Прости, малая.

      Неделя. Прошла целая неделя с моего заточения здесь. В тот день Князев больше не появлялся. А я решилась порыскать по дому в поисках людей и для того, чтобы в случае чего ориентироваться в многочисленных комнатах. Набрела на каморку, в которой сидели двое мужчин и пялили в телефоны, напротив них мониторы с, видимо, сигналами камер наблюдения по всему дому, чудно. А ещё телевизор и новости. Я выстояла весь час внимательно вслушиваясь в речь диктора. Смерть известного участника Gaz'а не могла остаться незамеченной. Но СМИ молчали. Что вовсе не говорило о том, что парень имел шанс выжить, но надежда внутри все же теплилась. Про его смерть просто не смогли бы молчать, наверное. Этой самой надеждой я и пережила последние дни. Князев больше не пытался меня… ко мне приставать. Зато не отказал себе в удовольствии отходить мою пятую точку ремнем, ебаный извращенец. Я не могу сидеть. Не могу ходить. Мне больно двигаться. Но я молчу об этом. Губы искусаны в кровь, лишь бы не закричать в голос о том, что так мучает изнутри. Но меня мало, что волнует в последнее время. Я теряю веру, что хоть кто-то меня ищет. В конце-концов у меня отпуск, так что Олег вряд ли меня потеряет. Трое человек, которые точно бы кинулись меня спасать, сейчас просто не в состоянии это сделать. Что он сделал с Олей, я не знаю. Да и вообще, заниматься тут самоедством — всё, что мне остается. Гляжу на свое отражение в зеркале. Помнится, я говорила, что в жизни не приму от него подачку с душем, а нет — приняла. И более того, пользовалась этой подачкой. Теплые струи воды хоть как-то спасали измученное тело. Руки сплошь покрыты синяками, точно кто-то взял краски и расписал кожу от запястий и почти до самых плеч. Бедра исполосованы красно-розовыми широкими лентами. Тело кажется ещё более исхудавшим. Шея и ключицы алеют засосами. Это было двое суток назад. Ему не удалось осуществить задуманное, хотя после её сегодняшней попытки к побегу она была уверена, что он не только трахнет её, но и более того, после этого задушит к чертям собачьим. И если бы не Влад, тот самый друг Артема, Князев бы точно это сделал. Больше не стал бы церемониться и удерживать себя от того, чего так давно хотел. Но парень сообщает какие-то новости, это действует. Её не посвящают в происходящее. Князев наблюдает как она, поджимая колени, отползает от него. Но у него нет времени на неё, он чертыхается, но выходит. Князев не вернулся в комнату после разговора с очередным своим подручным, а потом и вовсе куда-то уехал. Еве оставалось надеяться только на то, что все остались живы. Для неё вообще было важно только то, что её саму не тронули. Эгоистично. Но инстинкт самосохранения ещё жив, это не может не радовать… Возвращается в дом он уже глубокой ночью. Она не слышит скрипа дверей, его спешных неловких пьяных шагов. Потому что уже давно спит. Происшедшее за день вымотало последние моральные силы и лишило веры в возможность сбежать. Она не могла смириться с происходящим, но и бороться уже не могла. — Моя крошка-котенок, — мягкий тон. Парень присаживается на корточки рядом с постелью. Девушка спит на краю кровати, свернувшись в позу эмбриона. Беззащитный котенок. Он с пару минут любуется спящей девушкой. В этот момент она не может его ненавидеть. Он крадет эти пару минут спокойствия. — Моя золотая рыбка, — он тянется и аккуратно гладит её по щеке. Парень поджимает губы и на секунду прикрывает глаза. — Прости меня, крошка-котенок, я не могу иначе. Иначе ты никогда не станешь моей, никогда не будешь рядом… Поглаживает девичью ладонь. В какую-то секунду ему становится страшно от того сколько боли он ей причинил, насколько сильно испортил её хрупкое красивое тело. Он урод. Он знает это. Никогда особо не скрывал, что не пай-мальчик. — Если бы ты только знала, что я люблю тебя, — тяжелый вздох. Он усмехается, видимо, абсурдности мысли признаваться в таком спящему человеку. Или, наоборот, самое верное решение, потому что вряд ли кто-то ещё в курсе его чувств. — Если бы ты только согласилась быть моей: у твоих ног был бы весь мир, я бы увез тебя из этого города, из этой страны, я бы сделал всё, чтобы ты была счастлива, моя крошка-котенок. Он аккуратно целует её ладонь, и в этот момент девушка едва не просыпается. Морщит нос, поджимает плечи, коротко вздрагивает. Князев понимает, что ей снятся кошмары. Он испортил её жизнь настолько, насколько только смог. Но теперь она его. — Прости меня, киса, я не могу тебя отпустить сейчас, я не смогу с тобой расстаться, даже если это ломает тебя. Я не могу по-другому, я не умею… Как же я ненавижу тебя, за твою непокорность, за твой характер, за твои черные глаза, за запах карамели в твоих шоколадных волосах, я ненавижу в тебе всё то, что так меня привлекает, всё то, что я так в тебе люблю, крошка-котенок… Парень поднимается, кидая на спящую девушку последний взгляд. А затем быстрыми шагами покидает комнату. Если бы только она в тот момент слышала его слова, наверное, всё потом могло сложиться бы иначе. Но Ева не слышала. Ева спала. И это предопределило финал. Шмыгаю носом. И натягиваю на себя вещи. Чувствую, как начинают дрожать руки, стоит мне подойти к выходу из ванной комнаты. Сглатываю. Считаю до трех и решаюсь выйти. Пусто. Снова пусто. Но разговор на повышенных тонах в коридоре привлекает мое внимание. Закусываю нижнюю губу и подкрадываюсь к дверям. Это Князев с кем-то ругается. Этот кто-то пытается оправдаться. — И когда вы, идиоты, собирались мне сказать?! Как вы вообще могли её упустить из-под носа?! Она?! О ком речь?! Об Эле?! Или об Оле?! — Но, Михаил Андреевич… Скорее всего это ваша сестра с тем блондином… — Закрой свой рот! Вас просили проследить только затем, чтобы эта дрянь оставалась живой разменной монетой в моих руках, как можно было так облажаться?! Значит таки Эля. Оля и блондин?! Ти?! Малыш-Ти жив?! Не знаю радоваться или плакать, ведь это означает смерть Лёши. Господи, Миронов, да не мог же ты так просто позволить себя убить, а! Ударяю кулаком в стену. Но боль не уходит. Равнодушие и выдержка теряются. Я как маленький забитый котенок. Мне больно и страшно. — Найдите их и поживее! И не прекращайте за ними слежку! Докладывайте мне обо всех их перемещениях, я лично придушу этого щенка, когда придет время! И дверь в комнату открывается, я едва успеваю отскочить, чтобы не оказаться под ударом деревянных створок. Князев злой. Он не был в такой ярости, даже когда я кричала на него в первый день моего здесь пребывания, он не был настолько зол, когда я пыталась бежать двое суток назад. Сейчас передо мной хищник. Волк в львиной шкуре, и меня трясет от страха. — Кису не учили, что подслушивать нехорошо?! — обманчиво мягкий тон, точно патока. — Думаешь, они придут за тобой?! Он смеется, подходя ко мне, крадучись как дикий зверь, пока я пячусь назад. На лице улыбка, схожая с оскалом животного. Шумно сглатываю, нервно выдыхая. Всё внутри сжимается. Позади меня стена, и дальше идти некуда. Он чуть склоняет голову на бок. — Думаешь, кто-то из них в силах тебя спасти, крошка-котенок?! — он смеется, и я вижу чертей в его глазах, и эти черти точно видят свою цель. Всё живое внутри скручивается жгутом. — О, нет, — когда я порываюсь предпринять попытку освобождения. — Мои ребятки следят за ними, одно твое неверное решение, и я отдам приказ пустить каждому из них пулю в лоб, — он всё ещё посмеивается, устраивая свои лапы на моей талии. Но он только что требовал их найти! У них есть шансы! Есть ведь? Как скоро его псы возьмут след? И сколько у моих друзей будет времени чтобы спастись снова? И будет ли вообще такая возможность? — Как это глупо, не правда ли? Твоя подружка сумела выбраться из моей западни, твой рэпер чудом остался жив после случайного появления фуры на трассе, — твоими стараниями вообще-то! Никакого чуда, тебе просто нужен был ещё один рычаг давления. Но я предусмотрительно молчу. — Как же будет нелепо подставить их под дуло пистолета. Прямо как твоего обожаемого Лёшу… Он скалится, проводя руками то вверх, то вниз. Облизывает губы, наблюдая за тем, как я кусаю собственные, как тонкие ранки на нежной коже начинают кровоточить. Его заводит моя боль, моя уязвимость, то что я сама сейчас сдамся на его милость, потому что он победил. — Бедный Лёшенька, как думаешь, его уже похоронили?! — с участием спрашивает он. — Ах точно! Вряд ли они даже его тело нашли, вряд ли там вообще есть, что хоронить. Но ничего, как-нибудь потом я обязательно тебя свожу на то место, что стало его могилой. Он сильнее сжимает руками мою талию, притягивая меня вплотную к себе. — А теперь будь хорошей девочкой, крошка-котенок, — Князев тянется к моим губам, судорожно вдыхаю и не двигаюсь, если двинусь подпишу смертный приговор оставшимся близким. Лёша, прости. Боже. Лёшенька. Какая же я дура. Неужели я думала, что ценой собственной жизни смогу спасти их всех?! Глупая! Лучше бы я осталась тогда в Питере, лучше бы я тогда в Питере шагнула с той крыши. Зато все бы сейчас были живы. — Князев… Миша, — точно со стороны слышу свой дрожащий голосок. Он поднимает на меня взгляд. — Я сделаю всё, что ты попросишь. Всё что угодно. Только не тронь моих друзей, слышишь? Только оставь их в покое… — Меняешь свою свободу на спокойную жизнь Элечки и того щенка?! — как бы подводя итог под мои словами осведомляется он. В его глазах мелькает что-то, чего я определенно не понимаю, не успеваю уловить и проанализировать. Снова холод и раздражение. Я киваю. Парень довольно усмехается. И припадает к моим губам. Я не двигаюсь. Только давлюсь слезами. — Да, набери его, до нужного места по пробкам он будет добираться около двух часов, ну плюс-минус полчаса, — блондинка проводит наманикюренным ноготком по открытой на планшете карте Москвы. — Но как только он поймет подставу… У вас будет максимум полчаса, и вы должны уже быть оттуда как можно дальше. За вами будет погоня. — Влад поможет с камерами, нам хватит десяти минут в доме, — то и дело перекладывая пряди волос с одного плеча на другое, говорит Эля. — Нам нужно больше времени… — качаю я головой, этого урода не так просто обставить. — Мы слишком рискуем, полагаясь на пробки города! Не говорю ни слова, когда он снимает с меня одежду. Он держит мои запястья так, что пальцы на руках немеют. Я жмурюсь, чтобы не зарыдать. Больше никакой стойкости. Эмоции сносят стену оцепенения, и истерика рвется наружу в ожидании того, что сейчас осуществит этот чертов мудак. Я мысленно убеждаю себя, что этого не избежать. Иначе он убьет их. Он просто пристрелит их. А навещать три могилы будет уже слишком. Если у них вообще будут могилы. Вздрагиваю, когда он подхватывает меня, заставляя обвить ногами его торс. Он запускает руки под кружевную ткань лифа. И меня бьет дрожь отвращения… Боже! Задерживаю дыхание в попытке удержать рвотный позыв вперемешку со слезами. Ему нравится играть. Это не та игра, в которую мы играли с Ти. С ним все было иначе, а здесь и сейчас я жертва дура, попавшаяся в западню собственных эмоций и принципов. Он продолжает возиться с моим телом, зная насколько это мне противно. Снова перехватывает мои руки, когда разум из последних сил заставляет предпринять попытку к сопротивлению. — Крошка-котенок, жизни твоих друзей в твоих руках, — усмехается он, на секунду отрываясь от своего занятия. Малоприметная приора темно-зеленого цвета терпеливо дожидается, пока мы, наконец, закончим в сотый раз повторять план. За рулем Дима. Эля вместе со мной усаживается на заднее сиденье, где благодаря тонированным стеклам нас будет не видно. — Будьте осторожны, ребята, — Оля, неуверенно теребит рукава безразмерной толстовки. Ни черта она на меня не похожа, даже со спины. Князев не купится, хотя быть может, сестру он не тронет. — Только скажи, и мы придумаем что-нибудь ещё, — отзывается Эля, взволнованно глядя на подругу. Да-да, а кто несколько часов назад орал, что хватит сидеть сложа руки, пора забрать Еву у этого урода? Стоило бы ещё узнать, что он с Лёхой сделал, не может быть, чтобы Миронов пропал бесследно. — Прошла неделя, не думаю, что братец был с ней очень аккуратен. Вряд ли, конечно, он мог сделать с ней что-то ужасное, но это Миша и… В общем, езжайте, мне тоже пора. — И тачку мою не разбей, Барби, а то она и так в хлам, — салютую ей, в своеобразном пожелании успеха, и приора трогается с места, окна тачки закрываются. А Князева направляется к изрядно подпорченному мерсу, нда, его не хило цепануло тогда. Кровать у него неоправданно твердая, хотя и с огромным количеством простыней, покрывал и прочей ерунды. Я не делаю абсолютно ничего, позволяя ему всё, что тот только задумает. Не двигаюсь: не мешаю, но и не способствую. Кукла. Безвольная кукла в руках кукловода. Ему это не нравится, я знаю. Ему не нравится пустая оболочка, ему нужна прежняя я, живая я. Настоящая я. — Моя золотая рыбка, — тихий шепот, где-то между прокладыванием влажной дорожки поцелуев по моему телу. Я жмурюсь. Разум в попытке не дать мне свихнуться подставляет образ Незборецкого. Это не спасает. Это делает больнее. Он жив, да. Но если я сейчас воспротивлюсь, эта жизнь оборвется, а если он попробует спасти меня… Собственно выйдет тоже самое, Князев не потерпит, чтобы трогали его вещи. До боли сжимаю зубы, потому что я, черт возьми, не его. Как только его губы доходят до пояса моих джинсов, по телу проходит озноб, это даже не страх. Это полнейший ужас. Потому что я не хочу, мне неприятно, меня от него тошнит. Ещё противнее становится от мысли, что меня некому спасти. Никто не придет на помощь. Никто не укроет в объятиях от всего мира. Меня тошнит от самой себя. От того, что я позволяю этому произойти, даже за жизни близких, но где гарантия, что он их не тронет?! Джинсы летят на пол. Судорожный вздох, слезы уже катятся по щекам. Мне страшно. Мне не было так страшно, когда в туалете клуба меня зажимал Верстовский. Пожалуйста! Я же не смогу с этим потом жить. Будет слишком банально, если сейчас зазвонит телефон? И я уже верю в спасение, ровно до того момента, пока Князев не показывает мне экран с цифрами, которые кажутся мне знакомыми (и тут я прокляла свою память, лучше бы я не помнила этих циферок). — Да? — нарочито растягивая буквы отвечает Князев и, усмехаясь, удерживает меня на месте, чтобы я слышала диалог. — Есть разговор, — без прелюдий начинаю я. Пытаюсь избавиться от навязчивой мысли, что мы безбожно проебались. — Говори, — самодовольно говорит мой мучитель и не спускает с меня глаз. — Нет, не телефонный, — увиливаю я. Ловя взгляд подружки Евы. — Как насчет личной встречи? — Окей, вечером, адрес и точное время скину смс-кой, — я вздергиваю брови, личная встреча? Боже, зачем? — Нет! — выкрикиваю я, пока оба парня не успевают продолжить свою великосветскую беседу. — Нет! Слышишь, Князев! Я знаю, что просто так он бы не согласился на подобное, а значит у него какие-то планы или на него, или на меня. — Я тоже против, — усмехаюсь я, стараясь придерживаться непринужденности, учитывая что этот сука пытался убить меня, да еще и Еву держит хуй знает где, а про Лёшу вообще молчу. — Встреча на моих условиях, — добавляю я. — Ты думаешь, ты в праве ставить мне условия? — Князев почти рычит. Пока я задыхаюсь в истерике, словно Ти может прочесть мысли и отказаться от любой затеи, которую он задумал. — Кажется я уже показал, что твоя жизнь ничего не стоит! — Хотел бы убить — убил бы, — парирую я. Хотя я вовсе в этом не уверен, ведь почти убил же, и жизнью я, кажется, обязан Еве. — Через два часа в кафе «Мари». — Я чуть-чуть задержусь, — хищно усмехается Князев прожигая меня взглядом, а я обнимаю свои колени и боюсь пошевелиться. — Не советую опаздывать, разговор важный, — ответно усмехаюсь я, первым скидывая вызов. Откидываю телефон, недовольно цокая. Дима даже поворачивается, и плевать он хотел на дорогу. Эля рядом покачивает головой, я ставил на громкую связь. — Меня одного преследует мысль, что мы жутко проебались с планом?! — спрашиваю я и смеюсь. Пиздец. Князев убирает телефон. А потом недовольно смотрит на меня. — Тебя, наверное, хотят спасти, — фыркает парень. — Только не спасут, нечего будет спасать. — То есть ты признаешь, что у них хватит сил, чтобы обыграть тебя?! — Только если я позволю, крошка-котенок, а пока займемся тобой, чтобы у тебя не было больше желания сбегать и вообще желания спастись, потому что ты останешься тут. Я сжимаю зубы. И прикрываю глаза. Задерживаю дыхание и снова не двигаюсь. Он тянет ко мне руки, подтаскивая к себе. Делаю все так, как нравится ему. Он поедет к Ти уже после того, как повеселиться со мной; после того, как сломает меня. Даже если они захотят меня спасти, спасать уже будет некого. Но мысль о спасении согревает. Всё что я хочу сейчас оказаться рядом с Незборецким. Слишком остро осознаю это желание. Чувствую его прикосновения. И единственная моя просьба, только бы он развернул меня, я не хочу видеть его в этот момент. Но он ни за что не даст мне такой привилегии, раздвигая мои ноги, и я не сдерживаю крика. Пустота. Машина тормозит. Дима снова оборачивается к нам. — Ты за руль, — кивает он единственной девушке в нашей компании. — А ты за мной. — Кто назначил тебя главным?! — возмущаемся мы в один голос, Димас ржет и выходит из авто. — Ты девушка и мало чем поможешь, а тебе Ева слишком важна и мыслить здраво ты не можешь. — Вообще не аргументы, — чувствую странное единение с подругой малой, потому что мысли у нас определенно сходятся. И никто мне не важен, заебали, я хотел её трахнуть и трахнул, а забрать её у этого урода слишком принципиально, потому что я собственник и не хорошо трогать то, что принадлежит мне. А еще за мной вроде как должок, задницу мою она уже дважды спасла. В конце концов Кэп просто сваливает, я шагаю за ним, перед этим: — Удачи, Элли, — киваю я девушке, та кивает в ответ. Удача нужна нам всем. Определенно. Хотя я и не верю особо во всю эту лабуду, но хотелось бы помощи высших сил. На этот раз вряд ли Керн сможет спасти наши задницы. Мы, наконец, направляемся с другом к поместью. Присвистываю, глядя на дорогущий коттедж. Дима фыркает. А я набираю сообщение Владу. «Готово?». «Да, входите». Мы проникаем за ворота, беспрепятственно оказываемся в доме. «Вверх по лестнице». Мы четко следуем указаниям парня. Не думаю, что я особо верю в его надежность, но другого выхода у нас нет. Телефон в руке вибрирует, оповещая о сообщении от Барби. Переглядываемся с Димой. Осторожно и быстро поднимаясь на второй этаж. Нас вновь сопровождают сообщения и напутствия Влада. Не думал, что это будет так легко. Наверное, этот урод не рассчитывал, что нам кто-то будет помогать изнутри. «Вторая дверь справа». Я киваю и вхожу в комнату первым. Пусто. Хмурюсь, а потом рывком открываю дверь в ванную комнату и увиденное потрясает даже меня. Я помню, как тогда в клубе оттаскивал от нее Ваню, помню, как она, не проронив ни слезинки, отправилась дальше работать. Что случилось с её стойкостью сейчас? Что этот мудак с ней сделал? Девушка сидит на полу в ванной комнате. Рядом открытый чемоданчик с аптечкой. Вокруг какие пачки таблеток, россыпь белых пилюль. Дима позади меня замирает, туго сглатывая. Малая держит в руках лезвие, а её левая рука уже вся в крови. Она почти что сидит в луже крови. Но продолжает вычерчивать незамысловатые узоры на коже. Идиотка. — Ева! — если бы только можно было я бы орал на неё, была бы она пацаном вообще бы ударил. Перехватываю её руку, до того, как она сделает очередной надрез на коже, и девушка тут же поднимает глаза на меня. Черт бы тебя побрал, малая! Что он с ней натворил? Дима пихает мне бинт, видимо откопал в аптечке. Наспех перевязываю руку. Стягивая со своих плеч куртку и кутая малышку. Чувствую, встретиться с Князевым лично все же не помешает, только для того, чтобы его морда встретилась с асфальтом, чертов мудак! Подхватывая свою драгоценную ношу направляюсь подальше из комнаты. За указаниями Влада теперь следит Дима. — Тш-ш, — девушка рыдает на моих руках. Если нас услышат, уйти отсюда мы не сможем. — Малая, все будет хорошо. Не уверен в этом. Совершенно, блять, не уверен. Но сейчас главное вытащить это чудо отсюда подальше. Девушка замолкает на моих руках, кажется отключается. Что-то подсказывает мне, что это вовсе не хороший знак. — Идем-идем, — кивает Димас, придерживая дверь ведущую к свободе. За нами спускается Влад. — Живее, я стер записи и отключил лишние камеры. Быстрее, пока никто нас не хватился. Плюю на то, что всё сегодня командуют, обычно я главный в компании, алло. Но сейчас это не важно. Важно лишь то, чтобы малая продолжала дышать. <i>Только дыши, пожалуйста.

мир, в котором тонем мы, неизвестной глубины повсюду пробоины