Невеста Полоза

Мельница — Чужой

      Виктор вдумчиво строгал ножом ветку дерева. Та становилась все тоньше и прямее под отточенными движениями мужчины, превращаясь в стержень самодельной стрелы. Когда-то точно так же он строгал в детстве себе стрелы, а после охотился в подлеске под присмотром Якова. И те, и эти заготовки в руках Никифорова лишь жалкие поделки по сравнению с изделиями кузнеца, где и оперение, и наконечник, и все остальное сбалансировано. Только дом и кузня сейчас далеко, а надо справляться сейчас.       Мужчина поморщился, разминая шею. В его руках это не первая ветка, а влияние утренней разминки уже испарилось из тела. Оно вновь будто стало деревянным и непослушным, тяжелым. Вздохнув, Витя встал, отложив заготовку и убрав нож за пояс. Повел руками в стороны, разгоняя кровь, пока не услышал ее биение в висках. Засиделся, а времени и не заметил.       Он старался не отвлекаться от работы, что задал сам себе. За ней меньше мыслей проникнет в голову. Проснувшись поутру в чужом месте, да на неудобных камнях, охотник сначала долго недоумевал. А оглядевшись, решил повременить с вопросами, покуда хозяин не проснется. Вопросов много, а тот, кто ответит — один. Полоз.       Времени с той поры утекло немало, уж скоро перевалит за полдень. Виктор и на разведку успел сходить, ступая неслышно, боясь потревожить Юри. Место было незнакомое. Навряд ли кто из селения в нем бывал. Точнее, сюда их просто не пускали. Это только ему так повезло, хотя Юрий, наверное, так не считает.       А место красивое. Так и сочится силой, духом. Воздух светлый, вкусный, не надышаться. Деревья уберегают, обнимая кронами, стражами взмывая ввысь. И тень дают, и заливают солнцем поляну. Жилище у Владыки скромное: пещера с аккуратно выложенным кострищем, что встречает у входа, но и скрывается в тени, обогревая все пространство, с грубо обтесанными стенами, небольшим углублением, покрытым мхом по краям. Кроме пары циновок, выданных вчера Юри, мужчина больше ничего и не видел, потому судить об утвари или других вещах Полоза не брался. А лазить без спроса по чужим закромам не в его принципах.       На грани слышимости, за песнью ветра различимо журчание воды. Ступая по траве, примятой чьим-то хвостом, Никифоров вышел к роднику. Тот бился сквозь толщи земли и камня наружу, стекая по сколотой стороне последнего в небольшое озерцо, а после весело убегал по ручью вглубь леса. Вода холодная, аж зубы сводит, но вкусна, чего не отнять.       Отчего-то все открывалось Виктору в ином свете. Будто у него глаза распахнулись, и все теперь столько явственно предстает пред ним, острее чувства, вкуснее вода и воздух. Будто до вчерашнего дня он и не жил вовсе.       Да, точно, не глаза у него распахнулись, а сердце, сбросив железные оковы. Грудь вмиг наполнилась воздухом, а на губы скользнула улыбка. И пусть для этого стоило рассердить бога и стать невестой неведомого Полоза, мотивы которого до сих пор непонятны, мужчина о своем выборе не жалел. Пусть все идет так, как и должно быть. Он справится.       Вновь коротко улыбнувшись, Виктор склонился над небольшим костром, что пришлось развести без разрешения хозяина. Время не ждет, а мужчина голоден. Вода из родника лишь ненадолго утолила жажду, но не убила голод. В его наспех собранной котомке, чудом не оставленной в спешке, заготовлено совсем немного еды. Хорошо, что котелок с охоты не выкладывал.       Впрочем, еда это наименьшая из его проблем. Помешав закипающий отвар и добавив в него пару трав, о которых когда-то говорил Юра, мужчина со вздохом обернулся и осторожно подобрался к Полозу.       Юри так и не проснулся. И если на заре сон его был спокоен, то стоило только Никифорову вернуться от родника, как тот начал метаться, будто силы темные, черные терзали его. Дыхание его стало хриплым, поверхностным, тело покрыла испарина, а по поляне распространился тонкий металлический запах.       Виктор тогда в мгновение ока подскочил к Полозу. Тот лежал пока смирно, кутаясь в кольца хвоста, сжимая их сильнее вокруг своего тела. Тихо стонал иногда, хмурясь, шипя недовольно. При приближении мужчины сжался непроизвольно, однако тут же расслабился, постепенно успокаиваясь. Тем временем охотник уже нашел источник тревожного металлического аромата в воздухе — рану на ладони Юри.       Выудив единственную чистую рубашку из своей котомки, Никифоров осторожно распорол ткань, порвав низ на тонкие лоскуты, и ловко перевязал доверчиво раскрытую ладонь. Он рассчитывал, что этого будет достаточно, а едва Полоз проснется, то разберется со своей раной сам. Но тот все не просыпался.       Виктор склонился над лоскутами своей рубашки. Ему необходимо процедить отвар, прежде чем перелить его в тару и освободить котелок под чистую воду. Из всего, что подходило на эту роль — только эти многострадальные тряпицы. Вздохнув, мужчина подхватил один из них и пристроил к горлышку своего охотничьего бурдюка. Курткой прихватил горячий котелок и, зажав меж стоп пустую емкость, принялся осторожно переливать отвар.       Осторожно не получилось. Тонкая струйка все никак не могла попасть в не менее узкое горлышко бурдюка, еще и укрытого тканью, поэтому отвар лился мимо, обжигая каплями ноги и руки, поскольку брызги от ударения об горлышко летели во все стороны. Охотник шипел не хуже разъяренного змея, едва удерживаясь от того, чтобы отбросить котелок и бурдюк. Но бурдюк скоро наполнился, и Виктор поспешил заткнуть его пробкой, откладывая в сторону. Остатки отвара вылил под куст, вытряхнув туда же и сваренные травы. И с облегчением опустил котелок на землю, тряся руками и пританцовывая на месте. Даже сквозь ткань куртки он едва не обжег ладони, а тут еще и брызги.       Пока отвар в тени остывал, завтрак мужчины вновь откладывался. Потому тот осторожно подошел к Юри, стараясь держать в поле зрения юркий хвост. В прошлый его подход этот хвост едва не снес его с ног, когда Полоз заворочался и испуганно зашипел. В этот раз ничего подобного не произошло, и Никифоров спокойно подобрался к голове Змея. Волосы того разметались, а дыхание из размеренного постепенно становилось все более прерывистым. Под глазами залегли тени, и весь вид отличался нездоровой бледностью. Виктор приложил тыльную сторону ладони к щеке Полоза и покачал головой.       Температура тела Юри поднималась. Совсем скоро он снова будет метаться в лихорадке, как и пару часов назад, когда Никифоров вернулся от родника. Вон и повязка окрасилась кровью куда сильнее, чем за все время с момента ее наложения.       Привел, называется, хозяин к себе Невесту, а сам болеет. Виктор улыбнулся, украдкой погладив по волосам Полоза. Ладонью спустился до впалой скулы, невесомо коснувшись кончиками пальцев. И резко развернулся, подбирая котелок и отправляясь к роднику. Стоило набрать свежей холодной воды. Как вовремя все же приготовился его отвар.       Пару минут туда, пара минут обратно. За привычными действиями не замечаешь надоедливых мыслей, роющихся в голове. И без того призрачное, размытое будущее теперь виделось совсем непроглядным. Тот единственный, что в силах ответить на вопросы и успокоить страхи Виктора — спит и, похоже, зачарованным сном.       С чего вдруг все так обернулось? Отчего мужчину так потянуло в лес в ночь Змеевика, а скрытный Полоз объявил на него свои права? Люди с селения почти перестали придерживаться традиций, даже Юрий пренебрежительно отзывался о них, бесстрашно задирая нос. Еще какую-нибудь пару лет, и Милу бы точно пришлось первой вылавливать в полночь из подлеска.       И все же. Чья эта прихоть — сыграть с их судьбами? Велеса или Макоши? Кто свел воедино две судьбы, наспех завязав один узелок, не озаботившись придержать нити, дабы те успели плотно переплестись?       Впрочем, эти вопросы пока обождут. Из насущных — помочь Юри выкарабкаться, справиться со странным сном. Конечно, из Вити тот еще знахарь, однако в детстве он часто помогал ухаживать за болеющим Плисецким. И некоторые знания пока не успели выветриться из его головы.       Вода в роднике обожгла холодом пальцы мужчины. Вздрогнув, он очистил кое-как котелок пучком сорванной травы, и набрал свежую. Не удержался и зачерпнул раскрасневшейся замерзшей рукой воды и с удовольствием испил. Живот скрутило легкой болью. Тело все чаще намекало о необходимости перекусить, но пока действительно некогда.       Он и так еле успел вернуться. Едва перелил воду из котелка в каменную выемку в пещере Полоза, как того вновь захватили кошмары. По крайней мере, на это надеялся Виктор, обтирал наспех оторванным рукавом рубашки покрытое испариной человеческое тело Юри. Смачивал тряпку, выжимал и обтирал плечи, руки, грудь и живот. — Потерпи, потерпи немного. Скоро пройдет, — приговаривал тихо, стоило только Змею скривиться от муки и тихонько застонать сквозь зубы.       Вода морозила руки. Охотник передергивал плечами, несмотря на солнечный, греющий день. Да и Полоз весь полыхал от жара, то скручивал кольца хвоста, то взметал их, то бил кончиком о землю, будто его терзала невыносимая боль, не находя выхода. Сцепив зубы, Виктор вновь и вновь макал тряпицу в выемку в скале, выжимал лишнюю влагу, обтирал распростертое тело, опять выжимал, только теперь испарину, и снова макал в воду. — Ну же, Юри, очнись, — легкое отчаяние пробилось в голосе мужчины, едва приступ пошел на убыль. — Боги, что здесь вообще происходит? — взвыл тихо, разматывая лоскут на ладони Полоза.       Тряпку теперь только выкидывать. Есть шанс, конечно, отстирать бурые пятна, но такую тонкую полоску пока отстираешь, только на нитки пустишь. Прикрыв на мгновение глаза, застыв, придерживая руку Юри, Виктор собирался с мыслями. Рано пока предаваться отчаянию. Рано.       Остатками воды в углублении скалы мужчина сполоснул руки и пошел дальше рвать свою и без того пострадавшую рубашку. Единственную, что он прихватил на смену. Покуда с Владыкой не договорится, придется щеголять голым торсом. — Какая глупость в голову порой лезет, — пробурчал мужчина, заканчивая повязывать чужую ладонь.       Живот снова заурчал. Поморщившись, Виктор вернулся к котомке, прихватил бурдюк и, наконец, устроился на завтрак. Завернутыми в тряпицу, его ожидали хлеб, сыр Агафьи и пара ломтиков вяленого мяса. Если судить по тому, что он прихватил из дому, то выглядело это все так, будто только на пару дней на охоту в лес собрался. Видимо, не только Юри не заглядывал в будущее.       Ничего, значит, будут учиться на ошибках вдвоем. Боги уже повязали накрепко их судьбы, и Никифоров никуда не денется. Только бы Полоз скорее очнулся.       После голодного утра простая еда показалась едва ли не вкуснее блюд на праздничном столе. Неприлично облизывая пальцы, запивая все чуть горчащим, но от того не делавшимся хуже отваром, Виктор уже вознамерился немного отдохнуть. Но со стороны пещеры вновь послышался тихий стон.       Кольца опять пришли в движение, только теперь намеренно скрывая дрожащее тело. Прикрыв глаза на секунду, мужчина потер виски и с легким кряхтением поднялся с земли.       Это все больше походило на лихорадку. То жар, то озноб. Виктор обеспокоенно прижал ладонь ко лбу Змея. Странно, прохладный. Нахмурившись, мужчина не сразу заметил, что Юри непроизвольно жмурится, ластясь и потираясь о его теплую ладонь. Замерз, бедный.       Охотник принес от входа в пещеру циновки, выданные ему вчера вечером, укрыл кольца хвоста. Найденной рядом прикрыл покрывшееся мурашками тело. А ладонями растер осторожно лицо и ладони, не отказывая себе в удовольствии провести ласково по чешуйкам. Чуть шершавые, самую капельку, если легко надавить от кончика к месту, где она состыковывалась с другими. И приятно гладкие, если просто погладить.       Но эти секунды, проведенные за наблюдением так заворожившей его чешую, закончились весьма быстро, строило только Полозу вновь задрожать и застонать тихо, выпуская со свистом воздух. Виктор беспомощно завертел головой, прикусывая губу, и, морщась, оглядывал доступное ему пространство. Ничего такого, что могло бы согреть змея у того самого не имелось, а мужчина окромя вещей на себе, да скромной котомки и не имел. Он вновь обвел пристальным взглядом полянку и едва не стукнул себя по лбу. Куртка!       Куртка, его собственная, охотничья. Хорошо выделанная кожа, сшитая плотно-плотно аккуратными стежками Милы, шептавшей наговоры украдкой. С теплой подкладкой, поскольку ночи в лесу прохладные. Даже сегодня она привычно спасла его от мерзлого камня у входа в пещеру, а уже утром Виктор безжалостно с ней распрощался, кинув одежду на ветви кустарника. Разминка разогрела тело, а нежные солнечные лучи ласкали теплом кожу. Только охотничья куртка все так же покоилась на ветвях, разве что склонила их ниже, отчего рукава волочились по земле.       Подлетев к кусту, Никифоров дернул одежду резко, да та не поддалась, зацепившись за молодые, но уже крепкие побеги. Мужчина чертыхнулся, замешкавшись, вызволяя куртку из плена, и торопливо вернулся к Юри. Он застыл на мгновение, скептически разглядывая Полоза и куртку в руках. Конечно, продеть тонкие руки в рукава возможно, но сложно, поскольку Виктор один, а Полоз тяжелый и сонный. Мужиков в деревне порой сложно перевернуть, а тут змей — у него не ноги, а длиннющий хвост.       Впрочем, охотник сомнениями долго не мучился. Присев возле Полоза, он осторожно приподнял его тело, поддел куртку по низу, уложил обратно и укрыл остатками голую спину и бок. Мало ли когда Юри снова сделается жарко, так что же, раздевать его заново?!       Едва Никифоров покончил с делом, как облегченно выдохнул. Одной проблемой меньше, хотя беспокойство за приютившего его хозяина не покидало груди до сих пор. Вновь он коснулся прохладной щеки Полоза, замечая, как тот ластится бессознательно, жмется к теплой руке, отчего на душе невольно светлее стало. Смутившись своего порыва, мужчина уж было отдернул руку сам, как чужой голос вынудил сделать это куда более резко и испуганно. — Силы много потратил, сдерживая Велеса, вот и плохо ему, — печальный, но не враждебно настроенный Минами сидел на корточках, привалившись к посоху щекой. — Кто ты? — Виктор не только развернул лицо навстречу неожиданному гостю, настороженно следя за ним, но по возможности прикрыл собой тихо застонавшего Юри.       Правда, глупым вопрос вышел. По Минами сразу видно, кто он. Нечисть, как есть нечисть, до того необычно лицо его и наряд. Не ходят по селению в одежде из листьев, не растут ни на чьих волосах мухоморы, да и глаза его большие, нечеловеческие какие-то.       Но покуда задан вопрос, то ответ на него положен. Лешек спрыгнул с старого, покрытого мхом пня, хотя Виктор готов был поклясться, что не было его там — мужчина его б раз двадцать за утро сегодняшнее обошел, да наткнулся. Потянулся невольно, подходя ближе, привставая на носочки, заглядывая в глаза охотника. — Лешик я, пока деда нету, — по простому заявил, заглядывая после за спину мужчины. — Отвара бы ему, хорошего, лечебного.       Никифоров оглядел невысокую фигурку нечисти и нерешительно сделал шаг в сторону. Уж если они одной породы, нечеловеческой, то не ему рассуждать о методах лечения. Он и так действовал на свой страх и риск, обтирая и согревая, как по обыкновению принято у них в селении испокон веков.       Заметно печальный Минами склонился над Юри, поводил носом, заметив повязку на его ладони. Удивленно расширились его глаза-блюдца, покуда Лешик удрученно качал головой. Слишком многим Полоз пожертвовал, спасая деревню и глупых людишек, что еще и ругались, и кричали на него, хотя спаслись только благодаря ему же. Слишком много, а иначе зажила б ладонь, затянулась рана уже через пару часов, к первым лучам, только прорвавшимся из-за горизонта.       Минами досадливо цыкнул, сверкнув клычками. Решительно развернулся, подскакивая, пугая резким движением напряженно наблюдавшего за ним Виктора, и затараторил: — Ты за водой сходи, я пока травки принесу. Отвар сварим, хворь прогоним. А корешки изотрем, да рану закроем. Велес, поди, силой уж через край насыщен, след кровавый по всему лесу тянется. А Юри только сил не хватает с раной справиться, ибо с хворью борется, — и кивнув сам себе, Лешик рухнул вниз, провалившись будто сквозь землю, оставляя после себя только ворох маленьких листьев.       Растерянный Никифоров, тряхнул головой, отчего в поле зрения появился сребристый кончик косы, зажмурился на секунду, а потом изумленно выдохнул. Неизвестный Лешик походил на ветер и поражал своей бурной энергией, сбивая с толку мужчину. Но — Витя обернулся на изредка стонавшего Юри, чье лицо затемняли несветлые думы, черные страхи — делать нечего, кроме как подхватить котелок и вновь наведаться к роднику. А лучше — аж два раза.       Мужчина торопливо, расплескивая на обратном пути капли воды, что попадали на ноги, холодя, но не проникая сквозь кожу сапог, добрался до полянки с пещерой Владыки. Слил воду в углубление в стене чужого жилища, покрутил головой, но, не найдя Лешика, быстро возвратился к воде. Наклонился, умывая лицо, отбрасывая в сторону порядком раздражающую косу, потирая холодной ладонью разгоряченную шею, пока с веселым журчанием, что разбивалось со звоном о стенки котелка, набиралась живительная влага. Виктор очень надеялся, что благодаря травкам маленького хозяина леса она станет животворящей.       А у костра его уже ждал Лешик. Сидя причудливо на своем пне, он сверкал довольно глазами, улыбаясь так, что один его клык задорно выглядывал из-под верхней губы. Пред ним, на большом листе лопуха, лежали какие-то травки, а на камнях у кострища какой-то корешок. Никифоров приподнял удивленно бровь, но промолчал, ставя на огонь котелок. — А корень надо растереть, — ерзая, но не прекращая улыбаться, возвестил Минами.       Кажется, как отметил для себя Виктор, эта нечисть не умела долго грустить. Беспокойство мелькало в чужих глазищах, когда Минами бросал взгляд на Полоза, но тут же исчезало, едва он принимался рассматривать самого мужчину. — Это, пожалуй, к Юре, а не ко мне, — тихо рассмеялся Никифоров, разглядывая корешок. — Да и ступки нет. — А ты так, камнями, — поводил кончиком носа забавно Лешик. Потом склонил голову вбок, взгляд его затуманился, и теперь уже смеялся он. Но заливисто громко, весело. — Хотя лучше не надо! Ты кресалом-то научился пользоваться с горем пополам, а тут мягче надо. Я лучше сам!       И слез с пня, игнорируя впавшего в ступор Виктора, минуя его, обогнул угол пещеры и загремел там камнями. Мужчина, благо стоял с пустыми руками (корень, упавший на землю, не в счет) изумленно хлопал ресницами, будто корова Марфа. О его потугах научиться добывать огонь в свое время потешалась вся деревня, да и Яков некстати вспоминал добрым словцом на застольях, вызывая громких хохот соседей. И то, те видели лишь малую долю его попыток, а если б застали в лесу, едва ли денно и нощно пропадающего и портящего кресало да камень, засмеяли куда больше.       А Лешик так легко выдал, рассмеявшись, будто сам эти попытки и наблюдал. А впрочем, мужчина горько усмехнулся и покачал головой на свою тугодумность, это и неудивительно. Хозяевам положено видеть и слышать все, что в Лесу их происходит, даже если эти Хозяева — юный Лешик, замещающий деда. — Давно за мной наблюдаешь? — тепло улыбнулся Витя, усаживаясь у котомки.       Минами вернулся из-за угла, плюхнулся у костра. Поднял корешок, потянувшись словно кошка, подкоптил над костром, а после с усердием принялся растирать оный меж камней. От старания высунул кончик языка и напевал что-то под нос, хотя песня походила скорее на шум расцветающего весной Леса, с трелями и капелями. — Да мы с дедом за каждым с рождения, считай, смотрим. Деда вас часто непутевыми зовет, — Лешик хихикнул. — А так обычно Юри за тобой тенью по тропам ходит.       Удивляться чему-то новому, произошедшему в его жизни, уже, наверное, глупо. Стал Невестой легендарного Владыки Леса, спасся от гнева бога, спал на циновке в, кажется, знакомом до каждой тропочки лесу, где все новые и новые места находит. Познакомился с Лешиком, отвар Полозу варит, что хворью мается да сном тревожным спит. Так что известие, что тот, змей, значит-ца, с детства тенью за охотником ступает уже не такое ошеломляющее. Хотя самолюбие уязвленно кольнуло, неужто совсем никудышный, раз взгляда чужого не ощутил ни разу? — По каким тропам? Я весь лес исходил вдоль и поперек, а с ним ни разу не встречался. Да и с тобой тоже.       Минами оторвался от своего занятия — корень уже наполовину превратился в неприглядную, малоаппетитную кашицу — и посмотрел на Виктора как на ребенка. До того, правда, это и само дошло, а руки зачесались дать самому себе по лбу. — Да кто же вас пустит-то на заповедные тропы. Иные весь Лес изойти за годы не смогут, а ты тут все знаешь, — Лешик качнул головой. — Лес огромный, живой. И большая его часть скрыта от людских глаз. А мы, я да деда, вам показываем только то, что понять и принять в силах.       Никифоров на время затих. Пусть и немного вроде сказал собеседник, а, считай, гору неподъемную на плечи взвалил. Ведь выходит, что по соседству с их лесом есть и другой, живой, насыщенный иной силой, живущий по другим законам, скрывающий в себе множества тайн и загадок Лес. И пусть вера в деревне в богов не увядает и крепнет с каждым днем, а многие сказки и легенды уже ушли из дум людей. И если кто соблюдает обычаи, то лишь потому, что заведено так предками, а отменить некому.       Кто оставляет еще молоко домовым? Мало хозяек таких, ведь чистую плошку спишут скорее на проникшего в дом кота, чем на добрую, помогающую нечисть. А банницы, сенницы, дворовые? Водяной и русалки, болотник и навки? Леший тот же. Дары со временем все скуднее, странно даже, что духи не обиделись еще на них.       Впрочем, если дело не касается твоей заботы, то дары и правды бедны. А вот ежели охотник, и Витя в том числе, то обязательно Лешему гостинчик оставит, чтоб за охоту поблагодарить, да на новую вернуться. Или рыбак. Всегда подношение сделает, чтобы клев не прекращался. Может и хорошо, что обычаи их отменить некому? — Почему же тогда пускаешь в лес свой? — задумчиво проговорил мужчина, все еще витая в своих мыслях. — А чего мне вас не пущать? — удивился Минами, поднимая голову, отчего гриб на его голове забавно дернулся. — Вы Лес очищаете, даруете ему новую жизнь, забирая старую. Трава гуще растет не потому, что я или деда повелел, а потому как самой ей хочется сквозь землю к солнцу тянуться и полезной быть. Вот оно как, — по серьезному отозвался Лешек.       Никифоров кивнул в ответ, рассеянно разглядывая уже порванную сегодня на лоскуты рубашку. Прежние, что зажимают сейчас рану Юри, скорее всего, пришли в негодность. Да и на новую перевязку следует нарвать новых — негоже кровяными тряпицами прижимать к ране лечебную кашицу из корня, что почти доделал Лешик. Да и те, что мужчина приспособил для обтирания пышущего жаром змеиного тела тоже не подойдут. А если укоротить рубашку еще на пару пальцев, то это уже и не рубашка будет. Так, рубашонка, на младенца и сгодится только. Тем специально рукава большие шьют, чтобы не царапали нежную кожу.       Виктор вздохнул. Рубаха у него одна запасная, вторая на нем. А загадывать, когда, да и пустят ли вообще его домой — дело наивное и бесполезное. Покуда с Владыкой не разберутся, и сам он шага из Лесу не сделает. Да даже если и сделал бы, кто ему позволит? Уж коли Лешие тропы заповедные строят, то и россказни о том, что и путника запутать в трех соснах не россказни вовсе, а правда что ни на есть всамделишная.       К тому же — мужчина бросил обеспокоенный взгляд в сторону Юри — не бросит он Полоза, пока плохо тому. И рубашки для него Вите совершенно не жалко.       Под звонкий треск ткани в жилистых руках Минами закончил превращать корень в кашу и с улыбкой наблюдал за метаниями Невесты. У того все на лице будто написано, все мысли. И пока они радовали юного Хозяина Леса, ведь друг у него один, и наблюдать за его печалью самому больно да тоскливо до желтых опавших листьев. — У тебя вода закипела, — сверкая глазами сообщил Лешик, с интересом наблюдая, как из сидячего положения подорвался охотник, чертыхаясь и запинаясь на ходу. — Все бросать? Сразу? — Никифоров осторожно взял в руки лопух с травами, хмуро их разглядывая.       Все же травы и прочие растения, особенно лекарственные, это по душу Юры. У того весь дом ими увешан, а мужчина только самые распространенные в лицо и названия знает, что в охоте помогут: запах скроют, взбодрят вкусом и ароматом в отваре, приманят живность или царапины зарастят поскорее. Остальные так, только в лесу видел часто. А вот таких диковинных даже и не встречал. Может в Лесу растут? В том самом, заповедном? — Не, сначала соцветия голубые кинь, потом те листья, с прожилками красными. Кинул? — снова взобравшись на свой насест, читай, пень, взявшийся ниоткуда, Минами руководил мужчиной, не спеша, впрочем, приближаться к кипящей воде. — Так, а теперь ту траву, что с точками. Ну какими, какими, как звездочки. Ага, теперь кидай…       Сосредоточенный Виктор, с трудом отличающий в этой кучке непонятного «сена» требуемое, не сразу заметил, что Лешик прервался. Нахмурившись, он поднял взгляд на того, но Минами застыл, к чему-то чутко прислушиваясь. Даже гриб на его макушке, кажется, встопорщился. Задумчивое выражение лица сменилось недовольным, отчего-то несвойственным ему. — Что-то случилось? — перенял тревогу Никифоров. — С Юри?       В этой силе, что подвластна богам, меньше нечисти, и, конечно, той хвори, что терзала Полоза он слеп, словно кутенок. И ежели этот улыбчивый Лешик хмурится, неужто Владыке беда похуже грозит? — А? — всполошился Минами. Потом рассеянно ему улыбнулся, все еще к чему-то чутко прислушиваясь. — Да не, с Юри нормально все. Отвар сварим, ладонь перевяжем, и он споро со всем справимся. Тут другое.       Он махнул посохом, провел по воздуху пальцами, будто дернув нити, неведомые людям. Вздохнул горько, поникнув головой, взобравшись на свой пень с ногами, прижавшись щекой к теплому, нагретому ладонями древку посоха. — Да кабаны на окраине разбаловались, дуболомы. Зверей распугали, драку устроили. В который раз уже! — обиженно надулся Лешек, громко сопя. — Боюсь как бы совсем Лес не всполошили, да не погубили кого другого, окромя себя. Придется к вашим вывести.       Настала очередь хмуриться Виктору. — Что значит, к нашим? На деревню или к охотникам? — К охотникам, конечно! — искренне подивился Минами. — В деревню им зачем, у вас там свои забияки есть. К охотникам, — и вздохнул снова, — самому больно еще губить их. Это дедушка суд вершит быстро, а я тяну все, тяну. Горестно мне, что жизни их оборвать придется, родные они мне, все как один родные. А так легче. И вам пропитание, и Лесу дышится свободнее.       Виктор задумчиво разглядывал собеседника. Вот оно как. Власть и сила Леших не столько на приходящих к ним распространяется, сколько на тех, кто живет в Лесу. И заботятся они не только о зверях, но и о людях, которые оставляют в прошлом старые пережитки — подношения и обряды. Видимо все россказни о том, что путают Лешие тропы под ногами, всего лишь напоминание приходящим под сень деревьев, лакомящимся дарами леса и охотящимся на животных. Весточка, которая направит на путь истинный позабывших о гармонии и круговороте силы в природе людей. — Тебе тоже стоит поохотиться, — неожиданно прервал мысли Никифорова Минами. — Когда Юри проснется, ему потребуются силы. Да и тебе подкрепиться не помешает.       Мужчина приподнял брови удивленно, поморщился, потому как тело затекло, пока он предавался размышлениям. Сменив позу, он провел рукой по сорванным для отвара травам и поднял взгляд на Лешика. — И ты пустишь меня? В своем Лесу охотиться, убивать зверей, после того, что рассказал? — Почему нет? — беспечно пожал тот плечами. Он кивнул на лопух: — Ту, что с зелеными бутонами, а потом с множеством белых соцветий кидай, — и продолжил. — Ты так и не понял, что обновление Леса идет ему только на пользу. Звери умрут, травы погибнут, так и не принеся пользу, не выполнив свой долг. Это тяготит Лес. Вы же привносите жизнь в него, сила быстрее струится по его жилам, он дышит полно и дарит свой свет всем нам. Мы живем множество долгих лет, и смерть наших подопечных становится естественной и обыденной. Это я еще маленький, а деда много чего повидал.       Они просто жили по разным законам, и то, что для одного обыденно, для другого странно и чудно. Никифоров кивнул, закинул последние травы в котелок и размешал их заготовкой для стрелы. От одной не убудет. Покончив с этим, он встал, отряхнул колени и тревожно посмотрел в сторону Юри. Тот затих, хотя лоб его еще пересекали глубокие морщины, будто видимое им во снах его пугало или настораживало. Кошмары не умели быть приятными, но Витя и без того радовался, что Полоз перестал дрожать как осиновый лист. — Не будешь злиться, если я на охоту пойду, так значит? — мужчина потянулся, окидывая взглядом лук и заготовки для стрел. — Сказал же, нет. Это часть нашей жизни. Да и злиться на тебя не за что вовсе. Малышей ты не трогаешь и даже из силков и капканов отпускаешь. Против будущих матерей или уже с детьми оружия тоже не обращаешь. Соперники у тебя всегда равные. И дары оставляешь, хоть и не веришь в это, — Минами тепло улыбнулся. — Сейчас отвар закипит, и пойдешь. Уж за Юри я пригляжу.       Мужчину тронула эта забота и взгляд, пронизанный братской нежностью, брошенный в сторону Владыки. Он прошелся по поляне, собирая разбросанные вещи, перебрал их, отложив те, что не пригодятся в охоте. Проверил сапоги и лук с ножом. Последний не мешало бы наточить побольше, но до кузницы далеко, а об камень особо не поскрежещешь. Потому это дело останется до лучших времен.       Минами с интересом следил за охотником. Людей он видел только лишь в лесу или стоя на его окраине, потому вид его выражал крайнюю степень любопытства: подобранные ноги, крепко прижатый к груди посох и вытянутая вперед шея, будто Лешик держал нос по ветру или же жадно вдыхал ароматы, витавшие на поляне. Поведение людей, пришедших в лес с какой-то целью разительно отличалось даже от обыденных сборов. Минами только и видел что охотников, травников, детей и женщин, что по грибы да ягоды собирались. И парочки нетерпеливых до свадьбы молодчиков и девиц. А с окраины и того меньше увидишь — Леса опасались, и опасались справедливо.       Ветер тронул листву в вышине, но вниз не спустился, оставшись лишь шепотом на поляне, да неразборчивым шелестом. Забулькало интенсивнее в котелке, и не успел Виктор отвернуться на пару мгновений, как вода перелилась, потекла по раскаленному металлу, зашипела, испаряясь. Несколько капель упало на огонь и тот тоже зашипел недовольно, пуская клубы пара. Всплеснув нелепо руками, мужчина подорвался с места, взялся за ручку, быстро отдернул, обжегшись, и чертыхнулся. Дернул рукав и снял котелок с огня на камни. — Больно? — сочувствующе спросил Минами, на мгновение состроив скорбное выражение лица. — Ничего, я найду чем перевязать, чтобы не воспалилось. Зато вы теперь с Юри похожи! У обоих ладони поранены, — и хихикнул.       Нет, эта нечисть определенно не умела грустить. Впрочем, сочувствовала она тоже не очень. — Не обязательно. Не так уж сильно и обжегся, — мужчина ободряюще улыбнулся. А потом поинтересовался, заметив ранее одну странность. — Ты не любишь воду?       Лешик на мгновение остановился, замерев, а потом кивнул, солнечно улыбаясь. — Скорее стараюсь ее не касаться. Вода не моя территория. И хотя мы с Водяным дружим и часто общаемся, а в чужие дела не лезем, — паренек слез со своего пня. — Но ведь эта вода уже не является частью общего потока, если так посудить, — Виктор помешал соцветия в отваре палкой и скептически приподнял бровь. — Оно точно поможет? — Точно, только остудить надо, — ответственно покивал Лешик. Он неловко потоптался рядом с мужчиной, разглядывая отвар. А потом вздохнул горько. — Ты, наверное, прав. Это скорее уж привычка. Давай я попробую остудить, а ты на охоту иди. — Но ведь студить в воде надо, а это чужая территория, ты только что сам говорил!       Минами беспечно отмахнулся и, взяв в руки принесенный им лист лопуха, осторожно подхватил котелок. Держа его на вытянутой руке, он поправил мухомор на макушке, держа в другой руке посох, он направился прочь с опушки. — Водяного попрошу.       Никифоров только головой покачал. Пока Лешик шел мелкими шажками, опасаясь не столько пролить воду, сколько попасть ею на себя, мужчина снова проверил свою готовность к охоте. Похлопав себя по груди и штанам, проговаривая в уме все взятые с собой предметы, он бросил взгляд в сторону Полоза. Тот пригрелся под курткой охотника, свив кольца теснее. Виктор улыбнулся краешком губ, подошел ближе, присел на корточки.       Он протянул руку, заправив взмокшую прядку темных волос за ухо Юри, и обратным движением погладил скулу. Владыка выглядел беззащитным и изможденным. И не скажешь, что он вчера шороху поднял, сдерживая силу и мощь бога. Никифоров все никак не мог оторвать руки от лица своего невольного жениха и провел большим пальцем по губам. Полоз выдохнул слабо, поводя плечами и сильнее хмурясь. Пришлось поправить куртку, не смея ее забирать. Авось лето, тепло, не замерзнет.       Вздохнув, Виктор поднялся, успев заметить краем глаза исчезающую спину Лешика. — Постой, — крикнул, — а звать-то тебя как? — Минами, — донеслось веселое.       Ну Минами, значит, Минами. А ему на охоту пора. Со слов этого маленького Хозяина Леса Юри понадобятся силы, и мясо для их восстановления не помешает.       Посторонние думы сбивали охоту. Разум обязан быть чистым, и только свежий воздух леса наполнять легкие, и только шорох листвы под лапами дичи занимать слух, не позволяя услышать ничто более. Руки должны полниться силой, душа азартом и предвкушением того, что стрела найдет добычу в ту секунду, когда она ее не ожидает. Вот что значит охота.       Но тем не менее мысли все возвращались к Полозу, горевшему в огне своих кошмаров и мерзнувшему в них же. Виктор то и дело оглядывался беспокойно и тут же одергивал себя, чтобы вновь заняться охотой. Однако и та выглядела странно в свете недавнего разговора с юным Лешиком.       Выходит, что жизнь людей заранее предопределена. Не только богами, но и проводниками воли их. Каждое мгновение рассматривается пристально невиданными и невидимыми существами, дань которым уходит в пережитки прошлого.       Вновь мотнув головой, Никифоров насильно вынудил себя отвлечься от дум. Сконцентрироваться на том, что под ногами листва и ветки, которые издают шум и шорох. Это спугнет добычу. Медленно потянувшись за стрелой, мужчина неотрывно смотрел на зайца, чьи мохнатые уши топорщились выше травы.       И вот странность. Выходит вся его доблесть и ловкость, его промысел и успехи в нем лишь игра Леших с ним? Они сводят охотника и тех, кому суждено послужить на благо Леса, и им остается только исполнять заранее уготованные роли. Уязвленное самолюбие Виктора раздраженно шипело на дне души, а разум отзывался более прагматично: разве когда-то было иначе?       И все же, душа беспокоилась больше не об охоте, а о Полозе, которого пришлось оставить на попечение Лешика. Может те и дружат, и это сам Никифоров сбоку припеку, однако в груди все сводило тисками и сердце билось как сумасшедшее, едва мелькнет перед глазами образ измученного Змея с выступающих холодным потом на лбу.       Заяц дернулся и трусливо ускакал вглубь леса, испугавшись шороха из кустов. Виктор раздраженно цыкнул на себя. Мысли вновь обернулись к Юри и совершенно не возвращались к охоте. Выпрямившись, мужчина привалился к дереву спиной и посмотрел в скрытое листвой небо.       Никогда не надоест так стоять и смотреть. Он всегда ощущал, что не только лес пророс глубоко в него, но и он сам является неотъемлемой частью чего-то большего и необъятно целого. Сейчас ему даже чудилось, что биение силы Леса, того самого, о котором говорил Минами, протекает сквозь него тоже, наполняя и омывая изнутри живительной влагой.       Виктор улыбнулся широко, залюбовавшись игрой солнечных зайчиков, сверкающих сквозь листву, и прикрыл глаза. Широко вдохнул воздуха, особенно вкусного, пахнущего корой деревьев и влажной от сока травой. Звуки заполонили сознание, и он впервые ощутил себя целостным и на своем месте.       Не важно, что осталось позади, за спиной. Эти цепи, отягощающие ему руки всю жизнь, наконец спали. Мужчина никогда не чувствовал себя столь свободно и легко. Его пьянил аромат Леса, а шершавая поверхность дерева впивалась в голую кожу. Кто бы ни ведал судьбой его, он сделал все правильно. И, может, неспроста он проснулся в ту ночь и отправился по заготовленной тайной тропе. Нет, Лешику такое не подвластно, тот и сам стал проводником в чьих-то могучих руках. И этот кто-то могущественный не ошибся.       Виктор еще не успел поговорить с Полозом, но внутренняя уверенность в нем крепла — без Змея жить он больше не сможет.       Надо только разобраться с его хворью, и для начала стоит поймать этого чертового трусливого зайца!       Темные ленты обвивают тело и тянут, тянут в разные стороны, притом неизменно вниз. Там, в неизведанном мраке, холодно и страшно. Ноет рука, и на черном фоне вспыхивают алые пятна. Тело колотит, хотя ощутить его так и не получается. Ни увидеть, ни коснуться себя. И только страх промораживает до такого чувствительного позвоночника.       В животе гадкое сосущее ощущение. Будто воронка разверзлась не только в черной нескончаемой яме, но и внутри. По коже мерзкие мурашки, которые, кажется, оставляют раны — мелкие точки-уколы.       А после холод сменяется огнем. Он лижет беспощадно нутро, и нет ни единого уголка, где бы пламя не оставило свой черный пепельный след. Остается одна оболочка, которая с трудом сдерживает этот пожар, но и она долго не выдержит. И все также темно и страшно. И ладонь не перестает болеть, ослепляя пространство алыми вспышками.       За границей тьмы слышатся голоса и чудятся прикосновения рук. Но до них — целая стена, преодолеть которую не только не видится возможности, но и банально нет сил. Они постепенно утекают, малыми каплями, просачиваются сквозь тело наружу, оставляя болезненную пустоту. Ощущения, это противные ощущения, и страх когтями выцарапывают остатки жизненных сил со дна сосуда души. Теперь там так же мрачно и одиноко.       Резкий свет слепит глаза, оставляя ожоги. Смотреть на него, в него, ужасно больно, но нечто, породившее этот свет, заставляет. — Незачем было ИХ спасать. Но это твой выбор. ОН же дан тебе в награду. БЕРЕГИ!       И резко наступившая темнота уносит уставшее сознание вдаль.       Юри прислушался к себе. Что-то теплое грело руки и спину. На хвосте тоже лежит теплая ткань, только кончик свободно покоится на прохладном камне. Полоз подтянул его ближе, пряча в нагретые кольца. Тело ломило, и чувствовалась какая-то слабость и некоторое опустошение. Сил открыть глаза не было, и оставалось только лежать, прислушиваясь к окружающему миру.       Пахло камнем. Мокрым. И влажной землей. Сорванными травами. Остро выделялся аромат растертого корня, настолько остро, что в носу свербело. Только не распознать что-то, какой корень. Потрескивал рядом огонь. От него тянуло сбежавшим взваром — пар поднялся выше и уже оседал влажной росой, успев охладиться.       В спину впивался пол его скромного жилища. Все шероховатости до боли знакомы. Просто давили на кожу в непривычных местах. А до уютной ямки, выскобленной и натертой до блеска и гладкости недоставало пару ладоней.       Что с ним сейчас произошло? Тело до сих пор била мелкая дрожь, а на грудь то и дело наступал страх до того жуткий, что кольца сжимались и невольно резались когти, впиваясь в камень. Юри все никак не мог сбросить этот морок и липкое ощущение кошмара. Все казалось, что его черные щупальца пробиваются из-под земли и тянутся к нему со всех сторон.       Полоз прикрыл глаза, сильнее кутаясь в нечто теплое, укрывавшее его, жадно вдыхая аромат, который чудился родным и близким, но оставался чуждым его жилищу. Тем не менее, он успокаивал разбушевавшееся сердце, рвавшееся из груди, огнем протекающее по венам.       Что привиделось ему сегодня? Быть может сладкий сон, где Виктор танцевал в свете луны. Танцевал до того грациозно, что сам ветер составил ему пару, подхватывая серебрящиеся локоны. Или кошмар, где ему пришлось усмирять бога, жертвуя кровью своей, покуда стихия жила в нем. И эти смешные люди посмели перечить Велесу — прятать предназначенного ему в Невесты охотника. И чем дольше они проявляли свою строптивость, тем сильнее бушевала гроза над Лесом и яростнее билась частица бога в нем.       А может, все это было всерьез, и только липкий страх, бездонная тьма пришли к нему из Нави. И теперь у него есть Невеста, вожделенная и желанная, столь же иная, как и он сам. Точнее — иной. Тот, за кем наблюдал пристально, прячась в сумраке потаенных троп леших. Тот, что снился часто, по ком болело глупое сердце, а разум твердил, что уж кто-кто, а охотник людской никогда парой Владыке не будет.       Велес разрешил все иначе. Это ведь его голос слышал Юри, прежде чем проснуться. Да и ладонь после подношения до сих пор ныла — на капище наведаться надобно, дары принести правильные, поблагодарить бога-покровителя. Потом.       Юри вздохнул, приоткрыв глаза, окинув взглядом поляну. Сердце прекратило биться трусливо в груди и теперь ныло пугливо совсем по другой причине. Если все правда, то где сам Виктор? Неужели сбежал супротив обещания своего. Предательство его занесло копье над грудью Полоза, готовое вот-вот разорвать нежную плоть. И только робкая надежда заслоняла Юри от острия. Не мог так Виктор поступить, не в его правилах лгать да обманывать.       А на поляне трава примята. Да и развел же кто-то костер. Уж Минами к огню не притронется, уж дюже страшится жара его да пламени. Он вообще трусишка. Воды тоже сторонится, хотя она и питает корни Леса, умывает каждый день росой листья. Змей поерзал, натягивая тряпицу сильнее на плечи. И только завидев непривычный крой, окинул свое одеяние взглядом.       И расплылся в робкой улыбке, жадно вдыхая аромат с краешка рукава. Не сон. Ничего не сон, окромя тьмы той проклятущей. Никуда не сбежала его Невеста, лишь только прошел Змеевик, и утро вступило в свои права. Не отказался от Полоза, не нарушил обещания. Надежда расправила крылья, и броня его укрепилась стократно, хотя угроза копья-предательства так и не отступила. Этот извечный страх слишком въелся в его душу, а прошлое не отпускало, порождая раны. — О, Юри, Юри, ты проснулся! — зазвенел в тишине голос Минами.       Змей рассмеялся тихо, кутаясь в куртку охотника. Лешик всегда поднимал ему настроение, быть может и сейчас прогонит хандру и слабость. — Минами, ч-то радос-с-стный такой? — тепло улыбнулся Змей, облизывая губы.       Напомнила о себе жажда, за размышлениями и сумятицей чувств отступившая на задний план. Бледный бок котелка, сопровождающий Виктора в охоте — приметные царапины и принадлежность охотнику особенно выделяли его вещи для Юри — и блестевший на солнце ярко, так и манил. Особенно когда капли воды скатывались с металла наземь и глухо ударялись, впитываясь, исчезая. — Я тебе отвару принес. Как деда учил, — важно возвестил Лешик, заходя под своды пещеры. — И охладил сам!       Полоз улыбнулся. Вот уж повод для гордости, гляди как нос задрал. А поди ж ты, для маленького хозяина Леса это и вправду подвиг. Дед его ни огня, ни воды не сторонится, принимая их как и родные стихии, землю да воздух, поскольку круговорот жизни на их единстве построен. И как не обойтись воде без воздуха, так и земле без огня, на удивление, не прожить, не возродиться и не умереть. А вот Минами мудрость Хозяина Леса хоть и постигал послушно и прилежно, а все ж сторонился воды, а пламени так и в особенности. — Молодец-с-с. Что з-са отвар? — вновь облизнулся Юри. Он задышал чаще, принюхиваясь, в горле запершило, а во рту слюна скопилась, и пришлось шумно ее сглатывать — Целебный, тебе выпить надо, — Лешик сел возле колец хвоста и робко их погладил. — Не делай так больше, Юри. Это страшно, — он ненадолго умолк, но видя недоуменно распахнувшиеся очи Владыки, тихо проговорил: — Ты так метался во сне. Тьма окутывала всего тебя. Виктор ее совсем не видел, а она сочилась из твоей руки, а после из кожи. Он тебя обтирал всего и все смотрел тревожно.       Кончик хвоста коснулся руки паренька, а после скользнул выше к щеке, погладив нежно. Детский трепет, такой наивный и робкий. Внутренняя дрожь Минами передалась и Полозу, особенно когда его хвост обхватили пугливо, сжимая крепко в объятьях. Юри осторожно потянулся, касаясь пальцами светлых, пшеничных вихров. Его прикосновение успокоило Минами, и теперь он смущенно и виновато улыбался. Но как можно обижаться на этого ребенка? — Вс-с-се хорош-ш-шо, Минами. Такого больш-ш-ше не будет. — Это из-за того, что его не отпускали? — тут же любопытно засверкал глазами Лешик, не выпуская из рук хвост, и при том ерзая нетерпеливо. — Мне Ши-ису рассказала. Она к Виктору пробралась даже, представляешь! Он ей там много-много чего наговорил! Все про тебя и про твою чешую тараторил…       Вот уж кто тараторил, так это сам Минами. Глаза его сверкали, взгляд устремился вовсе не на Полоза, а куда-то в иные дали, белеющие за горизонтом. Но вот о вопросах Никифорова он слышал не в первый раз. И сейчас это напоминание вызвало в нем смущение и легкий румянец на щеках. Никогда прежде собственная чешуя не казалась ему красивой. И отражение свое он безжалостно растворял в легких волнах, возникших от движения хвоста. Вера в свою красоту растворилась с побегом из родной общины. — Минами, мож-шет, ты все ж-ше даш-ш-шь мне отвар? — мягко остановил заговорившегося Лешика Юри. — Ой! Да, прости, — пришла очередь краснеть и того. Недолго, впрочем. — А Пхичит тебе жемчуга речного передал! Сказал, чтобы ты себе ожерелье сделал с теми ракушками. И просил заглянуть к нему, а то русалки его уже замучили разговорами.       Полоз кивнул, принимая отвар из берестяной кружки, которую из ниоткуда достал Минами, и с вожделением принялся за напиток, жадно и шумно глотая, не замечая, как капли стекают по щекам и подбородку. Приятно терпкий и в меру сладкий. Прохладный. Он будто омыл Юри свежестью изнутри, прогоняя слабость. — З-сагляну, — улыбнулся, облизываясь, подавая кружку для новой порции. — Потом.       Минами сверкнул глазами и принялся аккуратно переливать отвар, высунув язык. Напрягся весь, пристально наблюдая за тем, как светловато-желтый напиток с журчанием переливался в самодельный стакан. А еще за тем, чтобы ни одна капля не попала на него. Он и так еле донес котелок, все опасаясь расплескать на себя половину отвара. Даже слышал смех Пхичита, когда уходил с озера, где на самом дне бьют кристальные, но ледяные ключи.       Тихо потрескивал огонь, слизывая последние сухие ветки, нагревая камни вокруг и тлея на сером пепле. Юри огляделся: кое-где виднелись следы чужого присутствия. Примятая трава, древесная стружка и низко склоненные ветви кустарника. Непривычно зрелище. Полоз по обыкновению обходился малым, а Лес вечно ходил следом, поправляя примятую траву спустя время. За людьми же оставались видные метки, которые и спустя долгое время можно было легко отыскать.       За осмотром жилища Полоз и не заметил, как в руках оказалась кружка, а он с удовольствием потягивает прохладный отвар. Опомнился только, когда ладонь заныла, отдавая болезненной пульсацией в плечо. Он поморщился, разглядывая руку. Лоскут медленно пропитывался кровью, и малое еще совсем недавно пятнышко теперь казалось ужасно большим. С сожалением отставив кружку, Юри, внутренне дрожа, принялся медленно распутывать повязку. Когда оставалось всего два слоя, он закусил губу, ожидая боли и даже заранее сморщил лицо, но ткань будучи влажной отошла легко.       Рана выглядела почти так же, как и вчера, когда Змей ее и оставил. Лишь края намокли немного. Юри вздохнул, откладывая уже негодную тряпицу в сторону. — Ты потратил много сил, — неожиданно серьезно сказал Минами рядом. — И боги наказывают тех, кто мешает их воле. И тех, кто стоит на их пути. Все справедливо. — Я з-с-снаю, — тихо ответил Полоз, слизывая набухшую каплю крови. — С-с-сожги ее, — и кивком головы указал на ткань.       На лицо Лешика тут же вернулась улыбка, которая погасла столь же быстро. Он подхватил кончиком своего посоха перевязь и на вытянутых руках, ступая едва ли не на цыпочках, отнес ее к костру, бросив на угли. Те зашипели, пуская клубы пара, разнося по поляне тонкий аромат трав и металлический запах крови. Выполнив просьбу, Минами снова повеселел, вприпрыжку возвращаясь обратно. Настроение у него менялось за секунду. — А мы тебе еще мазь сделали! Я корешок целебный растер, — и, подхватив один из лоскутов, оставленных Виктором как раз для перевязок, возвратился обратно с камнем, где покоилась малоаппетитная рыжеватая кашица. — Ты молодец-с-с, — похвалил юного Хозяина Леса Владыка. — Нет, это мы с твоей Невестой делали! — пыхтя над перевязкой, возразил Минами. — Он знаешь как за тебя переживал? У-у-у!       Лицо у него при этом было донельзя восхитительное, что Юри не сдержал улыбки. Сосредоточенное, но притом по-детски наивное и изумленное, когда он крутил меж пальцами концы тряпицы, что никак не связывались узел. То длинный отрез разглядывал подозрительно, то возмущенно сопел на излишне короткий. Полоз едва сдерживал смех, но тихое шипение все же иногда пробивалось, и пряча его, он отвлекался от дум об охотнике. — А где с-с-сам Виктор?       Едва прозвучал вопрос, как натянутая внутри него нить, которая ослабла немного. Ответ страшил его, но неизведанность куда больше. И с каждой секундой, что Никифоров не появлялся, эта злополучная нить внутри него натягивалась все сильнее, изводя исподволь. А как спросил, так и легче стало, только кончик хвоста вновь застучал по земле, и Юри пришлось прятать его под тяжелые кольца, чтобы не выдавал хозяина. — Охотится. Сам проголодался, да еще и тебя кормить. У тебя же запасов совсем нет! — возмутился Минами, наконец покончив с повязкой. — Скоро вернется.       Полоз кивнул и взялся тут же за кружку, сжимая ее сильно двумя руками, пряча нос. Отпив, он постарался выровнять дыхание. Мучительные вопросы заполонили его разум, вызывая панику. Сердце сжалось испуганно.       А ведь и правда. Владыка не хранил никаких запасов. Летом питался дарами Леса, которые тот оставлял для него. Зимой охотился, если не спал вместе с поданными, но чаще питался тем же, что и Хозяин с внуком. Те подкармливали его так же, как и Водяной, и прочая нечисть, почитавшая его за Владыку. Чем же кормить Виктора? И хотя он охотник, но даже в котомке с собой носил перекус, хлеб да сыр. В лесу же ни печей, ни коров, а на одном мясе, да редких дарах людей взрослого мужчину не прокормить.       Где уложить его спать? Полоз порой неделями не появляется в своем жилище, обвивая хвостом стволы деревьев и засыпая на высоте. Или, устроившись на кольцах, дремлет возле озерца или реки, под корнями деревьев или на камнях. А люди? Как они спят вообще?       Что будет с Виктором, когда наступят морозы? Зимой он ходит на охоту в теплых одеждах, да и сам Юри хоть и меньше подвержен холоду нежели змеи, но и он впадает на пару месяцев в спячку, укрытый корнями и пушистым ельником. И будет тогда Никифоров один по заснеженному лесу шататься, не смея нарушить обещания, данного Юри.       К тому же, даже Полоза порой накрывает тоска по семье, оставленной далеко за горами. Что же делать тогда человеку, чьи родные всего в паре саженей от окраины леса. Их голоса доносятся до сюда с реки проказником ветром, и много охотников по осени отправляются по следам зверей с луками. Можно, конечно, укрывать Виктора, уводить тропы, но будет ли это честно?       И не сбежал ли сейчас супротив мнению Лешика Никифоров, если в пути его настигли те же вопросы, что и самого Юри?       Уже во второй раз великая благость бога обернулась для него мукой, вынуждая бедное сердце упиваться кровью столь же сильно, сколько и надеждой.       Виктор возвращался с добычей, завернув нежное свежее мясо в листы лопуха. Всю грязную работу он сделал почти сразу, сняв шкурки и разделав парочку пойманных зайцев. Кости оставил себе на наконечники стрел, а требуху по обыкновению не стал закапывать, а оставил обитателям леса. С улыбкой он уходил с охоты.       Но чем ближе тропка подводила его к поляне, тем больше терзало его беспокойство и легкий страх. Неожиданно дрожь охватила ладони, и мужчине пришлось сильнее сжать свою ношу. Во время охоты, этого первобытного азарта, мысли покинули его, но тревога о состоянии Полоза вновь вернулась в сердце и голову.       Мотнув головой, отчего кончик серебристой косы сверкнул перед глазами, Виктор увереннее шагнул на поляну. Его появление осталось незамеченным, потому он замедлил шаг, выдыхая еле слышно от облегчения. Юри очнулся и теперь в компании Лешика пил отвар, а на руке красовалась новая повязка. Только глубокие морщины прочертили лоб тонкими линиями. Видимо думы у Полоза оказались безрадостными.       Никифоров замер ненадолго, любуясь Юри. Теперь, когда беспокойство за его здоровье отпустило душу, он мог себе это позволить. Даже в темноте пещеры проглядывались очертания могучего тела, массивных колец хвоста. Если лучик солнца невольно забредал в это убежище, то чешуя блестела задорно, переливаясь всеми оттенками синего. И хотя слабость Змея еще не покинула, уже исчезла так пугающая бледность, что мешала разглядеть приятные черты лица. — А, Виктор, вот и ты! — радостно воскликнул Минами, разрушая таинство момента.       Юри вздрогнул, взгляд его, секунду назад блуждающий в закоулках мыслей, рассеянно прошелся по поляне. А как наткнулся на возвратившегося охотника, так очи вспыхнули резко в тени пещеры. Все тело его резко вздрогнуло, а глаза широко распахнулись. Рот приоткрылся удивленно, словно вот-вот Полоз собирался что-то сказать, но только выдохнул будто всем телом, оседая, откидываясь на стену пещеры, отводя взгляд. — Да, подстрелил пару зайцев, — Виктор подошел ближе.       Проходя мимо костра, он заметил, что тот лишь шипит и пофыркивает слабо, пуская редкие клубы дыма. На еле тлеющих углях валялся лоскут, в котором с трудом проглядывались очертания повязки. Мужчина удивленно приподнял брови, а потом вздохнул. Кивнул в сторону костра. — Зачем сжигать-то сразу? Я бы постирал. Рубашка у меня всего одна была, а так и она быстро уйдет.       Полоз вскинулся, зашипел, даже кончик хвоста угрожающе высунулся из-под колец, но дослушав до конца, покраснел смущенно. Только недавно его терзал этот вопрос, и вот поди ж ты, он превратился в самый что ни на есть насущный. А он еще так расточительно попросил Минами сжечь лоскут, потакая своим привычкам, появившимся еще во времена жизни в общине. Кому тут на него морок наводить? Богам али ведьмам деревенским, которых-то и в чащу заповедную не пускают? — Прос-с-сти, — прошипел тихо Полоз, не глядя на охотника. — З-с-сабылс-с-ся. На это Виктор только улыбнулся примиряюще и складывая подле Лешика свою добычу на камень. — Ничего. Как твое самочувствие? — поинтересовался, набирая веток.       Костер почти потух, но некоторые угольки еще ярко горели. Если постараться, то выйдет раздуть пламя снова, только вот сложить ветки нужно правильно, чтобы дым не шел на пещеру и на отдыхающего там Полоза. — С-с-слабос-с-сть. Но это с-с-скоро пройдет, с-с-с-с, — признание далось ему тяжело, а переживания проявились в нервном шипении, вырывающимся невольно. — Ему бы поесть, он и восстановится быстрее, — солнечно улыбнулся Минами, раскрывая лопухи. — Ты же хорошо поохотился? — Достаточно, — не смог сдержать ответной улыбки и мужчина, стоя на корячках в неудобной позе, едва ли не касаясь щекой земли, раздувая пламя костра. — Надо только подождать некоторое время: мясу надо хорошенько прожари… — Не надо, — весело рассмеялся Лешик, рассматривая удивленного Никифорова.       Тот во все глаза смотрел, как Полоз с урчанием, достойным Поти, вгрызался в сырое мясо, держа его двумя руками. Кровь стекала по пальцам и запястьям, капала на каменный пол. Нижнюю половину лица тоже украшали алые капли, некоторые живописно стекали с удлинившихся клыков. Весь его вид выражал блаженство и неистовый голод. Мужчина удивленно моргнул и вздохнул. Может, стоит сходить еще раз на охоту?       Голод нахлынул на Юри почти так же неожиданно и неотвратимо, как и жажда. Почти неощутимый за слабостью всего тела, задобренный прохладным отваром и разговорами с Лешиком, Полоз и внимания-то не обращал на ноющее ощущение в животе. И только когда рядом Минами принялся разворачивать лопухи с добычей Виктора, а запах свежего с кровью мяса животного донесся до него, голод заполонил все его существо. Во рту скопилась слюна, в животе заныло сильнее, болезненно сводя судорогой. А пальцы так и тянулись к еще хранившему живое тепло куску мяса.       Он набросился на него, блаженно прикрыв глаза. Пил кровь и вгрызался клыками в плоть, отрывая большими кусками. Никогда раннее Юри не вел себя подобным образом, и возможно стыд затопил бы его целиком, если он не был столь голоден и слаб после кошмарного сна.       И только покончив с половиной разделанного зайца, утолив первый голод и довольно откинувшись назад, Полоз пришел в себя, скинув поволоку жадного безумия с глаз. Минами улыбался довольно и весь будто светился изнутри, опираясь щекой о любимый посох. На Виктора смотреть же было боязно, и потому Юри робко, искоса бросил в его сторону взгляд.       Мужчина выглядел несколько потрясенно, но гримасы отвращения на его лице не было. Он только покачал головой, поднимаясь с колен, отряхнул их и подошел ближе. Наклонился, забирая оставшуюся часть добычи. — Думаю, теперь подождать до того, как мясо будет готово, ты сможешь. А после я надеюсь, Хозяин Леса отпустит меня снова поохотиться. — Отпустит, отпустит, — хихикнул Минами, подпрыгивая с места. Он встал и помахал рукой, очутившись на другой стороне поляны. — Только сейчас мне уже пора. Там какая-то беда с медвежатами. Я очень-очень нужен!       И исчез, только шорох листвы, да легкий ветерок знаменовали о его присутствии. На поляне повисла неловкая тишина, прерываемая только треском разгорающихся поленьев. — Прос-с-сти, — тихо прошипел Юри, кутаясь в куртку, сворачивая сильнее кольца. Он ощущал неловкость за свое поведение и глупость всей ситуации в целом. Не так он представлял себе встречу с долгожданной Невестой. Хотя, если быть честным, он ее вообще никак не представлял, а потому оно так и сказывалось.       Виктор промолчал, но улыбнулся. Улыбка его светлая и искренняя, что делала его лицо и без того открытое еще более солнечным и располагающим. Юри видел ее много раз, но не было ни одно, когда бы она обращалась только к нему одному. Это обезоруживало и сбивало с толку. Мысли путались бестолково в голове, а после и вовсе исчезли.       Пока Полоз приходил в себя, выбитый из равновесия одной только улыбкой, мужчина, не замечая некоторого окаменения хозяина, развернул оставшееся мясо и насадил на остатки заготовок под стрелы. Разместив его над огнем, охотник уселся на бревно возле костра. — Что ж, — улыбнулся вновь Виктор, сложив руки в замок, опираясь локтями о разведенные колени. — Нам, наверное, стоит поговорить. Все случилось столь неожиданно и резко. Я до сих пор слабо верю, что разговариваю с легендарным существом, которого стали бояться не больше, чем старой сказки. Хотя и сам стал частью этой сказки, — он хмыкнул невесело. — Владыки, — тихо проговорил Полоз, но промолчал, глядя в кружку, где плескался на донышке отвар.       Этот разговор лучше не откладывать, но, боги, как страшно его начинать. Решительно хлебнув оставшегося отвара, как будто он мог придать ему храбрости, Юри выполз из угла пещеры поближе к костру. Дрожь еще изредка сотрясала его тело, и потому он кутался в куртку охотника, ища в ней не только тепло, но и защиту. — Владыки — это редкос-с-сть. Мое племя пос-с-сылает лиш-ш-шь с-самых дос-с-стойных из-с-с претендентов на мес-с-то Владыки. Это почетное право. З-с-са него борютс-с-ся на поединке каж-шдую вес-с-сну. — Ты выиграл в одну из весен место здесь?       Виктор всем своим видом выражал участие и искреннюю заинтересованность. Рассказывать правду о себе выходило куда проще с таким внимательным и сопереживающим собеседником, чем задавать неудобные вопросы. В первую очередь неудобные для него самого. — Нет, я с-с-сбеж-шал. Мне никогда бы не поз-с-сволили с-с-стать Владыкой. Я был с-с-слаб и имел отличное от С-с-старейш-шин мнение. Я был с-с-слишком иной для них, — Юри вздохнул, обнимая себя за плечи.       Перед ним сидело древнее и могущественное существо. По преданиям, которые гласили, что Царь Змей в день свой, Змеевик утащит в лес всякую девицу, что выглянет неосторожно за околицу. Околдует, очарует, да сделает своей Невестой. Та родит ему дитя, а после ее обезображенное мертвое тело найдут деревенские. Это рассказывал уже народ, но не всякая его байка оказывалась на деле правдой.       Тем не менее немало зловещих историй слышал Никифоров будучи ребенком. Просто эта — самая известная. Вот только от Юри он не чувствовал исходящей злобы или хоть чего-то, что могло подтвердить легенды. Нет, вовсе нет. Перед ним сидело одинокое, ужасно одинокое существо. Весь он выражал какую-то невысказанную скорбь. А в глазах потух огонек жизни. Подобные глаза охотник видел только у слепых и немощных вояк, да и у седых одиноких вдов. — Почему иной? — боясь нарушить таинство откровения, Виктор говорил тихо. — Потому ж-ше, почему Невес-с-ста Полоз-с-са ты, — хмыкнул печально, с какой-то насмешкой над самим собой Юри.       Тишина возникла сама собой. Немного тянущая и гнетущая. Фраза Змея ничего не говорила мужчине, но уточнять он не спешил. — Может быть, я понимаю, о чем ты говоришь, — глядя в огонь, отстраненно произнес.       Полоз вскинулся, удивленный поднимая взгляд. Лицо сделалось таким же наивным, как у ребенка. Приоткрытый пухлый рот и невероятно большие глаза, особенно сейчас. Но Виктор этого не видел, уйдя в себя. Он откинулся назад, поднимая голову к небу. Солнце стояло высоко. Жаль, для таких откровений подошла бы лучше звездная тихая ночь. — Меня не то чтобы не понимают. Скорее не хотят понимать. Жизнь с ними тяготит меня. Словно меня обвязывают самыми толстыми цепями, опутывают с ног до головы, тянут к земле. А я рвусь на волю, в путь, или просто пройти со свободной душой по лесу. Он часто меня зовет.       Это все же было иное, что чувствовал сам Полоз. Но и нечто схожее тоже имелось. Только тяжелые цепи, а точнее груз, лежал на плечах и давил, давил, давил авторитетом Старейшин, глупыми традициями и отношением ко всем прочим, кто не принадлежит племени, косыми взглядами и шепотками за спиной относительно выбора его сердца и предпочтений. И только сбежав, он ощутил небывалую легкость, хотя тоска по дому и родным снедала его. — Почему не с-с-сбеж-шал? — еле слышно спросил Юри, упорно глядя на кончик хвоста, что нервно, но невысоко качался над землей. — А я и сбежал! — рассмеялся Виктор, улыбаясь широко. — Нет! — воскликнул, хмурясь Змей. — Тогда! Когда танц-с-севал! И потом! Потом, когда ещ-ш-ше мог! — напряжение, державшее его сердце в тисках все это время, и страх выплескивался из него громкими, отрывистыми предложениями. Но он резко замолчал, съеживаясь будто. — И с-с-сейчас-с-с…       Никифоров улыбнулся мягко, словно маленькому ребенку. В этой улыбке не было снисходительности и насмешки, просто душа его вся рвалась к этому одинокому существу: оберегать, защищать, укрывать от всяких напастей. Просто так. Это пугало и самого мужчину, ведь ничего не может появиться из ниоткуда, но тем не менее, это делало его свободнее и несколько счастливее. Вся эта неопределенность, напряженное ожидание того, что с ним будет, и сам Юри позволяли ему вздохнуть полной грудью, чего он не мог сделать очень давно, живя в деревне. — Потому что не захотел, — ответил охотник просто. Перевернул мясо, с которого уже капал сок в огонь, отчего пламя шипело и плевалось дымом. — Сначала ты поманил меня этой тайной, загадкой ночи. А потом я обещал. Обещал и наконец понял, как важно сдерживать свои обещания. И как много бед можно сотворить, не исполнив даже самого маленького и забытого.       Пришло и его время говорить тихо, глядя себе под ноги. Сходи он на эту рыбалку с Юрой, не случилось бы этой кошмарной бури — проявления гнева бога. И не мучился бы Полоз кошмарами, ослабев и выгорев после того, как держал всю силу Велеса в себе. — А с-с-сейчас-с-с? — голос Юри не стал звонче, но сделался настойчивее и требовательнее. Ответа на свой вопрос, так страшивший его, он до сих пор не получил. — А сейчас я не могу, — наконец посмотрел в глаза Виктор. Глаза его горели решительным огнем. — И не хочу!       Они оба замолчали надолго. Каждому из них следовало принять все то, что он услышал от собеседника. Принять и впустить в сердце, отпуская ложные страхи и глупые вопросы, сбивавшие с пути. Эту тишину нарушал только Лес, заполняя глухую пропасть меж ними щебетом птиц и шелестом деревьев. Проказник ветер принес откуда-то из чащи осенние листья клена насыщенного желтого цвета. Юри любовался ими, танцующими над поляной, пока Виктор снимал готовое мясо с костра.       Обед вышел на славу. Голодный с утра мужчина с тихим стоном повалился на травянистый ковер, запив припасенным во фляге отваром, разделив остатки хлеба с Полозом. Тот тоже сомлел после сытного обеда, а поскольку тело еще не полнилось силой как раньше, то и он лежал на кольцах хвоста, моргая медленно и сонно. Тишина сделалась для него уютной как когда-то дома. Не хватало только ладони матушки, гладящей по волосам, и ее ласкового голоса. — Что мы будем теперь делать? — прозвучал его тихий вопрос на грани сна. — Как что? — столь же негромко отозвалось в ответ. — Жить. И учиться жить вместе. Как Полоз и его Невеста.