Танцы с обрыва

В ночи всё привычное приобретает иной вид, таинственный, угрожающий. Где тени кажутся живыми и могущественными, где за каждым шорохом кроется чья-то лёгкая поступь. Ночь обещает больше свободы, чем может дать и всё же, Эмма предпочитает именно это время суток, когда небо рассыпает серебряные бусины по тёмному полотну, свешивает луну, изливающуюся почти прозрачным, серебристым волшебством. И горы в отдалении кажутся молчаливыми гигантами, готовящимися встать с земли. Свеча догорает, темнота затопляет комнату, дышащую прохладой. Эмма садится к окну, вглядываясь в небо. Луна почти полная и это дарит ей какое-то невесомо-тревожное чувство, словно близится решающий момент, словно она стоит у черты, пересечь которую означает войти в новую жизнь. Где звучит музыка и много голубых цветов. Эмма сжимает ладонь крепче, чтобы обновить ощущение подсохшего стебля и поникших соцветий. В памяти всплывает образ танцующей женщины, вновь стоящей к ней спиной, хочется протянуть руку и коснуться волос. Пропустить смоль меж пальцев и откинуть в сторону, чтобы посмотреть, как цыганка встрепенётся, как посмотрит горящими глазами, прожигающими самое сердце. Эмма накрывает руку второй рукой, зажимая между озябшей кожей последние мгновения цветка, хранящего чужой запах и тепло, о, девушка чувствует их так отчётливо, что в какой-то момент решает, будто ей мерещится. Она встаёт, опираясь бёдрами о подоконник, на котором стоит графин с водой, и вдыхает полной грудью ночной воздух, в надежде, что где-то там за домами и деревьями цыганка смотрит в то же небо, что и она. Вода дрожит лунными бликами. Дрожь проходит по позвоночнику, кожа покрывается мурашками не то от холода, не то от странного ужаса, сковавшего в один миг всё тело. Эмма часто дышит, пропуская через лёгкие странный запах мокрой шерсти и еловых веток, что-то щёлкает внизу, у самой земли. - Кто здесь? – набравшись смелости, Эмма распахивает окно, выглядывая и всматриваясь вниз, откуда доносится треск. На мгновение всё затихает, даже цикады умолкают, внявшие чужому ужасу, но ощущение, что кто-то по-прежнему за ней наблюдает, никуда не исчезает. Более того краем глаза она замечает блик, слышится приглушённое рычание, но когда поворачивается, чтобы посмотреть, что это, ничего не видит. Однако, страх, пронизывающий её тело, упрямо твердит, что она не одна. Эмма закрывает окно на щеколду, запахивает шторы и забирается в расправленную постель. Простыни холодные от свежести ночи, и теперь девушка, наконец, чувствует холод. А память всё проигрывает далёкие огни, хруст веток и вспыхнувшие глаза немого наблюдателя, танцующая цыганка… Стоит разбудить отца и прислугу, чтобы они проверили двор, но для этого потребуется выбраться из постели, где она так хорошо устроилась. И никакой страх не заставит её нарушить этот уют сейчас. Именно уют, потому что после того, как тепло возвращается в конечности и дрожь унимается, Эмма думает о том, что находится в полной безопасности за каменной стеной. Она скрыта от того, кто наблюдал за ней, он остался там, внизу в прохладе ночи. Во сне Эмма видит ледяные волны, разбивающиеся о скалы, шумящие и пенящиеся, слышит, как вода зовёт её по имени и она входит в воду, глядя на водоросли, что колышутся на дне, тёмные, густые, как волосы цыганки, которая танцует на берегу, разбрасывая камни, и они падают с глухим стуком. А потом луна стекает ей прямо в ладони, и она втирает её в тело, сияя тем же бледноватым серебристым блеском. Тогда вода смыкается над головой, и Эмма качается на дне, становясь частью океана. Просыпается Эмма резко, будто выныривает и долго-долго сидит, сжимая края одеяла и глубоко дыша. Рассвет только занимается, и она опускается на подушки, прикрыв глаза. Тело горит, вспотевшая кожа покрывается дрожью. Эмма закутывается в одеяло плотнее, пытаясь согреться, выходит не сразу. Сон больше не идёт, и она просто лежит, стараясь ни о чём не думать. Выходит плохо. Ей хочется выйти на улицу, потому она быстро встаёт, набрасывая на плечи халат, и уходит умываться. В доме уже вовсю топятся печи и разжигаются камины. Пелена сна сползает с дома, пробуждая его обитателей. Вода холоднее, чем хотелось, но Эмма не жалуется, тщательно протирая плечи и шею. Она наслаждается запахом трав и яблочной кожуры, впитывающегося в кожу. После Эмма одевается, благодарит Эшли за вкусный завтрак и уходит на улицу. Под своим окном она находит несколько переломанных кустов шиповника, значит, ночью здесь действительно кто-то был. Эмма запахивает своё пальто, ёжась от пробирающего ветра. Сегодня снова туманно, вдали виднеются только белые верхушки, а в воздухе плывёт запах мокрых цветов. Из-за дома выходит садовник с инструментами. - Вы не поранились, мисс? – пожилой мужчина замечает сломанные ветки и одну в руке Эммы. - Нет, - Эмма выпускает ветвь и та падает на землю, - они уже были сломаны, ночью здесь кто-то был. - Наверное, какой-нибудь зверь, - Спенсер задумчиво рассматривает землю, пытаясь, видимо, найти какие-то следы, но ничего не находит. – Вам не о чем переживать, мы ведь живём на окраине, здесь часто бродят звери. - Конечно, - Эмма улыбается, подавляя беспокойство. В конце концов, кому в здравом уме придёт в голову пробираться в дом, полный оружия? – Мистер Спенсер, вы могли бы попросить, чтобы для меня оседлали лошадь? - Разумеется, мисс, - садовник оставляет инструменты под апельсиновым деревом и уходит, а Эмма ещё несколько мгновений рассматривает повреждённый куст. Верхом Свон всегда чувствовала себя увереннее, будто обхватывая поводья, она получала силу. Вот и теперь резво скача по выгоревшей от солнца ложбине, Эмма ощущает себя несокрушимой и свободной. Вдыхает запах влажной земли, согнавшей туман лишь недавно, и смотрит в серое небо, прячущее солнце. Однако лошадь отчего-то тревожится и когда из-за холма резко поднимается стая птиц, подобно чёрному облаку, она встаёт на дыбы, едва не сбросив наездницу, и несёт в сторону запретного леса. Эмма не может закричать, но кроме обрывистого «стой» ничего не выходит. Тело и голос перестают её слушаться, словно кто-то другой управляет ими и лошадью, которая несётся, не разбирая дороги. Впереди показываются первые дома, полупустого поселения, где Эмма знает, обычно останавливаются цыгане, словно это место стало негласным пристанищем для всех путников. Кто-то должен заметить её, кто-нибудь ей поможет. Лошадь резко останавливается и, наконец, сбрасывает хозяйку, а после с диким ржанием убегает прочь. Эмме кажется, что она слышала хруст, но боли нет, ни капли, ни намёка. Тело словно онемело, должно быть из-за страха. Но сознание мутится, и она проваливается во тьму, запоминая лишь, как чья-то прохладная ладонь ложится на лоб. Тело, словно налитое свинцом, по-прежнему не подчиняется, предаваясь жару. На лбу теперь прохладная ткань компресса, горло саднит от колючей жажды. В воздухе витает запах мёда, лаванды и сосновой смолы. Руки сжимают что-то мягкое, когда ей удаётся всё-таки приподняться, Эмма видит небольшого тряпичного волка довольно потрёпанного вида и мальчика, сидящего у неё в ногах. Он улыбается, демонстрируя обаятельные ямочки, и кого-то зовёт. Только теперь до сознания Эммы добирается отголосок чужого спора, который прекращается, как только мальчик говорит, что она пришла в себя. На пороге комнаты возникает отец с обеспокоенным лицом, а следом за его величественной фигурой появляется женщина, с которой он спорил. Если бы такое было возможно, то Эмму бросило бы в жар ещё сильнее, но она и так горит, так что обходится только сбившимся дыханием и покалыванием в сердце. Словно сама атмосфера вокруг меняется, заполняемая чужим присутствием. Эта женщина вытесняет всё остальное. Эмма чувствует, как тьма обволакивает её, утягивая обратно, но цыганка бросается к ней с мешочком, пахнущим чем-то резким и острым, чем-то, что приводит её обратно. - Принеси воды, - говорит женщина мальчику и тот слушается, спустя несколько мгновений снова появляясь уже со стаканом воды. Эмма с удовольствием осушает его, кажется, контроль над своими действиями снова возвращается. Она облизывает и без того влажные губы. - Как я здесь оказалась? – голос звучит тихо и хрипло, женщина забирает стакан из её рук, задевая пальцами ребро ладони. Прикосновение вспыхивает теплом по всему телу и играет на кончиках пальцев. - Твоя лошадь вернулась без тебя, - говорит Дэвид, в его голосе слышится недовольство. Находиться здесь с этими людьми ему крайне неприятно, но он хотя бы находит силы скрывать свою неприязнь. – Мы искали тебя, но возвратились ни с чем. Дома нас ждал брат этой женщины, он и сообщил, что они обнаружили тебя здесь. - Как тебя зовут? – Эмма едва дожидается, когда отец закончит, потому что теперь её интересует другое. Женщина улыбается, завораживая своей улыбкой, она опускается на колени и тянется к лицу Эммы, снимая утратившую прохладу ткань. - Регина, - отзывает она, смотря так, будто это самая очевидная вещь на свете. - Такая, как ты, не должна смотреть на меня так, - шепчет она, смочив тряпку и кладя её на всё ещё пылающий лоб. Тёмные волосы рассыпаются перед лицом Эммы, и она с упоением вдыхает струящийся по ним запах сладкого апельсина и костра. Он становится для неё своего рода откровением перед самой собой, потому что в это мгновение у неё не остаётся больше ничего, что имело бы смысл. - Для этого тебе пришлось бы прекратить существовать, - точно так же шепчет Эмма, хотя прямо сейчас ей было бы всё равно, услышь их кто-то ещё. – Или мне. И Регина смотрит на неё так, будто точно знает, что всё уже произошло, и они всего лишь слабые отголоски самих себя. Регина смотрит так, что Эмма ощущает внутри всплеск такой мощи, что будь в ней сила, она согнулась бы в дугу и застыла. Это как падать вниз, точно зная, что полёт не бесконечен, но страха нет. Только острые рифы, покрытые пеной и удары волн. - Ей лучше остаться здесь до завтра, - Регина поднимается на ноги, придерживая юбку, - она слаба, но не от падения. - Об этом не может быть и речи, - тут же обрывает Дэвид. – Эмма, я заберу тебя, ты ведь сможешь подняться? Она хочет возразить, но только кивает головой, и отец оказывается рядом, склоняясь и тут же подхватывая её на руки. Однако, девушка просит её опустить, хотя ноги и пронзает боль. Она вспыхивает совершенно неожиданно, но Эмма не подаёт вида, замечая только, как на мгновение меняется в лице Регина, почти сразу возвращая себе невозмутимое выражение. - Возьмите, - она достаёт из небольшой деревянной тумбы бутылку с прозрачной жидкостью, - это облегчит жар. Эмма ожидает, что отец разъярится и откажется, но он молча принимает предлагаемое, тут же убирая во внутренний карман. Уходить нестерпимо не хочется, она стоит, не шелохнувшись, потому что перед глазами возникает пляшущая тень, изящная и яркая, словно пламя костра. Если бы она только могла ещё раз прикоснуться к ней. Регина гордо вздёргивает подбородок, в уголках рта скрывается улыбка, которую нельзя увидеть, только почувствовать и Эмма чувствует. - Стоит воздержаться от ближайших прогулок верхом, мисс Свон, - бросает Регина, насмешливо глядя, но Эмма видит, на долю секунды, но видит тревогу в глазах женщины и этого достаточно, чтобы усмехнуться в ответ. Всё-то ты знаешь, милая. _______________________________________________________ В день полнолуния Эмма, окрепшая и посвежевшая, отправляется на ратушную площадь, потому что больше ярмарок, она любит только карнавалы, устраиваемые в вечера после окончания ярмарочного дня. Отец собирается на охоту, потому с самого утра в доме полно его друзей, обсуждающих будущую добычу. Во дворе лают собаки, предвкушая предстоящее действо. Потому ей не терпится оказаться от всего этого как можно дальше. Она проходит по узким улочкам, мощённым брусчаткой, вдыхая пыльный запах прогретых стен и кислого винограда. Утро залито солнцем, и туманы не сходят с Карпат, предпочитая оставаться среди ущелий и поглощать беззащитные речушки. На площади уже полно народа, торговцы наперебой кричат, обещая, что их товар самый лучший, кто-то танцует, отовсюду льётся музыка, но Эмма прислушивается только потому, что боится среди общего гама не различить желанных аккордов. Они ведь должны быть здесь в разгар такого торжества. Должны. Свон останавливается у палатки с яблоками, перебирая фрукты, когда замечает небольшое, ровное, почти бордовое яблоко и тянется к нему в тот момент, когда её ладонь накрывает чужая рука. Всё происходит так неожиданно, что она не успевает себя остановить, её пронзает тем самым теплом, от которого всё внутри вспыхивает. Она поворачивает голову и сталкивается со взглядом карих глаз, смотрящих всё так же насмешливо и тревожно, со влажным блеском. Взгляд бередит душу, плавит внутренности, дышать становится сложнее, хочется большего, хочется раствориться, стать частью янтарного моря, притихшего на глубине этих глаз. Сегодня оно щадит Эмму, но, может лишь по той причине, что нельзя разбить то, что уже разбито. - Прости, - говорит Регина, - я не знала, что и тебе оно приглянулось. Её плечи обнажены под волнами волос, концы которых касаются чуть загоревшей кожи, шею обхватывает тонкая цепочка, отяжелённая бесформенным камушком. Мелькает мысль о том, чтобы обхватить эту шею рукой. Но вместо этого Эмма, кладя вторую руку на другой бочок яблока, подносит его, не сбрасывая чужой ладони, к лицу Регины. И всё так же смотрит ей в глаза, захваченная каким-то яростным предвкушением. Женщина накрывает и вторую руку своей. В карих глазах вспыхивает нечто столь же яростное, яркое, что отзывается у Эммы и передаётся обратно. Регина подносит руки Эммы ко рту и кусает яблоко между её пальцев с громким хрустом. Свон заворожено смотрит на влажные от сока губы Регины, а сердце ломится из груди. Липкий сироп стекает по руке, но Эмма не движется даже в тот момент, когда кусая вновь, Регина задевает губами её пальцы, позволяя ощутить кончик горячего языка. - И кто заплатит? – вмешивается торговец, хмуро глядя на женщин. Эмма молча, высвобождая руку, протягивает ему деньги. Регина оставляет яблоко в её ладони и уходит, обернувшись только, когда Эмма зовёт её по имени. Она смеётся, запрокинув голову, но не останавливается, а Эмма продолжает стоять и думать о том, что губы Регины должно быть всё ещё сладкие от сока. В следующий раз они встречаются в тот же день. Регина снова танцует. А Эмма смотрит, чувствуя как по щекам катятся слёзы. В конце танца в её руке снова оказывается цветок волчьего аконита, а в памяти остаётся, как приблизившись к ней, Регина прогнулась в спине, а после ощущение прикосновения лёгкой юбки к ногам Эммы. Вечером разнообразие масок скрывает каждого, кого Эмма знает. На ней и самой маска. Люди танцуют и смеются, кричат в такт музыки, разливают вина и бренди. Кто-то хватает её за руку, втягивая в танец. На Регине золотистая маска, украшенная блёстками, в волосах неизменно цветок. Она такая лёгкая и эфемерная, появляется ниоткуда и так же исчезает, оставляя после себя такую тоскливую память, что хочется сброситься с обрыва, чтобы ледяная вода успокоила воспалённый разум. Навсегда. - Я всё время боюсь, что ты снова исчезнешь, - говорит ей Эмма, когда они соединяют руки и приближаются вплотную друг к другу, - мне кажется, что я больна. - Ты слишком юна для этой болезни, - дыхание Регины обжигает шею, когда она заставляет Эмму прокрутиться, а затем прижимает к себе. Пахнет пряностями и полынью, Регина прикрывает глаза, впитывая запах, прислушиваясь к ощущениям. Она чувствует её, чувствует до последней капли, словно самое себя. – Тебе опасно со мной, fiara mea. - Тогда зачем меня влечёт к тебе? – теперь Эмма разводит руки Регины, соединяя их плечи, касаясь щекой её волос, - что это за наваждение? У тебя есть лекарство? Потому что иначе, если ты исчезнешь, моё сердце разорвётся. И тогда она останавливается, сквозь маску её глаза кажутся ещё больше, ещё темнее. В груди становится тесно, так тесно, что Эмма прикладывает ладонь над сердцем, будто это может помочь. - Будь у меня лекарство, - шепчет Регина, - мы вылечились бы обе. Несколько мгновений Эмма видит в ней бездну, наполненную болью и отчаянием, но Регина захлопывает края, удерживая Эмму на поверхности. Над ними восходит луна, отражаясь в карих глазах, высвечивая зелень в других. Цыганка срывается с места и бежит сквозь толпу, срывая маску на ходу. Эмма следует за ней, когда видит, как какой-то пьяница хватает Регину за руки и после попытки вырваться, наотмашь бьёт по лицу. Женщина падает и Эмма, нагнав их, бросается к ней, закрывая собой. Мужчина отшатывается назад, поднимая руки: - Я не хочу неприятностей, - говорит заплетающимся языком, однако он достаточно трезв для того, чтобы узнать дочь охотника, с которым ни за что не стал бы связываться. – Я только хотел развлечься с цыганочкой, но эта сучка мне нагрубила. И… Эмму охватывает ярость внезапно, стремительно. Ярость становится всем, что она помнит. Мужчина замолкает, делая ещё несколько шагов назад, когда она готова наброситься на него. Регина хватает её за руку, притягивая к себе и обхватывая ладонями лицо, чтобы посмотреть в глаза. - Эмма, - голос звучит низко, почти утробно, - он того не стоит. Я пойду с тобой прямо сейчас, давай уйдём. - Хорошо, - шепчет Свон, чувствуя себя измождённой, когда ярость растворяется. Они поднимаются, Регина обхватывает её талию рукой, вынуждая опереться на неё, словно это Эмме нужна помощь. Вечерняя прохлада приятно обволакивает разгорячённые тела. Оказавшись вдали от шумного веселья, на арочном мосту, они останавливаются, и Эмма смотрит Регине в лицо, замечая разбитую губу. - Прости. - Это не твоя вина, за что ты извиняешься? – удивляется Регина. - За то, что не могу это исправить, - отвечает Эмма. Она не в силах противиться этому. Слишком большое, слишком объёмное, оно заставляет её забывать обо всём на свете, даже о свербящей тревоге занимающейся где-то на дне сердца. Это чувство, смешиваясь с тянуще-сладким ощущением фатальности, вызывает в Эмме так много желаний. И она поддаётся, глядя на манящую, солоноватую каплю алого сока, которым исходит разбитая губа. Она подаётся вперёд, едва касаясь, потому как Регина отстраняется. Но продолжает крепко держать запястье Эммы. - Позволь коснуться тебя, пожалуйста, - ей хватает сил лишь шептать, - только коснуться. - Я погублю тебя, - Регина прислоняется лбом к её лбу, пылающему. – Я тебя погублю. - Я знаю, - шёпот снова разбивается о чужую кожу. Потому что если Регина – пламя, то Эмма чёртов мотылёк с тонкими крылышками. И разве полёт не сладок, даже тот, что оканчивается в огне? - Мне жаль, - Регина отпускает руку Эммы и вновь убегает, исчезая во тьме. Эмма остаётся на мосту, зажимая в руке волчий аконит. Он сбережёт тебя, Iubito. Следующим утром по Бьертану разносится новость о том, что выпотрошенный труп местного пьяницы был найден в реке. Туманы алеют вылизывая подножья гор. *Iubito - любимая *Fiara mea - мой зверь