Пари

Я никогда не верил в приметы, но в возрасте двадцати лет впервые задумался над тем, что на пустом месте они не возникают. Как-то у меня везде начали падать на пол вилки. Иногда даже по нескольку раз в день. Ребята смеялись, предлагали мне перейти на палочки или ложки и заранее заказывали в ресторане для меня дополнительную вилку. Я отшучивался. Гром грянул, когда минут за тридцать до выхода на сцену мне позвонила Маша и принялась рыдать в трубку. Понять, что у неё произошло, из невнятных всхлипов «Это ты во всём виноват», «Как же теперь», «Я ж не знала» и «Мне на работе посоветовали» было невозможно. Находились мы тогда не так далеко от Питера. С трудом выяснив, что сама Маша цела, её родители живы, и, насколько ей известно, мои — тоже невредимы, я пошёл ставить Романа в известность, что прямо сейчас еду домой. Роман дирижировал парнями на сцене: — Раз, два, три… шесть! Раз, два, три… нога! Непосвящённых подобный счёт обычно вводил в ступор. А также «Пам, пам, пам — сюда. Пам, пам, пам — туда!» Роман меня отпустил. Впрочем, именно такой реакции я от него и ожидал. Ехал я сначала на такси в гостиницу, потом на нём же — до вокзала. Затем — на странной конструкции из двух плацкартных вагонов и тепловоза по одноколейке, где скорость была не намного выше чем у классического велосипедиста из школьного задачника, и где ветки кустов царапали и скребли по бокам вагона. По приезде на узловую станцию я пересел на первый же поезд дальнего следования и к утру был дома. Едва я открыл ключом дверь, в прихожей появилась зарёванная Маша. Она схватила с полочки под зеркалом нечто и ткнула им в мою сторону. — Вот! Это ты во всём виноват! В руке у Маши была бумажная полосочка. С двумя полосочками. — Ага, я. А ты в этом, типа, совсем не участвовала, — заметил я. Зарёванная Маша разревелась опять. «Приехали, — пронеслось у меня в голове. — Я, конечно, дома иногда бываю по семь дней в месяц, да и те не подряд, но почему я ничего раньше не заметил?» *** Месяца три или четыре назад нам попалась упаковка резиновых изделий из явно бракованной партии. И вот — результат. Первое изделие из упаковки при надевании разорвалось на две части. В соотношении два к одному. Оторжавшись, мы вынули второе. Результат — почти один в один. Я шутки ради предложил Маше прогуляться до магазина или аптеки. На дворе стояла ночь. Лил дождь. Маша предложила сначала посмотреть, что будет с третьим изделием. Из чисто научного интереса, разумеется. Как я уже сказал, никуда мы в ту ночь не пошли. Третье изделие №2 прекрасно натянулось. А вот при снимании тоже порвалось. Почти посередине. Ржали мы в ту ночь с Машей ну о-о-очень долго. И, судя по всему, досмеялись. *** Выходит, примета права. Не зря у меня последние пару месяцев то и дело из рук и со стола падали вилки. При воспоминании о вилках и рваных изделиях я улыбнулся. — Чего ты ржёшь?! — всхлипнула Маша и швырнула в меня полосочками. — Ну не плакать же, — отозвался я. — В суд как, обращаться будем? — За… Зачем? — шмыгнула носом Маша. — Чтобы отомстить производителям за порвавшийся презерватив, — с как можно более серьёзным лицом ответил я. Маша изумлённо воззрилась на меня, а потом хихикнула. «Ну вот и ладушки, — подумал я. — Так гораздо лучше». *** Много позже выяснилось, что рыдала Маша от обиды и только потому, что хотела «насладиться каждой минутой», а тут — бах, и выяснилось, что она уже совсем беременна.