***
Всю последующую неделю Хери демонстративно отворачивалась и фыркала при появлении Тэхена в классе, кривила красивое личико и со знанием дела распространяла нелестные слушки по школе среди прекрасной половины. Ким не знал, однако подметил, что больше с ним никто особо не рвался налаживать или зачинать любовные связи. А еще пару раз застал Чонгука, в ожидании подпирающего ногой дверь подсобки, и опаздывающих одноклассниц, с мятыми форменными рубашками и растрепанными прическами. Парень отшучивался, давя улыбки и нервно ероша затылок. Совсем взрослым скоро станет, альфач мелкий. Думал Тэхен про себя, вслух же потешаясь над криво подстриженной холкой младшего, и давая зарок отвести того в нормальную парикмахерскую, чуть позже. Так минуло пару месяцев, может больше, сознание вечно сплющивает время детства и юности. Открытие прикрас женского, дало Чонгуку разгон до зашкалившего спидометра в отметках «трахать, если есть милое личико и второй размер».***
Вряд ли в школе за год осталось больше дюжины миловидных особ, не познавших завидной участи стать «больше, чем знакомой», обаятельного Чон Чонгука, способного укорачивать юбки, одними, вскользь бросаемыми жаркими взглядами. Истории про харизматичного молоденького паренька «триразаподряд» расползлись среди колготочно-чулочной половины, сродни сказке о «принце на бьющей копытом животине». Странно и завидно. Тэхен видел, слышал, понимал, но одобрял только на словах, тая в глубинах своей памяти тонкую пелену хрупких воспоминаний о мелком, растрепанном воробье из общего прошлого. Эти картины мистическим образом стояли наравне с сокровенными ощущениями тонких наманикюренных пальчиков на своих бедрах и робких тисканьях в полумраке кладовой. Как-то слишком пошло, порой перебирались собственные мысли в черепной коробке, все больше находя правильным влечение к Чонгуку, делая его сопоставимым по важности к противоположному полу. Но пугало то, что это ни капли не пугало. Казалось нормой, дружеской нормой, только лишь преступившей чертог «обычная». Осознание приходило настолько выверенно и последовательно, что оказалось не моментным откровением, а поступательно внушаемым самому себе. Тэхен случайно задумался во время очередной попойки, что не прочь был бы оказаться девчонкой, дабы узнать, что такого Чонгук с ними вытворяет, раз форменные особы кладут себя раздвинутыми ногами ближе к его члену. Мысль, навеянная клубившимся белесым дурманом, вызвала глубочайший заскок, в итоге чуть не вылившийся в словленный трип. И прогрызла дыру в поверхностном сознании, оседая пылью глубже, проникая песком дальше - в осознание себя. Дала просочиться влаге сомнений, сквозь скорлупу якобы «правильного», «принятого между друзьями». Не было возможности выскоблить мысли ржавыми шуточками, бросаемыми в собственную сторону. «Боже, я с такими заскоками на пидора похож».***
Усмешки в зеркало по утрам, и неотвратимое понимание природы приходящих видений. Чонгук не замечал, казалось, или просто принимал аккуратные, но долгие взгляды как завистливые и восхищенные. Как расценку собственной распущенности. От его улыбок под шиворот заползали стаи мурашек, и скользили к пояснице. Тэхен никогда не просил у младшего познакомить его с «той милой шатенкой из параллели, которая, кажется, была шестой или седьмой», ему не приходило в голову, что такой вариант развития событий был бы куда уместней, а Чон даже дал бы парочку деликатных советов в вопросах наклонностей пассии, шепнув, что она обладательница шикарной задницы, и не против умеренных анальных развлечений. Для Тэхена же, после того разговора с Хери, все привлекавшие окружающие юбки, казались недостижимыми, к тому же , без должного знакомства и притрения душ, ни на что решаться не получалось. Замыкаться в себе не было особых причин, и это минуло, раскидав на одноклассников потоки шутливых выкидок и квадратных улыбок. Последние годы школы Тэхен прославился косячным улыбчивым придурком с вечным: «Чонгук-ки, пошли накуримся, я Юнги подобью, нуу». Чонгук, конечно, всегда соглашался. В те дни бухали как черти оба, только Чонгук просыпался к утру с довольной физиономией и «нужно как-нибудь повторить», а Тэхен к полудню и с тазиком у изголовья. Было забавно наблюдать за собственными метаниями, кидающими в разные стороны одной крайности. Ее имя составляет миллионы оттенков летнего неба, вперемешку с водной гладью. Свод примешиваемых упреков, постепенно рассеивался, давя попытки искоренения «проблемы», обнаружившейся не так давно, но плотно укоренившейся.***
Младший носился в последнее время с собственными замашками, и подначивал хена на странные действия. Двойные свидания, прогулки втроем, сопровождаемые частыми исчезновениями с места встречи, и оставляющими в пользование Тэхена собственную спутницу, которую неизменно нужно было проводить по опасному району до дома, за неимением кавалера. Пару раз особы настойчиво звали «на чашку чая с кремовыми пирожными». Тэхен улыбался, отказывался. Изначально эти выкидоны Чонгука показались странными, а потом дошло, зачем это было проделано. Чон, вероятно, считал, раз сам не способен усмирить блуд - сие действо над собой из ряда фантастики и неподвластно никому. Тэхен мог, наверняка это то немногое, что ему удавалось легче, чем младшему. Гораздо. Нет, не в плане отсутствия возбуждения, просто руки всегда могли спасти и не причинить никакой душевной боли. Осадок в памяти, Хери оставила вполне заметный и кислотно-мутный. А вот образ шалопая-донсена, во время тайной дрочки в ванной, не сулил никаких проблем, кроме одной: самого Чонгука.***
Идея фикс засела в голове чумным клещом, расставила лапки и впилась, сомкнув челюсть на предвзятости. Внезапно захотелось все рассказать; душа рвалась в клочья, подогреваемая вечными ухмылками и смешками от гордой пакости-Чонгука, который поддевал каждый божий день. «Господи, хен, найди ты девушку, от недотраха сдохнешь, вон, смотри, аж глаз дергается». «У тебя сперма скоро из ушей полезет». Тэхен улыбался так сильно, и смеялся так откровенно, словно все это не было правдой. В грудной клетке щемило и сдавливало. Дыхание спирало с нестерпимой постоянностью, слова скрипели на зубах, как песок, а смех поддевался хрипотцой. Чонгук, переждав почти четыре месяца стенаний хена, и пережив отменные зачастившие пьянки, решил взять бразды правления чужой жизнью на себя. Видимо, он откровенно задолбался за волосы вытаскивать Тэхена под утро из унитаза, уснувшего в нем головой. Чон понемногу стал отходить от буйных тусовок, отказывая на очередное предложение старшего проебать еще четверть печени. Он знал, что являясь главной единицей вечных гулянок, провоцирует и подначивает, загребает в мир, где Тэхен явно просрет все свои способности. Однако причина бросить совсем появилась как-то внезапно, после новогоднего бухича, плавно, но неумолимо перетекшего в трехдневный запой. На четвертое утро дичайшего ада, Чон привычно зашел на кухню за какой-то маловажной хренью, и увидел Тэхена блюющего в раковину. Блюющего кровью. Старший не заметил копошения сзади и чужих шагов, и при новом спазме только судорожно вцепился пальцами в вентиль, откручивая его на максимум и расплескивая воду. Периодически он содрогался, подавлял кашель, захлебывался им и судорожно вдыхал воздух, а после свободной рукой стал сгребать кровавое месиво и скатывать ближе к водосточной трубе. Стирал с бортиков ядовито-красного цвета капли и цеплялся за смеситель, норовя вот-вот ебануться головой вниз. Чонгук впервые увидел реальные последствия, и осознал, что это мог быть не первый такой раз, больно уж старший кипишил и пытался скрыть следы произошедшего, еще и в таком состоянии. Странно, что раньше он не замечал этого, хотя последний месяц, нажравшегося до чертей Тэхена в туалет всегда уводил Юнги. И молчал о том, что видел. По-видимому, старший сам об этом просил, да и Юнги не из болтливых. С того времени, Чонгук перестал собирать людей — алкоголя сразу стало в два раза меньше. И на каждом сборе, младший сам следил за Тэхеном. Кровавых фонтанов больше не было. Они вновь стали просто собираться на «тусовой» квартире, выкупленной родителями Чона, с магазинной пиццей и литрами колы, болтать о небытии и задротить в приставку. Все входило в ритм обычного, полугодовой давности. Почти.***
Тэхен зачастил пропускать занятия, по утрам приходил слегка помятым, отнекиваясь семейными проблемами, На самом же деле, отлеживаясь у Юнги, после буйных заливов спирта в глотку: спал, умирал, разлагался, сбивал мысли в кучу, кумарил вновь по вечерам и только сейчас, начинал видеть ущербность собственного положения. Под конец учебной жизни, за полгода до выпуска. Но от Чонгука скрывать стал свои загулы особенно, не хотел давить на взявшегося, наконец за ум младшего. По возможности так и занимался с ним по выходным. Выдыхал из себя последние крохи информации, все еще оставшиеся в голове, продолжал поражаться скорости запоминания донсена, и стал замечать, что в каких-то областях, тот его начинает превосходить. Последним Тэхен присылал свои прошлогодние конспекты, старые статьи с поправками и отметками. В будни же, под вечер заваливался к Юнги, готовому в любую минуту подвернуть новый косяк, жирнее предыдущего за совсем смешные деньги. Все карманные спускались на поебень в бумаге для самокруток и удушливый запах гари. Нетронутыми оставались лишь деньги, данные родителями на ту самую квартиру, их Тэхен хотел в конце года отдать младшему, ведь, по сути, их пристанище было оплачено его средствами.