Пари

Я вошёл в купе. Пассажиров в вагоне почти не было. Соседей по купе — тоже. Забросив сумку под полку, я осторожно сел, бездумно глядя прямо перед собой. Неловко выйдет, если соседками окажутся женщины и попросят поменяться с ними на верхнее место. Старая спортивная травма, периодически беспокоившая меня на протяжении большого количества лет, внезапно сделала невозможными не только танцы, но и даже просто безболезненную ходьбу. Я терпел, сколько мог, но от Волгограда почти до самой Москвы проехал хромым балластом. И если на первом шоу, сжав зубы, я дотерпел до конца, то выйти на второе уже не смог. В последнем перед Москвой городе Роман вручил мне билет на поезд. Пока ребята выступали, у меня было время походить по врачам. Ничего нового для себя я не услышал. В медицинских учреждениях, от первого же попавшегося, ближайшего к месту выступления полуподвального «медцентра», до профильных больниц мне говорили примерно одно и то же. Мол, никаких нагрузок, и всё само со временем придёт в норму. И что-то типа «А давно вы себе в паспорт заглядывали? Чай уже не мальчик! И со здоровьем дальше только хуже будет! Нефиг по сцене скакать, скромнее надо быть и сдержаннее себя вести. Какие в вашем возрасте танцы?» И, как обычно «Два года без физических нагрузок». Проблема заключалась в том, что подобные рекомендации не устраивали меня. Мне двадцать девять… Ждать два года?.. Это конец. Я никогда не думал, что под тридцатник окажусь ни с чем. Одна из причин, по которой я с такой лёгкостью ушёл из спорта, заключалась как раз в том, что я не хотел оказаться выброшенным на обочину жизни в двадцать с небольшим. Чего боишься, то с тобой и происходит, ведь так? Поезд уже должен был отправляться, а соседей всё не было. Мой взгляд упал на одинокую красно-бело-клетчатую коробочку с «сухпайком». Коробочка — одна штука. Я еду в купе один. Или Роман заказал четыре билета, а три потом сдал? С него станется. Пришла проводница и проверила паспорт и билет. Видимо, я как-то не так выглядел, поскольку она прочитала мне лекцию о необходимости вести себя прилично, не трогать уже застеленное чужое бельё, и предупредила, что перед выходом придёт пересчитать тапки, салфетки и зубные щётки. Кстати, щёток я тогда так и не нашёл. Уже утром обнаружилось, что паста и щётка были засунуты в… тапки! После ухода проводницы я улёгся и мгновенно уснул. И спал, не просыпаясь, пока проводница не заколотила в дверь и не принесла завтрак. Я действительно спал. Без кошмаров, без сновидений. Я не рыдал в подушку, не рвал на себе волосы. Внутри было пусто и гулко как в пересохшем колодце. При подходе к дому я попытался надеть нейтральную «маску», но не смог. Звонить в дверь я не стал. В квартире было тихо. Я заглянул на кухню. Маша что-то лепила на засыпанном мукой столе. При виде меня она не выразила изумления. Роман позвонил предупредить? Не знаю, что вдруг сорвало меня с тормозов. Я уселся на диванчик. Маша молча продолжала орудовать скалкой. — Ну что, разводимся? — спросил я. Откуда это вылетело, я не знал. Мы всегда делаем больно именно тем, кто нам дороже всего. — Теперь я больше на танцор. Я теперь безработный. На мгновение оторвавшись от муки, Маша вскинула на меня взгляд, но ничего не сказала. Я закрыл глаза и прислонился затылком к стене. Зарыться бы куда-нибудь и дня два оттуда не вылезать. А потом сжав зубы, начать жить сначала. Смешно. От чего хотел уйти, там и оказался. Я встал, и ничего не объясняя, ушёл с кухни. — А мелкие где? — обернулся в дверях я. — К родителям отвела. Пусть поживут у них пару дней. Я молча развернулся и всё-таки вышел. Роман точно звонил. Они тут все что, всерьёз думают, что я в запой уйду или номер какой выкину? Я побродил по квартире. Постоял у окна. В одежде завалился на наш с Машей диван и уставился в потолок. Надо будет найти работу. Только какую? Что я умею? И кому это может быть нужно? Разве что детским тренером куда-нибудь. Смешно. От чего ушёл, к тому и вернулся. Только десять лет спустя. Разбудила меня Маша, пристраивавшаяся рядом. В комнате и за окном было темно. Я завёл за спину руку, подтянул к себе Машу, нашарил её руку и, поднеся к губам, коснулся кисти. — Прости меня. Я… Маша придвинулась ещё ближе и таким знакомым собственническим движением закинула на меня ногу. — Вот увидишь, всё утрясётся, — произнесла мне в лопатку она. Может, тогда Роман её не просто предупредил, а рассказал многое из того, о чём сам я узнал много позже? Я потом так и не расспросил Машу, а теперь, много лет спустя, поднимать эту тему, наверное, уже глупо. *** Два дня я давил диван, ходил по врачам, которые не сообщили мне ничего нового, пытался изобразить из себя повара и гулял с детьми. Выводы за столь короткий срок я сделал неутешительные: врачи ничего не знают, постоянно стоять у плиты скучно, и идеальным отцом мне не быть. Я с ужасом думал, что вот так мне и придётся жить до конца моих дней, когда каждый день происходит одно и то же, вернее, когда в твоей жизни не происходит совсем ни-че-го. Визит к Семёну Фёдоровичу, моему тренеру, ничего не дал. Он был явно рад меня видеть, но, боже мой, как он постарел с тех пор, как мы в последний раз виделись, и какие безрадостные перспективы он передо мной развернул! Дома мне снова предстояло нацепить улыбку и быть идеальным папой и мужем, что, кстати, у меня не особо и получалось. Спас меня Роман. То, что предложил он, было всяко лучше прозябания в детской спортивной школе (Да и каков из хромого тренер?) или бессмысленного перекладывания бумажек в однодневных «Рогах и копытах». Роман предложил мне занять его место. Сам же он собирался начать новый проект. По его словам, он уже давно хотел переключиться на что-то новое, а тут подвернулся удачный повод. Хотя, это ещё, конечно, вопрос, для кого он удачный. Я подумал, подумал (секунд тридцать) и согласился. *** На фанатской страничке моего отсутствия на шоу почти не заметили. Лишь три человека вопросили «Куда делся Дима?», «У Димы отпуск, да?» и «Надеюсь, Дима не уволился?» Дима не уволился. Он размышлял, как вчерашние коллеги его воспримут в качестве руководителя, и где и кого брать на место Романа и себя.