// Даймон – эмблема клана. Золотые имеют право носить только руководители, серебряные – старшие члены группировки.
– …я не смогу ничего с этим сделать! – в другое. – Везите его в больницу тоже! Шинске открывает глаза. Тёмный потолок с разводами, ширма справа, ширма слева. Ничего не болит. Вроде… – …мне виднее, есть у тебя сотрясение или нет, болван! Когда садится, стены пытаются пуститься в пляс, но стоит снова закрыть и открыть глаза, как окружение приходит к относительной стабильности. Остаётся лишь дотянуться до жёлтой занавески и отдёрнуть её. Ага, он дома, снова в приёмном зале – только превратившемся теперь в пункт первой скорой помощи: вон Рисуноске с перевязанной головой, вон его подчинённые, а вон док ощупывает одного из ребят… как же его зовут?.. Вдруг тягостное ощущение накрывает с головой и придавливает к полу – оказывается, совсем рядом с занавеской стоит отец: его седая голова опущена, но спина неестественно пряма, а взгляд тяжёл. И именно этот взгляд заставляет Шинске вскочить с футона и поспешно склониться перед кумичо под углом в почти пятьдесят градусов.// В Японии есть три вида поклонов, от глубины и продолжительности зависит степень официальности и уважения: больше сорока пяти – уже очень официально.
– Прости! Рядом мгновенно материализуется док, хватает его за запястье и начинает засыпать вопросами про тошноту и что-то ещё… А отец так ничего и не отвечает. Нет, он на него даже больше не смотрит. И выпрямившись без дозволения, Шинске снова, но уже не так открыто, обводит взглядом зал. Где Саката? Да и Котаро что, всё ещё у него в комнате? – Молодой господин, – вдруг доносится из-за спины. – Вас не мучает жажда? А, нет, Котаро – вот он, снова собравший волосы в хвост и нацепивший на лицо невозмутимо-холодное выражение, подкрался с подносом. Шинске медленно выдыхает. И только когда берёт чашку, замечает, что собственные движения ничем больше не стеснены – пиджака на плечах нет, осталась только белоснежная рубашка. …белоснежная? Нет, не совсем, вон заляпана кровью… но смутное беспокойство вызвала не она, а… …что? Кажется, будто он упустил нечто важное. Хотя разве что-то может быть важнее произошедшего?! Его ведь… пытались похитить? И при этом покалечили немало людей… Пусть сейчас в зале лишь легко раненные, кому достаточно и перевязки, но вон того парня док велел ˻тоже˺ отправить в больницу, а значит, других серьёзно пострадавших туда уже увезли. – Кто-нибудь погиб? Котаро мотает головой. Сейчас он кажется более напряжённым и собранным, чем вчера, но зато уже мало чем отличается от остальных внешне – такой же покоцанный и забинтованный. Только другие на взводе, а он… всё ещё очень сдержан и спокоен. И это после вчерашнего. Похоже, у парня крепкие нервы. Либо всё это ему отнюдь не в новинку. – Полиция требует объяснений, – подходит Рисуноске. Но не к Шинске, а к его отцу, напомнив, что тот всё ещё стоит совсем рядом. – Что прикажете, кумичо? Скулы на старческом лице проступают чётче. Но прежде чем отец решает ответить, гул голосов в зале внезапно смолкает, и в дверном проёме появляется женщина – Азарни. Её бордовое кимоно расшито золотыми маками до самого верха и ворот сзади приспущен – совсем как у гейши, разве что открывает вид не на нежно белоснежный участок кожи, а на кайму сине-чёрной татуировки – Шинске один раз видел эту женщину обнаженной и знает, что на её спине изображены пенные воды, в которых резвится огромная рыжая рыба. – Вака! – Рисуноске прижимает руки к бокам и кланяется так резко, что слышно треск его поясничных позвонков. – Вы уже вернулись?// Вака* – сокращённо от вакагасира – второй человек в клане после оябуна. Вакагасир может быть несколько – каждый ответственен за своё направление или территорию. И да, якудза – это не только мужчины.
Подойдя ближе, женщина тоже склоняется в поклоне – но перед главой клана и не в таком глубоком, однако намного-намного более грациозном. Но вдруг в зале раздаётся резкий скрежет, и вынырнувший из ярко-красного рукава сложенный металлический веер с размаха бьёт сятея по виску. И его голова, пролетев вместе с телом пару метров, врезается в стену. – Идиот! Бестолочь! – Азарни разворачивается к остальному залу и широко расставляет ноги, так что подоткнутый под пояс подол обнажает колени. – Да как у вас вообще хватает совести глаза поднимать?! Надеюсь… вы готовы ответить за свою некомпетентность??? Перед ней тут же выстраиваются ряды из разрисованных спин и прижатых к полу голов. – Кто отвечал за подготовку?! – Я… – Рисуноске поднимается на ноги и вот уже стоит, опустив взгляд, – …и я готов понести наказание… Ярко красные губы Азарни искривляет жестокая усмешка, а подведенные угольно-чёрным глаза, кажется, остаются вообще без белка. – Ты? А ты хотя бы в курсе, что у тебя девка сбежала? «Что?» – сегодня у Шинске нет никакого желания пропускать что-либо мимо ушей. – «Какая девка?» И он косится на Котаро, все ещё неподвижно стоящего чуть позади. – Йоко, – тут же негромко отзывается тот, даже не услышав вопрос. – Служанка, что готовила для вас ванну вчера, исчезла сегодня утром. От тёплого дыхания в затылок Шинске внезапно посещает раздвоение сознания: одна его часть всё ещё следит за происходящим и параллельно пытается вспомнить, что же такое он упустил из виду; вторая же в этот самый момент вдруг задаётся довольно неожиданным вопросом: а что если Котаро предпочитает быть сверху? Поэтому и не дал вчера собой овладеть? Но спустя всего миг эти глупые мысли выдувает пронёсшийся по залу ледяной вихрь. И к горлу Котаро оказывается приставлен сложенный веер. В вытянутой тонкой руке. Гладкий наточенный край касается подбородка, заставляя задрать его выше. – Похоже, пока меня не было, этот дом заполонили крысы. Волосы на загривке у Шинске мгновенно становятся дыбом, но не от ужаса, а от ярости. Неужели опять?! Какого чёрта этого слугу просто не могут оставить в покое, и его самого заодно вместе с ним?! – Простите, – Котаро поднимает ничего не выражающий взгляд на женщину, так внезапно возникшую рядом. – Я снова в чём-то провинился? – Снова? – чернильные, изящно выведенные брови вздрагивают на миг в удивлении, но тут же опускаются ещё ниже, чем были, и почти сходятся над тонкой переносицей, а из-под ярко красной помады показываются белоснежные мелкие зубы. – Вот мы и посмотрим, мальчик… но сначала сестрёнка заставит тебя всё-всё рассказать о себе… Острый, как бритва, веер оставляет на натянутой коже красный след. – Нее-сан! – Шинске повышает голос, что делает, на самом деле, крайне редко. – Я что-то не припомню, чтобы в ваши обязанности входила забота о моих слугах.// Нее-сан – старшая сестра.
Она – вакагасира. Она выше, но только ростом. Но смеет сейчас смотреть на него сверху вниз и молчать. А веер – всё ещё вгрызаться Котаро под кожу. И за этот веер Шинске хватается голой рукой, чувствуя, как острые края впиваются в пальцы. – Простите, ботчан, – исчезнувшая улыбка на пугающе-красивом лице Азарни сменяется озабоченностью, – я вовсе не собиралась посягать на вашу игрушку, но- – Я что-то непонятно сказал? – Вы поранились… – неодобрительно качнув головой, вакагасира оборачивается: – Сенсей, перевяжите наследнику руку!// Ботчан – молодой господин. Сенсей – учитель, врач, ученый и всё такое.
После чего уступает место врачу, и обойдя ширму, снова приближается к отцу: – Мой господин, разрешите вашей покорной слуге разобраться с этим возмутительным происшествием. Кто бы они не были, я найду виновных. – Хорошо, А-чан, поручаю это тебе. Ярко-красные губы женщины приподнимаются в лёгкой улыбке – и Шинске невольно сжимает кулаки. А так как одна рука сейчас в середине перевязки, тонкий слой бинтов тут же пропитывается свежей кровью. Док хмурится, бурчит под нос и принимается бинтовать ладонь заново. А Азарни тем временем уже уходит из зала. Эта женщина всегда вызывала у Шинске беспокойство по тем или иным причинам… но ещё ни разу так сильно его не бесила. Но если подумать – она ведь просто заботится о клане… и возможно – даже искреннее, чем он сам. Внезапно в глаз бьёт яркий свет – это док, закончив с рукой, включил фонарик на обратной стороне ручки и направил его прямо Шинске в лицо. – Ну как он? – подаёт голос отец. – В целом – нормально, данна. Причин для госпитализации не вижу, но пару дней я бы за ним ещё понаблюдал. – Ясно, – даже не изменившись в лице, отец переводит взгляд на Шинске. – Тогда иди к себе. – Я- – Иди! – Не беспокойтесь, молодой хозяин, – склоняет голову Рисуноске, – мы этих ублюдком из-под земли достанем. А вы пока отдохните. «Отдохнуть? От чего?» Сятей всё ещё стоит у стены, словно примагнитившись к ней, да и голос его звучит, как у приговорённого к публичному четвертованию. Он действительно считает, что в случившемся его вина? И тем не менее, ну что это за отношение?! Впрочем Шинске не удивлён, что с ним обращаются, как с малым ребёнком, в конце концов, он до сих пор даже не пытался проявить себя, а если и делал что-то – то только по указке отца. И даже сам не заметил, как превратился не более, чем в предмет интерьера, который переставляют туда сюда по мере надобности и отправляют в шкаф, когда эта надобность пропадает. – Я вас провожу, – раздаётся за спиной. – Хотите перекусить? Или может, принять ванну? «И ты туда же?» Глубоко вздохнув, Шинске бросает ещё один взгляд на отца, но всё-таки направляется к выходу, так ничего и не сказав вслух. Как вдруг где-то в дальнем углу зала начинает играть стандартная мелодия сяоми. Это очень странно. В смысле не то, какая это мелодия, а то, что обычно телефоны всегда ставят на вибро… нет, снова не совсем то… Стоп, звонок? Схватившись за голову и нащупав на щеке пластырь, Шинске вдруг вспоминает… – Где Саката?! – Кто? – приподнимает брови Котаро в недоумении. – Саката! Гинтоки! – Н-не зн- – Вышел, – перебивает его Рисуноске. – Тц… Куда? – Сенсей велел всем пить молоко… Отравились же… Так этот чувак заявил, что пьёт только клубничное, и отправился в магазин… . . . Подозрение. Оно привязалось и всё никак не идёт из головы. Тот звонок… и та знакомая с детства мелодия… Шинске уверен, что несмотря на полубессознательное состояние, точно услышал её в клубах дыма. Но откуда? Кому понадобился такой старый телефон? Нет, это был не просто телефон из прошлого века, это был телефон с той самой мелодией… Тогда поблизости находилась куча народа, но в основном враги, а из своих… только водитель, Нидзо и Саката. Как у кого из них мог оказаться телефон его покойного брата? Или показалось? Нет, не могло… Брату нравился американский сериал про черепашек ниндзя, и из его саундтрека он самостоятельно создал восьмибитную мелодию для своего телефона – пусть и далёкую от оригинала, но всё же похожую и очень ритмичную – и намного раньше, чем профессиональная версия появилась в платных сервисах. Шинске помнит, как поначалу слышал её каждый раз, когда брату звонили, а потом, когда уже звонил сам, ведь Хаджиме установил эту мелодию ещё и вместо гудков. А звонил ему Шинске часто: чтобы просто перекинуться парой слов или пожаловаться на тренировки, отца, чёртовы цифры… и даже чтобы просто уснуть под очередную страшную сказочку на ночь. И пусть Хаджиме уже нет в живых, старенькая раскладушка, подаренная им, с единственным номером в списке контактов – почти талисман. Сколько раз за последние годы он без особой цели нажимал на кнопку быстрого вызова и слушал незамысловатую мелодию? Понимая, что номер уже наверняка достался постороннему человеку? И сотни раз обещая себе, что как только чужой голос ответит с той стороны – непременно выключит телефон навсегда? Но трубку так никто до сих и не поднял. И вот уже три года прошло, а Шинске всё продолжает и продолжает названивать в никуда… – Шинске-сама? Раздавшийся в комнате голос напоминает Шинске, что перед ним стоит полная чаша прекрасного риса: белоснежного, зёрнышко к зёрнышку. Липкого, тёплого, влажного. Он так и тает во рту. А нежное мясо морского леща солонит нёбо и язык. Но за другим столом, поставленном напротив, не тронуто ни одно блюдо – там расположился Котаро, ведь Шинске велел подать поздний завтрак на двоих. – Молодой господин? – снова раздаётся в комнате прохладный, но всё равно довольно приятный голос. Однако Шинске всё ещё частично находится в своих мыслях, и чисто машинально придержав край рукава, он тянется металлическими палочками за креветкой в пряном соусе. – Такасуги-сама? Вот тут рука вздрагивает, соус капает на стол, но креветка всё-таки доносится до рта. Не спеша расправившись с ней, Шинске наконец предлагает: – Давай остановимся просто на имени? По крайней мере, когда мы наедине. – Я ваш слуга, – уже намного холоднее отзывается Котаро. – И не должен позволять себе подобного неуважения. – А что если это приказ? Шинске продолжает делать вид, что полностью поглощён едой, но если честно – его тошнит, и не только от отравления. – Прошу прощения, господин, но не думаю, что вы уже достигли того положения в этом доме, чтобы ваши приказы могли отменять правила, установленные вашим обществом и вашим отцом. Прямо соль на открытую рану. – Во всём доме – может быть и нет, но в этой комнате… Не договорив, Шинске втыкает палочки в недоеденный рис, словно ритуальные свечи в песок у надгробного камня, но не отпускает, сжимая в кулаке и глядя на блестящую металлическую поверхность. Кого он вообще пытается обмануть? Это правда – он никто в этом доме, и в этой семье. А почему? Потому что никогда не стремился заручиться доверием клана. И даже сегодня, будучи почти похищенным, он только и смог, что случайно набрать номер мёртвого брата, да отчекрыжить себе галстук! Ну разве не жалкое зрелище? – Шинске-сама? – М-м-м? – Что мне делать? Окончательно вынырнув из мыслей, Шинске не улавливает смысла вопроса. – О чём ты? – Раз я ваш слуга, то должен чем-то заниматься, не так ли? – обе брови Котаро подёргиваются, будто тот раздражён. – Или я здесь и правда в качестве вашей игрушки? Кажется, раньше он был поспокойней? – М-м-м… нет… Отодвинув чашку с рисом, Шинске отводит взгляд и поднимает с подноса на полу глиняный чайничек. По идее, это как раз таки обязанность слуги – наливать ему чай или следить за подачей и сменой блюд. Но сейчас Котаро сидит очень далеко, как вообще-то положено не прислужнику, а вассалу на приёме у сюзерена. Что, скорее всего, вызывает у него много вопросов. Но откуда это недовольство? – Слуга или игрушка – не имеет значения, – вздохнув, продолжает Шинске негромко. – Отец отдал тебя мне в услужение, а уж как именно я прикажу себе служить… это моё личное дело. – И что же вы прикажете? Разговор зашёл в странное русло. И вроде бы Шинске изначально не имел в виду ничего предосудительного, но этот внезапный вопрос… да ещё и заданный этим ставшим чуть ниже обычного бархатным тоном с нотками подозрения и предупреждения… Естественно, мысли сворачивают не в ту степь! «Мне надо остыть!» – Как насчёт ванны? – После еды? – в этот раз у Котаро взлетает всего одна бровь. – Сделай двадцать пять градусов. – Ах, ну да… господин же предпочитает похолоднее… Аккуратно и даже как-то картинно поднявшись, Котаро оставляет нетронутый стол и выходит. Почти тут же в комнате появляется другой слуга, и пока тот одно за другим уносит тарелки, столы и всё прочее, Шинске растягивается на полу, подложив руки под затылок и уставившись на деревянный потолок, испещрённый неровными узорами. Постепенно в его голове снова становится тесно от копошащихся мыслей: например, о том, что сегодня произошло, и что он должен сам во всём разобраться – и как будущий глава клана, так и как собственно тот, кого пытались похитить. И если честно – у Шинске уже есть кое-какие идеи. Точнее, их вагон. Взять хотя бы неурядицы в отношениях между синдикатами: личные и деловые, или приближающийся отчётной период и ежемесячные платежи в общак, или постоянные претензии на чужие территории и время от времени возникающие новые группировки… Но всё это обычно и предсказуемо. Держа руку на пульсе и наблюдая не только за друзьями, но и за врагами, вполне можно заранее подготовиться к грядущим неприятностям. По крайней мере, Шинске не раз становился свидетелем подобного, наблюдая за отцом. А ещё он понял, что если проблемы вдруг начинают происходить без всяких на то явных предпосылок – нужно задаться вопросом: что произошло накануне? Даже если это пустяк и кажется совершенно не связанным. И сегодня ответ напрашивается сам собой: вчера в доме появилось два новичка. И вроде бы их заставили сюда прийти силой, но… …не слишком ли это просто? Двое появляются, а на следующий день неизвестные уже нападают на Шинске? Что касается Котаро – тот почти всё время был рядом с ним, поэтому вряд ли бы смог узнать, что Такасуги-старший вместо себя отправит на похороны сына. А вот Саката, шлявшийся по дому… Но ведь если бы не белобрысый – Шинске, вполне вероятно, уже был бы похищен. Так что насчёт него не может быть никаких подозрений. Но пара вопросов к нему всё же найдётся. И да, не стоит забывать про сбежавшую служанку… как её там? Йоко? Шинске смутно помнит девушку, доставленную вчера Рисуноске в подвал – не лицо и не голос, а лишь что-то про очки в ярко-красной оправе. Однако её, наверняка, уже и так ищут… Вдруг в коридоре снова раздаются шаги. Даже не прислушиваясь специально, Шинске узнаёт по ним Нидзо. У каждого человека свои привычки, свой вес и длина конечностей, поэтому разные люди ходят по-разному, но что касается слепого телохранителя… тут дело даже не в весе и скорости, а в том, как плавно мужчина ступает, так что даже старый скрипучий пол ведёт себя под его ногами почти беззвучно – похоже ходят всего несколько человек из клана. И Саката Гинтоки. Впрочем, у Котаро тоже лёгкий шаг… – Шинске-сама? – доносится из-за двери. – Заходи. Бумажная створка немного отодвигается в сторону, но опустившийся на колени Нидзо остаётся в коридоре. – Как ты? – Простите, господин… от меня было так мало прока… – молчание, колебание, вздох. – Вам всё же следует от меня отказаться… – Замолчи, – Шинске резко садится. – Ты служил моему брату, и я не позволю выкинуть тебя на улицу, пока жив. Сквозь дверную щель открывается вид на склоненную голову, припорошенную сединой. Когда Нидзо начал терять зрение, брат оплатил несколько его операций, но врачи сразу сказали, что это лишь временные меры, и что позже недуг снова вернётся. И конечно же, это «позже» настало. И теперь ему ничего уже не может помочь: даже если опять пересадить роговицу – через короткое время она снова придёт в негодность. Однако что ждёт слепого старика, если его отпустить? Чем он займётся? Как будет жить с этими белёсыми глазами и с телом, покрытым татуировками с ног до головы? – Нидзо, скажи мне лучше вот что: как вы с Сакатой играли в карты? – Простите? – Ну ты же… их не видишь? – Ах, господин… то была краплёная колода. В такие все наши могут играть даже с завязанными глазами. – О, так у тебя даже было преимущество? Тогда почему он тебя тоже раздел? – М-м-м… Саката-сан – на редкость везучий человек, молодой господин. – Даже так?.. Хм, везучий или нет, но Нидзо, ты ведь сможешь найти его? И притащить ко мне? – Сделаю всё возможное, Шинске-сама. И снова комнату заполняет тишина. Начинает зудеть кожа под пластырем на щеке и колене. Но на этот раз Шинске не спешит снова погружаться в раздумья – немного ранее ему показалось, что в коридоре послышались ещё одни знакомые шаги… и очевидно, что теперь, когда Нидзо ушёл, этот человек снова должен прийти в движение. Так что он просто снова укладывается на пол и закрывает глаза. – Шинске-сама?.. Господин, вы спите? Шинске чувствует, как нему приближаются, как опускаются рядом и касаются плеча. – Не лежите по полу, давайте я постелю вам футон? Не глядя перехватив ладонь на плече, Шинске поворачивается на бок и подворачивает её под себя. Котаро падает сверху, придавив руку в бандаже и издав низкое шипение. Пытается вырваться… а он и правда довольно силён… даже для раненного. Но спина узкая – её так легко обхватить, а самого Котаро притянуть к себе и обнять. – Что вы… не… – Я просто ворочаюсь во сне, – ещё больше зажмурившись, бормочет Шинске в шелковистые волосы, упавшие на лицо. – Ты пахнешь приятно… уже вымылся? – А что, раньше вонял? – Ну, немного… Коленом в живот – это больно. А Котаро удаётся вскочить на ноги. Он судорожно оглядывается на дверь и поправляет одежду и бандаж, но как Шинске только что убедился – сегодня под его кимоно нет футболки. – Ваша ванна готова и ждёт вас! Прищурившись, Шинске оценивающе косится на него снизу. Вздыхает: – Ладно… пошли. И вот они снова в ванной. Если подумать, были здесь только вчера, а столько всего уже изменилось. Вместо покорности и притворства в глазах нового слуги упрямство и… ох, уж этот холодный взгляд. Этот парень ведь специально отошёл от панели, чтобы показать, какая на ней выставлена температура? «52°C» – Разве я не сказал «двадцать пять», Ко-тян? – повернув за спиной замок на двери, Шинске принимается расстёгивать пуговицы и медленно приближаться к наглому слуге. – Неужели так сложно запомнить? Тот отступает, пока не упирается в стену. Словно гордый, но сам себя загнавший в ловушку зверь. И пусть Шинске сейчас далёк от игривого настроения, постепенно все его мысли вновь сосредотачиваются на парне перед собой. – Если так нравится холодная вода, можете выйти на улицу и поплескаться в луже, «Сусуми-доно», – заявляет тот безжалостно, и Шинске остаётся лишь хмыкнуть. Значит, этот наглец не забыл вчерашнюю дораму? – Только если ты согласишься искупаться в ней вместе со мной… Чёртовы забинтованные пальцы слушается плохо, и второй руке практически в одиночку приходится сражаться с мелкими пуговицами при переменном успехе. К тому же Шинске чувствует себя очень уставшим. И вся эта возня мало-помалу начинает его раздражать. Так что он останавливается, только подойдя к Котаро вплотную и нагло впихнув колено ему между ног. – Расстегни. Небольшой кадык Котаро дёргается вверх и вниз, но не сказав ни слова, он поднимает руки и принимается не спеша и очень аккуратно расстёгивать одну пуговку за другой. А Шинске смотрит на его бледную шею. На мелкую жилку, пульсирующую чуть ниже уха. И в горле снова пересыхает, а в животе становится так горячо, что впору облиться не то что холодной водой, а ледяной. Наконец рубашка сдаётся. Но Котаро не останавливается, теперь он расстёгивает его ремень, а потом и вовсе сползает по стене, стягивая за собой брюки. Умом Шинске понимает, что они в ванной, и он пришёл сюда, чтобы помыться, так что нет ничего странного, раз слуга помогает ему раздеться… но только когда тот вдруг берётся за его член и накрывает губами головку, Шинске позволяет себе расслабиться. Чтобы тут же напрячься так, как ни разу в жизни! Ему впервые делают минет… К тому же, этот минет ему делает парень, вчера не позволивший трахнуть себя даже после отсоса. Шинске смотрел разные жанры порно, были там и сюжеты по типу хозяин-слуга, но почему-то раньше они его совершенно не возбуждали. А сейчас… с этим настоящим слугой, добровольно взявшим в рот его член… Ему приходится упереться в стену перед собой руками, чтобы не упасть – эти ощущения, они лучше, чем он представлял. Хочется стиснуть зубы и изобразить брутального мачо из ролика, но колени дрожат, ягодицы поджимаются, а воздух в лёгких живёт какой-то своей собственной, независимой жизнью… Жар обволакивает член до яичек, лёгкое касание острых зубов будоражит – и тут же быстрые, резкие движения принимаются гулять по стволу – это сильнее того, что он способен долго терпеть. Умелые сжатия, давление языка… Всего и не разберёшь. Но подобную технику точно не назовёшь дилетантской. Этот опыт… и где только Котаро смог его получить? Почему-то сразу представляется громко звучащая музыка ночного клуба, рваные ритмы, цветные блики и сплетённые на кожаных диванах тела, блестящие от брызг шампанского, пота и спермы… Разрядка накрывает внезапно и обильно. До покалывания и онемения поясницы. Ещё большая слабость приливает к ногам. Оттолкнувшись от стены, машинально проведя ладонью по макушке всё ещё стоящего на коленях Котаро, Шинске толкает себя к ширме, отделившей раздевалку. Тут, за ней, полностью отделанное деревом помещение. Ванна квадратная, глубокая и тоже деревянная. Чтобы забраться в неё, придётся вскарабкаться по нескольким ступеням, но сначала Шинске зачерпывает ковшом чистую воду и выливает на себя. Обжигающе горячую. И замечает краем глаза появившегося на пороге Котаро – тот смывает что-то с руки. Потом набирает в рот воды из-под крана. А поймав на себе взгляд, невозмутимо сплёвывает её и спрашивает: – Я могу ещё что-то сделать для вас? Сначала у Шинске не рождается ни единой идеи в качестве ответа. И даже встречный вопрос типа: «Какие ещё навыки у тебя есть в арсенале, и какие ачивки мне надо заработать, чтобы до них дойти?» – тяжело погружается на мутное дно сознания. Шинске чувствует лёгкость и радость. И в то же время – странную горечь. Да, он сам начал всё это вчера… и разве не именно такого развития событий добивался? Так в чём же дело? – Почему ты сделал это? – спрашивает наконец. Да, самый тупой на свете вопрос. – Мне показалось, что вам нужна разрядка, господин. – А? – Что-то не так? – То есть, ты отсосал бы кому угодно? – Шинске трудно в это поверить. – Кому понадобилась бы разрядка? – «Кому угодно»? – эхом отзывается Котаро, приподнимая брови и продолжая вытирать руки о полотенце с таким видом, словно только что закончил с обычной уборкой или готовкой. – Вовсе нет. По крайней мере, в этом доме я служу вам. Да и не простят здесь подобное кому-то другому… – И отец в курсе? – А вы как сами думаете? После вчерашней ночи? Тут же вспоминается взгляд отца с утра, когда тот увидел выпрыгнувшего из-под одеяла слугу в его комнате. Конечно, у них были разные футоны, да и слуга был одет, а до этого ранен, и Шинске лишь ухаживал за ним, но… Получается, он был слишком наивен? – Кто ты на самом деле такой? – замерев у высокого края ванны, Шинске пытается заставить себя изобразить равнодушие. – Какой именно у тебя приказ? – Я – ваш слуга, – спокойно отвечает Котаро, склоняя голову. – И на случай, если вы что-то не правильно поняли: никто не приказывал мне оказывать вам подобного рода услуги. Однако… разве вы оставили мне иной выбор? *** В коридоре горит свет, но тускло. Лампочка доживает последние дни? Сого скидывает кроссовки и смотрит на след от пальцев, оставшийся на лодыжке. В животе так пусто, что он согласен даже на собачью еду. Но будь он проклят, если дотронется хоть до чего-нибудь в этом доме, чего могла касаться рука белобрысой сучки. Хотя не похоже, что у них с Хиджикатой стабильные отношения. Конечно, зубная щётка, шампунь… но совсем нет женской одежды. Она приходит сюда лишь иногда? Прошёл уже целый день, а на ладони и языке всё ещё горит жгучий след. Член Хиджикаты был таким… обжигающе горячим. Зря он позволил ему так быстро уйти. Надо было схватить, навалиться, может быть, оглушить… а теперь кто знает, когда тот вернётся? И вернётся ли вообще? В замке поворачивается ключ. Отпустив ногу, Сого встаёт с пола и смотрит на дверь, раздумывая, какое выражение лучше слепить на лице. Только вот когда дверь открывается – за порогом оказывается вовсе не Хиджиката, а совсем другой человек: он в чёрной рубашке и почему-то надетом поверх и лишь на одно плечо кимоно. И его волосы – цвета металла.