***
6 лет назад. Можно ли назвать совместное проживание с Робином любовью? — Вряд ли. Но ей казалось, что она была в него влюблена. Она испытывала то, что не испытывала ни разу. Но вот великой любовью, это было не назвать. Да, он обворожителен, галантен, опрятен. В постели — прекрасен, хотя… сравнивать ей, особо не с чем. Нет, она не та девушка, что ходила в девственницах до 40 лет, но и первому попавшемуся, себя в руки не давала. Так и с Робином она не сделала исключений, он долго ждал их первой близости. Сейчас, они были вместе уже около двух лет, и в последнее время, все стало совсем иначе, она не слепая, но упорно молчала ища какие-то доказательства для себя самой. Ее настораживало, лишь его из ряда вон выходящий интерес к собственной сестре. Зелине. Не сказать, что с той у Реджины были особо хорошие отношения. Они не всегда понимали друг друга, разве что, иногда сходились во взглядах на те или иные вещи, хотя было довольно теплое общение, пусть и присутствовали частые ссоры. Но сейчас, девушка буквально пропала, и сестры не виделись больше месяца. Миллс младшую это настораживало, потому что они не могли не контактировать больше недели. Это был их уговор, потому что, что бы не происходило между ими, они всегда должны были знать, что обе были целы и невредимы. Такова уж роль близких родственников, не так ли? Сегодня Реджина проснулась от кошмара, который, даже после сна стоял у нее перед глазами. Во сне она лишилась сестры, и то чувство, что она испытала, находясь в царстве Морфея, не отпускало ее весь долгий день, да и казалось, что, уже не отпустит никогда. — К ужину вернусь или даже позже, — сказала уже собравшаяся брюнетка, хватая ключи и слыша незамедлительный ответ. — Буду ждать, любимая! — вырикнул мужчина откуда-то с кухни. *** Сегодня было три из многочисленных семинаров, что проходили достаточно часто в последнее время. Было муторно, если честно, но оно определенно того стоило. Ради того, чтобы работать тем, кем всегда хотелось стать — психологом. Не сказать бы, что великая профессия, да и не особо востребованная в последние дни, но почему-то Реджину это не волновало, когда она шла учиться. Девушка уже размышляла о том, что у нее будет собственный кабинет, собственный секретарь и куча народу — пациентов, которым она сможет помочь. Утренние переживания отодвинулись на задний план. Но лишь до поры до времени. Первый семинар из трех, прошел, если честно, утомительно. Куча, куча бумажек, конспектов, опустевший стержень ручки. Второй. Все чернила с листа размазались по руке. Сущий Ад. И не казалось все это уже таким интересным и заманчивым. А последующие два — и вовсе не отличались. Но уже не время что-то менять. Всем, кто присутствовал, неописуемо повезло, их отпустили гораздо раньше, чем было нужно. Просто потому, что лектору позвонили и у него образовалось какое-то срочное дело. К Реджине подлетела ее подруга — Кэтрин. — Реджи, ты куда сейчас? Может прогуляемся? — весело щебетала она, а тем временем, к брюнетке вернулось утреннее чувство страха, с примесью горечи и отчаяния. Словно горький кофе выпил. Но темноволосая постаралась загнать эти неприятные ощущения поглубже. — Пойдем, только недолго, меня к ужину ждут, — произнесла она с улыбкой. — Ой-ой, ничего с Робином твоим не случится, если побудет один. — Ты права, — махнула Миллс, — куда идем? — Пойдем в парк. *** Они не гуляли долго, потому что Реджина, все же сославшись на то, что утомилась, а ей еще и ужин предстоит готовить, отправилась домой. Переживания затмила приятная прогулка на свежем воздухе, так что в дом она зашла в приподнятом настроении, с блуждающей на губах улыбкой и веселыми искорками в карих глазах, которым сегодня суждено было потухнуть. Тишина дома обдала ее невидимой волной. — Робин, — крикнула она, облокачиваясь рукой на дверь и снимая обувь. В палец ей попала щепка. С недоумением посмотрев на ранее целую дверь, она заметила глубокую вмятину оставленную, явно чем-то режущим, пагубные ощущения, что мешали ей дышать, вернулись. На полу были грязные следы от обуви. Гостиная и кухня были пусты. Осталась спальня. Приближаясь к своей цели, она слышала шум, неразборчивое шептание, булькающие звуки и звук открывающегося окна. Сопоставив что к чему, она медленно открыла дверь, и что-то ей подсказывало, что это нужно было сделать раньше или не делать вообще. Сегодня, все случилось. Сегодня, все закончилось или все же только началось. Чувства усилились. Колени подогнулись, руки задрожали, глаза заслезились, появилось желание кричать, что она и сделала. Безумный крик боли вырвался из ее груди, и на еле гнущихся ногах, она подошла к кровати. Приподнимая голову лежащего там человека и укладывая себе на ноги, поглаживая волосы и проговаривая: — Все хорошо, все еще хорошо, все можно исправить. Ты будешь жить. Обещаю, и ты пообещай. Второй рукой потянувшись к прикроватной тумбе, она схватила трубку звоня в скорую и диктуя адрес. Скорая приехала по максимуму быстро. А затем суматоха и крики. Машина. Аппараты и провода. И белое, как снег, отделение, такие же палата и простыни.***
Реджина винила и изводила себя, ходя по всему помещению взад-вперед, то теребя кольцо на пальце, то заламывая сами пальцы. В итоге, она решила набрать самого близкого человека, о котором только что и вспоминала. Трубку взяли после первого гудка: — Зелина, — судорожно всхлипывала в трубку Реджина, — ты нужна мне, сейчас! — Дорогая, объясни, что случилось и успокойся, самое главное успокойся — говорила сестра в трубку, ища ключи, по пути целуя Белль, шепча, что не знает, когда вернется. — Эмма, она… — Миллс-младшая снова всхлипнула, вытирая поток новых слез. — Реджина, не тяни кота за хвост, говори что случилось и куда мне ехать вообще? — Эмма, она… она… в больнице, — выдохнула наконец Реджина. — Пиздец, сестричка, я еду, ты только говори со мной, пока я буду в пути, — попросила Зелина, на что Реджина согласилась. В момент, пока обе сестры были взволнованы состоянием Эммы и переговаривались, у Свон перед глазами проносилась вся жизнь в картинках: и счастливая, и не очень.***
18 лет назад. Светловолосая малышка, вприпрыжку скачет по дорожке, держа в одной руке сахарную вату, а другой рукой крепко ухватилась свой небольшой ладошкой за большую ладонь своего приемного брата. Хотя в свои годы Эмма и не была самым веселым ребенком, и была же достаточно умна и полна своего жизненного опыта, которого не всем пожелаешь, иногда она вела себя совсем как пятилетний ребенок, весело и непринужденно, даже если она и ушла не далеко от 5 лет. — Август, Август, — звала девчушка. — Эмма, Эмма, — передразнивая, хихикал он. — Ну, Август! — возмутилась девочка, останавливаясь. — Не дразнись, — улыбнулась она, — пойдем лучше на жирафов смотреть. Смотри какие они большиии-иие! — протянула с восторгом она, потянув хохочущего братишку за собой. — Смотри! Смотри какой у него длинный язык! — подпрыгивала Эмма, показывая пальцем на жующего листву жирафа. — Хочешь, я тебе про них расскажу? — сказал подошедший взрослый. Наверное, один из служителей зоопарка. — Хочу, хочу, — энергично кивая головой, говорила малышка, дергая руку брата, — Август, а ты хочешь? — решила согласовать этот вопрос с членом семьи светловолосая. — И я хочу, — поддержал мальчуган свою сестру. — Итак, дети, слушайте, — присаживаясь на корточки, чтобы быть на одном уровне с детьми, молодой парень начал свой рассказ. — Жирафы являются исключительно травоядными животными. Из деревьев жирафы предпочитают акацию. Ежедневно жираф потребляет около 30 кг пищи и проводит за едой от 16 до 20 часов в сутки. Представляете как это много? — Смотря в восторженные глаза детей, парень продолжил — При этом, жирафом может быть выпито до 38 литров воды за раз. В 6 лет жираф достигает полного размера. В дикой природе они живут около 25 лет, в неволе — около 35 лет. — паренек остановился, глядя в глаза, кажется, полные восхищения и заинтересованности, и спросил — хотите я расскажу еще что-нибудь? Например, их родственные животные? Дети закивали. — Единственное современное родственное жирафу животное — окапи. Остальные жирафовые — вымершие. А жирафята рождаются без рожек, вместо этого у них пучки чёрных волос, под которыми находится хрящик. Постепенно хрящики становятся твердыми и начинают расти. А чёрные пучки остаются у жирафёнка на несколько лет, потом они стираются и исчезают. — Эмма, Август, — позвали идущие недалеко родители, а детям ничего не оставалось, кроме как поблагодарить дяденьку, и побежать к родителям. — Я хочу жирафа! — крикнула Эмма, поглядывая на идущих спереди родителей, ожидая их ответа. Но вместо этого брат задал вопрос: — Настоящего, что ли? — и удивленно уставился на сестру. — Нет, конечно! Ты разве не видел какие они большие? Они же не поместятся в наш дом, поэтому я хочу всего лишь игрушечного, — улыбнулась девочка, а Август кивнул. — Мам! Пап! Пожалуйста! — крикнули вместе дети, на что родители лишь улыбнулись.***
Врачей учат спасать жизни, и если для этого нужно отнять у человека ногу, они учатся делать это без колебания. Что врачи потеряют или приобретут? По сути, они лишь азартные игроки старающиеся не проиграть. Но иногда они проигрывают. И каждый день, им приходится сообщать кому-то, что пациент мертв, или что все гораздо хуже. Всегда есть то, что хуже смерти. Также, им каждый день приходится наблюдать выбор: жить или умереть. Наблюдать, как те, что могут жить, собственноручно выбирают смерть, а те, что хотят жить — умирают, за неимением выбора. Каждый чертов день. И как бы врачи не старались, они не всегда могут победить смерть. И какими бы героями они не были, иногда и им приходится называть заветные цифры означающие время смерти. Но сейчас еще ничего не решено.***
15 лет назад Обычный день. Во всем обычный день 8-ми летнего ребенка, которого после школы забирают родители. Но сегодня не хватает Августа, он заболел и валяется дома, наверное спит, раз оба родителя здесь. Папа и мама, если так можно называть приемных родителей, но Эмма с Августом живут уже три года с ними, и они и вправду относятся к ним, как к родителям. Сейчас они идут в банк, Эмма не знает зачем, но ей и все равно, ей есть дело только до прохожих, которые вечно куда-то спешат в своих серых костюмах. Все на одно лицо, большая, огромная серая масса. В ушах у нее наушники, а в руках старенький кнопочный телефон, но ей большего и не нужно. Она идет с родителями за ручку и слушает на повторе какую-то песню, смысл которой ей еще не понятен. Они почти пришли и сразу видно, что очередь не маленькая, придется долго ждать, а дома больной Август. Это все, о чем может думать Эмма. Ей хочется поскорее домой, но она молчит и ничего не говорит. Спустя какое-то время она отходит от родителей, предупредив их, что присядет, потому что ее ножки уже устали. Рядом с ней сидит какой-то странный парень, лет 20, руки его трясутся, но на наркомана он не похож, скорее нервозность. Он взволнован и вспотел, поэтому Эмма решает поговорить с ним, чтобы успокоить или просто отвлечь. Снимая левый наушник, девочка поворачивается к нему и задает вопрос: — Привет, — смущенно улыбается она, — я — Эмма, а как Вас зовут? Парень отвлекается на нее и смотрит в упор, но упорно молчит, размышляя о чем-то. Его метания можно было увидеть в глазах, но только если бы ты был человеком постарше, а не восьмилетней девчонкой. На его губах появилась не то улыбка, не то оскал и он отвечает: — Дерек, — произнес он, и у них завязался разговор. — Хочешь послушать песню? — Предложила Эмма. — А давай, что там у тебя? — спросил он, а затем сам же и ответил на свой вопрос, услышав песню. — Это же «Demons» Imagine Dragons. А у тебя неплохой вкус для ребенка, — сделал комплимент Дерек. — Спасибо, а что вы тут сидите, ждете кого-нибудь? — смущенно продолжала девчонка. — Можно и так сказать, — бегая глазами по помещению, ответил Дерек. — Эмма, а ты тут одна? — решил продолжить, все также суетливо смотря по сторонам, парень. — Нет, я тут с мамочкой и папочкой, братик Август заболел поэтому он дома, — улыбаясь отвечала Эмма, радуясь, что теперь ей есть с кем поговорить и не приходиться с кучать в этой дурацкой очереди. — Это хорошо, — тихонько пробурчал он себе под нос. — Что? — спросила малышка. — Песню эту люблю, — отчетливо сказал Дерек смотря на часы. На часах сработал будильник и Дерек переменился в лице, схватив бедную Эмму за руку и вытащив пистолет из штанов за спиной, он ринулся к середине помещения поближе к окнам выдачи денег. — Дерек, ты чего? Мне больно, отпусти, — со слезами на глазах лепетала девчушка, еле поспевая за парнем переставлять ноги. — Заткнись, иначе никогда больше не увидишь брата и своих родителей — кричал парень, притягивая Эмму к себе поближе, обводя помещение взглядом. Эмма замолчала, Дерек крикнул во весь голос и сначала направил пушку на толпу, потом снова на малышку. — Если, хотите что бы ребенок уцелел, пора раскошелиться и не смейте вызывать копов. Все люди направили взгляд на парня, держащего на мушке восьмилетнюю девчушку, раздались выкрики и началась возня. Парень явно нервничал, было видно что он впервые исполняет такое. — Я серьезен, легли все на пол, быстро! — выкрикнул он, предупреждая. Кажется, его слова возымели обратный эффект, нагоняя еще больше паники. Тогда-то он и перешел к действенным методам. Прозвучал выстрел в воздух, Эмма заплакала, а возня прекратилась. — Парень, не глупи, отпусти мою дочь, — спокойно говорил приемный отец Эммы, а мать пряталась за его спиной. Сейчас, Свон была уверена, что эта женщина никогда ее не любила. — О, герой нашелся, так это твоя дочь? Ну раз хочешь ее вернуть, то гони кошелек и часы! — нервно орал Дерек. Мужчина положил на пол часы и подтолкнул их в сторону парня с пушкой. За часами последовал и кошелек. — Доволен? А теперь верни мне мою дочь, — все так же спокойно говорил отец, аккуратно подходя ближе. Раздался рингтон чьего-то телефона, что послужил точкой невозврата для всех людей, находящихся в помещении здесь и сейчас. — Не смей приказывать мне! — прозвучал оглушающий выстрел. Тело мужчины замертво упало на пол. Шальная пуля, выпущенная наугад дрожащей рукой, пришлась прямиком в лобную долю черепа. — ПАПА, КАЙЛ! — крикнули Эмма и ее приемная мать.***
Эмма резко открыла глаза. Кроме ослепляющего света она ничего не видела, а свет был от ярких ламп. Кажется на ее лице что-то было. Кислородная маска. Каково это находится на операционном столе в сознании? Каково это, видеть как твое собственное тело «ремонтируют» от повреждений, которые ты нанес себе собственной рукой? Она что-то чувствовала, или возможно ей просто казалось, после тех воспоминаний, что у нее пронеслись перед тем, как она очнулась. Это, безусловно, ужасно, наблюдать за своим телом и грудой орудующих над тобой врачей с отсосами и скальпелями. А затем и крики: — Доктор Бёрк, почему пациент в сознании? — орала женщина. Вроде, женщина. — Я… я не знаю, — заикался мужчина, сидящий где-то около головы Эммы. — Так отруби ее, черт возьми! — крикнул другой врач, грубым мужским голосом. Удивительно, что Эмма вообще различала голоса. — Уже, — обеспокоено ответил тот, кого именовали Доктором Бёрком. И снова начали закатываться глаза, снова отсутствие голосов, пустота, бессознательность. Воспоминания.***
4 года назад. Свон снова отправили на точку, где была куча невинных людей и маленьких детей. Возможно, там были и дети, что лишились родителей. От ее руки. Она любила свою работу, любила убивать. Не поймите неправильно, только виновных. Так, она ощущала себя человеком — героем. Этакий мститель за невинные, загубленные рукой преступника, человеческие жизни. Ее жизнь никто не спасал, когда случалось то или иное дерьмо, а у них никого и нет для этого. А сейчас есть она. Поэтому, она сейчас и топала в своих песочных берцах «Армада» м.205, а на тело был надет снайперский костюм второй версии, с анораком из ткани рип-стоп. [прим авт.: Рипсто́п — тип ткани комбинированного переплетения, в структуре которого использована упрочнённая армированная нить]. Правда на воздухе, практически в пустыне, было настолько жарко, что верхнюю часть одежды пришлось снять, и упрятать в сумку, в которой таилось оружие, к слову, то было тяжелым. Касательно оружия. Там находилась Accuracy International L96A1 или просто AWM — винтовка. Штука эта была довольно тяжелая и длинная, и все бы подумали, как такая хрупкая дама, могла тащить штуку весом в 6-7 килограмм, да еще и запас патронов 7,62×51 мм НАТО с парочкой модификаций в виде более навороченного оптического прицела и глушителя. Да, а еще там была наклейка в виде коронованного лебедя. Почему такая? Потому что Свон — лебедь, а коронованный, потому что у своих в отряде она была главной, своеобразным командиром, выбранным ими же. Придя на точку — полуразрушенное, потрепанное временем здание, находящееся на возвышенности, точнее то, что от него осталось. Руины, бывшие когда-то деревушкой или маленьким городком, наводили грусть и тоску на солдата, тащившего массивную сумку. Возвышенность, на которой находилась деревушка, прекрасно подходило для такого искусного стрелка как она. Начав взбираться по лестнице, Свон увидела такую картину: два ребенка не старше десяти лет, мальчик и девочка в грязных лохмотьях. Мальчишка, заметив солдата, подался вперед, направляя трясущейся рукой с ножом, на Эмму. Смотря на это, сердце Свон обливалось кровью. — Ребятки, что вы тут делаете, — максимально мягко говорила Эмма, пытаясь подойти. Мальчик громко начал кричать на непонятном языке, размахивая ножом, отгоняя чужачку. Маленькая ручка неумело держала нож, для Свон не было труда обезаружить его, но она, принципиально, не могла тронуть ребенка. — Спокойно, я вам ничего не сделаю, — снимая сумку с плеча и кладя ее рядом, все так же мягко говорила девушка. — Вот видите, я без оружия, — продолжала она, снимая балаклаву [прим.: Балаклава, или лыжная маска — головной убор, закрывающий голову, лоб и лицо, оставляя небольшую прорезь для глаз, рта или овала лица. Фактически соединяет в себе шапку и маску-чулок.] с лица и поднимая согнутые руки над головой. Мальчишка, видя, что девушка больше не представляла угрозы, чуть-чуть расслабился. Свон решила чуточку приблизиться, но паренек снова встал в стойку, не подпуская «врага» к ближе. Эмма остановилась и достала из кармана батончик. — Вы голодны? — показывая жестами, что у нее в руке еда спрашивала Эмма. — Или пить хотите? — доставая флягу, продолжала солдат. За «защитником» началось какое-то движение, девчушка голодным взглядом сверлила батончик. Эмма положила еду и флягу на пол и подтолкнула в сторону детей. Бросив нож на пол, они жадно накинулись на еду и воду. Эмма смогла подойти и положила все оставшиеся батончики. — Не хотите пойти со мной в лагерь? — пытаясь показать слова жестами, говорила Свон. — Там вас нормально накормят и вылечат, — все так же жестикулируя руками, говорила девушка. Эмма уже полностью забыла про задание, смотря как голодные дети, скорее всего — сироты, с таким удовольствием уплетают довольно противные на вкус батончики. Когда дети доели еду, Эмма уже близко сидела к ним и пыталась объяснить, что они могут пойти с ней. С горем пополам, она смогла донести до детей смысл произносимых ею слов, те, уже улыбаясь, кивнули ей и взяв узелки с чем-то, начали спускаться вниз. Захватив сумку со снаряжением, Эмма поторопилась за ними. Пройдя около километра до стоянки и усадив сирот в джип, они поехали прямиком в лагерь. В лагере, детей встретили без каких-либо пререканий, даже приветливо. Свон отправила детишек в лазарет на осмотр. Спустя какие-то десять минут, послышался звук тревоги, вражеский отряд приближался к лагерю. Эмма, схватив винтовку и надев шлем, побежала к детям, выйдя из своей палатки, блондинка ужаснулась: пара людей в черных балаклавах, расстреливали палатки и очередь дошла до лазарета. Не мешкая, Свон перезарядилась, прицелилась и выпустила по три пули во врагов, но было поздно, в палатку лазарета, полетела граната. Прозвучал взрыв и вопли испуганных детей. И ее вопль. Не такой громкий, потому что она уже привыкла к увечьям на своем теле. Хотя, это нереально к ним привыкнуть, каждый раз, как в первый раз, каждый раз ощущаешь приход смерти, что стоит над твоей душой, пока ты истекаешь коровью в какой-нибудь канаве. Однажды, она буквально ощутила этот морозный холод, от соприкосновения с лезвием косы самой Смерти, что почти приняла ее в свои руки с распростертыми объятьями, и закрывая глаза, Свон четко видела очертания этой костлявой дамы, что была облачена в черный мешок с капюшоном, и ее горящие огненно-красным глаза при виде намечающейся жертвы, павшей ей в ноги. Но тогда Эмме очень повезло, пуля проскочила в миллиметрах от сонной артерии и ее чудом успели найти и откачать. Эмму оттолкнуло ударной волной, прилетевшей в спину от осколочной гранаты и она упала на пустынную, бесплодную и голую землю. И вот, Свон, снова, лежит раненая, благо не очень сильно, и шальная пуля, выпущенная зажимом, не ищущая конкретной цели, а с умыслом лишь вылететь из дула, только по касательной, прошлась по бицепсу плеча. Солдат не двигалась, она накрыла голову руками, дыша пыльным песчаным воздухом, заглатывая его в себя так, будто это был сигаретный дым, что оседал в легких. Стрельба не прекращалась, а Эмма так и продолжала добровольно впитывать в себя этот воздух, уже с примесью пороха и запаха стальных гильз, что окропили землю, от пуль калибра 5,45 мм, что сегодня летели из АК-47. Кажется, буря из летящих над головой пуль и замертво падающих тел, утихла. Вражеские люди были разгромлены, но и свой отряд не избежал потерь, как минимум 3 из 20 были мертвы. Свон подняла свое отяжелевшее тело, затыкая рану рукой, и оглянулась назад. Дети были мертвы, осколочная граната, видимо, упала им прямо под ноги, ибо оторванные части тела валялись в разных местах, уже бывшего шатра, который превратился в поваленные и изрешеченные на песок, тряпки, а виновницей этого печального торжества была она сама.***
Казалось бы, прошли часы на операционном столе или когда она еще не прибыла в больницу, но на деле, прошло не больше часа, а потому, Эмма все еще была под пристальным надзором хирургов в операционной, а сменяющие друг друга воспоминания, что тянулись, словно вечность, так и побуждали ее не просыпаться, даже если врачи все сделают на отлично. Не хотелось открывать глаза. Последнее воспоминание, особенно отражалось тупой болью в сжимающейся мышце, что разгоняла кровь по всему телу, возвращая ему нормальный цвет. Еще буквально час или два, и вот, Эмму увезут в палату интенсивной терапии. А она видела лишь единственную причину, чтобы проснуться. Причину, за которую стоит бороться. Которая стоит этого. Всего этого.***
Какое-то время назад. — Ну что, Эмма, готова провести прекрасный вечер в компании красивой дамы — интересовался веселый Август, находясь один на один с Эммой. — Хэй! — смутилась Свон, но затем добавила, — всегда готова! — Вот и славно, Эмс, если однажды сыграете свадьбу — зови! Сначала она пропустила смысл фразы мимо ушей, просто лежа на кровати и думая о предстоящем вечере, а затем в ее мозг наконец-то влетело то, что она так пыталась не воспринимать. — Август, ты же понимаешь, да, что это вряд ли когда-то случится? — спросила девушка, посылая мужчине серьезный взгляд. — И почему это еще? Неужели ты думаешь, что ты недостойна любви? — опешил брат. — Нет, Август, я просто думаю, что я недостойна Реджины, а мне кажется, что кроме нее мне уже никто не понадобится, — смотря в глубину его голубых глаз, Эмма исправилась, — то есть не то, чтобы недостойна ее. Скорее, я не хочу чтобы она возилась со мной, она замечательная, но я не хочу, чтобы всю оставшуюся жизнь она бегала за мной и сдувала с меня пылинки. Я угроблю ее жизнь и это именно противоположно тому, чего я для нее хочу. Посмотри на меня, Август, я — инвалид. Короче говоря — обуза. И на этом точка, ты меня не переубедишь. — Эмма, — потрясенно произнес Бут, даже не зная что и сказать. Но у него была надежда, которую он озвучил: — Ты же понимаешь, что твоя чувствительность все равно сможет вернуться? Возможно, может потребоваться операция, но просто подумай над этим. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы хотя бы узнать, каковы прогнозы и что можно сделать, а сейчас — не смей мне возражать и жди даму своего сердца, — он по-доброму усмехнулся и быстро скрылся за дверью ее комнаты, не давая ей даже секунды для ответа. «Ты определенно изменишь свое мнение» — подумал он тогда. — Это невозможно, — прошептала она себе под нос, продолжая еще сильнее убеждать себя, что она больше никогда не сможет стать счастливой, а все из-за того рокового случая, о котором она даже не имеет права жалеть. И не жалеет. У брюнетки уже появился запасной ключ, так как к тому моменту она стала уже постоянным гостем в этом доме и беспрепятственно входила, практически, как член семьи. — Есть кто? — прикрикнула она, видимо, никого не найдя на первом этаже, и Эмму сразу обдало жаром от этого голоса. Не мягкий и не грубый, хриплый, но не слишком, не высокий — пищащий, — не прокуренный — низкий. «Идеально подходящий ей голос», — подумала тогда Свон, и крикнула в ответ: — Я! Послышались неторопливые шажки по лестнице, сопровождающиеся приглушенным цокотом каблуков, а Эмма пыталась принять другое положение, что было крайне тяжело сделать, но за пару секунд до просунувшейся в дверь головы, у нее все-таки получилось. — Хей, — поприветствовала её Реджина, в их общей манере. — Хей, — улыбнулась блондинка, глядя на просунувшуюся в дверной проем, макушку. — Можно войти? — губ было не видно, но можно было разобрать по глазам или же, по интонации голоса, что женщина улыбалась. — Еще спрашиваешь? — удивилась блондинка, похлопывая по месту рядом с собой. — Я тебя только и жду. — Ну так вот я тут, — раскинув руки в стороны, приближалась Реджина. — Вот и иди сюда, — улыбнулась Эмма, так же выставляя руки в стороны. Миллс не стала медлить и быстро приблизилась к Эмме, обнимая ее. Если они не виделись несколько часов от силы это не значит, что ни одна из них не соскучилась. Они были как те самые соулмейты, что начинали скучать через секунду после расставания, и терзаться вопросами, когда же твой партнер вернется и вы окажетесь в крепких объятьях друг друга. — Как ты себя чувствуешь? — Поинтересовалась Док, отстраняясь. — Я чувствую себя превосходно, с учетом того, что сегодня будет необычный день. — Этот оболтус тебе уже все рассказал что ли? — надулась Реджина, — Ничем с ним больше делиться не буду. — Ой, — только сказала блондинка, потупив взгляд в пол. Миллс, на самом деле и не злилась вовсе. Она просто хотела сама обрадовать блондинку, что они смогут провести день вне дома, да и вообще там, где воздух более свеж, где пахнет солью, а не затхлыми помоями большого города и выхлопными газами машин, да сигаретным дымом от прохожих. — Ладно, — вздохнула Миллс, потирая ладони — ты готова? — А что будет? — Так он тебе рассказал или нет? — недоуменно подняв бровь, спросила Реджина. — Эмм… он просто сказала, что сегодня особенный день для нас? — неуверенно сказала Эмма. Реджина засмеялась. Смех был безукоризненно заразительным. Звучный и мягкий, окунающий в кокон мнимого — а может и нет — счастья. Свон смотрела, как брюнетка смеется, слегка запрокинув голову назад и обнажая белоснежные зубки, при этом мило морща свой носик. Зрелище завораживает так же сильно, как и голос обладательницы, и ничуть не меньше, чем она сама. С одним её присутствием в комнате образуется особенная атмосфера, которую не хочется разрушать, а хочется просто молчать и наблюдать за этой магической красотой и природным магнетизмом. Какое-то время назад, Док перестала смеяться и смотрела за тем, как Эмма впечатывает в себя ее образ, сканируя глазами, что даже не заметила, как все звуки в комнате прекратились и наступила мирная тишина. Реджина придвинулась, а Эмма все так же блуждала невидящим взглядом, и вовсе не замечая движений. Брюнетка уже сидела возле лица Свон, когда та очнулась, потеряв из виду женщину. Эмма дернула головой: — Джина? — Спросила она, смотря в глаза, что уже в миллиметре от ее собственных глаз, в которых можно было увидеть свое отражение. — Да, Эмма. — Я хочу поцеловать тебя, могу я…? — Да, Эмма, — кивнула Реджина, не отрывая взгляд от губ Эммы, которые стремительно приближались. Это «да», было как разрушение всех преград между ними, хоть и на время. Упали все стены и превратились в обычную груду камней, которую можно было легко перешагнуть, лишь столкнув губы друг с другом, что и случилось. Сначала поцелуй был аккуратный, будто пытаешься изведать чужую территорию, а сам ты — враг, что боится наступить на мину. Затем, одна из них провела языком по губе, но поцелуй был настолько дурманящим, что никто так и не понял кто же это сделал, а языки уже аккуратно исследовали чужой рот. Пальцы Эммы запутались в коротких волосах Реджины. Одна же рука брюнетки находилась на талии Солдата, а вторая опиралась о ногу, тогда Свон подумала, что на какой-то миг она ощутила давление и тепло в том месте, где ее коснулись. Воздух закончился, а следом и прервался поцелуй. — Так ты готова? — Спросила Миллс, отдышавшись. Эмма просто кивнула, а уже через час они плыли на пароме, держа курс на Викторию. *** Они уже прибыли на остров, и пару часов как находились на свежем воздухе, а Эмма задала еще один вопрос: — Ты умеешь петь? — Не думаю, дорогая, — хихикнула Реджина, смутившись и отведя взгялд. — Ты врешь, Джина, нагло врешь! — расширив глаза, Солдат уставилась на брюнетку. — Пой, — потребовала Свон. — Но… — хотела возмутиться Миллс, как ее грубо прервали, что она даже нахмурилась. — Пой, — продолжала требовать блондинка, но когда ничего в ответ кроме хмурого лица не получила, то решила исправиться, — пожалуйста? — Неуверенно добавила она. Реджина испустила вздох и приготовилась исполнить теперь уже просьбу. No sé si hago bienНе знаю, правильно
No sé si hago malИли нет я поступаю.
No sé si decirloСказать
No sé si callarИли промолчать? Не знаю…
Que es esto que siento tan dentro de míЧто это за чувство у меня в душе,
Hoy me pregunto si amar es así«Любовь ли это?» — Спрашиваю себя.
Mientras algo me habló de tiКогда что-то мне говорило о тебе,
Mientras algo crecía en míЧувство зарождалось во мне,
Encontré las respuestas a mi soledadИ выход из одиночества я нашла.
Ahora sé que vivir es soñarТеперь я знаю, жить означает мечтать…
Ahora sé que la tierra es el cieloТеперь земля для меня будто небо,
Te quiero, te quieroЯ люблю, я тебя люблю.
Que en tus brazos ya no tengo miedoВ твоих объятиях не чувствую страха,
Te quiero, te quieroЯ люблю, я тебя люблю.
Que me extrañas con tus ojosВ твоих глазах тоску по мне я вижу,
Te creo, te creoЯ тебе верю, я тебе верю.*
В это недолгое мгновение, когда голос, казалось, разливался по всей округе, Эмма снова неверяще уставилась на женщину, любуясь ею. Когда Реджина закончила напевать песню, то посмотрела в глаза Эммы, полные восхищения и сверкающие безумным интересом. — Я же сказала, ты врешь, — оповестила она, заворожено глядя в глаза — у меня свой внутренний детектор лжи, — пошутила Эмма, и задала еще один вопрос, — так, это был испанский? — Именно он, — кивнула Реджина. — Но я не знаю испанского, — разочаровано выдохнула она, потому что текст песни ей был непонятен. — Однажды, ты поймешь и без перевода. Просто чувствуй сердцем, — сказала Миллс, прикладывая свою руку к месту где бьется сердце Эммы, — этот язык — язык страсти и чувственности. Но я бы его так же распознала, как язык любви, — призналась Реджина. И с того момента, Эмма перестала всматриваться в людей и вслушиваться в слова, а начала просто чувствовать.***
Зелина влетела в отделение на всех парах, находя понурившую плечи, Реджину, на стуле около окна. — Хэй, сестренка, — тихо, чтобы не напугать, сказала рыжая, присаживаясь рядом. Миллс-младшая ничего не сказала, лишь уткнулась в плечо сестры, шмыгнув носом. Так они и сидели в тишине, нарушаемой редкими звонками в приемную и перешептыванием взволнованных людей. Кто-то плакал, кто-то просто уставился в одну точку, а кто-то, ходил из стороны в сторону, не поднимая ног. А Зелина только и могла, что успокаивающе поглаживать спину брюнетки, прижимая ее к себе. Реджина заговорила: — Она истязала себя… сама, — тихо шептала она, но рыжая ее слышала. — Я просто зашла в комнату, а там… там кровь, и она, теряющая сознание, — и брюнетка снова заплакала. — Реджина, — девушка отстранила от себя сестру, встряхивая, — она — не я. С ней не случилось того, что было со мной! Это, конечно, не значит, что с ней не случилось ничего похуже, но с ней хотя бы не случилось того, что было со мной и она обязательно будет жива, и еще успеет получить от меня нагоняй за то, в каком состоянии я тебя сейчас вижу. — Зелина, — все так же тихо говорила Док, — спасибо, что сейчас рядом, — и притянула рыжую в объятия. — Я бы не смогла оставить тебя переживать это еще раз одну, — улыбнулась Саттер. — В тот раз я была с матерью, — заметила Миллс. — Ну я и говорю — одна, — невозмутимо кивнула старшая. Больница — место разочарования и счастья, одновременно. Место грани между смертью и жизнью или вовсе место, где эта грань давно стерта. Сестры так и сидели обнявшись и не выпуская друг друга из объятий, пока створки дверей открывались и закрывались, словно издалека завидев врачей. И когда двери в очередной раз открылись, Реджина и Зелина на это не обратили ни капли внимания, и только обращение доктора по фамилии, заставило их подскочить: — Мы, — ответили они одновременно, поднимаясь с места с одинаковым волнением во взгляде. — Хорошо, — кивнул он и начал свой рассказ, — была задета бедренная артерия, но вы вызвали скорую как раз вовремя, иначе бы, долго она не протянула, ногу удалось спасти. Легкое сотрясение из-за удара затылком обо что-то твердое. Незначительные ссадины, как рассечение скулы и неглубокие порезы на руках. Сейчас мисс Свон переведена в обычную палату и ее можно навестить, только по одному, она проспит еще как минимум полчаса. Вопросы? — Нет-нет, — помотала головой Реджина, опуская голову. — Тогда палата номер 315, — и доктор оставил их одних. Зелина, с пару минут простояла в тишине, наблюдая за терзаниями брюнетки, что хотела бы не злиться, но определенно злилась, сжимая кулаки, но в то же время, испытывая колоссальное облегчение от того, что с Эммой все в порядке, в относительном, конечно. — Думаю, ты должна пойти первой, — нарушила тишину рыжая, слегка подталкивая сестру в направлении палаты. — Я боюсь смотреть на нее, такую бледную, что она почти сливается с простынями и стенами больницы, — призналась она, — я не думала, что придется увидеть ее снова в стенах этого заведения. Уж точно не по ее собственной вине. — Сестрица, читать людей здесь умеешь только ты, и если ты ничего не заметила странного, значит, это пришло спонтанно. И это не твоя вина, и не моя. — Ты не понимаешь! Я просто могла перестать мыслить объективно, потому что была слепа…ослеплена…будто с пеленой на глазах! — набирала обороты Миллс. — Заткнись, — бросила Зелина, — и тащи свою задницу в палату, может и я потом загляну, наподдам этой блондинке, — улыбнулась девушка. — Ладно, — сдалась Док, — еще пару минут и я пойду. Ты будешь ждать? — Я буду ждать, — утвердительно кивнула рыжая, в ответ получая благодарный взгляд из-под ресниц. Так оно и было. Спустя минуты три, она отправилась в коридор, намеренно по нему петляя, чтобы потянуть время. В одну секунду ее непреодолимо тянуло в палату к Эмме, в другую же, там стоял будто магический барьер, отгоняющий оттуда людей. Или только Реджину? Она боялась, что как только туда войдет, либо расплачется, либо взорвется неконтролируемой злостью за то, что лежащая там девушка сделала. А злость была непозволительна в такие моменты, это могло разрушить что-то хрупкое между ними двумя или еще сильнее подкосить Солдата. Не заметив, как ноги все же принесли ее к двери палаты номер 315 и заставили остановиться, глазея на эти цифры. Приложив одну руку к двери, а второй схватившись за ручку, Миллс стояла так еще какое-то время, пока не оставив и момента на отрицательную мысль, резко не открыла дверь, сразу же, как войдя внутрь и закрывая ее. Все, как она и описывала: белые стены, бледная, как полотно девушка. Капельницы и провода, как в предыдущий раз. Слезы начали застилать глаза и Реджина, не видя, куда ступает, на удивление удачно, дошла до больничной койки, аккуратно беря в плен своих теплых рук, прохладную ладонь блондинки, блуждая мыльным взором по её телу. Добрых десять минут, Реджина молча рассматривала Солдата, что сейчас мирно спала. Она видела ее, словно, под каким-то другим углом своего восприятия, пытаясь изучить её по новой. — Я не знаю, что сподвигло тебя на такой крайне идиотский поступок, Эмма, но я убить тебя готова. Ты совсем не подумала о людях, что рядом с тобой. О тех, кому ты важна и нужна. Разве я мало сделала, чтобы ты поняла, что ты мне небезразлична? Думаешь, стала бы я оставаться у тебя дома, когда привыкла к тишине собственной квартиры? Думаешь, легла бы я рядом, когда люблю прохладу второй стороны кровати? — тихо шептала Реджина смотря на их руки, и не заметив, что блондинка уже очнулась. — Не думаю, — прохрипели рядом. Док вздрогнула и легонько улыбнулась, но глаз не подняла: — Тогда какого черта? — Я не думала, что зайду так далеко. Я просто хотела достать бинт, что находился в ванной в ящике, как я думала, но, видимо, это было моей не самой лучшей идеей, потому что я упала вместе с этим шкафчиком. — Я сомневаюсь, что ты вообще думала, — зло выпалила брюнетка, поднимая красные глаза, на что блондинка, наоборот, отвела взгляд, боясь смотреть в эти глаза и видеть там ненависть и непринятие. — Реджина… я.я, — попыталась блондинка. — Что ты, Эмма, что ты? — хватая девушку за подбородок и заставляя посмотреть в свои шоколадные глаза, спросила Миллс, наблюдая, как взгляда глаза в глаза упорно избегают. — Что ты, мисс Свон? Ты не хотела, но ты сделала? Ты не планировала, но так получилось? Ты вообще думала о последствиях? Ты могла лишиться ноги! — крикнула она. — Я и так их лишилась, — не менее зло выплюнула Эмма, распаляясь — это не ты здесь инвалид! Это Я! Это МНЕ нужен будет пожизненный уход, а не тебе. Это Я не смогу больше заниматься тем, чем хочу. Это все Я! Реджина неверяще смотрела на Эмму, не понимая, что она сделала не так. Чем заслужила такое? Она по максимуму пыталась сделать жизнь девушки комфортной и интересной, не смотря на происшествие, а оказывается, сделала только хуже? — Знаешь, что? Лучше бы та пуля тогда угодила в меня, — произнесла отстраненно Док, последний раз посмотрев в увеличивающиеся от ужаса глаза Солдата, Реджина поднялась со своего места и покинула палату, возвращаясь к сестре. — Стой, стой, стой, — отчаянно кричала Эмма в закрытую дверь. В холле ее встретила встревоженная Зелина. — Что случилось? — подлетела она. — Ничего, я хочу домой, — раздавлено сказала Миллс. — Но… — Я. Хочу. Домой, — по слогам отчеканила брюнетка. — Хорошо, — кивнула рыжая, не решаясь спорить и отдала ей свои ключи, — ты иди в машину, а я сейчас вернусь, — попросила она, получая кивок. Как только Док покинула зал, Саттер наравилась в палату к Эмме, входя туда и наблюдая плачущую блондинку. — Доигралась? — О, нет, тебя мне еще не хватало, — протяжно простонала Свон. — Только меня и не хватало, — кивнула Зелена, пододвигая стул и заваливаясь на него с характерным грохотом, — Что ты натворила такого, что моя сестра вышла от тебя ни-ка-ка-я, — потребовала ответов гостья. — Я просто… она меня разозлила, — признала Эмма. — Она? Эта милейшее создание? — фыркнула Зелина, прекрасно зная, что злить — лучшее качество Миллс. — Да, представь себе, — всплеснула перебинтованной рукой Эмма, — она… она начала кричать на меня и обвинять. — И она правильно сделала, я бы тоже обвинила тебя на ее месте, — довольно сухо говорила Зелина, — у нее на это свои причины. — Какие? Почему она не сказала об этом? Мы могли бы поговорить! — Наверное, потому что ей тяжело об этом поговорить и ты достаточно быстро ее осадила, что у нее отпало все желание тебе рассказать? — задала наводящий вопрос рыжеволосая, пожимая плечами. — Ты права, — потупив взгляд, промямлила блондинка. — Ноо… — сохраняя интригу протянула девушка, — для того я и здесь. Я могу рассказать, потому что я — прямой участник. Ты слушать собираешься? Поднимая голову, блондинка кивнула, сосредоточив внимание на Зелине, что начала свой рассказ: — Тогда мне было 23 года…***
«Зря, зря, зря Реджина с ним связалась, чертов дилер. Зря я с ним связалась. Бляяя, мне бы ща дозочку! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Ну, у меня наконец-то появились бабосы, на дозу хватит, а еще и должок отдать этому черту. Ой, вот звонить ему лень, вообще лень, только если он сам позвонит, где там телефончик-то… А, вот и он. Ой, сколько от этого пидора звонков, так так так, сколько в сообщениях угроз. Да чо он мне сделает-то, не убьет же. Ага, звонит, как по расписанию прям» — думала, вышедшая из упоротости Зелина. — Алло, — только и успела сказать она, как по ту сторону послышался крик: — Где деньги, чертова наркоманка? — заорали в трубку, что ту пришлось отстранить от уха. — Не ори, — тускло проговорила Зелина, — деньги у меня, когда и где тебе их передать? Ну, ты мне там еще дозочку приготовь, а то мы соскучились друг по другу. Мужчина по ту сторонузло хихикнул и предложил: — Сегодня в 5, у Реджины, если переживаешь, что она увидит тебя, то не переживай, она вернется позже, а ты только передашь мне конверт, я жду — как только он договорил, то сбросил звонок, не давая собеседнице даже возразить. *** Время 5:00 PM. Стук в дверь. По ту сторону двери подошли практически моментально, открывая дверь так, чтобы пролезла только рука, Зелину схватили и протащили внутрь. Они должны оставаться незамеченными. — Ну, здравствуй, дорогая — сказал мужчина, припечатывая гостью к двери, и грубо целуя изнеможденную девушку, что пыталась его оттолкнуть, но силы ее давно покинули. Она осунулась, появились мешки под глазами, руки исколоты, но все же она была в своем уме, и все что ей оставалось — протестующе мычать и дергаться, пытаясь сбросить чужие руки. — Хватит сопротивляться, у тебя нет выбора, ты мне должна — прорычал он, ударяя наотмашь по лицу. Рыжая пошатнулась, но не упала, вовремя выставляя руку, чтобы облокотиться на стену. Не успев даже вернуться в нормальное положение, ее уже схватили за волосы и потащили в неизвестном направлении. — Отпусти, мне больно, — шипела она. Не угрожающе, а от боли. — Когда захочу, — сказал светловолосый, и поплелся дальше, не обращая внимания на скулеж со стороны пришедшей. На секунду он отпустил девушку и оставил ее стоять в кухонном проеме, а сам по пути схватил нож и где-то в верхних ящиках нашел свечу, которую тоже прихватил и спички. Взглянув в проем, он увидел, что «пленница» пытается удрать. Он вздохнул и ускорив шаг поплелся ко входной двери. Дверь уже была почти открыта, когда совсем рядом с головой пролетел нож врезаясь в древесину, а девушка сразу замерла. — Это было твое самое плохое решение — сбежать. Даже попробовав наркотики и пристрастившись к ним, ты не поступила настолько плохо, насколько поступила сейчас, — и он в неверии качал головой, подходя к ней, и выдергивая нож из древесины. Развернулся от нее и пошел, а она так и продолжала бы стоять, если бы не его слова: — Ты идешь или тебе помочь? И с той самой секунды, как она решила по-быстрому сбежать, у нее перестал существовать какой-либо выбор. Выбор есть не всегда. И она молча пошла за ним, представляя, что сейчас будет и от собственных фантазий, ее начинало тошнить. Но грядущая реальность оказалась куда хуже, от нее захотелось умереть. Она и не заметила, как за ней закрылась дверь хозяйской спальни. Она даже не успела осознать где находится, как оказалась уже без верхней одежды и с оголенным торсом, а очнулась лишь от звука расстегивающейся ширинки. Она сделала еще одну попытку: — Не надо, пожалуйста, — фактически молила рыжеволосая девушка. — Это как раз то, что нужно! — восторженно воскликнул он, будто маленький ребенок, которому только что купили новую игрушку, — А теперь — заткнись и делай то, что я тебе говорю! В этот момент она поняла, что обречена, что никакие просьбы и мольбы, ей не помогут его остановить, а одно неверное движение, приведет к необратимым последствиям. Она повиновалась, она замолчала. И с этой самой минуты делает лишь то, что он ей скажет. Теперь Зелина осталась прикрытая лишь скудной полоской ткани между ног. — Ляг на кровать, — приказал Робин. Она выполнила и это, беспрекословно. А он, тем временем, достал откуда-то веревки, и стал прочно привязывать ее руки к металлическим прутьям кровати. Затем, снова отходит. Зажигает свечу и ставит в подсвечник, кладет нож так, чтобы он находился прямо над огоньком, затем начинает раздеваться сам, но не полностью, лишь низ. Он молча, с коварно-устрашающей улыбкой, как зверь к своей жертве, подходит к лежащей на кровати девушке. — Я долго этого ждал, — улыбался Робин, смотря на девушку и раздвигая ее ноги, устраиваясь между ними. Проводит рукой по всему телу голой девушки: от шеи до самых икр, от икр до самого сокровенного, а затем проводит по складкам. Сухо. — Значит я не возбуждаю тебя? — зло вскрикнул Локсли. — Дело не в этом, — прошептала она, боясь его реакции. И правильно делала. Он снова хлестко ударил ее по лицу, разбивая губу из которой тут же брызнула капля крови, попадая в рот, и создавая противный металлический привкус на языке. — А в чем же? — Задал вопрос он, хватая ее за подбородок и поворачивая к себе лицом. — Меня не заводят мужчины, — ответила она, стойко держа взгляд. А Робин заржал. Он вообще не понимал, как мужчина может не возбуждать женщин. — Да тебя просто не ебали нормально! Вот сейчас я тебе покажу, — сказал он, взяв член и направляя его ей между ног. На секунду, лишь на секунду он засомневался, смотря в ее безжизненные глаза, а затем резко дернулся, входя в нее, получая не как он предполагал, стон наслаждения, а самый настоящий вскрик боли. Теперь, ему было абсолютно все равно на девушку под ним, на ее жалобные просьбы, на ее болезненные стоны и вскрики, как и на ее слезы льющиеся из глаз. Сейчас, он удовлетворял лишь себя. Робин, будто сорвался с цепи, на которой просидел два года. Он жестоко входил в девушку, кусал ее соски, сжимал ее горло, двигаясь в ней на максимально возможной скорости и резко остановился, выходя из нее, а потом, поднялся с кровати, чтобы схватить раскаленный нож и саму свечу, а затем, вернуться обратно, снова вставая между ног обессиленной и подавленной жертвы. — А сейчас, мы с тобой поиграем, — шептал он безумно, наклоняясь к ее лицу, начиная терзать не отвечающие ему сухие губы. — Ну раз так, — растягивал он, начиная улыбаться, поднося лезвие ножа к области сердца и начиная вырисовывать лезвием сердечко, а затем, капая на порез расплавленным воском с горящей свечи. Девушка дергалась, брыкалась, шипела, кричала, но никакой реакции на свои действия не получала. Лишь почувствовала как в нее снова входят и наращивают темп, только теперь еще и зажимая рот грубой ладонью. Свеча, которая была откинута, и к сожалению, или же к счастью, не потухла. Концы штор, начали медленно загораться. Языки пламени начали остервенело окутывать плотную ткань. Робин кончил в нее, смотря её лицо, и только сейчас замечая соленые дорожки и ссадину, что оставил своими же руками. — Черт, — шикнул он, видя воспламенившиеся занавески. У него начала зарождаться паника. В голове, будто кто-то бил в бубен, сердце стучало в груди, и даже сквозь это состояние, он сумел услышать звук открывающийся двери, донесшийся с первого этажа. — Черт, черт черт, — чертыхался он. Посмотрев на нож в своей руке и переведя взгляд на выгравированное сердце на груди девушки, он без колебаний воткнул его в то же место. Не смотря больше на девушку, он надел свою одежду, открыл окно и подобрав чемодан, выкинул его на улицу, выпрыгивая следом, не видя, как открывается дверь и на пороге стоит белая, как полотно, Реджина, у которой от ужаса начали подгибаться колени.***
— Мне тогда повезло, что он не знал, что у меня декстрокардия, ну, знаешь, это когда у тебя сердце не слева, как у большинства людей, а как у меня — робота — справа. Так что, теперь ты знаешь чуточку больше, потому делай выводы, а меня Реджина ждет, — Зелина встала, — тебе повезет, если она согласится еще раз заглянуть к тебе, — сказала она, покидая палату, и в тайне надеясь, что ее сестренка все-таки придет сюда еще не раз. А Эмма, еще не отошедшая от рассказа, пялила в дверь, которая только что захлопнулась. Теперь она даже чувствовала себя виноватой. Чересчур виноватой. За то, что вообще сделала это с собой, за то, что заставила эту женщину мучиться и переживать всю эту больничную вакханалию в который раз. С участием одной себя, уже во второй раз. И только сейчас Свон задумалась о том, чего же она еще не знает об этой великолепной женщине, которую с виду не постигали мучения, хотя, на самом деле, были упрятаны за семью масками. — Господи, — судорожно выдохнула Эмма, хватаясь за волосы, — я вообще хоть что-нибудь о ней знаю? Я должна… должна… должна… Так Солдат и пообещала себе, что если Реджина еще хоть один раз заглянет к ней, то она обязательно попросит у нее еще один шанс, нет, она не просто попросит, она воспользуется им и узнает о Миллс все, что только можно, ну, или то, что та позволит знать. Она больше не позволит своей брюнетке плакать. Именно своей. Она больше не позволит ей уйти, не сейчас, когда она снова почувствовала. Не ее, не теперь. Никогда.