И от тебя ничего, кроме боли и зла.
И мы сами это не остановим
***
— И куда мы едем? Плюхаюсь на сидение рядом с парнем. Тот только заводит мотор и кидает на меня оценивающий взгляд. — Ты вообще знаешь, что такое еда? — небрежно растягивая слова, наконец, произносит он. — Меня не было всего-то неделю! — Всего-то неделю! — передразниваю его. — Иди ты к черту! Парень присвистывает, переводя всё в шутку. Шутник, блять. Он так и не ответил, куда мы едем. — У меня были дела, — пожимает он плечами, столь похуистически выдавая эту фразу. — Риточку трахал, малыш-Ти?! — это не вопрос, это моя защита, я снова язвлю и выкручиваюсь, моя очередь делать больно. — Именно, — так легко и просто подтверждает он. Что? Мне не послышалось? Он что только что сказал?! — Правда волосы у неё слишком темные, талия слишком неудобная, и вообще она не ты. Я почти смеюсь. Почти. Это вот сейчас рассматривать как комплимент? Или как мне на это реагировать? — У-у, — начало положено. — Только ей этого не говори, расстроишь бедняжку, некого трахать будет. Лучезарно ему улыбаюсь. Ебаное солнце внутри. Это солнце меня сжигает. Он молчит, только сжимает руль и выкручивает его, слишком резко входя в очередной поворот. Моя грубость оправдана, Незборецкий, ты это знаешь. — Почему же некого? — ему понадобилось столько времени на то, чтобы выдать это?! Или на то, чтобы не сорваться на меня в ответ? — Я всегда могу прийти к тебе, малая. К одной из сотни. — С шлюхой меня не перепутал, не? Или когда фура твою тачку цепанула, ты слишком сильно головушкой приложился? — самое лучшее, что можно вспомнить, да. Ему нужно отшутиться, но на этот раз нечем. Потому что в отличии от меня, он умеет держать свои эмоции под контролем, хоть немного, но умеет. Или ему просто всё ещё похуй. — Приехали, — бросает он, паркуясь рядом с больницей. — Решил сдать меня в психушку? — выхожу на улицу. Сама. — Или на опознание Князева привез? — Это всё как-нибудь позже, от первого точно не откажусь, — тянет он. — А на втором я точно тебе в край психику испорчу. Чуть нервно посмеиваюсь. То есть Князеву мстить он все-таки собирается. Спасибо за невольный ответ. А я всё ещё за него волнуюсь. — Ты идешь? Или планируешь тут стоять, пока снова не пойдет дождь? Чем он меня решил вообще удивить, привезя в больницу?! — Куда мы, Незборецкий? Я спрашиваю в последний раз. — Малая, ты можешь заткнуться и потерпеть? Я упираюсь, останавливаясь в холле больницы. Белобрысый поворачивается ко мне. Внимательно смотрит на меня. А я уже предчувствую, что этот прохвост снова планирует нести меня туда, куда ему заблагорассудится. Ну, уж нет. Легкая борьба, слишком ленивая и ненавязчивая, нечаянно скидываю с него кепку с капюшоном толстовки. И замираю, переставая бороться. Где косички? — Что? Что ты сделал? — мой шепот, а он ржет с того, каким легким способом он угомонил меня. Удивил. — Хочу, могу, — пожимает он плечами, вздергивая белесые брови. А я тяну пальчики к мягким прядям. Лениво натягиваю на его голову капюшон. Мое. — Сама пойдешь? — интересуется он, опуская на мою голову свою кепку. Я не отвечаю. И чуть прохожу вперед, ближе к лифту.***
Он молчит, чем и притягивает мой взгляд и внимание. Отнимая всё внимание от того, на какой этаж мы поднимаемся, куда проходим. И только когда двери палаты открываются, и он вталкивает меня внутрь без слов и приглашений, я останавливаюсь и теряю дар речи. Лёша. Живой. Живой, черт бы его побрал! Чувствую, как теплые слезы прокладывают влажные дорожки, и я едва не оседаю на пол. Благо мне есть кому подставить плечо. Спасибо. Он уверенно подхватывает меня за талию, придерживая, чтобы я в очередной раз не наебнулась и не оказалась в соседней с Лёхой палате или этажами ниже с нервным срывом. — Боже, — шепчу, едва разлепляя губы, и начинаю рыдать в голос, едва перебирая ногами, кидаюсь к кровати. Парень слабо улыбается, безумно тяжело дышит и кидает укоризненный взгляд на Ти. А я опускаюсь на колени рядом с кроватью, опускаю голову, касаясь лбом его руки и захожусь в рыданиях. Мой Леша — живо-о-ой! — Эу, ну прекращай, принцесска, не ради этого я очнулся! — смеется он, жутко хриплый голос, но слишком родной. — Миронов, черт бы тебя побрал! Никогда, слышишь! Ты никогда больше так не сделаешь, понял меня?! Я лучше сдохну, чем ещё раз переживу то, через что прошла! — Полегче с обещаниями, малая, я лезвие из твоих рук выбивал не для того, чтобы ты сейчас своей жизнью тут разбрасывалась. Лёша в шоке. — Потом меня поругаешь, мамочка, — перебиваю друга, пока тот не начал уже читать мне нотации. Мы сидим в его палате почти полчаса, пока врач не выгоняет нас. Меня за нежеланием уходить из палаты на руках выносит Ти. Мы останавливаемся, только уже на крыльце. Снова дождь. Я снова чувствую почву под ногами. — Спасибо, — ловлю его взгляд, чуть приподнимая голову. — Удивил. На последнем слове усмехаюсь. — Ты важна мне, малая, чтобы ты там не думала, — он останавливается. — Ты нужна мне, Ева… И я теряюсь, я ведь уже коснулась дна, неужели есть ещё куда падать? А я чуть приподнимаюсь на мысочки и касаюсь его губ.