Не случится никогда?

/Через два с половиной года/… — Отя, отя, смотри, как я высоко забрался! Отя, ну, смотри же, пока я не упал! — омежонок махал ручонкой с толстой ветки из глубины кроны раскидистой шелковицы — пухленькие, яркие, бантиком, губы, румяные щечки, тонкие, нежные пальчики и весь перед футболки перемазаны черным соком. Вокруг него шуршали на ветру крупные, темно-зеленые, резные по краям листья. — Потом поздно же будет, когда упаду!!! — Отя! Тут еще ягодки есть, много! Тебе накидать? — это уже верещит сидящий рядом с братиком, не менее чумазый альфенок. Все бы ничего, но первому ребенку было всего четыре, второму — едва исполнилось пять, а под веткой, на которой они угнездились, угрожающе ощетинился рядом острых копий кованый чугунный забор. Хорошо, что Иви сейчас здесь нет — уже верещал бы дурным голосом, требуя немедленно спускаться, и хватался за сердце. Омега, что с него взять, слабонервный. Нужно относиться с пониманием. — Димочка, Димуля, — обратился альфач к омежонку, задрав голову, насколько позволила шея. — Почему ты решил, что упадешь? Мальчишка сорвал с покачивающейся прямо перед носом веточки пару крупных, почти черных, пупырчатых ягод, сунул их в ротик, пожевал, сглотнул и с достоинством ответствовал: — Я не думаю, я просто не могу отрицать столь печальной возможности. Но пока держусь крепко. Вот и поговорили. Утешил отца, молодец. И где слов-то таких умных понабрался? Вряд ли в садике, скорее, взрослых разговоров наслушался. — Отя! Тебе кидать ягодки или я сам съем?! — Ешь, Симочка, — разрешил мужчина с улыбкой. — И с Димой поделись обязательно. Хорошо? — Хорошо, — послушно откликнулись с дерева мальчишки, и замолчали — с набитыми ртами болтать проблематично. Теперь, пока все ягоды, до которых сумеют дотянуться, не объедят, с дерева обоих не сгонишь. Ну, и ладно, пусть лопают дикие, свежие витамины, лишь бы животы потом не прихватило. Только Иви опять расстроится — обедать откажутся. Надо было сначала домой отвести и супом накормить. А, не катастрофа. Суп до вечера не испортится. — Отя! Шорохи и возня вверху, несколько переспелых тутовых ягод от сотрясения сорвалось и смачно шлепнулось о землю, размазываясь под ногами продолжающего улыбаться Сани во влажную, чернильную, зернистую кашицу. — Ты точно не хочешь, отя? Точно-точно? — вновь дети. Заботятся, приятно. — Абсолютно точно, — поспешил уверить приемных сыновей мужчина. — Доедайте уже, пожалуйста, и спускайтесь, нас папа ждет. Минут на пятнадцать и под деревом, и на дереве воцарилось молчание — усталый после работы Саня, прислонившись к стволу спиной, кемарил с открытыми глазами, мальчишки питались, шептались о чем-то между собой. Потом, выведя отца из сонного оцепенения, звонкий голосок Димы крикнул: «Отя, мы спускаемся, лови»! Разумеется, мальчики не стали прыгать, умишка хватило, и слезли гуськом, аккуратно и степенно. Сима помогал младшему братишке, подсказывал, куда поставить ногу и за что ухватиться, поддерживал за футболку. Когда дети достигли последней на стволе развилки, где-то на уровне роста взрослого, крупного альфы, Саня снял их по очереди. — Домой? — спросил, любуясь родными, довольными, грязными рожицами. — Домой, — подтвердили мальчики, а Дима на всякий случай уточнил, — к папе. Омежонок поразмыслил еще чуток и добавил, уверенно: — Отя, позвони ему сейчас и скажи, что я суп не буду. Пусть не греет. Отя! Ну, звони же, скорее, газа жалко и электричества! Хозяин растет, факт. Но пристрожить надо. — А того, что папа проторчал у плиты минимум полтора часа, чтобы этот суп для нас сварить, ты не учитываешь? Дима сморщил носик и изобразил любимому оте недовольного ёжика, зафыркал. Сима с готовностью поддержал, и у Сани стало сразу два прелестных, обожаемых до колик ежика, один слева, второй — справа. — Отя, а с чем суп, ты знаешь? — младшенький ежик приподнял бровки. — Если с капустой, то «фу». Старшенький ежик взъерошил ему волосы на макушке и зафыркал громче. — Сам ты «фу», — заявил. — «Фу» — это когда там вареная картошка плавает. Хотя братья и были родными по крови, их вкусы в еде сильно расходились. Альфенок предпочитал тортики, фрукты и творог с изюмом, а из супов особо трепетно выделял борщ и щи, правда, без картошки, омежечка же обожал мясо во всех видах, борщ с щами ненавидел страстной ненавистью, из-за капусты, а к сладкому, кроме фруктов и ягод, питал стойкое равнодушие. И оба дружно воротили мордочки от макарон и лапши. Почему? Утверждали, что похоже на глистов. Вот и накорми их, переборчивых. Сам Саня, лично, ел, что дают, было бы свежее да горячее. Иви, впрочем, тоже. И детей супруги особо не баловали, руководствуясь простым и эффективнейшим правилом: не нравится — не ешь, с голоду, авось, не помрешь. Или готовь сам. И ничего, действовало — оставленные раза три-четыре без обеда капризули хомякали все, что дают. Не без выпендрежа, конечно, куда ж без него, родимого, но вполне умеренного. Худышками мальчишек назвать бы не смог никто. А каких из детдома забирали, жуть: мелких, тощих, серо-зеленых, только глазищи смотрели жалостно, Симка не говорил ни единого словечка, на ножонках еле стоял, придерживаясь. Отогрели, откормили, растут теперь людям на зависть, высокие для своего возраста, крепкие, здоровые да ловкие, не шепелявят, не картавят. Не подумаешь, что заморыши недоразвитые были… И на Иви похожи мастью, такие же русые и слегка курносенькие. Специально по внешности никто не подбирал, случайно вышло совсем… — Отя! — Сима требовательно дернул задумавшегося Саню за рукав. — Ты не сказал, с чем суп! Мужчина споткнулся о выбоинку в тротуаре, но не упал, удержал равновесие. — Рассольник, — вздохнул. — И без картошки. Лапши в нем тоже нет, потому что — рассольник. Устраивает? Мальчишки закивали головенками. — Съедим, — пообещали хором. — Но по полтарелки, и ни капли больше. Давай, звони папе, пусть нам по полтарелки греет! Осталось только посчитать по ложкам. Все равно есть не будут, шелковицей аппетит перебили. Или будут? Кто их знает… — Отя, ты звонишь или нет?! А смысл в звонках, если уже перед подъездом? Пересечь дорогу, минута на лифте, и квартира. — Дети, мы же пришли, зачем звонить? Руки сюда, быстро! Как вас отя учил дорогу переходить? Куда смотрим? — Я направо, — пискнул Дима, всовывая ладошку в широкую отцовскую ладонь. — А я — налево, — подхватил Сима, тоже подавая альфачу ручонку. И закончили, хором, радостно и бодро: — А потом — наоборот, альфа трахнул лошадь в рот! Саня поперхнулся. — Что? — переспросил он тупо. Дети с готовностью повторили. Не послышалось, однако. Кошмар. Главное — не заржать. — А еще что-нибудь в таком духе знаете? — Да, отя! Сейчас! И мальчишки просканировали, звонко, на всю улицу: — Если сунуть член в розетку, никогда не будет деток. Ничего вообще не будет. Даже родина забудет! Если ж член не хочешь в глаз, надевай противогаз! Занавес? Не? И отя еще не в обмороке? А малыши ведь старались… — Кто научил? — Саня наспех промокнул выступившие от смеха на глаза слезы вытащенным из кармана носовым платком. Рассердиться не получалось. — Никто, — дети, кажись, сообразили — ляпнули что-то не то, и засмущались. — Мы сами сочинили, в садике. Мужчина отвесил мальчишкам по воспитательному, скорее, обидному, чем болезненному, подзатыльнику и показательно нахмурился. — Ребята, — ох, как прекратить ржать, а? — Я вам скажу честно, это не очень хорошие стишки, злые и грубые. Не обижайтесь, ладно? Больше таких не придумывайте. И папе не читайте, он не поймет и расстроится. Договор? Два ясных верящих взгляда были ответом. — Тогда — «по пять», и вперед, к рассольнику? Мальчишки закивали, соглашаясь, смачно хлопнули отца по протянутым раскрытым ладоням ладошками с растопыренными трогательно пальчиками и, схватив за руки, потянули к приглашающе белеющей полосами зебре перехода.