— Зачем приехал-то? — За своим приехал. Тебя забрать
Вторые сутки. Уже идут вторые сутки. А малая всё ещё без сознания. Всё, на что нас хватило тогда, это доехать до коттеджа Скрипа и трясущимися от адреналина и страха руками открыть бутылку виски, пока Дима, как видимо самый хладнокровный, звонил знакомым врачам. Как итог, теперь девчонка лежит на постели в гостевой спальне огромного дома. Такая хрупкая. Может быть, я и обманываю себя, отнекиваясь от всех друзей, которые твердят мне что-то о важности этой барышни для меня и моих высоких чувствах к ней. Ну, симпатия, но она же не понравится только слепому! Ещё она определенно вызывает желание и, будь моя воля, я бы не выпускал её из собственной койки. Но для пресловутых, блять, отношений этого мало. Да и к чему это может привести? Я вечно бухой, вечно в работе и турах, и она… Малая заслуживает сказки, а не той ебаной реальности, которую ей сулят отношения со мной. Мне хочется верить, что этой дурочке хватит ума не влюбиться в меня. Тут, собственно, и влюбляться то не во что. Потираю лицо ладонями. И стягиваю косички банданой, задолбали косички, надо бы заглянуть в салон. Кидаю взгляд на мирно спящую девушку. Или не спящую, вообще не особо въезжаю что это. Какой-то полусон-полубред. Но что-то внутри не хило так перевернулось, когда я увидел её посреди ванной и с окровавленными руками. Она была последней, кто мог бы пойти на такое. И я вечно на позитиве и похуизме, видел в ней только стойкость и гордость, будучи полностью уверенным, что вряд ли что-то её может сломать. И за то, что он с ней сделал, я точно въебу ему. Только сначала нужно дождаться, когда малая очнется. — Эй, Ти, — двери тихо открываются. Барби кивает мне. — Пойди, там еда, и Дима с виски. Бросаю последний взгляд на Еву. Её руки перебинтованы от ладоней и до самых локтей, а дальше нежную кожу заполняют синяки. Вырву нахер ему его руки. Шея и ключицы пестрят показательным засосами. Чтобы, блять, все видели, какую хуйню он с ней сделал. Губы искусаны и круги под глазами. А потом... потом меня просто выгнали из комнаты. Блонди сказала, что не стоит травмировать мою психику. Ебаный бред. Спускаюсь по лестнице на кухню, есть совсем не хочется. Хочется, чтобы, блять, Ева уже в себя пришла и с присущей ей верой в лучшее сказала, что все окей, потому что тут даже мой оптимизм явно в проигрыше. — Кир, — Димас салютует мне стаканом с виски. И просто подталкивает ко мне бутылку, та легко прокатываясь по гладкой поверхности барной стойки, оказывается в моих руках. Даже от выпивки тошнит. Пиздец. — Тим сказал, все будет в норме, это шок, нервный срыв... В который раз озвучивает слова дока, будто бы это способно успокоить хоть кого-то сейчас. Элли точно нет. Она всё ещё, кажется, в шоке от состояния подруги, хотя сама побывала в заднице. В той же самой сейчас и Лёха, и где находится эта блять «задница», никто не знает. От этого злоба бессилия накрывает с головой. Лишь фыркаю на слова друга, оставляя бутылку на столе и уже разворачиваюсь, чтобы вернуться обратно наверх, откуда не вылезал все прошедшие дни. — И это ты называешь отсутствием чувств? — как насмешка. Долбанная насмешка судьбы. Не останавливаюсь, проходя ещё пару шагов, пока меня не настигают последние слова друга. — Если тебе интересно, это малую вы тогда в июле забирали от Князева, это за её безопасность так трясся Лёша. Молчи. Дергаюсь. Похуй. Шагаю дальше. Откуда он вообще, блять, знает? — Кир, ты реально дурак? Совсем заработался или мозги пробухал? Злюсь ещё больше. Даже не оборачиваюсь к другу. Просто поднимаюсь наверх. Нет никаких чувств и быть не может. Отъебитесь вы уже от меня, от неё, от нас. Мне… мне просто нужно знать, что она дышит. Замираю в коридоре, прислоняясь к стене. А потом со всей силы ударяю в эту стену кулаком. Блять. Неприятное жжение расходится на руке. Это выход боли, и я ударяю ещё. И ещё. И ещё. Пока костяшки пальцев не превращаются в мясо, а из комнаты не выходит Эля. — Совсем больной? — зло шипит она. Ну, давай, покричи на меня, я знаю, что ты хочешь. Потому что это я на свадьбе забрал малую у Князева, увел её из-под носа этого урода, а потом трахнул и кинул, как ненужную куклу. Давай же, блять, это из-за меня он решил грохнуть всю долбанную компанию. Это из-за меня, он успел притронуться к ней! Но видимо, заметив мой взгляд и руки, девушка замолкает. Сначала не решаясь ничего сказать. Будто бы рассуждая про себя, дать мне первым делом по ебалу или высказать всё, что она думает обо мне и ситуации в целом. — Она бредит, — уже спокойнее проговаривает Элли. Я вздергиваю брови, мол и чем я могу помочь?! Девушка едва удерживается, чтобы не закатить глаза, будто я тут мать вашу маленький ребенок, который нихуя не понимает. — Она зовет тебя. Заключает подружка малой и возвращается в комнату, оставляя меня одного. Что-то ещё прозвучало в этой последней фразе. Что-то, чем не делятся даже с самыми близкими подругами, потому что это понятно без слов. Бля-ять. Потряхиваю руками, костяшки жутко саднят. И пробираюсь в комнату. Барби усиленно пытается разбудить малую. А та мечется по постели в своем кошмаре, что-то шепчет, плачет. Я какое-то время просто наблюдаю за этим. За аккуратными движениями Олечки, которая в первую нашу встречу пыталась меня соблазнить. За агонией малой, и я не знаю, чем я могу помочь ей. В таком же бессилии и Эля. Но происходит то, что заставляет меня выйти из оцепенения. Она кричит, слишком истошно и надрывно. Мое блять имя. И заходится в истерике. Попеременно произнося то мое имя, то пресловутое «нет». И, кажется, до нас доходит, что именно она видит. У блонди уже дрожат руки. И я легко отодвигаю её от постели. — Ну же, малая, — сначала так же аккуратно трясу её за плечи. — Просыпайся, — это становится жизненно важным — вытащить её из этого кошмара, спасти оттуда. Потому что я блять здесь и я живой. — Малая… Попытка за попыткой, но ничего не действует. А девчонка всё ещё мечется по постели, безусловно причиняя своему израненному телу боль. Блять. Почему всё сука так сложно. Заигрались. — Ева! — уже мой крик, я поглаживаю её по щеке и встряхиваю за плечи. Девушка вдруг вздрагивает в моих руках, хватает ртом воздух и распахивает свои глаза. Ебаная бездна.***
Словно заперта в черной коробке. В четырех стенах собственного подсознания. Это страшно, это больно. Не жизнь. Существование. Вроде бы жива. Жива ведь ещё? Не уверена. Даже не чувствую физической боли, а она должна быть. Он изнасиловал меня, избил, я пыталась покончить с собой. Как? Как я дошла до этого? Полный абсурд. Я не такая, это не я. Скажите, что это был всего лишь кошмарный сон. Пожалуйста! Но это не сон. И я отчетливо помню его слова, что живым с этой встречи Ти не вернется. Если один раз он дал ему возможность выжить, второй раз это не пройдет. Наверное, именно поэтому я сразу же по уходу этого мудака направилась в ванную комнату. В любой другой ситуации, я выбрала бы в качестве суицида высоту, которой до дрожи в коленках боюсь. У меня не было выбора. Были лезвия, была боль. Пазл сложился. Я ни черта не помню, после того, как аккуратно расчертила линию на коже, а потом вторую, третью. Линии становились узорами. Кровь пачкала одежду, и тело, и пол. Такая красная, красивая, это был лишь способ избавиться от боли. Я знала, что Князев едва ли позволит мне умереть так, как того захочу я. Если я и умру, то только от его руки. В голове ютятся какие-то ужасы. Эпизоды отрывками, точно разорванная картина жизни. Всё перемешано, всё кувырком. Июль. Асфальт. Мое избитое тело. И Ти... Ти! Это он, он забирал меня тогда вместе с Лёшей. Это был его голос. Как я не догадалась раньше?! Картина аварии. Князев. Машина. Кафе. Перепалка. Пистолеты. Выстрел. Мой крик. Истошный крик, потому что я вижу это. Я чувствую. Он убил его! Нет! Пожалуйста! Кири-и-илл! Меня трясет, плечи дрожат. Снова крик и истерика. Кто-то гладит меня по щеке. Зовет. Пока крик моего имени не разрывает пелену бреда. Пока то, что слышу в одном единственном слове, не заставляет сознание вынырнуть из пучины кошмара. И я распахиваю глаза. Находя перед собой глаза. Голубые, точно озера, подернутые льдом. Этот лед ломается, плавится и затапливается вешними водами. Минутное промедление. Глаза в глаза. Пронзительно тихо. А потом... Он просто поднимается и уходит. Чувствую, как тяжело дышать. И физическая и моральная боль захлестывают меня, и я плачу. Плачу так, как не плакала никогда. Навзрыд, как маленький ребенок. Это не страх и не ужас, даже не отчаяние и безысходность. Это не просто боль, и я не зажимаю ладонью рот. Я чувствую себя пятилетней малышкой, самой беззащитной во всем этом мире. А он оставил меня. И слезы затапливают меня. И за этими эмоциями я не слышу, как хлопают двери, как ревет мотор машины, как Ти просто уезжает.