What Did You Say?...Future?

— В июле 1915 года была сформирована 3-я армия Британских экспедиционных сил. Большая её часть передислоцировалась в Пикардию. Командование на тот момент находилось в Амьене. Мы были безумно счастливы. Наконец-то свои. Только тогда я осознал, что у меня появился шанс найти своих братьев. Возможно, кто-то подскажет мне, где они и что с ними. Я провёл там очень много времени. Джон очень хорошо помнил Амьен. С севера квартал Сен-Лё пересекали многочисленные каналы, напоминая Венецию. Вдоль берегов тянулись кирпичные и деревянные дома. Здесь же находился кафедральный собор Нотр-Дам. Ничего красивее и величественнее Джон ещё не видел. Собор был украшен скульптурными изображениями Христа и святых, а с западной, северной и южной сторон располагались неописуемой красоты витражи. Как позже Джон узнал, они назывались «Роза морей», «Роза ветров» и «Роза небес». На территории города война шла долго и он сильно пострадал. Но несмотря на сей факт, красота этого места продолжала радовать глаз. Ему и его товарищам пришлось через многое пройти, чтобы добраться сюда. — По пути в Амьен случилось несчастье — наш капитан умер. Скорее всего, это было воспаление легких,  — закурив очередную сигарету, продолжил Джон. — Он сильно простудился, потом начал кашлять кровью. Через какое-то время он уже не мог самостоятельно передвигаться, и нам пришлось нести его на руках. Перед мысленным взором настолько явственно предстала та картина, словно это случилось вчера, — заснеженная поляна, сгущающиеся сумерки и самодельный деревянный крест. Никто не проронил ни слова. Сердца солдат охватила горечь. — Капитан был хорошим человеком. Мы любили и уважали его. Он был нам как отец и не раз спасал наши жизни. Прощаться с ним было невыносимо тяжело и больно. Но всё было позади. Мы наконец-то дошли. Всё время, проведённое в городе, Джон предпринимал попытки хоть что-то разузнать о судьбах Томми и Артура, но всё без толку. В какой-то момент он уже смирился с той мыслью, что больше никогда их не увидит. Так прошло почти полгода. — Счёт дням был потерян. Сколько прошло? Неделя? Месяц? Год? Я уже не помнил, когда последний раз заглядывал в календарь. Но и значимых событий произошло немало. В сентябре пятнадцатого несколько британских дивизий приняли участие в сражении при Лоосе. Потом наступил шестнадцатый год, а с ним и битва на Сомме. Я потерял там двоих своих друзей. — Ты участвовал в том сражении? — глаза Рей чуть не вылезли из орбит от удивления. — Расскажи, как это было. Что ты помнишь? — А что рассказывать? В твоих книжках, наверное, и без моих рассказов всё детально описано… Я помню лишь свои ощущения. Помню, как солнце катилось по наклонной, как светло синело небо, а потом наступила холодная октябрьская ночь. Большое поле, а кругом густой непроходимый лес. Помню леденящий душу крик сержанта, которому по колено оторвало ногу, когда он наступил на мину. Его нужно было вытаскивать. Двое поползли за ним. Фред и Рикки. Это были мои друзья, с которыми я бок о бок, преодолевая трудности, шёл до Амьена. Они уже почти добрались до сержанта, а через мгновение раздался выстрел. Потом ещё один. Мы их лишились. Они были убиты снайпером, засевшим на дереве. Тот ублюдок всё это время прятался в лесу. Несмотря на тёмное время суток и нелетную погоду, мы все были у него как на ладони. Он расстреливал нас неспешно и методично. Мы понимали, что просить помощи у артиллерии бесполезно… Сержант всё еще истекал кровью посреди поля и кричал, чтобы его не бросали, иначе он взорвёт себя, если мы уйдём. Я думаю, он бы так и сделал. Я молча стоял и просто не мог смотреть на то, как погибает наш друг… и пополз за ним. — Ты вытащил его? А как же снайпер? — Он пытался убить меня, но всё время промахивался. — Что было дальше? — Рей не могла найти себе места. Рассказ Джона производил на неё всё более сильное впечатление. Ей не терпелось узнать, чем всё закончилось. — Когда я вернулся целым и невредимым, меня обуяла какая-то эйфория. Случившееся вызвало во мне такие мощные эмоции, что в тот момент я был уверен в своей неуязвимости. Мне казалось, что я заговорен от пуль. Это была опасная иллюзия. — Что ты сделал? — Я был как в бреду, но задался лишь одной целью — уничтожить стрелка. Инстинкт самосохранения отключился. Я схватил гранатомёт и рванул через заминированное поле. Кто-то кричал мне вслед, что я свихнулся, что я могу погибнуть, но я уже ничего не слышал и не обращал внимания ни на мины, ни на свист снайперских пуль. Я бегал зигзагами, падал, перекатывался, потом поднимался и бежал опять. Та сволочь стреляла, но снова промахивалась. Я уже давно перестал себя контролировать и не мог остановиться. Тело не слушалось, а ноги сами несли меня. Адреналин зашкаливал, кровь закипала, долбя тысячей молоточков по вискам… Я приблизился на расстояние выстрела. Германцу уже поздно было спасаться. Он был слишком увлечен мной и прозевал тот момент, когда нужно слезать с дерева и делать ноги. Один точный выстрел — и ублюдка не стало. — Как ты чувствовал себя после того, что с тобой случилось? — Состояние аффекта улетучилось очень быстро. Я приходил в себя ещё несколько дней. Это было потрясение такой силы, что казалось, после него человек не способен остаться в живых. По ночам мне снилось лицо того снайпера. Каждый раз я просыпался в холодном поту. Сердце вырывалось из груди. Хотелось кричать от ужаса, который охватил меня… Я потерял своих друзей. Они погибли у меня на глазах. Такое трудно забыть. Но с другой стороны, осознание того, что своим поступком я спас много жизней, давало сил не пасть духом. Я выполнял свой долг. Ещё через пару дней я полностью восстановился… Война шла почти три года. Джон уже научился относиться к ней, как к повседневной реальности, которую он не в силах изменить. Ещё в самом начале Шелби относился к войне как к приключению, потом, с течением времени, воспринимал её как долг, а потом — как злой рок, что-то неизбежное, живущее и развивающееся по каким-то своим законам и не зависящее ни от воли, ни от поступков людей. — …Шел тысяча девятьсот семнадцатый год. Франция и Британия искали возможность завершить войну. В странах нарастали недовольства. Правительство пыталось найти решение… А мы, тем временем, добрались до Дуврского пролива. Несмотря на начало апреля, было очень холодно. В свете подступавшего утра жемчужно серели отвесные меловые скалы. С севера дул сильный ветер, чувствовался запах йода. Джон стоял на краю обрыва и смотрел на море, вдыхая и заполняя лёгкие свежим лечебным воздухом. Ему нравилось море. Оно успокаивало. — Три года, думал я. Три мучительно долгих и страшных года полыхала война. Сотни тысяч убитых и раненых, разрушенные судьбы и семьи, разорённые города и сёла… Думая обо всём, через что я прошёл, становилось жутко. Я находился на грани душевного опустошения. И одновременно во мне закипала ненависть. Ко всему. Я ненавидел германцев и считал их виновниками всех бед. Я ненавидел бездарное командование, которое без разбору кидало молодых солдат в самое пекло, а само только протирало штаны и навешивало на грудь медали. Порой хотелось разнести из миномёта то чёртово здание, где они постоянно отсиживались. Я ненавидел правительство, которое сначала развязало войну, а потом не предпринимало ничего, чтобы положить ей конец. Я всем сердцем ненавидел саму войну, разлучившую меня с домом, с семьей, с братьями. Была ли ещё хоть какая-то надежда на то, что мы когда-нибудь встретимся? Смогу ли я выжить? Что будет дальше? Я не знал. Стоя на том обрыве и смотря вдаль, я думал только об одном — где-то там, на той стороне моя страна, мой родной город, мой дом. Горло сдавил спазм и, как мне показалось, я перестал дышать. Предательские слёзы застилали глаза и градом катились по щекам. Я упал на колени, откинул автомат подальше от себя, чтобы не было соблазна схватить его и снести одним выстрелом голову с плеч, и разрыдался в голос. Мне было невыносимо больно. В душе как будто взорвалась граната. Я был измотан и выбит из сил. Джон одним глотком осушил стакан с виски. Ему было тяжело вспоминать о том страшном периоде своей жизни, но нужно было довести рассказ до конца, чтобы вздохнуть с облегчением. Рей сидела напротив и молча смотрела на Шелби. На глазах девушки невольно наворачивались слёзы. Ведь одним делом было читать о тех давних событиях в книгах и научных трудах, а другим — получать информацию из первых уст. Теперь Рей прекрасно понимала, почему Джон так остро реагировал на то, что предстояла ещё одна война, превосходящая по масштабам все остальные вместе взятые. Пройдя через все ужасы войны, человек не может забыть об этом и вычеркнуть из памяти. Невозможно стать прежним. — Весь оставшийся год я провёл на севере Франции. В это время английский флот воевал с германским. Сначала германцам удалось потопить британские корабли, а потом произошло обратное — англичане одержали победу. Но и в этот раз не обошлось без потерь. Казалось, что прошла целая вечность. — Ты так и не узнал ничего нового о судьбах братьев? — Нет. Да и по правде говоря, уже не пытался, ибо понимал, что всё равно останусь ни с чем. Но однажды я решил написать домой. Может, тётя Полли что-то знала. Возможно, ей приходили письма от Томми или Артура, в которых они могли указать своё местонахождение. А может быть, кто-то из них вернулся в Бирмингем… Ответа долго не было. И вот, спустя три недели после отправки письма, наконец-то пришёл ответ от Полли. Из её письма я узнал, что несколько месяцев назад она получила письмо от Артура. Он писал, что с ним и Томми всё было в порядке. Они были живы. Этого мне было достаточно. Это всё, что я хотел узнать. Его братья были целы и невредимы и всё это время были вместе. Артур сообщил, что после той страшной ночи, когда их батальон попал под обстрел германцев, та часть, в которой находились они с Томми, отступила и была вынуждена вернуться в Гавр. Они не знали, что случилось с другой частью батальона, где был Джон. Им ничего не сообщали. Из письма Полли Шелби младший также узнал, что все эти месяцы они не переставали его искать. — Читая то письмо, я чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Мои братья были живы. Но ещё больше меня радовало то, что Артур указал их нынешнее местонахождение — Булонь-сюр-Мер. А дальше случилось невероятное — командованию пришёл приказ направляться именно туда. — Поверить не могу! После стольких месяцев вы наконец-то нашли друг друга, — Рей радовалась так, будто сама пережила нечто подобное. — Прости, продолжай. Джон опять закурил. В памяти всплывали фрагменты воспоминаний о тех днях, которые он провёл в пути. Шелби не переставал думать о том, что уже совсем скоро он встретит своих братьев. Он ни за что не должен был упустить этот шанс. — Где-то на половине пути со мной произошла довольно необычная история. Настолько необычная, что я сам до сих пор удивляюсь, как так могло получиться. Было ранее утро. Я проснулся от какого-то странного шороха. Сначала я подумал, что мне показалось, но через секунду шорох опять повторился. Медленно потянувшись к своему автомату, я тихо поднялся на ноги и пошёл туда, откуда он доносился… Джон очень отчётливо помнил то, что случилось. Пепельное утро проникало сквозь окна старого полуразрушенного здания, в котором ночевали солдаты. Джон на цыпочках шёл в сторону двери, которая вела в подвал, откуда доносились приглушенные звуки. Как будто кто-то без остановки ходил из угла в угол. Всё это вызывало в душе Джона тревожные предчувствия. Дверь открылась с лёгкостью перевёрнутой ветром страницы, даже не скрипнув. Вниз вела узкая, тёмная лестница. Направив дуло автомата прямо в темноту, Джон начал медленно спускаться, стараясь не издавать ни звука. — Спустившись вниз, в нескольких метрах от себя я заметил маленькое окно. Уже рассвело, и свет раннего утра проникал в комнату. Чуть нагнувшись, я увидел парня, который сидел на полу и весь дрожал. На нём была французская форма. В этот момент я вдруг оступился и полетел вниз, больно ударившись ногой при приземлении. Парень вздрогнул и вскочил на ноги, направив на меня свой автомат. Я тоже не растерялся и, поднявшись, направил свой на него. Он стоял бледный, холодный и потерянный и молча смотрел на меня. Глаза у него были страдальческие. Рассвет осветил его лицо, и я смог получше его разглядеть. В глаза сразу бросалось то, что форма была ему размера на два больше и висела на парнишке мешком. Да и внешне он совсем не был похож на француза. Слишком светлые у него были волосы. — Это был германец? — догадалась Рей. — Только не говори, что это был он. — Да, это был германец. — Ты убил его? — Нет, — Джон глубоко выдохнул. — Не смог. Он был слишком молод. Совсем мальчик. Ему было не больше семнадцати. Мы стояли так минуту. А потом я опустил автомат. В тот момент палец Джона уже готов был нажать на курок, но в следующую секунду германец опустил автомат и, по-английски произнеся «Помоги мне», потерял сознание. Джона словно ведром ледяной воды обдало. Он подбежал к молодому германцу и попытался привести в чувство. Расстегнув его мундир, Джон заметил кровь. В левом боку солдата застряло две пули. — Я начал лихорадочно бегать по всему подвалу в поисках чего-нибудь, чем можно было обработать рану и чем достать пули. И как же я благодарил всех богов, когда на одной из полок обнаружил небольшую коробочку с красным крестом. Как потом выяснилось, раньше это был дом врача и в подвале он хранил всё, что ему было необходимо для работы. Обработав рану, я вылил остатки спирта на руки и щипцы, чтобы не занести инфекцию в рану, и взяв себя в руки, приступил к делу. Мне уже приходилось извлекать пули, так что я хорошо знал, что делать. Дальше нужно было остановить кровь и прижечь рану. Парень всё ещё был без сознания, поэтому можно было не переживать, что он будет кричать. Наверху был камин, который мы зажгли прошлой ночью. Я побежал туда. Когда со всем было покончено, я как мог перевязал рану. Через какое-то время германец очнулся. Придя в себя, молодой солдат ещё долго пытался сообразить, что с ним случилось. Джон всё это время сидел напротив германца и наблюдал за ним. — Он рассказал, кто он, что с ним произошло и как он оказался в этом подвале. Его звали Фридрих. Дело в том, что за несколько дней до того, как мы пришли в этот городок, здесь находились германцы. И вот однажды посреди ночи пришли французы и перебили всех до единого. Фридриху удалось выжить и спрятаться. Но он был сильно ранен и чуть не умер. Он провёл в подвале три дня. Три дня без еды, воды и с дыркой в боку. А во французскую форму он переоделся для того, чтобы, его не убили, если вдруг обнаружат. Я поверил ему. Один взгляд этого паренька красноречиво говорил о его искренности. Джон выслушал рассказ Фридриха. Он не стал вдаваться в подробности и выяснять, откуда парень знал английский. Его вдруг охватили противоречивые чувства. Он понимал, что этот мальчик — германец, а значит автоматически враг. Но с другой стороны, Джон не мог убить его. У него не поднималась рука. — Он поблагодарил меня за то, что я помог ему и не дал умереть. Сам же я до сих пор не могу себе объяснить, что заставило меня сделать это. Ведь я мог просто застрелить его в ту же секунду, как только увидел, но что-то меня остановило… Мы просидели с ним в подвале ещё минут двадцать. Затем над нашими головами послышались шаги проснувшихся солдат. Нужно было возвращаться наверх. Я понимал, что не мог просто так уйти и оставить этого мальчишку одного. Но и вывести его и подвала, чтобы остальные о нём узнали, тоже не было идеальным развитием событий. Если бы он заговорил по-английски, его сразу же выдал акцент. Нужно было что-то срочно решать. И тут мне в голову пришла гениальная идея — Фридрих должен был притвориться немым. Из двух зол я выбрал меньшее… Мы вышли из подвала. Потом мне пришлось очень долго объяснять капитану, кто этот солдат и что вообще произошло. К моему великому облегчению, все поверили. Но счастье длилось недолго. На следующий же день парень выдал себя. Перед глазами Джона до сих пор стояло испуганное лицо молодого германца, когда один из солдат заметил у него на груди жетон с именем, который парнишка по всей видимости забыл снять и спрятать. Поняв, что правда раскрылась, германец попытался сбежать, но был убит капитаном. — О том, что случилось, было быстро забыто. Все вели себя так, будто ничего не произошло. Но я ещё очень долгое время не мог прийти в себя. Последний крик того паренька, а затем громкий выстрел ещё стояли в ушах. Он был таким молодым и, я был почему-то уверен в этом, не сделал ничего плохого. И мне было безумно его жаль. Я даже забрал его жетон себе… Через два дня мы дошли.