ПОЕДИНОК ЧЕРТА С МЛАДЕНЦЕМ

Визит к сестре покойного не принес особых сюрпризов. Дама сия, как и считается тому прилично в подобных случаях, попыталась упасть в обморок; затем рыдала минут десять, после чего лежала в изнеможении на диване на куче подушек, поднося к носу изящный флакончик с нюхательной солью. Штольман терпеливо ждал. - Мне очень жаль, мадам, промолвил он наконец, - но расскажите хотя бы о гостях, с которыми ваш брат вчера общался... - Ах, боже мой, - простонала Виноградова, - это же был детский праздник, всего-навсего... - Но ведь там были не только дети, но и взрослые - те, кто их сопровождал, не так ли? - Разумеется! – тут изнемогающая от скорби особа посмотрела на Штольмана с такой укоризной, словно говоря: «Как не стыдно в вашем возрасте говорить такой вздор?! Как же возможно без сопровождающих?!». Глаза великого сыщика слегка сощурились, но он промолчал. Повисла пауза. - Итак, - прервал затянувшееся молчание Штольман, - я все же хотел бы получить от вас полный список гостей... Дама уставилась на Штольмана с оскорбленным видом. Смерила его взглядом с головы до ног. Наконец, полагая, что ничтожный полицейский уже утонул в океане ее презрения, произнесла раздраженным тоном: - Вы могли бы, кажется, понять, в каком я состоянии! В моем положении я могла бы рассчитывать на некоторую чуткость даже со стороны полиции! Увы, на гадкого полицейского это никакого впечатления не произвело. Только уголок рта слегка скривился, когда он ответил: - Боюсь, мадам, это вы не понимаете, в каком вы положении находитесь. Завещания мы не обнаружили; вам известно о нем хоть что-то? Оно было? - О чем вы говорите?! В его ли возрасте думать о завещании? – голос ее дрожал и срывался на визг; затем дама снова принялась снимать со Штольмана мерку недоумевающе-оскорбленным взглядом, - он был молодой человек, тридцати двух лет, превосходного здоровья... О боже, всего тридцать два года! – патетически воскликнула она, и зарылась лицом в носовой платок. - Значит, завещания не было, - невозмутимо продолжал Штольман, - семьи и детей у него также не было; самой ближайшей родственницей являетесь вы, не так ли? Таким образом, получается, что именно вы получаете все наследство покойного? Так как дама продолжала оскорбленно рыдать, никак не реагируя на слова Штольмана, он продолжал уже чуть громче и настойчивее: - А в таком случае именно вы являетесь первой подозреваемой в этом деле; и, хотя улик против вас нет никаких... пока! – все же сотрудничать со следствием в ваших интересах, во избежание ненужных против вас подозрений... Никакого впечатления на м-м Виноградову это не произвело, и Штольман осведомился: - Хотите продолжить разговор в полицейском управлении? Собирайтесь. Если вы не захотите идти сами, я прикажу городовым доставить вас туда силой. - Вы не посмеете! – очнулась м-м Виноградова, и можно было лишь поражаться тому, с какой скоростью вдруг высохли ее слезы. - Хотите проверить, посмею или нет? – иронически осведомился Штольман. - Я ... буду жаловаться! - А это сколько угодно. Так как? Будете сотрудничать со следствием или вынудите меня применить силу? Виноградова, встала с дивана и, выпрямившись во весь рост, испепелила Якова Платоныча взглядом; затем, убедившись, что вместо пепла на стуле продолжает сидеть вполне живой и невредимый Штольман, процедила сквозь зубы: - В этом нет необходимости. Мой дворецкий сейчас приготовит для вас полный список вчерашних гостей... Позвонив, она отдала распоряжение, и, через несколько минут, наблюдая, как Штольман прячет в карман сюртука исписанный лист бумаги, спросила гневно: - Надеюсь, это все? Могу я надеяться, что меня оставят в покое? - Не могу ничего обещать, мадам. Честь имею!