Пари

— Я устроился на работу. Я уже взрослый, — выдал я. И наверняка выглядел при этом как обиженный ребёнок. В общем, вечером дома разразился ад кромешный. Попутно выяснилось, что я на этих выступлениях заработал больше, чем отец получает в месяц. Похоже, именно это и задело его больше всего. Мама заламывала руки и вопрошала, как я дошёл до того, чтобы перед самыми экзаменами по-чёрному прогуливать школу, папа ругался не самыми литературными словами, Эллочка то и дело лезла в разговор и под руки. Я реально уже с трудом удерживался от того, чтобы не отвесить ей подзатыльник. Меня стыдили, увещевали и взвали к здравому смыслу. Конец этому бедламу положила своим звонком бабушка, потребовав от родителей отчёта, почему её внука показывали по телевизору, а ей об этом ничего не сказали. Когда на следующее утро я пришёл в школу, брошенная девчонками бомба про педикюр не взорвалась. Это стало уже неактуально. Вот, ей-богу, никогда не думал, что столько людей смотрят ящик. За мной начали толпами ходить малолетки. И я почувствовал себя экзотической зверюшкой в зоопарке. Мне тогда крупно повезло. Через два дня я снова уехал на неделю. После произошедшего дома и всей этой нездоровой движухи в школе я был просто счастлив оказаться в «нормальной» обстановке с нескончаемыми переездами, бесконечными гостиницами, хронически пропущенными обедами и выступлениями почти каждый день в новом городе. В один из дней, когда репетиция на сцене уже завершилась, а до выступления ещё оставалось время, народ разбрёлся кто куда. День был солнечный и тёплый. Валяться на диванчике в коридоре у меня желания не было, и я, вслед за курильщиками, вышел на улицу. Нашёл я их быстро. На задворках ДК парни сидели на старом деревянном давно некрашеном покосившемся заборчике и тёрли за жизнь. Обойдя их, я собрался было тоже устроиться на заборе с наветренной стороны, как сам не понял, что произошло. Раздался треск. Я только что стоял, как вдруг оказался на земле, придавленный этим самым некрашеным заборчиком. Как потом выяснилось, один из ребят начал слезать, и они все, вместе с заборчиком спланировали на меня. Упавшую часть забора, разумеется, приподняли, и попытались вытянуть из-под неё меня. Я не вынимался, а ещё и заорал. Секцию забора подняли и увидели, что мне в ногу вошли два огромных ржавых гвоздя, криво торчавших из давно некрашеных досок. Меня подхватили, довлекли до гримёрки и бросили на диванчик, где вытряхнули из брюк. Откуда-то появились перекись и пластырь. Когда кровь остановили, я рискнул взглянуть на ногу. На ней были явственно видны две дырки со свежезапёкшейся кровью. Мне в тот день крупно повезло: оба гвоздя вошли мимо костей и артерий. Оставленные гвоздями дырки залепили пластырями и до начала шоу оставили меня лежать с поднятой ногой. Роману решили на всякий случай ничего не рассказывать. Где-то в конце первого отделения в свете прожектора я вдруг выхватил взглядом лицо тётки, сидевшей в первом ряду. Глаза — плошки, в которых плещется ужас. Что такое? С чего бы? Я скосил глаза на ногу, и мне немного поплохело. Пластырь, видимо, съехал, и светлая штанина была густо пропитана кровью. В перерыве я, напрочь позабыв про план ничего не рассказывать Роману, кинулся к нему с вопросом про лишние штаны, наличие аптечки с гемостатической губкой, бинт и пластырь. Меня опять завалили на диванчик, вытряхнули из штанов и велели лежать, задрав ногу. В итоге во втором отделении меня выпустили только на поклон. К тому же в чужих штанах. В качестве наказания штраф влепили всем. Мне — за порчу костюма, курильщикам — за курение, всем остальным — просто за компанию, чтоб неповадно было. Как говорится, во избежание и ради предосторожности. Можно сказать, что за недонесение начальству. Оставшаяся часть тура прошла куда веселее. И плодотворнее. На следующий после инцидента с забором день я рискнул подойти к Роману по поводу своей идеи с Сиртаки. Идею Роман одобрил, и мне тут же было предложено вчерне «развести» танец по сцене. Уяснив, что за идея меня посетила, парни воодушевились, и к концу тура номер был полностью готов. Не хватало лишь реквизита и костюмов. Вот тут-то и вышел затык, из-за которого премьеру танца пришлось отложить до выступления в БКЗ. И вот тот день настал. Экзамены были сданы. Дома произошёл ещё один почти скандал, когда выяснилось, что документы я собираюсь подавать на заочное отделение. За пару дней до выступления родители съездили за контрамарками. Я категорически отказался в этом участвовать, чтобы не знать, в какой части зала они будут сидеть, и то и дело туда не смотреть и не отвлекаться. Ксюше были даны детальные инструкции не давать родителям первый ряд и вообще поместить их так, чтобы они ненароком не попались мне на глаза. Сиртаки, уже давно переименованный нами в «алкоголики», и номер для меня, Богдана и Альберта шли во втором отделении. В «алкоголиках» мы выходили на сцену босиком, в плащах и с бутафорскими пивными кружками в руках. Танцуя «в линию» мы периодически обнажали бок, потом разворачивались к залу спиной, меняли руку и оголяли уже другой. Весь фокус заключался в том, чтобы на протяжении всего танца сохранять морду кирпичом и, запахиваясь одной полой плаща, полностью скрывать телесного цвета резиночку, шедшую от галстука-бабочки на шее до символического мешочка на причинном месте. Буквально за пару часов до нашего выхода на сцену появился Лёня Косорезов, притащивший бутафорских красных раков, которых для смеху прицепили на наши мини-стринги. Когда на поклоне мы развели руки в стороны, а потом выпрямились, и так рыдавшие от смеха зрители окончательно сползли под кресла. Не знаю, как другие ребята, а я за эти две с небольшим минуты едва ли не в кровь искусал себе щёку, чтобы не разоржаться прямо на сцене. В самом конце, на поклоне, я разглядел в зале родителей. Мама и бабушка аплодировали стоя. Папа, с таким лицом, словно его заставили, хлопал тоже. Эллочка махала руками и скакала на месте. Собственно, если бы не её прыжки, я б, возможно, своих и не заметил. Бабушка попеременно то кричала «Браво!», то свистела в два пальца, как заправский хулиган. Короче, переход во взрослую жизнь удался. На следующий день мы, новенькие, были приглашены на те самые пресловутые шашлыки в честь нашего окончательного приёма на работу. Знай я, чем всё закончится, я б, может, и не пошёл. Хотя нет, я бы пошёл всё равно. Было вкусно и весело. Под самый занавес Лёша-ёжик опрокинул на меня пластиковый стаканчик с коньяком. Так что легко представить, что произошло дома, когда в районе часа ночи, характерно благоухая, и, заметьте, абсолютно трезвый я нарисовался на пороге. Я был в такой эйфории, что, возможно, и вёл себя немного неадекватно. Отец разбушевался. А вот я сглупил: решил, что надо эту бурю переждать и нормально поговорить с родителем уже завтра, вынул телефон и позвонил Лёше. — Лёш, ты уже дома?.. Один?.. Я у тебя сегодня переночую, ладно?.. Да… Буду минут через пятнадцать. Не обращая внимания на ошалелые глаза отца, я засунул телефон в карман, развернулся и ушёл в белую ночь.