изо всех сил толкает её, и она накреняется ровно настолько, чтобы он сумел выбраться наружу. Тяжело дыша, МакКей отбрасывает балку в сторону и с оживлением смотрит на освобождённого пленника. И Джон больше не может контролировать это. Не может держать свои чувства в узде. Одной рукой он притягивает Родни к себе за воротник формы и страстно целует. Быстро, кратко, молниеносно. Как сиюминутная вспышка, всего на миг помутившая разум. Затем так же легко и быстро он отстраняет МакКея обратно. — Что это... было? — судорожно хватает ртом воздух Родни, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Джон в ужасе, панике, оцепенении и прострации одновременно. Разумеется, внешне этого не видно. Зато в глубине души ему страшно до чёрта. — Считай это моей благодарностью за спасение, — через силу улыбается он, сводя всё к дерзкой и малоискусной шутке. — Вот если бы меня так благодарили все женщины, которых я спас, — смущенно бормочет Родни себе под нос. Краска заливает ему уши, и вполне очевидно, что он всё ещё не может отделаться от ощущения тёплого прикосновения чужих губ к своим. Ведь Джон не может. — И вообще, Шеппард, ты там явно пересидел, раз уже кидаешься на кого попало. Если бы на кого попало, Родни... если бы. — Когда вернёмся на Атлантиду, я попрошу Карсона выписать тебе что-нибудь остужающее сексуальный пыл, — всё ещё ворчит учёный. — Попроси, — полностью соглашается с ним Шеппард. — Потому что сам я с этим больше не справлюсь. Он смотрит на Родни мучительно долгим и кричащим взглядом, отчего тот, снова заливаясь краской, отворачивается, изо всех сил стараясь убедить себя в том, что Джон просто шутит. В конце концов, зачем такому мужественному, полному геройства и пользующемуся популярностью парню такой никчёмный трус, выскочка и эгоист, да ещё с такими неубедительными внешними данными? Вряд ли он вообще способен вызвать у Джона хоть какой-нибудь интерес...