Пари

Я тут же сам сообразил, какую глупость сморозил. Вчера, когда самолёт наконец-то приземлился, мне настолько осточертела головная боль, что хотелось только одного: лечь куда угодно, и чтоб не беспокоили. В фойе ко мне подошла эта самая блондинка, стала интересоваться здоровьем и состоянием, а потом просто взяла, как маленького, за руку и куда-то повела. Я помню, как она что-то говорила про какой-то сайт, про выложенное видео, про Флайтрадар, на котором она искала мой самолёт. Ещё там что-то было про тётю, Самару и уехавших до вечера воскресенья родителей. Такси вроде бы ехало в нужную мне сторону, я закрыл глаза, и когда открыл их, обнаружил себя в родном районе, но не на своей улице. Блондинка расплачивалась с водителем. Почему-то я пошёл за ней. Не иначе, как это было временное умопомрачение, вызванное сотрясением остатков мозгов. Как я оказался на диване, я, честное слово, не помнил. Я лежал и одним глазом смотрел на блондинку. Потом осторожно открыл второй. Маша! Вот, как она вчера представилась! Скажу вам честно, с девушками у меня всегда было как-то не очень. Во-первых, нет у меня на них времени, во-вторых, эти вечные «ути-пуси» и «Дима, ты няша» взбесят кого угодно. Я же хочу, чтобы во мне видели личность (немалого масштаба), а не милую симпатяжку. Да-да, я в курсе, что это комплекс Наполеона. Мне нравится быть в центре внимания. Мне нравится выступать, но я не терплю, когда меня тискают, чмокают и теребят. Может, папа прав, и я гей? Или я всё-таки асексуал? Уж лучше второе. Голова продолжала болеть. Как же меня это достало! Судя по солнцу за окном, утро уже перешло в день. На диване я весь затёк и всё себе отлежал. Я потянулся под одеялом. Ногу, не иначе как уставшую от долгого лежания в одной позе, внезапно свело. — Чёрт… — процедил сквозь зубы я. — Что такое? — переполошилась стоявшая надо мной Маша. — Нога… Свело… — Которую? — Правую… Я собрался было сесть и избавить себя от этой неприятности, но Маша меня опередила: запустила руку под одеяло, подвела прохладную ладонь под икру и нехило в неё вонзилась двумя длинными ноготками. Мышцу мгновенно отпустило. — Всё? — спросила она. — Ага… — расслабился я. — Спасибо. — Да не за что. Тебе поесть надо. Это у тебя от слабости. — А ты где так наловчилась? — спросил я. — А у меня папа медик. — Понятно, — ответил я, чтобы хоть что-то сказать. — Ты лежи, — объявила Маша. — Я тебя кормить сейчас буду. «Ну вот, начинается, — подумал я. — И для неё я слабый, хилый, калечный, беспомощный, требующий заботы няша». Хотя именно таким я тогда и был. Через пару минут в комнате снова появилась Маша. С чайной ложечкой и розовым йогуртом. Сначала я хотел возмутиться, но уж очень хотелось есть, и я решил досмотреть это шоу до конца, чтобы узнать, чем же всё закончится. Жутко выглядевший розовый йогурт оказался очень даже ничего. Или это я был таким голодным? Второе, думаю, куда более вероятно. Когда ложка заскребла по донышку, я, неожиданно для себя, спросил: — А ещё есть? Прежде, чем Маша успела вернуться с кухни со следующей баночкой, я уснул. Вечером, вместо того, чтобы уйти домой, я дополз до ванной и забрался под душ. Если быть совсем откровенным, домой мне не хотелось. Там вечно мельтешащая Эллочка и папа с его новым бзиком. Можно было бы, конечно, уехать к бабушке, но сил не было. Я стоял под струями воды и думал, что и здесь могу нарваться на нехилое такое выяснение отношений. Вот выйду я в коридор, а там Машин папа и… Упс… Я заржал. Видимо, с головой у меня точно были нелады. Разумеется, при выходе из ванной меня никто не подстерегал. Завтра должно было наступить воскресенье, и я должен буду вернуться домой. Очень странно, но Маша меня не сильно напрягала. Рядом с ней было тихо и ненапряжно. Правда, в роли получателя «Я вам пишу — чего же боле?», пусть и в куда более современном варианте, я чувствовал себя более чем неловко. Как оказалось, на майских праздниках Маша гостила у тёти в Самаре. Та прихватила её на концерт. На НАШ концерт. Где Маша узрела меня и решила застолбить. Ну как тут не вспомнить печальную судьбу богомолов? На фанатском сайте выложили то злосчастное видео с развалившейся пирамидой, а по слухам, которыми, как известно, земля полнится, я не только не принимал участия в следующем шоу, но и вообще нигде больше не показывался там, где появлялись наши ребята. Короче, фанатки, совсем как оруэлловский старший брат, следят за тобой. Мне тогда подумалось, что Маше, вооружившейся списком городов нашего гастрольного тура и данными с сайта Флайтрадар и ухитрившейся вычислить рейс, которым я летел, следовало идти в частные детективы, а совсем не на иняз. Всё это я узнал уже после того, как поздно вечером рядом с уже засыпавшим мною Маша плюхнула ещё одну подушку, принялась двигать меня по дивану к спинке, устроилась позади лежавшего на боку меня и по-хозяйски закинула на моё одеяло ногу. — Ты чего? — переполошился я. — А ты мне нравишься. И я тебя никому не отдам, — объявила мне в затылок Маша и, видимо для того, чтобы я не сбежал, перекинула через меня ещё и руку. Я не стал спихивать Машу с себя и дивана. Вот уж не знаю, что стало тому причиной: воспитание, так и не прошедшая головная боль или слишком рано проявившийся Стокгольмский синдром. После длительных Машиных излияний и славословий я ухватил её за ладонь, пристроенную мне на живот, подтянул её под щёку, зарылся моськой в подушку и уснул. Утром меня разбудили разговоры прямо надо мной. Я прислушался к своим ощущениям. Голова не болела. Вообще. Казалось, она — воздушный шарик с гелием, который вот-вот воспарит к потолку. Господи, как мне было хорошо! Но ровно до того момента, как я услышал: — Папа, знакомься. Это Дима. Вот тут я понял, что попал. И что уходить домой надо было вчера вечером.