Невеста Полоза

Мельница — Рапунцель

      Провожать взглядом шатающуюся фигуру мужчины, идущего как на поводу, было и больно и странно. Полоз хмурился, не в силах разобраться в своих чувствах. Под светом луны, пока сам Юри прятался под кроной шумевших деревьев, Никифоров возвращался домой, зачарованный молоденьким Лешим по его просьбе. — Что дальше, Юри? — любопытно сверкая глазами, поинтересовались сзади.       Полоз обернулся. Леший, а точнее его внук, стоял перед ним, спрятав посох за спиной. Он переминался с ноги на ногу, улыбаясь задорно, сверкая маленькими клычками. Ему все и всегда было любопытно, особенно то, что касалось не менее молодого, но более опытного Владыки. — Ночь с-скроет, день покаж-шет, — замысловато отозвался Юри, уйдя в свои мысли, не прекращая хмуриться. Но улыбнулся, потрепал ластящегося к руке Лешего по волосам. — С-спас-сибо за помощ-щь, Минами. Иди к с-себе.       Глаза того сверкнули опять. Будущий Хозяин леса задорно крутанул посох в руках и скрылся на одной из тайных троп, которые он не так давно научился стояще делать. В голове его гулял ветер, а будущий день предвещал новое веселье. Что до Полоза, то после неожиданно подъема, его настиг всеобщий спад, а очередные сомнение плащом обнимали за плечи.       Окинув напоследок фигуру удаляющегося мужчины взглядом, Юри зашипел неразборчиво и зло под нос, подбирая хвост под себя. Раздражение настойчиво брало над ним верх. Обнажение души, пусть и так кособоко, выход под очи человека, собственное скачущее из крайности в крайность настроение вызывало неконтролируемое шипение и крайнее недовольство.       Ему было остро необходимо побыть одному. Но не здесь.       Вновь лес под чешуей. Сонный и настороженный, хищный и спокойный. Полоз, сосредоточенный и погруженный в мысли лишь краем глаза отмечал, как уходили с пути ночные жители, не спеша предстать под очи не Хозяина, но Владыки леса. Напрасно путали люди эти понятия. Лешие скорее числились за нечисть, следящей за порядком в отведенных им угодьях, да помогающей своим обитателям. Владыки — ставленники богов, наместники, владельцы и судьи. Только они в праве решать честна ли нечисть, и змеи им в том помощники.       Юри не умел строить тайных троп и тех волшебных полян, куда сегодня ночью не случайно забрел Виктор. Однако мог скрываться в них, превращаясь будто в стрелу, отливающую в тусклом свете скрытого перехода синей чешуей. Стремительной и смертельной.       За пределами тропы, куда он невольно скользнул, прячась даже от случайных взглядов ночных хищников, стояли, сонно переговариваясь деревья-великаны, взращиваемые Лешим веками. Неуклюже торчали из-под земли их корни, покореженные временем. Шептались кусты, перекликались птицы, и где-то в чаще выли волки. А на сумрачной дороге виднелись только ростки будущих великанов, да ластящаяся к чешуе трава.       Прищурившись, Владыка скользнул с одной тропинки на другую, уходя из чащи, от любимого места раздумий туда, где даже голос ветра становится тише. А воздух доносит разряды молний и запах травы. На капище.       Окруженная деревьями и вытоптанной травой, впитавшая в землю и камни кровь жертв и сок сладостных плодов поляна вмещала в себя все деревянные идолы богов, которым поклонялись люди с селения. И к которым приходили и нечисть, и сам Владыка, и даже зверье, чуявшее тонкий аромат растерзанной добычи. Никто не покушался на подношения, но запах силы божьей проявлялся тем ярче, чем ближе был ее источник. И потому и пугал, и манил.       Юри, стремительно выскочивший на поляну, замер, подобравшись, насторожившись. Кольца хвоста ни на секунду не останавливали движения, крылья носа хищно развивались. Он не спешил проникнуть за пределы круга, искрящегося для него в лучах ночного светила отчаянно ярко.       Высок был барьер и опасен.       Но времени скоро не станет. Полоз хмурился, чувствуя, как внутри все скручивает, сжимает. Этот день его бога, но и тревожить его не лучшая идея. Вот только выхода не было. У него так точно.       На протяжении всего пути, Кацуки не переставал терзать себя вопросами. И вопросы те были похожи на черных змей, сомнениями, насмешками и неуверенностью проникающих в сердце. Только над этими змеями Владыка был не властен.       Что вообще нашло на него, побуждая раскрыться? Быть может его абсолютная власть в ночь Змеевика? Ведь всякая девица, ступившая за порог, считалась его законной добычей. Виктор, правда, на красну девицу никак не тянул, но ступил в лес под светом луны, что в общем-то было одним и тем же. Лес куда более запретная территория, чем главная улица с колодцем или пара метров за околицей.       Что вынудило его воспользоваться своим правом? Кацуки столько лет старался забыть его, поклявшись, в первую очередь, себе не стать таким же, как и его сородичи. Но может нечто, зревшее внутри с каждым взмахом руки танцующего Виктора, с оборотом его стройного тела, и вырвавшееся из груди с первым предложением о поиске невесты для него, было божественным провидением? В день свадьбы своей бог радостен и благодушен. Как не Велесу делать подарки его одинокому жрецу и наместнику?       Однако волей бога, непредсказуемой и неоспоримой, не описать причину той злости иль ярости, что обуяла его. С чего бы Полозу так злиться да на путника, на мужчину? Кацуки никогда не слышал, чтобы представители его пола становились невестами Змеев. Женщин же до боев за право Владыки не допускали. Потому чудно и удивительно, но от того не менее горько и смешно появление ритуального кольца на Викторе.       И все же объяснить злость ничем не получалось.       Отставив мысли в сторону, Юри скользнул за светящийся барьер и склонился в подобострастном поклоне. — Да будет ваш-ша воля на з-семле и на небе, — зашипел тихо, не поднимая глаз.       Почтение к богам — первое чему учили и народ змеев, и людей, и прочих мыслящих разумно. Если ты не проявляешь его в должной мере, то стоить твоя жизнь будет не более, чем жизнь муравья. Хотя и это неточно. Все они пред богами жалкие черви.       Юри скользил, не поднимая глаз. Ни к чему ему интерес чужих богов, свой бы ответил. Однако Полоз явственно чувствовал взгляды деревянных идолов на спине. Высеченные грубо и грозно, для кого-то они оставались бездушными, но не для него. Уж Кацуки точно знал, насколько живыми бывают эти статуи, чьи лица, скрытые в тени, казались сейчас еще более недовольными и презрительными.       Глубокий вдох и выдох. И вот перед глазами знакомое подножье. Полоз криво усмехнулся. Деревенские решили по-своему задобрить и поздравить бога со свадьбой. Венки цветов с лентами избраннице божьей и чаша крови Велесу. Принюхавшись, Юри повторно хмыкнул. Кролик.       И только почувствовав, как пальцы закололо знакомой силой, разогнул спину, поднимая взгляд. Казалось, его покровитель улыбался. Ехидно ли, зло или по-доброму — не разобрать. Кожей Полоз чувствовал интерес. — Почему так? — устало вопросил Кацуки, запрокидывая голову выше. Туда, где редкие облака обрамляли луну. — И почему он? Раз-све это не противоречит ус-стоям?       Говорил змей по-простому. Боги ценили почтение, но ненавидели подобострастие и лесть. Только честность. И Юри в своих вопросах был предельно честен и открыт.       А еще он не ждал ответа. Возможно, его приход сюда — большая ошибка, а может, лишний повод убедиться, что ему подарили шанс. Шанс перестать быть одиноким и обрести счастье. Полоз еще с минуту посмотрел в небо, перевел взгляд на вырубленные грубо в дереве черты лица Велеса. Вдохнул глубоко и ловко выдернул рукоять ножа у подножья идола. С тихим шипением надрезал ладонь и мазнул кровью по дереву. — Твоя воля на вс-с-се. Одна твоя. Так пус-с-сть будет все добровольно.       Полоз не знал, услышал ли его просьбу бог, но кровь впиталась, не оставив и следа на поверхности рассыхающегося под дождем и ветром идола. Вернув нож, слизнув кровь с ладони, Юри обогнул фигуру покровителя, стремительно выскочил за пределы вспыхнувшего за спиной круга и, не оборачиваясь, скрылся в лесу.       Путь его простирался к старому дубу, к его корням. Вывернутые, одеревенелые, с взбухшими узлами, приподнятые на добрых полметра над землей. С паутиной тонких ответвлений, некогда кормивших крону, а теперь болтающиеся мертвым придатком, с рыхлой землей, опавшей и разносимой зверьем и ветром так, что образовалась удобная пещера. Пожалуй, она подходила бы и самому царю лесов — медведю, но тот благоразумно уступил ее сначала Хозяину, а после и Владыке, и спал теперь в другом краю леса.       Юри часто сворачивался под лоном дуба, укрытый от ветров и света, от лишних взглядов, лишь только бок хвоста сверкал чешуей из тени. Здесь не слышался шум ветра, теплая земля согревала, а тишь позволяла предаться мыслям, сну или воспоминаниям о доме.       Очередной взмах хвоста, и вновь тайная тропа, выведенная старшим Лешим, что сейчас отбыл на встречу с сородичами обсудить дела, творящиеся в их общих угодьях, а собственную вотчину оставил на внука. Ныла ладонь, баюкаемая рукой, прижатая к животу, изредка кровила и пачкала тело. Жертва богу не проходила бесследно и быстро. Полоз раздраженно шипел, торопливо лизал кожу, едва не царапая язык о чешую, и все быстрее несся к знакомому месту раздумий.       Что двигало им — самому не понятно. Юри буквально вывалился из тропы, кубарем полетев под корни дуба, неловко пройдясь по ним спиной, оставляя новые мелкие красные полосы и обрушивая комья земли. Зашипев вновь недовольно — теперь уже на свою неуклюжесть — Полоз устало вздохнул и закрыл глаза.       Встреча с Виктором вывела его из привычного круговорота обыденных дней. Встряхнула, взяв за грудки, и разочарованно выбросила за пределы уютного быта. Он не хотел брать по праву себе невесту — к чему, если его привлекают мужчины? Не хотел навязывать воли — безысходность убивает быстрее клинка, он проверил это сам на себе. Не мечтал о чем-то более, чем компания Минами и его деда, для своих он стал изгоем, для иных слишком странен и страшен.       Все так запутанно и странно. Юри прислушался к себе. Уютная прежде земля теперь больно впилась в бок. Голова неудобно лежала на бугристом узле, а в лицо лезла паутина мелких корней. А хотелось как дома: забраться в горы, побыть в одиночестве, пока ветры не залижут раны, а мудрые скалы не наполнят разум кристальной чистотой.       Полоз открыл глаза и медленно выбрался из привычного укрытия. Накал страстей в душе не позволил бы уснуть, а разобраться в мыслях все же стоило. Подобрав под себя кольца, выбравшись сначала телом из пещеры, потом хвостом, Кацуки с интересом оглядел ствол дуба. Прищурился. В кроне прятались ветви, схожие с теми, на которых он по обыкновению прятался дома на Змеевик. Не пора ли вспомнить молодость?       А наверху было почти так же, как дома. Только вместо поляны, где все резвились с кострами — лишь ширь леса, да поля и краешек деревни. И ветер гуляет совсем иначе, чем внизу. С простором, с размахом, вольно играясь с листьями, гоняя редкие облака, да свистя мелодии по нраву. Юри непроизвольно улыбнулся. В родных горах шаловливый ветер под началом мудрых, мирных наставников из скал был внимательнейшим собеседником, молчаливым и понимающим, здесь же — только бесшабашно весел.       Обвив хвостом толстую ветку, прихватив самым кончиком и ствол, Полоз раскинул руки, прикрыв глаза. Необузданная воздушная стихия с любопытством обвила хрупкое белое тело мягкими потоками. Они зарывались в волосы, беспощадно лохматя их, щекотали бока и упруго бились о бедра, скрытые чешуей. Ветер походил на непоседливого щенка, так ластился он, что Юри громко рассмеялся. — Ну привет, ш-шалуниш-шка! — с улыбкой прошипел новому знакомцу змей.       Тот ответил легким гулом, сорвав молодые листки с верхушек деревьев, унося их прочь. Кацуки глубоко вдохнул свежий воздух, мягко осел на ветку, после лег, подложив руки под голову. Это детская игра с ветром сняла необъяснимое, непонятное напряжение в его душе. Он лениво вильнул хвостом, не отнимая его от ствола великана, и посмотрел на луну сквозь листья.       Тусклый, приглушенный кроной свет успокаивал и настраивал на мирный лад, да размышления, на признания. А признаться было в чем. Хотя бы самому себе. Его одержимость Виктором Никифоровым, охотником из деревни, выходила за рамки простого любопытства или интереса. Нельзя же под это отнести совершенно безумное желание увидеть светлую улыбку человека, поймать взгляд его синих глаз, будучи сокрытым на тропе. Встречать у подножья леса, сопровождать незримо в охоте и провожать, следя до последнего за его фигурой, кусая губы.       Юри прикрыл глаза. Может, все о нем и даже больше, чем сам Полоз, знал истинный Хозяин леса? Не зря он, молча, только завидев тоскливый и несколько жалобный взгляд соседа — Владыки — строил тайные тропы по пути охотников и звериных следов. И усмехался еще так понимающе в усы, поучая меж тем внука приваживать животных к роднику и месту силы. — Балбес-с-с, — тихо и обреченно прошипел Кацуки.       И решение взять Виктора в невесты не более, чем отчаянное желание не отпускать. Человек лишь удачно зашел на заповедную территорию, когда змей был в полной силе, праве, власти оставить его навсегда. Как все оказалось просто и глупо, но мысли эти медленно растворялись в ночи, укрывая сознание уставшего и измученного змея пологом сна. — Юри. Юри-Юри-Юри! Ю-ю-ю-ю-юри! — настойчиво зудело над ухом.       Полоз поморщился, невнятно зашипев и перевернувшись на другой бок. Сверху посыпались редкие комья земли, и Кацуки вдобавок недовольно шикнув, махнув кончиком хвоста, пока все змеиное тело, придя в движение, туже скручивалось кольцами, пряча спину и торс. — Ну Юри! — вновь послышалось сквозь призму сна. И кому он понадобился в такую рань?       Медленно отступала ночь в его сознания, срывая полог. Мир в мгновение наполнился яркими красками и лучами солнца даже сквозь закрытые веки, зашумел ласково лес вместе с подпевающими птицами. Полоз заполошно открыл глаза, вспомнив, что засыпал на дереве под луной, но никак не в норе под тем же деревом. Но тут же зажмурился, так остро резанул свет по глазам. Мученически вздохнув, Кацуки решил не шевелиться и подал голос и легкого сумрака и прохлады искусственной пещеры. — Что? — А я тебя нашел! — довольно отозвался Минами. — А я и не пряталс-с-ся, — с тихой усмешкой сказал Полоз, не открывая глаз. Злиться на непоседливого и молоденького Лешего сил не было. — Чего тебе?       Кольца вновь пришли в движение. Юри заворочался, потянулся сладко, поводя лопатками. Вздохнул тяжко: сон отступал медленно. Вновь вернулась мысль, что засыпал он куда выше. Возможно, сам на инстинктах сполз, а может Лешик потрудился, не суть. Помотав головой, Полоз, прищурившись, осторожно открыл глаза.       Пред взором, сразу после зрелища растущей и буйствующей под светом солнца, возникло лицо Минами. Привычно оттянули внимание светлые волосы, похожие на колосящуюся пшеницу, и алая прядь. Юный Хозяин леса, несмотря на одежду, состоящую из мха и листьев, облегающую его тело и струившуюся длинным пологим плащом, имел свою неповторимую изюминку. Или скорее мухомор, судя по расцветке.       Сидел Минами на корточках на небольшом трухлявом пне, о наличии которого Юри доселе здесь не знал. Обняв высокий посох ладонями и прижавшись щекой к отполированному древку, нечисть дулась наигранно, жалобно сведя бровки и вздыхая до жути протяжно и печально. Полоз прищурился сильнее, пытаясь отличить в буйстве красок новый узор на мшистой мантии Лешика, а тот уже светился радостно изнутри и заразительно улыбался. Он не умел долго грустить, Юри — противиться чарам его улыбки. — Так чего тебе, Минами? — кольца хвоста двинулись, синяя чешуя задорно заблестела, пуская легкие блики. — Точно! — спохватился парень и нетерпеливо заерзал на своем пне. — Там опять змейки на границе. Пущ-щать? — подражая деду, осведомился улыбающийся леший. — Какие з-с-смейки? Как раньш-ше? — Полоз выбрался из пещеры и потягивался, извиваясь всем телом на солнышке.       Судя по солнцу, время не так давно перевалило за полдень. Знатно он выспался, даже снов не видел. — Да, — протянул восторженно Минами. — Красивучие! — Ес-с-сли «крас-сивучие», то нет, — усмехнулся Кацуки и кончиком хвоста поправил выбившуюся прядку у собеседника. — И з-саш-ш-швырни ее куда-нибудь подальш-ш-ше! — добавил кровожадно.       Леший хлопнул недоуменно ресницами, но кивнул и, высунув кончик языка от усердия, нахмурил лоб, сосредоточенно запыхтел, вцепившись пальцами сильнее в посох. Минами хотелось не только оправдать надежды деда, но и произвести впечатление на привлекательного Владыку. Змей интересовал его, манил чем-то таинственным и неизведанным, далеким. Он восхищался его фигурой, длинным, мощным хвостом с красивой темно-синей чешуей и огромными карими глазами. Восхищался, жаждал внимания и общения, но не любви.       А змейки… Как ни странно, Юджу не оставил рвения отстать от Полоза и только больше загорелся идеей провести обряд под взором Богов. Глупо, наверное, было со стороны Юри вызывать его на тот бой, но иного выбора тогда не было, да и не жалел он ни о чем, зная наперед, что ничем хорошим это не закончилось бы. Только гонцов от бывшего ухажера приходилось выпроваживать с завидной регулярностью. — Сделал! — радостно закричал Минами, едва не подпрыгивая на своем месте.       Кацуки одобрительно кивнул, улыбаясь уголком рта, чем вызвал довольный писк. Усмехнулся про себя и ненадолго прикрыл глаза, впитывая в себя тепло. Леший напоминал ему младшего брата, которого у него не было. А если бы и был, то точно походил на этого непоседливого мальчишку, искреннего, с неизменной улыбкой на юном лице. — Юри, — тихо позвал юный Хозяин леса.       Кацуки приподнял одну бровь, обозначив, что слышит. Глаза открывать не спешил, тело млело и нежилось в солнечных лучах после сумрака и прохлады пещерки. Длинный хвост не прекращал движения, крутя кольца и восьмерки на земле. — А тот мужчина, — послышался шорох. Любопытствующий Минами немного замялся от неловкости. — Он теперь твоя… невеста?       Владыка тихо рассмеялся. Такое неподдельное любопытство не вызывало раздражения. — Невес-с-ста, — тихо прошипел с улыбкой. Было бы совсем неплохо, окажись все это правдой. — А он теперь будет жить с нами? Ой, то есть с тобой? — послышался новый вопрос.       Теперь же Полоз посмурнел. Сердце опять сжалось, боясь игл сомнения и тревог, прорастающих в нем. Юри мотнул головой, стряхивая липкий страх. Глубоко вдохнул, сжав кулаки, и повернулся к Лешику с легкой, но нервной улыбкой. — Ночь с-скроет, день покаж-шет, — повторил загадочную фразу. — Не з-снаю, Минами, не з-снаю. Как богам будет угодно. — Жалко, — искренне огорчился ребенок. Как есть ребенок, хоть и нечисть. — Он красивый, да и тебе было бы с ним хорошо. А меня дедушка перестал гонять бы новые тропы делать.       Полоз рассмеялся заливисто громко, потрепал по пшеничного цвета волосам и скользнул вдоль звериной тропы. Уходить на тайную совсем не хотелось; сумрак ее приглушал краски, отбрасывал Лес в прошлое, и вообще веяло там прохладой, что для только что согревшегося змея было неприемлемо.       Чем заняться до назначенного часа, который, впрочем, совсем ими не оговаривался, Юри не знал. Сначала скользил по всему лесу размазанной тенью, синей стрелой с белесым наконечником, пугая некоторых птиц и не трогая животных. Казалось, дорога лишает мыслей, тревог и сомнений. Склонность к последним он имел особую, будучи порой неуверенным и зажатым змеенышем. И хотя от этого пришлось в свое время избавиться, искоренить детскую привычку, прочно проросшую в нем, так и не удалось.       Но долгожданного облегчения дорога не доставляла. Тяжко вздохнув, Юри свернул к небольшому озерцу, скрытому от глаз человеческих. Заботливо ухоженное и облагороженное — за чем ответственно следила братия нечисти для справедливого Владыки — оно стало вторым излюбленным местом Полоза. К тому же, вода здесь была теплая, что напоминало о доме и его теплых источниках.       А дома как раз отчаянно не хватало. Сейчас это явственно ощущалось. Юри заглянул в воду, рассматривая свое отражение: непослушные теплые лохмы, карие глаза, испуганный или потерянный, или нет, одинокий, или… впрочем, смесь всех эмоций, видимую во взгляде, не мог описать даже Юри, испытывающую ее на деле. Светлая кожа, виднеющиеся на плечах чешуйки. И выглядывающий сбоку хвост, который в самом толстом месте с трудом мог обхватить сам Кацуки.       Зашипев разочарованно, Полоз ударил отражение пальцами, пуская неровные круги. Осторожно спустил хвост в воду, лишенной возможности отражать его лик, и только после спустился сам, погружаясь с головой.       Он наконец решил отпустить себя, все тревоги и сомнения. К чему терзать себя, если бог принял кровь, обещая тем самым исполнить просьбу Кацуки? Ни к чему, совершенно ни к чему. И глупому сердцу стоит замолкнуть. Все это с самого начала отдавало безумием. И не важно, когда это началось: этой ночью или при первой встрече с Никифоровым. А пока стоит забыться, здесь и сейчас наслаждаясь негой воды.       Озеро приняло благосклонно, как родного. Сомкнулась над головой, отгораживая от мира, баюкая в своих объятьях. Мысли отпустили, растворяясь в черном небытие, оставляя какую-то легкость во всем теле. Будто ворох проблем и тяжесть прожитых лет спала, как когда-то в детстве, позволяя взглянуть на мир по-новому. Змей открыл глаза, увидел песчаное дно, гладкие камушки и маленьких рыб, стайкой метнувшихся от большого хвоста. С дна к берегу тянулись подводные растения, извиваясь по воле колеблющейся воды.       Юри вынырнул, извернулся, устраивая кольца под водой, удобно ложась в них, не выходя на берег. Греясь в тепле, он откинулся на бок, смотря то на утихнувшую поверхность, то на стертые камни, покрытые мхом, то меж деревьев. Остро захотелось домой, под крыло матери. В ее личное тепло и уют. Сейчас как никогда пригодился бы житейский совет отца и одобрение сестрицы, выраженное ударом в плечо.       Но Полоз оборвал все общение с домом, чтобы его проблемы не затронули семью, и община не накинулась на них за выходки мнимого «изгоя».       А Лес насыщался шумом. Полнился им. Жил и дышал. Окрашивался звуками, расцветал запахами и мелодично пел зеленью деревьев. Он пленил души, хранил их как самую большую драгоценность и открывал свои тайны. Юри нравилось. Может даже, Владыка ни за что не променял бы его ни на что иное. В этой жизни была своя прелесть.       Пока Кацуки предавался раздумьям, причем совершенно пустым и отвлеченным, на поляну выбрел медвежонок, смешно косолапя. Подобрался к брегу, осторожно ступая и даже сбавив ход, принюхался и заурчал, переминаясь с лапы на лапу, храбрясь. Юри рассмеялся, открыто и искренне, выбрасывая тело на сушу мощным толчком мышц хвоста, оставляя за спиной сотни брызг. — Чего тебе? — склонил голову, заглядывая в глаза малыша, и даже потрепал его за ушком.       Медвежонок смущенно поводил носом, отводя испуганные глаза и урчал потерянно. — Ну-ну, — шелестяще прошептал змей, забираясь мокрой рукой в шерсть на шее. — Минами пос-слал тебя с-с-с чес-стью, а ты боиш-ш-шс-ся, — беззлобно рассмеялся он.       Малыш лег, пряча нос лапами. Кацуки сноровисто отвязал лист лопуха с его шеи — подарок заботливого Лешика, беспокоящегося о том, чтобы загулявший сегодня Владыка не голодал. На листе горстями лежал подножный корм: грибы да ягоды, выращенные нечистью в не сезон. И даже кусок даров людских — краюха хлеба. Юри переложил подношение к себе на хвост и снова потрепал смутившегося ребенка. — Иди к матери. Пус-с-сть научит тебя быть храбрым, — и улыбнулся, махнув рукой.       Медвежонок торопливо поднялся и скрылся под кроной чащи, откуда донеслось поучительное урчание от взрослой медведицы.       Юри решил больше не возвращаться в воду. Медленно смакуя вкус лесных ягод, прикусывая сушеными грибами, он даже вытащил весь хвост на берег, чтобы чешуя успела обсохнуть. Дары брызгали сладким соком на пальцы, мелкими каплями попадая и на белые, и на подберезовики, и на подосиновики. Такого разнообразия в родных местах не было, и знающие об этом лешие часто подкармливали соседа вкусностями.       Определенно, день сегодня, клонящийся неспешно к закату, выдался днем встреч и разговоров. Едва закончились подарки Лешика, а Юри покончил натирать лопухом чешую до блеска, на поляне явились очередные посланцы. Только уже его, Владыки, подданные.       Полоз напрягся, хмурясь, рассматривая змей. Те замерли на почтительном расстоянии, и лишь одна выдвинулась вперед, повинуясь разрешающему взмаху кончика хвоста своего Царя. Оный склонил голову вбок, пытаясь понять, зачем он им понадобился. — Что вас-с-с с-сюда привело?       Змеи не могли говорить по-людски, но прекрасно понимали человеческую речь, как и прочие обитатели леса. Потому в ответ Кацуки услышал шипение, различимое только для него. — Лес полнится слухами, Владыка. Все только и говорят о появлении Невесты у вас. Мы всего лишь хотим узнать правду. — Раз-све вас-с-с кас-саетс-ся моя личная ж-шиз-снь? — раздраженно шикнул Юри, поводя хвостом по воде, поднимая брызги. — От вашего благополучия, Владыка, зависит жизнь леса. А ваше благополучие — от Невесты. Если такова имеется. Мы хотим знать о ней.       Полоз прищурился. Кончик хвоста еще раздраженно метался в воздухе из стороны в сторону, но Юри не мог не признать правоты самой мудрой и старой змеи. И так же понимал, что хотели от него. Получить разрешение на догляд за Виктором. Их жизни в руках не родного Владыки, а человека. Им страшно не меньше, чем истерзанной душе Кацуки. — О нем, — наконец дернул плечом он. Посланец только виновато склонила голову ниже, на что мужчина лишь хмыкнул. — Важ-шно вам — не мне. С-смотрите с-сами. Но ес-сли что-то пойдет не так, я имею такое ж-ше право з-снать правду. И вы мне ее с-с-скаж-шете, — глухо и оттого грозно прозвучал вердикт.       Змея промолчала, медленно исчезая в траве и скрываясь в тени деревьев, вместе со своим потомством. Юри же никак не мог отделаться от ощущения, что его же подданная одобрительно хмыкнула себе под нос. Странное ощущение. Полоз подхватил хвост, вытирая его остатками лопуха, убирая влагу и передернул плечами недовольно.       Этот краткий разговор повлек за собой раздражение, только утихнувшее и притаившееся на глубине души. Вслушавшись внимательнее в Лес, Кацуки отчетливо ощущал его настороженность и буквально ребяческое любопытство. Шорохи, вздохи, чьи-то шаги. Все это полнилось предвкушением чего-то необычного. Того, что могло с секунды на секунду перевернуть все их мирное бытие.       Единственное напрягало Юри. Во всей этой суматохе чудилась тонкая острая игла, колющая почти незаметно, но колко. И, кажется, только самого Полоза.       Страхи, сомнения, раздражения и тревоги вновь навалились на Кацуки. Снедаемый ими, он заметался загнанным зверем по поляне, кусая губы, хмурясь и сжимая руки в кулаки, раня ладони когтями. Внезапная боль заставила вскрикнуть, жертва богу не вовремя напомнила о себе. И пораженный догадкой Юри замер, остановившись как вкопанный.       Он медленно повел носом, принюхиваясь. За тонким металлическим запахом чудилась гроза. Полоз закрыл глаза, впитывая в себя воздух и пересуды-шорохи Леса. По земле струился холод и так знакомо покалывал. И вился он — Владыка вытянулся в струну в том направлении и резко распахнул глаза — с капища.       Добровольно. Это отчетливо вспыхнуло алым в мыслях, перебивая всякие сомнения. Добровольно — молил Юри, надрезая руку пред Велесом. И если тот гневается, то что-то идет не так. Что-то противится не только воле Виктора, но что более опасно и страшно — воле бога.       Змей сорвался с места, не различая дороги и не видя даже тайных троп. Сердце билось, будто сбилось с ритма и пыталось в бешеной скачке нагнать исходную точку отсчета. Этот стук отзывался в голове, висках и ушах, оставляя шорохи и удары ветвей о тело позади. Легкие жгло нехваткой воздуха, тело горело, изнывая от жара и страха в груди.       Безумная ночь, безумный день Змеевика. Юри, кажется, только и делает, что несется смазанной тенью по лесу, по тайным тропам, не зная покоя и не находя себе места. Пред глазами вставал образ ночного видения — Виктора, трогательно и пронзительно вскидывающего руки к луне. Сердце сделало очередной шальной скачок, готовое вырваться из груди, что сделалось больно.       Кацуки остановился, сраженный болью, оперся о дерево и только потом огляделся. Потер грудь, отмечая, что вынесло его к краю леса, откуда было рукой подать до капища. И Полоз невольно сглотнул, радуясь в душе: лучше познать все издалека, чем ощутить на себе в эпицентре.       А над капищем собирались тучи. Скручивались темной воронкой над идолом Велеса, воплощение которого, кажется, сошло с неба, и теперь стояло позади деревянной статуи и распростерло руки в стороны. Барьер полыхал и переливался светом, возвышаясь над землей и равняясь высотой с исполинов Леса. Поднимался ветер, касающихся скручивающихся в узел над головой темных, насыщенно черного цвета туч. Он гнул к земле близстоящие деревья, срывая листву и забирая в поднебесье. Весь воздух пронизывала разливающаяся, неконтролируемая, разрушающая все на пути сила, от которой оный, воздух то бишь, искрил и сверкал молниями.       Подходить к капищу в то мгновение было безумием.       Юри сглотнул нервно, испытывая страх пред свершающимся действом. Ярость бога. Зарождающаяся, только набирающая силу, но уже способная стереть всякое живое существо. Резко кольнуло руку, и Полоз с трудом смог оторвать взгляд от бушующей стихии. Рана, зажившая на утро, раскрылась и обильно кровоточила. Алая жидкость соскальзывала с пальцев наземь, впитывалась в почву.       Бог брал жертву, чтобы покарать виновных.       Добровольность.       Кто-то мешал Виктору дойти до Владыки, и обиженный бог взимал плату, исполняя свою часть обещания.       Кацуки смотрел на кровившую ладонь расширенными от ужаса глазами. Гнев богов это страшно. Мало кто остается в живых, после того, как разбушевавшиеся стихии пройдутся по земле. Змей зажал порез рукой, конечности немилосердно трясло. Да всего его колотило от страха. Он слизал капли с тыльной стороны ладони. — С-с-с-стой, — взмолился он шепотом, голос пропал от волнения. — С-с-с-стой, Велес-с-с-с. Дай вс-с-с-сем нам время.       Рев ветра взвился сильнее, яростнее обдирая листву с деревьев. Навряд ли он донес еле слышное шипение Владыки до капища. Но постепенно стал опадать к земле. Меньше сверкал и барьер, стихая неспешно. Но все также кружились тучи над идолом, и воплощение отчетливой дымкой, могучей фигурой возвышалось над ним.       Эти секунды пронеслись мгновением, но растянулись в вечность. Юри затих, дыша через раз, не в силах успокоить рвущееся из груди сердце. Казалось огненной клеткой стали ребра, забирая все тепло тела: моментально стали мерзнуть пальцы рук. Внутри все подрагивало от напряжения.       Воплощение развернулось вокруг. Его взгляд был четко направлен на скрывшегося в лесу Кацуки, прижавшегося спиной к дереву. Жгучие очи, смотрящие в самую душу, изучающие пристально, бесцеремонно, но холодно. Фигура его была незаметна по сравнению с ними, даже лица не разглядеть, настолько завораживали глаза. Полоз подрагивал под этим взглядом, обмирая от страха. Не за себя боязно было, за селение в целом и Виктора в частности.       Бог долго изучал его, рассматривая. Наконец загрохотало в небе, а воплощение растаяло. Время было, но немного: собранные воронкой тучи не спешили рассеиваться и светлеть. Еле заметно они двигались по кругу.       Юри сорвался стремительно, шелестя хвостом. Времени мало — билось в мыслях — спину прожигал чужой взгляд. И страх пульсировал в грудной клетке, будто стягивая все нутро в кулак, готовый вырвать душу из тела.       Свистел Лес, шумя обеспокоенно. Даже пытался расчистить дорогу Владыке, но тот двигался так стремительно, что ветки ненароком хлестали его по лицу и голым плечам, норовя оцарапать бока и ребра. Все его естество стремилось к селению, но здравый смысл вывел к полю, незримой, невидимой границе, где мощь леса еще внушительно возвышалась за спиной, но дышалось людям куда спокойнее.       Они стояли там, на границе. Юри знал их. И юного травника, приходящего в Лес за травами, ершистого и колючего, хранившего свою тайну. И старшего охотника, первым приведшего Никифорова под сень деревьев и вручившего лук. Трогал нити их судеб, видел их жизни, протекающие под присмотром Леших. — Где Виктор? — спокойно поинтересовался Полоз, нервно водя кончиком хвоста по земле. — Не будет его, — хмуро и неприветливо отозвался охотник. — И тебе не следует тут быть.       Кацуки прищурился. Его все еще тревожило небо и отголоски разгневанной стихии за спиной, но начало разговора не предвещало ничего хорошего. И пресловутая добровольность… Уж ей здесь и подавно не пахло. — Не вам реш-шать, Виктору, — все так же размеренно промолвил он, чувствуя, как внутри невольно поднимается волна гнева. Он обернулся, бросив взгляд на небо над Лесом, чтобы понять, сколько у него осталось времени. Осталось его немного. — Где он? — Слушай, гад чешуйчатый, тебе прямо сказали — не будет его, — хамовато выступил вперед травник. — Так что ты вали по добру, по здоровому.       Владыка зашипел низко и недовольно, щурясь, рассматривая блондина. Нет, не черты лица, но повадки, проявляемые им сейчас и в отношении Никифорова, напоминали Юри о его прошлом, о Полозе, из-за которого пришлось покинуть общину. Это чувство собственности и слепая уверенность в своих силах.       Склонив голову вбок, покачиваясь на хвосте, впервые за все время, что Царь змей знал мальчишку, он рассматривал его так близко и пристально. Зеленые глаза, упрямо сжатые губы, непримиримое выражение лица. Слишком наглый и самоуверенный. Станет ли он похож на эгоиста Юджу, или же сейчас его состояние — проявление страха? — Не забывайс-с-ся, мальчиш-ш-шка, — поморщившись, прошипел Юри. — А то что? — храбро ступил он вперед.       И в это время громыхнуло небо над головой. Тучи потянулись от леса, протягивая серые, тяжелые облака над полем, продвигаясь в сторону селения. Молнии сверкнули вдалеке. Поток воздуха пригнул соцветия у подножья к земле. В игры Велеса решили вступить другие боги? Плохо, очень плохо.       Люди вздрогнули от проявления ярости богов. Яков, так кажется звали охотника, ощутимо побледнел, понимая, что они накликали своим ослиным упорством, но не отступил. Только сместился за спину молодого юноши и еще более посмурнел лицом. Преданность семье, ее защита — это похвально.       Но не сейчас! В Кацуки перемешались гнев и беспокойство. Не зная, как вразумить этих упрямцев, он взметнул хвост вверх, покачивая в воздухе. Обычно, это помогало собраться с мыслями и найти решение. В траве что-то свернуло, отвлекая его от раздумий.       Змеи. Его посланцы, ушедшие добровольно, дабы разузнать о невесте своего Владыки. Кивнув самому себе, Юри протянул руку в сторону. Змея взвилась в воздух, цепляя всем телом за запястье. Обвила руку и скользнула к плечу. Его подданный, но вовсе не та змея, с которой Царь разговаривал днем. Полоз нахмурился. И предчувствие его не обмануло. — Владыка, — прошипел на ухо посланец. — Они заперли его в доме. Он бьется о двери, но его не выпускают. Сейчас с ним Ши-ису, наша глава. Она передает, что ваша невеста не против. А ваш выбор — достоин, — сказав все, змей соскользнул с плеч.       И в это мгновение Юри многое понял. Например, то, почему боги еще не разнесли селение по бревнышку. И отчего все оттягивают кару, лишь только подстегивая людишек и своих ставленников. Пресловутая добровольность. Просьба Полоза выполнена, Виктор согласен. Им просто мешают. Мешают те, кто сейчас стоит перед ним.       Понял, как на самом деле зол и раздражен глупым разговором, где его напрасно считают слабым, раз позволяют себе такие речи. Но больше — их несуразной выходкой. Желая сделать как лучше, они только все испортили. Собственными руками.       Хвост, до того мерно покачивающийся, гневно заметался, прибивая траву вокруг. Сжав зубы, Полоз зло посмотрел на людей. — С-с-спрятали? От меня с-с-спрятали? — шипел он разъяренно, поднимаясь выше. Плечи его расправились, а тело налилось не только своей, но и чужой силой. Бог удовлетворенно разлился жидким огнем по венам. — Он приш-ш-шел в Лес-с-с. В мое время, в мое право. С-с-сам. Кто вы, чтобы менять традиц-с-сии? Ж-ш-шалкие людиш-ш-шки!!!       Травник и охотник нервно сглотнули. Но не сделали и шага назад. — Я не требовал с-с-с вас-с-с платы, не трогал. Всего один человек, и никто бы не пос-с-страдал, — все сильнее распалялся Владыка, прожигая глазами людей. — Но вы — вы! — пос-с-смели с-считать себя превыш-ш-ше з-саконов богов. Теперь их ярос-с-сть падет на вас-с-с. Их. И моя, — втянув шумно воздух, он холодно бросил. — Безумц-сы. С-с-слепц-сы.       Осознание доходило до них медленно. И вместе с тем приходил ужас, искажая лица уродливой гримасой. Они перевели взгляд за спину Змея, туда, где шумел Лес и полыхал потусторонним светом барьер у капища. Его дрожь и силу богов сам Кацуки ощущал гулом земли. А у посланцев, этих безумцев, вызвал совершенно иную реакцию. — Ты! — разъяренно воскликнул парень, надвигаясь на Полоза, выставив указующий перст вперед. — Это все ты! Зачем явился в наши земли? Что тебе вообще от нас нужно?! Проваливай! Проваливай, проваливай!!!       Юри отметил, что мальчика глодала какая-то обида. И слова его, хоть и шли от сердца, молодого и горячего, относились к нему всего лишь частично. Однако это совершенно не отменяло того, что малец зазнался. Владыка хлестнул хвостом по земле рядом с парнем. — Помни. С-с-свое. Мес-с-сто, — рвано и холодно выдохнул Владыка, смерив травника уничижительным взглядом. — Не я, так кто другой з-саявилс-ся бы в эти з-семли. И были бы не с-столь милос-стивы. А теперь верните мне мое — Виктора. — Нет, — буквально прорычал парень, еще сильнее выводя Полоза из себя. — Катись отсюда. Никифоров — наш!       Однако Юри уже не слушал наглеца. Под рев ветра, безумно хохотавшего в небе, пригибаясь к земле, у околицы стояла одинокая фигура. Прищурившись, Полоз различил серебро волос, взметнувшееся вверх потоком воздуха. И сердце кольнуло.       Виктор, а никем иным этот безумец быть не мог, распрямился и пошел вперед, навстречу, твердо и уверенно ступая. Он подходил все ближе и ближе, не отрывая взгляда от глаз Владыки. Тот в ответ щурился, перестав замечать все вокруг. Обжигающий изнутри божий огонь стекал от пальцев груди, постепенно исчезая и растворяя, оставляя после себя ожоги и опустошенность.       Кацуки не слышал, что говорил травник, пытаясь остановить Никифорова, что говорил ему мужчина в ответ. Только следил внимательно за каждым движением, пытаясь отыскать подтверждение своим страхам или вранью его подданных о том, что Виктор согласен быть его Невестой. Ярость и раздражение сменились тревогой, от которой мелко дрожали кончики пальцев.       Взгляд глаза в глаза. Склонив голову на бок, он пристально вглядывается в чужие, пытаясь удостовериться, уверовать в что-то, пока непонятное и ему. Только глухо отдается раздражение, плескавшееся каплями на глубине души. Неожиданно для него, Никифоров рухнул на колено, склоняя голову.       И в этот момент, что-то в Юри надломилось. Сломалось, выпуская наружу все то, что долго копилось в нем. Неуверенность, страхи, тревоги. Обида. На Юджу, старейшин, судьбу. На Виктора, что всколыхнул его чувства, придя не вовремя прошлой ночью. На травника, что спрятал от него Невесту. — Ты не приш-ш-шел, — начал Полоз и, видя молчание — признание своей вины — Виктора, надломлено продолжил. — Ты вызвалс-с-ся и не приш-ш-шел. Витя, как ты пос-с-смел…       Его душила обида. В горле стоял ком. Он ведь всегда всего лишь боролся за право быть счастливым. За право быть собой. Так почему тот, кто дал ему шанс на надежду, едва не забрал его? Внутри пустота, оставшаяся после яростного огня бога, противно ныла, терзая не только плоть, но и душу. — Я не уйду, — твердо произнес Никифоров, глядя в глаза. — Я больше не сбегу от тебя, Юри. Не брошу. Клянусь Велесом.       Достоверность слов мужчины подтвердил раскат грома в небесах. Самого Полоза встряхнуло отголоском силы бога, добродушного и довольного тем, как разрешился сегодняшний день. А тучи? А тучи останутся. Пусть смоет дождь остатки силы и растворит в земле. Так лучше будет.       Владыка растерянно захлопал глазами. Преданность этих людей своему делу и своей семье поражала. Змей мотнул головой, отгоняя непрошенный мысли и мерзко ноющее чувство в груди. Семью он не видел давно. И отклонял всяческие приглашение увидеться. Быть может боялся вернуться в общину, так ненавидящую его и ненавистную им. Боялся навредить семье появлением под очи старейшин. И скучал.       Зашипев, Юри резко отвернулся, страшась того, что его слезы обиды и черного одиночества увидят другие. Передернул плечами, закусил губу, едва не проколов ее клыком, пытаясь успокоиться. Ворох чувств, закруживший его в водовороте, готов был вот-вот его опрокинуть, погрузив в черный омут с головой. Но что-то, а точнее кто-то этому помешал. — Владыка, — тихо пристыженно прошипела змея, кажется, ее звали Ши-ису. — Простите, не уследили. Не углядели замысла его родных, — Кацуки молчал, но внимательно прислушивался. Он сам искал оправдания задержке Никифорова, и потому каждое подтверждение невиновности мужчины проливалось благодатным дождем на его душу. — Его заперли, утверждая, что ради его же блага. Он не оставлял попыток выбраться. И действительно желал увидеть вас.       Юри не нарушал своего молчания, но смущенно улыбнулся уголком губ. Змея помялась, но дополнила рассказ. — И ему интересно посмотреть на вас, Владыка. Ваша чешуя занимает все его мысли.       Полоз едва не поперхнулся воздухом, удивленно покосившись на подданную. Если она смеется над ним, то ей несдобровать. Но та, по-видимому, и не думала разыгрывать своего Царя, и была предельно серьезна. Чтобы хоть как-то скрыть собственное неустойчивое состояние, Кацуи раздраженно буркнул: — Прощ-щ-щайс-с-ся, — и поспешил скрыться в Лесу.       Что за день — клубились мысли в его голове. Только и гляди, что носится из стороны в сторону, как загнанный в угол зверь. Носится и думает, терзая себя же. Какая нелепость и глупость. Но Лес послушно и приветливо расступался пред ним, ласково касаясь ветвями волос, радуясь, что все обошлось благополучно. Где-то на тропе мелькнул Лешик, но показываться на глаза не спешил, только рукой помахал.       Юри рассеянно качнул головой. Тело ныло и болело в грудине. Принятие силы бога никогда не проходит легко, и едва Полоза отпустило беспокойство по поводу Виктора, как пришло опустошение. Мысли, назойливо клубящиеся в голове, становились все более простыми и поверхностными, взор затуманивался, а тело, несмотря на ноющее ощущение, по памяти стремилось домой, где можно было свернуться клубочком и уснуть, растворившись в темной неге.       И все-таки до чего нелепо прожит день. Только и бегает из одного края леса к другому, а, может, и от собственных мыслей тоже. Все казалось не взаправду, будто сон, прекрасный, дарующий надежду, но уходящий с рассветом. И не верилось, наверно, до тех пор, пока наконец вернувшись к своей пещере, пусть немного аскетичной, но родной, дарующей уют и тепло, он не услышал позади чужое дыхание и стук легкой сумки на землю. — Ну и быстёр же ты! — выдохнул Виктор, перекинув косу за спину.       Упершись ладонями в колени, он глубоко и нервно дышал. Капельки пота скользнули по виску и растворились в земле. Кацуки растерянно заморгал, недоверчиво оглядывая мужчину. Осознание приходило к нему медленно, будто события последних суток напрочь вычеркнули из памяти. Так сквозил на лице вопрос: как Минами его пропустил так далеко?       Однако стоило только мыслям проясниться, пробившись сквозь отрешенность, появился не менее важный и куда более сложный вопрос.       А что, собственно, теперь делать с подарком бога?       Юри не загадывал принимать гостей у себя. Ни сегодня, ни завтра, ни в скором, ни в далеком будущем. Связи с домом он рвал неистово, опасаясь за родных, а новых знакомств меж Лесами не заимел. Живущие в этих землях Лешие не в счет. Их дом — весь Лес, а потому ютиться в небольшой пещерке Полоза смысла не имело.       Да и весь день в думах Владыке не проскользнуло и намека на то, что, обозначив свои права на Никифорова, он заберет его к себе. Точнее страхи по этому поводу его отсутствия у Юри были, а вот то, что его где-то придется селить — даже замшелой мыслишки не завалялось.       А меж тем, вопрос, что делать с Виктором, еще можно было отложить на потом, то «где его разместить» стоял ребром. Кацуки молчал, обводя печальным взглядом свое жилище, голые, обтесанные грубо стены и кострище, выложенное камнями.       Мужчина тоже ощущал неловкость и, восстановив дыхание, ныне оглядывался вокруг. Все было незнакомым. В этой части леса, куда его завел мелькающий впереди хвост, он никогда не бывал. Хотя возможно, его просто не всюду пускали. Мигом загорелся азарт в охотнике: сколько же всего нового и неизведанного вокруг. Но молчание и непонимание, повисшее меж человеком и Полозом, к нему совершенно не располагали.       Ситуация, одним словом, выходила неимоверно абсурдной. А все потому, что богов всегда интересовал только результат. Способы его достижения и последствия их волновали мало. Без них разберутся с детскими проблемами. — С-с-сегодня раз-с-сговора не получитс-с-ся, — наконец неуверенно проговорил Юри, закончив над чем-то размышлять. — Нам обоим с-с-стоит отдохнуть.       Зашелестела под хвостом земля, а сам Полоз скрылся в глубине пещеры, доставая наружу пару ковриков. Обычно он их подкладывает под кольца, когда становилось слишком холодно спать на камне на тонкой циновке. Постелив недалеко от выхода, но все же в пределах пещеры, Кацуки еще бездумно постоял у входа, глядя вглубь Леса, в сторону капища. Ладонь неприятно ныла и тянула. Сил на какие-то вразумительные действия не осталось. Потому, не сказав ни слова, Владыка скрылся в тени жилища, свернув кольца хвоста и уютно устроившись в них, спрятавшись от мира и нахлынувшей неожиданно ответственности за человека.       За человека, за жизнью которого он наблюдал с самого его детства, глядел с придыханием за его взрослением, кусая губы, любуясь тайком его красотой.       За Виктора Никифорова.       Полоз уснул почти мгновенно. Сны забрали его неслышно. Мужчина, молчаливо и опасливо наблюдающий за обстановкой (наконец, вспомнил, что такому опытному охотнику как он не понаслышке известно, что в лесу стоит быть осторожней), не верил, что столь могущественное существо столько беспечно. Скорее, сделал вывод Никифоров, его невероятно вымотала та сила, ореол которой он ощутил на стыке поля и леса.       Вздохнув, Виктор тронул вынесенные коврики, пожал плечами и расстелил их на земле. И не на таком приходилось спать, а потому привередничать не стоит. Особенно на чужой территории, где живут совершенно по иным законам. Подхватив сумку, устроив ее под головой, Виктор лишь пожалел, что нечем укрыться. В остальном, день тоже вымотал его порядком, и, устав, он хотел лишь одного — спать.       Об остальном они оба подумают завтра.       В конце концов, утро вечера мудренее.