Невеста Полоза

Мельница — Воин вереска

— Ты все же такой смешной, Юри! — раздался веселый смех и плеск воды. — Пхич, перес-с-стань, — Полоз поморщился, лениво отрывая голову от сложенного в кольца хвоста.       Он вздохнул, моргнул медленно, отчего картина безмятежного леса, расстилавшегося перед ним, сместилась в сторону кристального озера в самой чаще Леса. В воде, сверкающей от заходящего солнца рыжими бликами, плескался Пхичит, широко улыбаясь. Его хвост переливался от синего к нежно-голубому с красивыми пятнами и линиями белого. Прозрачные плавники делали местного Водяного очаровательно милым существом.       А также шумным, веселым и любопытным. Хотя Лешика он вряд ли переплюнул бы.       Но только с Пхичитом Юри удавалось побыть по-настоящему откровенным, поделиться страхами, печалями и радостями. Водяной всегда приветлив с ним. В его компании невероятно легко на душе. Единственный недостаток — производимый им шум в то время, как ленивый и размеренный Полоз уже задремал, убаюканный мелодией Леса.       Впрочем, сегодня Владыка скорее уставший и потерянный, нежели сонный. Все время смотрел грустными глазами в сторону дома и горько вздыхал. — Юри, — Водяной выскользнул из воды на камень, оставляя хвост в воде, и заглянул в глаза другу, — От даров бога не отказываются. — Я з-снаю, — вздохнул Полоз горько, отводя взгляд, рассматривая мелкие разноцветные камешки. — Но чувс-с-ствую с-с-себя при этом…       Совсем близко послышался девичий смех, мелькнули светлые волосы, и потревожили водную гладь всплеском юркие хвосты. Юри прервался на полуслове, передергивая плечами и пряча лицо в кольцах хвоста. Видя, что друг закрылся ото всех и замолчал, Пхичит зашипел, хотя этот звук походил на шум воды, обрушивающейся с высоты, забил хвостом по воде, прогоняя своих русалок. Сделав страшные глаза, он замахал руками, подстрекая проказниц, что строили глазки Владыке. Не делать этого они просто не могли — то противилось их природе. — Ну-ка быстро по местам, девочки! Вам еще гадать и гадать! Русалочья неделя на исходе, скоро проводы, венки по воде пустят. И чтобы все успели, проказницы! До Купалы я вас тут держать не буду, так и знайте!       Закончив разгонять стайку русалок, что нырнули вглубь озера, к бьющим ледяной водой ключам, и растворились в водовороте, Пхичит со вздохом обернулся к другу. — Юри, ты в любом случае не можешь отказаться от него и прогнать. Велес потратил столько сил на то, чтобы Виктор оказался с тобой. Он обидится.       Полоз раздраженно дернул хвостом, жмурясь сильнее. Кольца сжались вокруг его тела, но избавиться от настойчивых мыслей, что крутились в его голове который день кряду совершенно невозможно.       Эту неделю они провели вместе. Юри неожиданно для себя обнаружил, что потерял куда больше сил, чем полагал после пробуждения. Единственное, на что его хватало — выползти из тени пещеры в середину поляны и погреться на солнышке. В остальном он оказался прикован к своему жилищу.       И все это время Виктор был рядом. И хотя Полоз просыпался в одиночестве, он всегда оказывался укрыт теплой охотничьей курткой. Никифоров, с позволения Минами, уходил на утреннюю охоту спозаранку, а возвращался примерно к полудню с порцией мяса и лакомствами из заповедной части Леса в кульке из листьев лопуха. Ведомый тайными тропами, он возвращался из осени в начало лета к Юри с неизменной улыбкой на лице и грязной рубахе, заменить которую было нечем.       Владыке представлялось зрелище искупавшегося Вити с мокрыми забранными в косу серебристыми волосами, закинутыми за спину. С их кончиков стекала вода на кожу, сохнущую под жарким солнцем. Юри с трудом отводил взгляд от сбитых мышц на теле охотника или заливался краской, если, не успев потупить взгляд, встречался с искрящимися глазами цвета морской глубины.       Удивительно вкусная еда выходила из простого бульона с кусочками мяса и найденного на потаенных полянах Леших щавеля. Или просто крапивы. Сытная и горячая, она создавала тяжелый комок в животе Юри и почти баюкала и без того слабый организм. На грани послеполуденного сна Полоз чувствовал на себе пристальный взгляд. И каждый раз чудившееся ласковое прикосновение к волосам.       Они разговаривали мало. Виктор старался хоть как-то облагородить свое пребывание в Лесу. В меру своих сил и возможностей, а еще с разрешения совсем настоящего Лешего. Точнее его внука, но все же далеко не сказочного персонажа. Грубые тарелки, с трудом выстроганные охотничьим ножом, оставили после себя кучу стружек. А небольшие пеньки бесстыдно украдены у лесорубов из селения. Правда, тащить их было тяжело даже по скорой тайной тропе. Виктор вернулся весь в поту. И Юри снова наблюдал украдкой за тем, как рубаха прилипла к коже, очерчивая мужские мускулы.       Он сотни раз тайком смотрел с лесных троп на Никифорова, но когда тот поселился рядом — это оказалось не одним и тем же. Зрелище завораживало куда сильнее и порождало в груди не то воодушевление, не то тоску. И природу этих чувств разобрать Юри совсем не в силах.       Виктор улыбался и с удовольствием наблюдал за Полозом. Он не скрывался, смотрел открыто и трепетно прикасался к чешуе на хвосте. Только Юри все равно видел в синих глазах тоску. Охотник смеялся, рассказывая смешные истории, а его прошивало насквозь чужим одиночеством и сокрытой тоской, к которой он стал чувствителен в последнее время.       И все чаще Юри ловил случайные взгляды Виктора. Брошенные на него или же на солнце, на костер, на плескающуюся в котелке воду. И сам смотрел. На то, каким поникшим становится Витя наедине со своими мысли, какой поношенной — рубашка.       И, ощущая горечь во рту, первое, что он сделал, едва силы восстановились, — пришел к Пхичиту. — Ему плохо з-сдес-с-сь, — пробормотал Полоз, не показывая лица. Голос его звучал глухо. Не то от чувств, что свели горло судорогой, не то от заслона в виде хвоста. — Вс-с-се мы похож-ши на детей, Пхич. Я жаж-ш-шдал того, кто поймет, жаж-ш-шдал Виктора. Но и не предполагал, что он мож-шет оказ-сатьс-с-ся рядом с-с-со мной. Я не готов к этому. И с-с-соверш-ш-шенно не з-снаю, как с ним с-с-себя вес-с-сти. А Велес-с-с… — Юри, может не стоит о боге? — осторожно тронул его Водяной. — Он подарил мне Невес-с-сту. Отвоевал ее. Но… Что делать ему, Пхичит? Что ему делать с-с-со мной и как ж-шить тут, в Лес-с-су? И пус-с-сть он говорил, что чувс-с-ствует с-с-себя с-с-свободно, но я виж-шу тос-с-ску в его глаз-сах. А одеж-шда? А еда? Если бы не з-сакрома Минами, меня бы уж-ше тош-ш-шнило от мяс-с-са, — бормотал Юри, выплескивая все мысли, что крутились на протяжении всего времени. — Тогда возьми рыбы! — радостно предложил Водяной и добавил уже более серьезно, — И вообще, я тебе уже сказал: от даров бога не отказываются, Юри, ему придется смириться с жизнью тут. Такова его доля.       Полоз вздохнул горько, печально прикрывая глаза. Теплота вечера и последний жар заходящего солнца сходили на нет. И кожа на спине начала медленно покрываться мурашками от прохладного ветерка. Юри посмотрел вновь на величественные дубы с разлапистой кроной. За стволами мелькнули рога оленя. Он остановился, гордо задрав голову с королевской короной, посмотрел надменно на Полоза и неспешно двинулся дальше.       Они правы. И этот олень, случайно проходивший мимо, и Пхичит. Правы в том, что Виктор — человек, в то время как и Полоз, и Водяной, и даже юный Леший, по мнению людскому, — нечисть. У них другие законы и даже представление мира. Они — на ступень выше к богам. И всем им стоит смириться, в том числе и самому Юри с тем, что отныне Никифоров его Невеста.       Полоз перевел взгляд на руку, где сверкало золотое кольцо. Оно мигнула под лучом заходящего, красящего в багрянец небо солнца. Древняя магия связала их, а вовсе не Велес, по желанию своему облагодетельствовавший своего наместника. Еще более древняя, чем сами боги. — Ой, смотри-ка, — прервал Пхичит размышления Полоза. — Каков красавец, — и тут же последовал томный вздох.       Юри нахмурил брови, неспешно поднимаясь из колец и заглядывая в зеркало мира Водяного — водную гладь. Где-то в лесу, в одном из водоемов — возможно, даже в том самом, где перед встречей плескался Юри, — купался Виктор. Он рассекал воду мощными гребками, плывя до середины и обратно. А когда вернулся к берегу, то поднялся, и вода стекала с него звонкими ручейками, плотно прилегая к коже, почти так же, как прилегали волосы, обрисовывая мощные спину и торс.       Дыхание перехватило. Видеть, как Никифоров возвращается после купания с почти испарившимися каплями на коже не то же самое, что наблюдать за самим процессом. Он не старался быть жеманным — с чего мужчине вообще таким быть? — и его движения оставались скупыми и четкими. Он мылся, чтобы смыть пот и грязь и промыть косу в чистой воде. Но…       Но до чего это красиво, когда серебро его волос растекается по поверхности озера, пока мужчина, закрыв глаза, окунается с головой. Когда его сильные руки перебирают пряди, разделяя меж собой, мыля корни, споласкивают снова и снова, а после выжимают и небрежно перебрасывают на спину.       Полоз не сдержал вздоха, резкого, громкого. Как раз тогда, когда Никифоров покончил с купанием, провел по груди ладонями, смахивая лишнюю влагу, и направился к берегу. Над водой показались ямочки на пояснице и вот-вот должна была выглянуть полоска молочной кожи, еще не успевшей загореть на солнце. Пхичит обернулся на него, смотря лукаво через плечо. А потом намеренно неловко взмахнул хвостом, и изображение расплылось кругами по воде. — Прости, я совершенно неловкий! — рассмеялся задорно Водяной.       Владыка промолчал. Сердце бешено билось в груди, а дыхание участилось. Он закусил губу, отворачиваясь, чтобы друг не заметил румянца. Раньше у него не было возможности подглядывать за Виктором. До реки, в которой мылись люди, от леса далеко, и даже старший Хозяин Леса не мог проложить тайную тропу. А обратиться к Водяному, что ведает озерами, прудами, реками и ручейками, — совершенно вылетело у него из головы. Уж тот-то видел каждого, заходящего в его воды. — Тебе стоит перестать себя терзать, Юри, — задумчиво проговорил Пхичит, двигая хвостом под водой. Он посмотрел внимательно, прямо в глаза Полоза. — Он не сбежал, едва увидел тебя, и согласился стать твоей Невестой. Он не сбежал в первую ночь… — Но тогда ещ-ше неиз-свес-с-стно было, не прогневаетс-с-ся ли Велес-с-с с-с-снова! — перебил его Владыка, возмущенно сморщив нос. — А какая разница? — пожал Водяной плечами, доставая хвост, окатывая каплями холодной воды. — Ты был ужасно слаб и не смог бы снова принять бога в себе. — Витя этого не з-снал, — отвернулся Полоз, потирая влажные чешуйки. — И что? Он же все равно тебя не бросил. И выхаживал. И боялся оставить одного, даже Минами своей тревогой так заразил, что тот ко мне не пострашился за водой прийти! Вот уж чудо так чудо, — переливчато рассмеялся Пхичит. — И выхаживал тебя все это время, хотя мог сбежать едва ли не каждую секунду. Ты был слаб, как кутенок, — он покачал головой. — Его держит не страх за деревню. Его держишь здесь ты, Юри.       Полоз дернул плечом. Кольца его хвоста пришли в движения, заскользили с тихим шелестом. Не поднимая головы, он повернулся в сторону леса. — Я пойду. Виктор с-с-скоро вернетс-с-ся, — тихо проговорил, качнув кончиком хвоста.       Пхичит хмыкнул, кивая сам себе и скользнул обратно в воду. Русалки, будто почуяв конец его разговора с Владыкой, тут же заплескались поблизости, и их тихие перешептывания разнеслись над озером. Водяной шикнул на них, окатив водой. И, опираясь о камень, замахал рукой другу на прощание. — Заходи еще, Юри! И не забудь сделать ожерелье, ты обещал мне его показать! — его звонкий голос помчался по следу Полоза. — Возвращайся за рыбой! О, и когда наконец поцелуетесь — мне ты расскажешь об этом первым! Ни в коем случае не Минами!       Спина удаляющегося от озера Полоза вздрогнула, застыла, а вредный румянец проявился не только на щеках, но и на ушах и плечах. Юри вспыхнул весь от последнего наглого заявления Водяного. Зашипел, нервно заводил хвостом. — Пхичит, перес-с-с-с-с-тань! — крикнул, мгновенно исчезая между деревьев.       Водяной хмыкнул, сверкнув глазами, и весело рассмеялся. То, что эти двое все же поцелуются — он не сомневался. Другой вопрос, когда Юри позволит себе подпустить кого-то ближе. Нырнув в родную стихию, этот сводник озарил своих русалок поистине предвкушающей веселье улыбкой.       Он успел вернуться до прибытия Виктора. Сразу же нырнул под своды пещеры, касаясь рукой теплых камней, лежащих вокруг кострища. Угли еще чуть тлели, мигая слабыми огоньками, Юри бросил прожорливой стихии несколько веток. Вечерний воздух остывал, и Полоз зябко передернул плечами. В глубине своего жилища он отыскал пару накидок, сплетенных сразу после побега из общины. Они довольно грубы и плохо держат тепло, но Виктор, как и его куртка, находились далеко.       Закутавшись в накидки, Юри свернулся кольцом вокруг костра. Огонь разгорался медленно и потому лениво грел бока. Поглядывая на язычки пламени, Владыка впервые обратился к себе. Тысячи вопросов терзали его в последние дни. И все они касались охотника. Но почти никогда не касались его самого. Его ощущений и чувств.       Почему он нервничает, когда Витя задерживается? Хвост то и дело бьется о землю в такие моменты, выдавая хозяина, и Юри прячет его вновь и вновь, ведь тот постоянно вырывается. И только когда охотник возвращается, что-то внутри Змея расслабляется. Отпускает напряжение, до того незаметно и неизменно сковывающее тело. Сердце бьется спокойно и умиротворенно. И что-то будто шепчет над ухом «все правильно, все на своих местах». И Юри прикрывает глаза, ни жестом, ни взглядом не выказывая, насколько рад Виктору.       Или, например, почему утром спит подольше? Ведь тело полнится силой, и сквозь ресницы Полоз наблюдает украдкой за спящим человеком. Как тот, доверчиво развалившись, видит сновидения, положив сложенную сумку под голову. Иногда, случайно неловко перевалившись во сне, Виктор кладет голову на кончик хвоста Полоза, и тот не дергает его, а улыбается мягко, позволяя шуму ветра убаюкать себя.       А все для того, чтобы проснуться позже, закутаться в теплую куртку, вдыхая странный, немного душный, мускульный запах охотника. Потянуться под нею вдоволь, а потом свернуться в кольцо, вздыхая горько лишь потому, что невозможно спрятаться целиком в этом тепле.       Дыша размеренно, Полоз предавался воспоминаниям, вновь избегая ответов даже на заданные самому себе вопросы. Что они принесут ему? Ничего, разве что боль. Хотя она вовсе не ничего, а самая настоящая. Довольно гадкая и противная душевная боль, появляющаяся, когда кто-то новый стучится в сердце. После предательства Юджу и его болезненной, безумной любви всякое внимание вызывало в Юри ярый протест. Лишь в этом Лесу он позволил себе успокоиться и приоткрыть душу для местных Водяного и семейства Леших.       А что станет с ним, если Виктор проберется туда, на самую глубину? Растворится внутри, потечет по венам, сольется со стуком сердца. Люди — народ куда более ветреный, нежели нечисть. И только обернется супротив него Витя, задергается в путах, вырвется на волю, так не станет Юри, разобьется что сердце, что душа на осколки, а жалкая оболочка уснет, и мало кто дозовется до нее.       Полоз поморщился, когда сердце пропустило удар. Завозился, поворачиваясь другим боком к разгоревшемуся костру, поправил накидку, ведь конец ее едва не угодил в огненный плен. Похлопав ладонью по слишком теплому участку, Юри вновь устроил голову на сложенных руках. Сердце сжалось привычно от долгого ожидания, невольно дернулся кончик хвоста, вырываясь на свободу. Охотник задерживался.       А ведь он и так пробрался…       Опасные мысли прервали чужие шаги. Полоз дернулся, поднимая голову, но на конце поляны появился только Виктор. Вздохнув от облегчения незаметно, он лег, прикрыв глаза от удовольствия: мягкая волна окутала все его тело. Что-то вновь шептало на ухо: «Все правильно. Все, как и должно быть». — Ты долго, — ворчливо прошипел Юри, намеренно не глядя на охотника.       Если бы посмотрел, то немедленно залился румянцем: в памяти еще слишком ярки видения купающегося мужчины, его мощное тело и ртуть волос, расплескавшаяся по воде. — Прости-прости, Юри, — с виноватой улыбкой проговорил Виктор в ответ. — Блуждал по лесу долго. Все никак не мог никого встретить. Попрятались все, что ли?       Скорее не попрятались, а Минами тебя увел тропами, глупый охотник. Ничто не делается просто так на его территории, никто добровольно под твои стрелы не пойдет, покуда Хозяин Леса не направит. — Потому на ужин только немного трав да ягод. Вот, держи, — голос Никифорова оказался так близко, что Юри даже испугался немного. Вздрогнув, он открыл глаза.       А перед глазами россыпь земляники, душистой, манящей, сладкой. Маленький букетик из ягод, даже виднеются белые лепестки цветов. Минами его обязательно убьет, этого глупого человека, но это будет потом. Сейчас же Юри едва сдерживал себя от дурацкой улыбки, потому закусил губу и осторожно взял лакомство. — С-с-спасибо, — прошептал еле слышно.       Виктор ответил ему солнечной улыбкой. Он сбросил сумку в углу пещеры, недалеко у входа, где привык складывать свои вещи. Там же хранились порванная на лоскуты рубашка, выстиранные тряпицы, запасные стрелы и заготовки под наконечники, даже самодельные тарелки. Оставив лук и колчан, Никифоров прихватил котелок. — Я за водой, пока совсем не стемнело, — и, легко пружиня, убежал в сторону родника.       А Юри остался. Он сидел на своих кольцах, вдыхая жадно аромат еще не наступившего лета, касаясь пальцами спелых красных ягод. Почему губы невольно расплываются в улыбке, на щеках блуждает румянец, а сердце так гулко бьется в груди? Полоз закусил губу до боли, пытаясь очнуться, но тепло, не то, что от костра, а совсем иное, идущее откуда-то изнутри, завладело им, подчинило себе. И сопротивляться ему нет никакого желания.       Но оцепенение стряхнул довольно быстро. Ягоды отнес к выемке, где, по обыкновению, плескалась вода, налитая Виктором утром. Но сквозь мелкие трещины она уходила в камень к вечеру, и на дне оставалась маленькая невзрачная лужица. Полоз положил осторожно туда подношение охотника и подбросил в огонь еще несколько веток.       Никифоров вернулся быстро. Быстрее него донесся до Владыки его голос, удивленный, но отчего-то радостный. — Юри, Юри! — Витя вернулся запыхавшимся. — Представляешь, на камнях у родника нашел рыбу! Ума не приложу, откуда она там взялась. — Это Пхичит, — тихо рассмеялся Полоз. Смеялся он с легким свистом, отдаленно походившим на шипение. Видя недоумение на лице мужчины, пояснил. — Это наш-ш-ш Водяной. Я с-с ним не так давно раз-с-сговаривал. — Ясно, — Виктор улыбнулся, рассматривая мокрые тушки на большом листе кувшинки. — Значит, сегодня будем есть рыбу. Эх, жаль соли нет, рыбка вышла бы — пальчики оближешь! Но ничего, натру травами, выйдет тоже неплохо.       И принялся за разделку рыбы. Запечь он собирался ее в листьях лопуха, закопав угли. Вооружившись ножом и отойдя на край поляны, охотник распорол брюхо первой из рыб, извлекая требуху. Юри с сожалением посмотрел на разгоревшийся костер, где прожорливое пламя с жадностью набросилось на новые ветви. Не поспеши он, ужин прошел бы несколько раньше. А так, пока прогорит, пока приготовится…       По воздуху поплыл запах рыбы. Привыкший дома к подобным ароматам Полоз поморщился. В общине рыбу часто ели даже сырой, но выловленная в соленой воде, она имела совершенно иной вкус, а потому привыкнуть к речным богатствам Пхичита оказалось сложно. Но не невозможно, а особенно с голоду сойдет всякая рыба, только бы побольше.       Тихо шуршал Виктор на краю поляны, а Полоз пригорюнился. Назойливые мысли его не посещали, за что хвала богам, конечно. Но и занятия на душе не находилось. В прежние времена охваченный тоской он подолгу дремал на деревьях или в их корнях. Изредка плескался в озере. А с появлением этого смешного, но так и манившего его мальчишки Никифорова таился на тропах Леших, наблюдая издалека.       А теперь в тропах необходимость отпала. Вон он сидит, на том краю поляны, весь в его власти. А что делать с ним, как вести себя — неведомо. И даже несколько неловко. Вздохнув, Полоз изящно изогнулся и заполз на верх пещеры. Кажется, он как-то заготавливал немного стеблей для новых циновок. Отчего не заняться ими сейчас?       Высушенные и выгоревшие на солнце стебли, похрустывали в пальцах. Юри расстроенно поджал губы. Передержал, только на розжиг и сгодится. Надо бы новых набрать, да только не под ночь же заниматься этим, в самом деле! Захватив непригожие теперь к рукоделью травы, Полоз спустился вниз, оставляя их возле стопки дров, перемешанных с прочими мелкими ветками.       Поворошив костер, он от безделья направился в сторону занятого разделкой рыбы Виктора. Тихо шуршала трава под хвостом. Лес постепенно привыкал к мужчине, признавал его своим другом, а не просто гостем. Давние следы его исчезали все быстрее и быстрее, а звук шагов скрадывался шелестом самого Леса. Такие перемены были по сердцу Юри. И хотя Виктор избранник, Невеста Полоза, а тот, как-никак, Владыка Леса, а все же не прислушиваться к сердцу дома, шепоту Леса, кощунственно. Он обладал своей странной, но чистой и широкой душой. Обижать Лес чужаком подло и низко. — А, Юри, ты чего подкрадываешься? — Виктор тихо рассмеялся, вздрогнув.       В раздумьях Полоз невольно подобрался слишком близко, замирая за спиной мужчины и заглядывая через плечо. Нож в чужих руках так и мелькал, так и мелькал, отделяя волокна от множества костей и прочей требухи. Юри зашипел, едва едкий запах забился в нос, и отстранился.  — Да, аромат тот еще. Эх, травок бы побольше, а то я не так уж и много знаю. Впрочем, и без того вкусно будет. Это, — он указал на излишки, сваленные на лист кувшинки, — выброшу только и займусь.       Подхватив кулек, мужчина скрылся в темнеющем Лесу, а после спина Виктора мелькнула меж деревьев. Видимо, покончив с требухой, мужчина поспешил сполоснуть руки. — Дар — это, конечно, хорошо, но поесть рыбки я совсем не прочь, — нагло заявил появившийся из ниоткуда Минами.       Лешик сидел на любимом пне, обхватив посох руками и прижавшись к нему щекой. Он провожал поплывшим взглядом едва видимую между стволов белую рубашку. В груди Полоза болезненно кольнуло. Улыбка, обращенная к Виктору, вызывала глухое раздражение, и Юри поспешил отвернуться, чтобы Минами этого не заметил. В конце концов, он совершенно не виноват в том, что всякой нечисти приятно уважение и внимание, и в том, что Полоз так и не разобрался в своих чувствах. — Я еще травок принес. Арома-а-а-атных, — протянул тот довольно, вдыхая аромат зажатого в ладони многоцветья, жмурясь почти счастливо. — Как услышал, что ты к Пхичиту пошел, так зверей с пути охотника отвадил. Зачем попусту их убивать, если Водяной тебя без лакомства не отпустит? — простодушно заявил Минами.       Юри хмыкнул. — Хоз-сяйс-с-ственный ты, — прошипел тихо с улыбкой. — А то как же! — Лешик едва не подпрыгнул на пне. — Мне еще перед дедом оправдываться! Почитай, лишний рот в Лесу завелся. Прокорми вас, проглотов, — пробурчал под нос.       Полоз только качнул головой. И вовсе не лишний. Что с Виктором, что без него люди приходили, приходят и будут приходить на охоту, и круг силы неизменно будет обновляться, впитывая в себя новорожденных и отпуская умерших. Обновление Леса непрестанно и вечно. — Минами, и ты здесь! Как здорово! — воскликнул вернувшийся мужчина. — И травы принес? Просто замечательно, сейчас в лопух завернем и заложим в угли, костер как раз прогорел.       Он взмахнул мокрыми руками, стряхивая капли, а после вытер остатки влаги о штаны. Глупый и такой забавный жест у людей так шел Виктору, что Юри невольно улыбнулся. Эта непосредственность порой раздражала, а порой безумно умиляла Полоза, и эти чувства часто даже сливались в одно, раздирая душу напополам. Собственное сердце в последнее время стало жутко непоследовательным и противоречивым. — Эх, скорее бы Зеленые Святки закончились, — вырвал его из размышлений голос Минами. — Пхичита совсем не видно, пока он со своими русалками деревенским гадает! — Проворчал тот с детской обидой. — И вкусненьким редко балует.       Полоз не успел остановить Лешика, а теперь уж поздно. В груди испуганно сжалось все, и страшно стало смотреть в лицо Виктора. Кусая губы, он с трудом себя пересилил, сжимая ладони в замок. На мужчине лица не было, он замер, едва не выронив промытую рыбу в лопухах, побледнел, а в глазах появилась тоска смертная. Да такая, что ее потрогать можно, только с плеч, которые она укутала, будто промозглой шалью, не стряхнуть.       А все Минами, вот душа без забот! Наговорил лишнего, а теперь недоуменно хлопал ресницами, переводя взгляд с замершего человека на Полоза, что строил ему страшные рожи. Да только сказанного не воротишь. К тому же Лешик наивен, словно дитя, и происходящее осталось для него очередной взрослой загадкой.       Юри боялся реакции охотника. Внутри все заныло, и тяжелый ком опустился в низ живота. Но видение «мертвых» глаз у Виктора исчезло, да так быстро, что Полоз моргнуть не успел. — Уже второй раз слышу о вашем Водяном, — наконец произнес Никифоров, широко улыбаясь, — надо будет обязательно с ним познакомиться. Веселый малый, как я погляжу!       За этот вечер, полный таинства темноты и танца звезд на небе, он еще не раз смеялся и улыбался столь искренне, что не улыбнуться в ответ не представлялось возможным. Только Юри все равно заглядывал ему в глаза, подспудно ища подтверждение того ступора, ощущение тоски после которого до сих пор сковывало плечи Владыки.       И сколько бы страх его не был велик, но ни словом, ни делом Виктор более не показывал ту боль, которую испытал, когда услышал о родных. Невольно, но и пары фраз хватило, чтобы расставленный загодя капкан сработал, сжимая душу охотника. В том, что этот капкан был, Юри нисколько не сомневался. Потому засыпал он, полный тревог и переживаний.       И все же что-то разбудило его посреди ночи. Луна робко заглядывала в пещеру, освещая остатки пиршества у входа, каменный пол и пару бревен, на которых совсем недавно расположились Минами и Виктор. Светлячки мелькали далеко, прячась меж кустов и деревьев, но их танец завораживал даже отсюда.       Ветер неспешно трогал листву по краю ветвей, не забредая в самую толщу кроны. Еле слышный стрекот кузнечиков, похожий на размеренную колыбельную, раздавался со всех сторон. Юри чувствовал, как полнился силой Лес, как он дышал полно и с наслаждением. Тело Полоза пронизывала сонная нега тех, кто укрылся в своих норах, обернувшись клубком, и тех ночных жителей, разум которых затмевал азарт. И чувства эти до того яркие и приятные, что умиротворенный правильностью течения жизни он едва не уснул, пока шероховатость, царапавшая когтем чешую, не предстала пред ним во всей красе.       Темная фигура сгорбленного охотника ясно выделялась на фоне выхода из пещеры. Он молча смотрел на звезды, но веяло от него таким одиночеством, что Юри едва не задохнулся от неожиданности из-за нахлынувших на него ощущений. Одиночество быстро сменилось тоской. Бившая ключом свобода и легкость поутихли под гнетом печали. Нечто тянуло Виктора назад, нечто большое, пахнувшее кровью и огнем домашнего очага. Но и не меньшее останавливало его не цепями, нет, но яркостью, острым запахом леса и родника и… блеском синей чешуи под лунным светом. Эти две силы не противоречили друг другу по своей природе, но разрывали мужчину на части.       От всего этого шквала образов и чувств, испытываемых Виктором, Полоз ахнул, зажал себе испуганно рот, но оказалось уже поздно. Мужчина уже встрепенулся, будто очнувшись от транса, обернулся к нему с легкой улыбкой. Но лицо его еще хранило отпечаток грусти. — Юри, ты чего проснулся? — Почему ты до с-с-сих пор не уш-ш-шел? Ш-ш-што тебя держ-ш-шит з-сдесь? — непроизвольно вырвалось у него в ответ. — А ты так хочешь от меня избавиться? — криво ухмыльнулся Виктор. — Так часто об этом спрашиваешь, — снова хмыкнул он и отвернулся. Взгляд его устремился к звездам.       Полоз поежился, укутываясь в накидки. То ли холод ночи пробирал до дрожи, то ли странная реакция охотника. Каждый вопрос — неизведанность, за которой может поджидать остро наточенное лезвие, готовое пронзить всякого любопытного. А для кого это лезвие, для охотника, что неправильно ответит на возможный вопрос, или для Полоза, который услышит ответ, — не разобрать. — Я не понимаю тебя, — наконец выдохнул он самый главный страх, что терзал его. — А что меня понимать? Меня понимать не надо, я самый простой и обычный, — пожал плечами охотник. — Нет! — неожиданно взъярился Юри. И не потому, что в глубине души он знал, что Витя был для него самым замечательным. А потому, что это-то как раз не относилось к так его волнуемым вопросам. — Я не понимаю тебя! Ты не с-с-сбеж-шал, но и находиц-ц-ца з-сдесь тебе в тягос-с-сть! Но ты ос-с-стаеш-ш-шьс-ся! Я не понимаю!       Злость клокотала внутри него, бурлила и вынуждала действовать. Руки самопроизвольно поднимались, отмахивались от кого-то и вновь опускались вниз. Кончик хвоста раздраженно метался по каменному полу. — Я сегодня слышал их, — тихо и отстраненно начал Виктор, — слышал, но сколько бы не искал, не бежал за голосами, так и не увидел даже краешка одеяния наших девчонок. Ноги сами не шли, иль тропа все виляла, а не уйти мне отсюда никак. А ты говоришь, сбежать.       Исповедь охотника странно сказалась на Юри. Наверное, это та самая правда, к которой он оказался не готов. Его будто облили ледяной водой, чей холод пробрался в душу. Ведь это… это походило на предательство.       И злоба взыграла в нем пуще прежнего. Змей задышал чаще, сила, только недавно восстановившаяся, пробежалась по венам. Тихо зашелестели чешуйки, покрывая не отдельно взятые участки, а всю кожу рук, плеч и живота. И чем больше ярился Владыка, тем больше покрывала его чешуя, делалась темнее и тверже. Зрачок сильно сузился, потом еще и еще, делаясь змеиным. — ТЫ ВРАЛ-С-С-С?! — низко зашипел Юри. — Врал-с-с, ш-ш-што хочеш-ш-шь ос-с-статьс-с-ся! Притворялс-с-ся?!       Обида душила его. И почему он так привязался к этому глупому человеку? Почему поверил этим словам? Ему и дома-то, среди своих, места не находилось, так с чего он взял, что какой-то человек останется с ним?       А ведь он жалел их… Защищал…       Виктор не видел того, что происходило с Юри. Но, услышав полный обиды и боли голос, полнящийся шипением, с искренней улыбкой обернулся и замахал руками. — Нет, что ты! — он тихо рассмеялся, прикрывая глаза. Улыбка не сходила с его губ, но через мгновение она сделалась печальной, и мужчина вновь отвернулся. — Я… Я просто скучаю. Знаешь, никогда бы не подумал, что цепи, держащие меня в черном теле иногда могут показаться такими желанными, — смех в этот раз вышел надломленным. Никифоров сгорбился еще сильнее. — Мы плохо расстались. Эта буря… Да, они заслужили сурового наказания за нарушение древнего договора, если назначение в Невесты можно так назвать. Но они наверняка боятся и переживают за меня. И я за них тоже. Мне бы только одним глазком взглянуть на них, — прошептал судорожно, жмурясь. — Потрепать по макушке Мака, покружить Милу, обнять недовольного этим Юрку… Пожать руку Якову.       Пораженный Полоз зажал себе рот руками. Вся его бравада схлынула в мгновение ока, оставив после себя горький пепел сожаления. Медленно сползала чешуя, а в горле застрял ком. Что он мог ему ответить?       Ему, который слышал не раз, что случается с Невестами, если уж те попали в лапы Змеевы. Который шел как на смерть, только улыбался и до конца верил в доброту Полоза, виденного лишь единожды в жизни.       Ему, чье возвращение, если оно, конечно, вообще возможно, зависит от единственного неизведанного, взбалмошного — а Юри оценивал себя сейчас только так — эгоистичного древнего существа. В то время как родные, они вот, рукой подать, сами придут, ходить далеко не надо. А тропа уходит из-под и ведет в другую сторону.       Ему, который и не надеется вернуться.       А существо то и не древнее вовсе, а сбежавший мальчишка, испугавшийся проблем, оборвавший всю связь с семьей, превратившийся в отшельника. Неблагодарного отшельника. Ни единой весточки Юри не послал маме, отцу и сестре, а их посланников — маленьких вестовых змеек — отваживал мягко, не позволяя даже взглянуть на себя. — Я зря завел этот разговор, Юри, — виновато улыбнулся Виктор, будто сбросив с себя всю боль. Или, по крайней мере, спрятав, — Уже поздно. Ночь поди. Давай спать.       Тот не ответил. Теплые капли беззвучно текли по щекам при воспоминании о доме, в котором он столько не был. При мысли о переживаниях мамы, этой невероятной женщины с чуткой, но большой и доброй душой. Невозможно представить ее грустной, но как быть ей, если собственное дитя молчит несколько лет кряду. А отец? Сестра? Они принимали его со всеми его отличиями от других, с его опасными для общины мышлением и намерениями, с его инаковостью.       Растерев слезы по щекам, беззвучно захлебываясь в рыданиях, Полоз свернулся калачиком, совсем как в детстве, и закрыл глаза. Кто кому нужен на самом деле? Юри Виктору или же Виктор Юри?       Он так давно не чувствовал себя настолько живым…       Сколько веревочке не виться, а конец близок. Потому сколько ни откладывал Полоз поход на капище, прикрываясь то своей слабостью, то неготовностью своих подношений, а все же пора было отправляться. Все сильнее ныло в груди при взгляде на улыбающегося Виктора, приходящего с охоты.       Зеленые святки закончились, лес заполонили не только охотники, но и женщины всех возрастов. Изредка Юри слышал их голоса, далекие и неразличимые. И взгляд сразу же устремлялся на охотника. Он ничем не выказывал свои эмоции, ни разу не вернулся к тому ночному разговору, а все же мускул на щеке аль на шее дернется, и дернется струна у Полоза в душе. И мысли после таких случаев мрачнее тучи, а к Велесу идти все равно боязно.       Среди деревьев посветлело, стволы великанов разошлись в стороны, обнажая поляну с идолами. Беспристрастные, будто чужие деревянные боги. И только граница поблескивала привычно, сверкая в солнечных лучах. Юри вдохнул глубоко, дернул себя за прядь волос, поморщился от боли и решительно выбрался из леса.       Капище поприветствовало его взметнувшимся ветром, бьющим в грудь. Полоз приблизился вплотную к кругу, четко сверкающим для него в траве, зажмурился, выдохнул резко и пересек границу.       Его будто бросило в неприветливую осень. От теплого ветерка остался лишь промозглое ощущение да мурашки по спине. И тяжесть чужих властных взглядов. Богам нет до него дела, но любопытство и скука присущи и им, и так трудно сдерживать себя, когда этого совершенно не хочется. Только вынести внимание богов очень сложно. — Да будет воля ваш-ш-ша на з-семле и на небе, — почтительно склонил голову Полоз, начиная свое движение в круге богов.       Не все они ему покровители, но каждый требует уважения. Ведь как извернется жизнь и как поведет тропка, одной Макоши с ее прялками видно. А меж тем всякий может как помочь в трудную минуту, так и отвернуться от нерадивого существа.       Юри приблизился к родному идолу. Велес взирал на него с налетом недовольства. Но и непонимания тоже. Впрочем, это совсем не удивительно. С учетом того, о чем он просил в прошлый раз, нынешняя просьба звучала совсем уж глупо. — З-сдравс-с-ствуй, Велес-с-с, — тихо начал Змей. — Я з-садолжал тебе.       Он выложил из туеска лоснящийся звериный мех, оставляя его у деревянного подножия. Проведя кончиками пальцев по нему напоследок, Юри поднялся, взял в руку берестяной сосуд и сел на кольца. — Будет у меня к тебе прос-с-сьба, Велес-с-с. Не с-с-серчай дюж-ше, выс-с-слуш-ш-шай преж-шде.       Неуверенно сжав новую требу — любимый напиток бога, квас, — Полоз запрокинул голову вверх. Будь на небе тучи, пролился бы дождь, и капли смыли бы с него всю глупость, неуверенность, сомнения. С дождем его душе было бы легче. — Нет никакой добровольнос-с-сти, Велес-с-с. А ес-с-сли и ес-с-сть, то какой в ней с-с-смыс-с-сл? Маетс-с-ся он, домой рветс-с-ся, — и вздохнул, замолчав и опустив голову.       Солнце заглянуло через плечо и подмигнуло ярким блеском на поверхности кваса. Тот вышел ядреный, терпкий, настоявшийся на сухом хлебе, которым поделился Минами, ягодах, листьях. Без должного подношения и настрой бога будет не тем, а напитку надобно настояться. Именно так отвечал сам себе Юри и хмурился все сильнее, глядя на мужчину подле каждый день.       В мертвые глаза идола, как и пристально глядящие очи Велеса, стоящего за ним, Юри старательно не смотрел. Храбрости не хватило сказать и без того творящуюся кашу из мыслей в голове. Тело немело и не слушалось, удерживаемое на месте чужой волей. И только голова сильнее вжималась в подавленные под гнетом внимания божьего плечи. — Раз-све по добру с-с-себя мучить да из-сводить? Да еж-шели так, то почто я мучаюс-с-сь? Больно мне, Велес-с-с. О подарка твоего больно. Душу изс-вел он мне, потому и не могу с-с-с ним так, — проговорил хрипло, сдерживая слезы. Выворачивать эту самую душу занятие не из легких. — Только гнев твой да с-с-слово наш-ш-ше держ-шит его подле меня. А отнять это и с-с-сбеж-шит ведь. Коль не с-с-сбеж-шит, вс-с-се одно отнимут. Нет для меня с-с-счастья. Не для меня видимо, — закончил тихо.       Полоз посмотрел в отражение на воде. Бурое, расплывчатое, но и его хватило. Взгляд печальный, да глаза бесцветные, смотрят будто сквозь. И сухие вовсе, хотя ком все горло исцарапал, покуда поднимался из глубины. Вывалил весь сумбур идолу Юри, а теперь и без жизни бы будто вовсе. Будто стержень, его державший, вынули, да в реку бросили, чтобы не нашел никто.       В ответ ему закололо ладонь. Ту, что расцарапал, дабы расплатиться с богом. Велес не гневался, но хмурился, сжимая нутро, опаляя силой внутри. Не отказываются от подарков, прав был Пхичит, да только что поделать, если видеть Никифорова невыносимо, особенно после той ночи. Полоз чувствует всего его, все страхи, тревоги и эмоции. И жить с чужой тоской в груди просто чудовищно. Это словно капкан на себя поставить, а как только попасться в него, так сдавливать с силой, чтобы зубья сильнее вошли в плоть.       Мотнув головой, Полоз поставил квас возле мягкого меха, но задел неловко, и пара капель пролились через край, попадая на бледную кожу. Юри растер их, а после решительно поднял взгляд, смотря в прищуренные очи проявившегося образом бога. — А все ж-ше не добровольнос-с-сть это, Велес-с-с! И не ж-шиз-снь, когда тетива лука натянута, а с-с-стрела с-с-смотрит в твой лоб. Не добровольнос-с-сть, Велес-с-с! А пос-с-считаеш-ш-шь иначе, знай: такой мне он без-с-с надобнос-с-сти! — Запальчиво выкрикнул Полоз.       И решительно бросился с места, ощущая, как все меньше пульсирует сила по венам и стихает боль в только зажившей руке. Сердце клокотало где-то в горле, отчего-то жгло и першило, мешая нормально дышать. Юри не разбирал дороги и несся куда ни попадя, только стволы деревьев мелькали с бешеной скоростью. Чудом у него хватило храбрости (или наглости — это как поглядеть), дабы бросить в открытую богу свою правду. И теперь, устыдившись содеянного, он спешил скрыться там, где его не найдут и не потревожат. В корнях любимого дуба, в своем маленьком, уютном убежище.       Виктор разделывал рыбу. Пхичит еще мучился с русалками, разгоняя русалок от близких к людям водоемов. У него не нашлось времени даже поболтать с Юри, когда он, изможденный разговором с богом, пришел к другу. Тот только торопливо взмахнул плавниками, обдав брызгами с головы до хвоста, и скрылся в глубинах озера.       И вот сейчас в качестве извинений Никифоров нашел свежую рыбу на кувшинке у родника. Полоз качнул головой, вздыхая. Сам он переплетал жемчуг, ракушки и травы в причудливое традиционное ожерелье. Оно обнимало шею и спадало на грудь, скрывая треугольником тело до живота. Изумительно изящное, каждый год новое, с причудливым узором, призванным восхищать и украшать всякого Змея. Ожерелье — символ привлекательности, и как только Водяной услышал об этом от Юри, так сразу загорелся идеей воссоздать чудное украшение. Только Полоз все противился и отмахивался хвостом.       До этого момента. Поскольку плетение ожерелья — единственное занятие, доступное ему, занимающее работой руки и мысли. Погрузившись в хитросплетения узора с жемчугом, Полоз не обращал внимания на то, что ответа от Велеса так не дождался. Настроение его портилось день от ото дня, и, чтобы не пугать охотника хмурым выражением лица, он взялся за отголосок дома, ожерелье.       Они почти перестали разговаривать. Нет, Виктор, напротив, стал куда более внимательным и помимо того, что Полоз просыпался укутанным в куртку охотника, в котелке теперь оставался для него теплый отвар, а подле змеиных колец обнаруживался незатейливый букетик из редких цветов и листьев, перевязанных травой. И делалось это как само собой разумеющееся, не несущее за собой тайны, просьбы или прочего срамного смысла. Шло все от чистого сердца. И потому каждое утро полнилось у Юри злыми словами и острой болью в груди. Чувствовал он себя просто пресквернейше.       Виктор перестал рассказывать перед сном истории. Потому что сложно рассказывать, когда Полоз шипит и отворачивается, зло шурша чешуей. Мужчина вздыхал только, с тоской глядя на резко поменявшегося Юри, и долго еще сидел в тишине у входа в пещеру, натачивая наконечники из костей.       Обстановка меж ними делалась все напряженнее и мрачнее, а все по воле и вине Владыки. Молчание Велеса делало его раздражительнее. По ночам мучили кошмары. Как изволите беречь дар божий, покуда он тут словно в темнице томится? Несмотря на лучезарную улыбку и громкий смех, лицо у Вити осунулось, аппетит заметно испортился, а тоска, снедавшая его и чувствуемая Юри, делалась все горше и горше.       Минами выскочил на поляну как всегда неожиданно. Точнее, он свесился с края пещеры, заглядывая в ее сумрак, где притаился Юри. Полоз сосредоточенно перебирал в тонких пальцах жемчуг, катая его по вырезанной плошке. А Лешик повис, заглядывая любопытно, сверкая глазищами, что светятся в темноте или в сумраке.       Когда тень затмила свет, Змей удивленно посмотрел наверх и, едва не растеряв весь жемчуг, растерянно зашипел, а потом кинул в забавляющегося Хозяина Леса травой. Та не долетела и только рассмешила наглеца. — Минами, ты с-с-с ума с-с-сош-ш-шел? — взвился рассерженно Юри, разглядывая хмурое лицо Лешика.       Тот радостно улыбался, покачиваясь наверху. Волосы почти заслонили мухомор, зеленые побеги с лесного одеяния закрыли лицо. Болтая свободно руками с зажатым в кулаке посохом, довольный жизнью Минами улыбался и сверкал кошачьими глазами. — Юри, что ты такой нудный? — Хихикнул он, исчезая на пару мгновений, а после спрыгнул с крыши пещеры, кувыркнувшись для порядка два раза в воздухе, и приземлился на выросший из ниоткуда пень. — Без-с-с-сумец-с-с-с, — в груди испуганно билось сердце от выкрутасов мелкого, отчего Владыка непроизвольно шипел больше обычного. — Бу-у-у, — показал тот в ответ язык, поворачиваясь спиной и махая рукой. — Привет, Виктор! — Минами? Это ты? — Никифоров отвлекся от разделки рыбы и обернулся, солнечно улыбаясь. — Чего здесь? Снова на рыбу пришел? — А у вас рыба? — удивился Лешик в ответ.       Соскочив с пня, заведя посох за спину, сжимая его двумя руками, он шустро засеменил в сторону охотника с грязными руками. Довольно поводив носом, он зажмурился, тихо мурлыкая под нос, облизываясь. — Рыба — это хорошо, — протянул Минами, подпрыгивая на месте. — Это вку-у-усно! Я тебе сейчас травок принесу!       И исчез с тихим хлопком. Виктор рассмеялся весело, качая головой. Посмотрел на скрывающего в тени пещеры Юри и тепло улыбнулся. А Полозу эта улыбка словно ножом по сердцу. Он едва не задохнулся от боли, но своей собственной. Вот только с чего ей взяться?       А ведь с утра настроение испортилось, будто съел что-то гадкое, и этот вкус, оставшийся на языке, преследовал всюду, делая день все хуже и хуже. А на душе кошки скреблись, царапая и без того израненное, еле зажившее нутро. Предчувствие, жившее в Змее, нашептывало что-то, с трудом различимое, хотя обычно оно мирно спало. — Заканчивай со своим рукоделием, Юри. Этот пострел сейчас вернется и житья не даст, пока его сытно не покормят, — хмыкнул Виктор, отвлекая Полоза, погрузившегося в свои мироощущения. — Вот уж-ш точно, — прошипел тот под нос и со вздохом пересыпал жемчуг в берестяной туесок.       Вернулся Минами скоро, морща недовольно нос и отфыркиваясь громко. Вылезший к тому времени на поляну Юри удивленно на него покосился. Вывести из равновесия маленького и дружелюбного Хозяина Леса — это надо постараться. Переглянувшись с еще больше недоумевающим Виктором, который только пожал плечами, он придвинулся ближе к севшему на пень Минами. — Минами, что с-с-с тобой?       Тот не глядя сунул Никифорову в руки пучки трав, вырванных аж с корнями и землей, и надулся, как мышь на крупу. — Медом на весь лес несет! У меня ужасно болит голова от него, — пожаловался, хмуря брови, Лешик. — А причем тут мед? — уточнил присевший на корточки напротив Виктор. Руки, пропахшие и испачканные в рыбе, он держал врастопырку, стараясь ничего не задеть.       Пока мужчина недоуменно вздыхал, у находившегося за его спиной Юри сердце сбилось с ритма. Толчок крови, пустота, снова толчок, почти оглушающий, пустота, и бешеная скачка, сдавливающая ребра догадкой. Запах меда мог доноситься только… — Эти люди с капища, — бурчал Лешик, — их жертва — мед. А мед только Моране как требу приносят, — объяснял как маленькому он. — Морана над нечистью суд держит, через нас достают. Юри вон ничего, над ним только Велес властен. А мне с Водяным головной болью маяться.       Полоза обуял страх. И не было страху этому причины, как не было ему начала и конца. Он поднимался из глубин души, разливался морозом по телу, сковывая клеткой. А снаружи — тернии — колющие сухие кольца, впивающиеся в тело, заставляющие кровоточить.       Он задрожал, глядя слепо перед собой. Чувствуя недоброе, обернулся встревоженный Виктор. Беспокойство сочилось из него липким соком. И Юри вяз в нем, вяз, погружаясь на дно, где можно закрыть глаза и раствориться в тепле. Но тернии впивались больнее, раздирая такую хрупкую кожу, оставляя кровоподтеки.       За Виктора боялись. Боялись так, что страх перед могуществом Мораны отступал назад, и потревожили богиню не в ее время. Более того, во враждебное ей время. Уж вовсю властвовала Жива, с которой недавно, в Змейник, невестился Велес. Не потому ли заморозки были, что мстила Морана полюбовнику, да сестре подлянку строила? Замерли зиму и до осеннего Змейника не пробудиться богине.       Но… Виктора ждали домой. Несмотря ни на что. Вопреки воле богов. Ждали и верили, что он вернется.       Полоз опустил взгляд. Руки остались чистыми, ни намека на раны и бурую кровь. Но мир мутнел, дергался и рябил, являя на свет жуткое видение колючих ветвей голого от листьев шиповника. Он не видел паники в светлых глазах Виктора. Не слышал его криков, которыми он старался достучаться до Юри. Не чувствовал масляных от рыбы пальцев на руках.       Его образ полнился мглой, тьмой, рвущейся наружу. Злость обуяла его, прожигая клетку холодом, выжигая прочие чувства.       Остался лишь хриплый безжизненный голос. — Уходи.       На закате, в сумерках, с трудом прорезаемых узкими лучами заходящего солнца Юри незримо провожал белеющую вдалеке спину Виктора. Он не ждал, что тот вернется. И на прощание не сказал ни слова. Полоз десяток раз проговорил это слово в ответ на всякие доводы охотника, которые так и не разобрал из-за шума в голове. А потом просто сбежал, устав от присутствия рядом кого-то еще.       Сбежал, скрывшись в Чаще Леса, заметая Лешику дорогу к себе. Владыки, особенно рассерженные и раздраженные Владыки, это умеют. Ни слышать, ни видеть кого-то никакого желания у него не было. Грудь горела, словно из нее вырвали нечто важное. Но меж тем облегчение наполняло легкостью и пустотой.       Правильное решение никогда не бывает приятным.       И только почувствовав, как тонкая нить натянулась, грозясь оборваться, Полоз с трудом сбросил спасительную темноту сна и вышел к окраине леса.       Виктор успел уже далеко уйти. Белесая в сумерках спина сгорбилась, и сам охотник поминутно оборачивался, безуспешно ища глазами кого-то. Но не находил, вздыхал горестно и отворачивался, пробираясь сквозь бурьян к дому.       В горле застыл крик, все естество готовилось окликнуть мужчину, но Юри только прикрыл глаза и развернулся в сторону пещеры. Хватит с него на сегодня. Он устал.