***
Но одну меня по прежнему не оставляют. Стоит Эле уйти, как в комнату залетает Князева. Оля поджимает губы, смотря на меня. И потом подает мне телефон. Я недоумеваю, мол зачем её мобильник. — Родителям позвони, они волнуются. Хотя Эля сказала им, что ты вся зашиваешься в учебе и работе, но их это уже не успокаивает. Я киваю. Но понимаю, что едва ли сейчас в состоянии поговорить с мамой. — Оль, — слишком хриплый, чужой голос, словно это не я. — Я хочу к себе, это можно как-то устроить?! Попытка выбраться из дома, попытка привести в порядок сорванные связки. — Ти был против, здесь безопасно, — пожимает она плечами. — И я согласна с ним, в своей квартире ты очень уязвима. — Бред, твой братец никогда не повторяется, — как-то неопределенно покачивая головой. — Я не заставляю вас всех разъезжаться по своим домам, только меня отвезите отсюда подальше. Девушка поднимает на меня сочувственный взгляд. — Чтобы ты там заморила себя голодом? — фыркает она. — Тут у нас больше шансов заставить тебя есть, чем если оставить тебя одну. — Да не собираюсь я накладывать на себя руки таким образом, просто не хочу есть и всё, — качаю головой, пытаясь убедить и её, и себя в том, что мысли о смерти мне до лампочки. — Нет, я волнуюсь за тебя, — жестче добавляет девушка. — Так же как и Эля, и даже Дима, который тусуется здесь дни напролет, чтобы не оставлять нас одних. Так же как и… — Так же как и Ти? — теперь уже фыркаю я. Если бы голова у меня сейчас была более трезвой и не забитой бредовыми мыслями, я бы увидела истинную причину, но придумывать оправдания всем и каждому мне надоело. — Я заметила. Полагаю, он просто вернул мне должок, я спасла наши шкуры на свадьбе, а потом позволила меня изнасиловать только бы Князев, блять, не убил его. Просто зачем он меня спасает снова и снова, если я ему нахер не сдалась? Эмоции прорываются, и я подрываюсь с постели. Чувствую как кружится голова. Направляюсь в коридор, несмотря на то, что темнота перед глазами едва ли расступается. Улепетываю в самый конец, усаживаясь на подоконник так, что не подойдя близко меня не увидеть. И набираю заученный наизусть номер мамы. — Солнышко! Мы так за тебя волновались, — такой родной и знакомый голос. — До Лёши не дозвониться, — удар под дых. — Ты недоступна, хорошо хоть Эля соизволила позвонить! — Боже, мама, прости-прости-прости, — начинаю извиняться я, мне так стыдно, что я заставила её волноваться. — Милая, у тебя что-то случилось?! — случилось. Но об этом родителям не положено знать. Да, даже если бы и решилась рассказать с чего начать? — Нет, что ты, — минимум дрожи в голосе, я вытираю влажные дорожки слез. — Я… — я просто, блять, влюбилась, мама, и не знаю, куда девать это чувство, потому что я боюсь, что ещё одного разбитого сердца я не переживу. — Учеба, мам, я вся в учебе, пишу вот исследовательскую работу, да и в клубе у Олега очень много работы сейчас… А вы как? Как папа? Сильно злится на меня? — Да, брось, солнце, с чего бы ему злиться, он просто тоже очень волновался за тебя, — и мне снова стыдно, заставить волноваться двоих самых близких людей, это такая безалаберность с моей стороны. — Мы любим тебя, родная, даже если ты не говоришь, что там тебя мучает, просто знай, что если что мы всегда рядом. Я улыбаюсь. Мне так хочется домой. А мой дом в Питере. Надо бы предложить маме с папой переехать в Питер, тогда квартира не будет пустовать. Кажется, я уже просто придумываю план к очередному побегу. Слабая. — Я тоже очень люблю вас, — едва слышный всхлип.***
Ближайшие пару часов я так и сижу на подоконнике и тупо пялюсь на лес, который окружает особняк с двух сторон. Деревья. Всегда они ассоциировались у меня с силой, крепкостью, стойкостью. Мне не хватает этого, не хватает выдержки, не хватает сил. Небо пасмурное, скоро начнет смеркаться. Я люблю октябрь, также как до беспамятства влюблена в май. Вижу, как открываются ворота. Дыхание прерывается. На участок въезжает черная тачка, бэха если быть точной. Усмехаюсь, до этого был мерс. Почему-то я точно уверена, что приехал Незборецкий. И, правда, как только шум мотора смолкает, из авто показывается долговязая фигура парня. Он закуривает, когда внизу хлопает дверь, и на улице в одних джинсах и майке появляется Дима. Кажется, сначала обсуждают новую тачку. А затем опираясь на капот, оба курят, лениво перекидываясь фразами, вряд ли имеющими какое-то весомое значение. Пока к ним не подлетает Оля. Девушка эмоционально жестикулирует, явно пытаясь что-то объяснить. Я наблюдаю за происходящим. Как кажется Дима пытается всё перевести в шутку, а блондин не меняя своего обыденно пофигистического выражения, лишь фыркает на слова Князевой. Хотелось бы знать, о чем она решила с ним поговорить. Хотя ставлю на то, что это обо мне и его отъезде. Осталось только Элю подключить с её этим: она нихрена не жрет!!! Ти все-таки что-то отвечает ей и направляется в дом, глубоко затягиваясь сижкой. Оля отрешенно качает головой и поднимает взгляд на окна, замечает меня, хмурится и, оборачиваясь к Диме, что-то говорит и тоже направляется в дом. На лестнице слышатся шаги. Кто-то поднялся сюда. Я замираю, надеясь, что меня не заметят. Так и есть. Шаги направляются в противоположную сторону, в сторону комнаты, где до этого я валялась сутки напролет. Но уже спустя минуту шаги возвращаются. Дверь за дверью, как проверка, куда я могла бы спрятаться. Чувствую его приближение, легкую усмешку на его идеальном лице, когда он меня замечает. Я же упорно смотрю в окно, кажется, даже начинаю считать деревья. Парень останавливается рядом со мной. Немного промедления. Я не пойду навстречу, я бы вообще убежала, как можно дальше, если бы всё тело не болело при малейшем движении. Что собственно ни в коем разе не мешало мне добраться до этого подоконника. Тереблю бинты на ладонях, снова закусывая и без того полуживые губы. Ти легко перехватывает мои руки и подтягивает к себе так, что теперь я сижу на самом краю, а он, уютненько устроившись между моих ног, держит мою талию. Первая реакция дрожь. Страх. Чудно. Это я так пытаюсь избегать любых контактов с ним. Идиотка. Он не решается заговорить. Также как и я. Между нами тишина. Но мое оцепенение сходит быстрее, чем он успевает сообразить. Я пытаюсь выбраться и свалить. Правда попытка безуспешна, я слабая и хрупкая сейчас; против его силы вообще ничто. — Барби сказала, ты отказываешься есть, — это всё, что его сейчас волнует?! Не решаюсь, больше предпринять попытку к бегству. Логично же, всё бесполезно. — И что? — немного резко, но в сочетании с моим до ахуения хриплым и потерянным голосом это производит совершенно иной эффект, нежели я планировала. — Не хочу. Ти хмыкает, не верит. Это не просто «не хочу», это протест, это выражение боли, почти такое же как и его решение свалить тогда. — Нет, даже не думай! — отнекиваюсь я. Я не хочу есть и не буду. Даже если он снова по манере, вошедшей уже в привычку, унесет меня туда на руках (а сейчас это вообще никакого труда не составит, учитывая мое исхудалое тельце). Но парень не двигается, внимательно вглядываясь в мое лицо. Я не смотрю, наоборот, опускаю голову, не хочу встречаться с его глазами. Не хочу чувствовать того, что чувствую, как будто бабочки в животе сейчас сдохнут от трепета собственных крыльев. Его ладонь оказывается у меня на подбородке, он заставляет меня посмотреть на него, не давая возможности избегать взгляд. А затем… Затем он почти целует меня. Почти. Потому что звонит его телефон. Потому что мы замираем, когда нас друг от друга отделяют лишь дурацкие миллиметры. Потому что на телефоне высвечивается «Ри». Потому что он, блять, принимает вызов. Потому что черт-его-дери первое, что я слышу «Кирюш, милый, я так по тебе соскучилась!», сказанное таким смазливо писклявым голосом, что меня тошнит, жаль блевать нечем. Он чуть отходит от меня, покидая мое личное пространство, на что тело реагирует более резко, я теряю ощущение безопасности, а разум, наоборот, твердит мне использовать этот шанс, чтобы свалить. Что я и делаю, спрыгивая с подоконника. Пока парень стоит ко мне спиной, видимо выслушивая свою пассию, я не дожидаюсь ничего, просто улепетываю к лестнице. Тело ломит, руки привычно дрожат. Спуск с лестницы едва не оборачивается для меня падением, я грустно усмехаюсь, вспоминая, как на одной из вечеринок, в другом правда коттедже, у самой лестницы меня поймал Лёша со словами: где пожар, принцесска?! Это «принцесска» словно набатом раздается в моей голове. Я сворачиваю на кухню. И идея приходит сама собой. На барной стойке лежат ключи от новенькой бэхи. — Все нормально? — спрашивает Дима. Он что всё время тусуется на кухне? — Более чем! — в глазах загорается очень нездоровый огонек, и я хватаю ключи. — Ты же понимаешь, что… — Я? Понимаю? Да пошел он к черту, так ему и передайте! — рыкаю я, неизвестно откуда находя в себе силы дойти до коридора. Плевать, что я только в леггинсах и футболке, а ещё без обуви. Торопливо выбегаю на улицу, не обременяя себя натягиванием теплых вещей. И уверенно жму на ключи, снимая с тачки сигнализацию. Дергаю ручку, оказываясь на переднем сидении. Адреналин бурлит в крови, отчаянно штурмуя разум и разум поддается, сдаваясь напористому желанию насолить блондину.мы заблудились,
но мы сможем выжить