Единство. Возмездие. Тишина

*** В разбитое окно дует, но не сильно. Может, просто заклеить его, да и ладно? – Эй. Может, развяжешь? Если честно, связанный Сого нравится Тоширо действительно больше. Ещё бы кляп в рот засунуть. И выпороть. – Эй, приём! Интересно, где Гинтоки взял этот провод? Да ещё такой длинный, что хватило на руки и ноги? Впрочем, он всегда умел находить подходящие приспособления для своих странных идей… – Хиджиката! Сого сидит у стены, словно гигантская кукла. Тоширо подходит ближе и наклоняется, рассматривая нож с двойной металлической ручкой, воткнутый в пол. – Это твоё? Глаза напротив превращаются в две полоски. Как и плотно сжатые губы. Тоширо вздыхает, и разогнувшись, хлопает себя по бокам в поиске сигарет, вспоминает про кошелёк… снова вздыхает. Огонёк зажигалки на миг заставляет ослепнуть, но вот он – спасительный вдох, головокружение… И заполнивший лёгкие дым уже рвётся наружу. А в кармане оживает мобильник. – Шеф! Вы дома?! У вас всё в порядке?!! Приходится отодвинуть трубку подальше от уха. – Не ори, Ямазаки… Что случилось? – Анонимный звонок, Хиджиката-сан. О стрельбе в жилом доме. Ребята хотели отправить патруль, но узнали ваш адрес и… сообщили нам. У вас точно всё в порядке? Взгляд сам собой притягивается к испорченной стенке. Потом опускается ниже, к уроненной тумбе. Останавливается на чёрных крупных осколках. – Да, в норме. Просто был слишком громко включён телевизор. Не надо патруль. – Хиджиката-сан… у вас, что… есть телевизор?! – Был… – груда мусора – вот во что превратилась его новенькая плазменная панель, смотреть на неё просто нет сил. – Если это всё, то спокойной ночи. И снова блаженная тишина – сейчас бы сварить кофейку, да сесть, хорошенько подумать… – Ещё не надоело строить из себя примерного копа, мистер Подстилка? Или раз бросили, осталось только сосредоточиться на служебных обязанностях? Тоширо выпускает дым в потолок. Потом поднимает ногу и подносит ступню в белом носке к голове обнаглевшего ребёнка и задерживает прямо напротив высокого лба, сейчас скрытого отросшей чёлкой. Наверное, всё-таки плохой из него полицейский. – Ну же… не можешь ударить? Подумать только, этот балбес – и якудза. И не абы какой, а возможно, будущий глава Ямагучи. Прямо «Золушка» из сказки для мальчиков. Опустив ногу, Тоширо садится перед Сого на корточки и выпускает дым в лицо – тот морщится, но не пытается отвернуться. Сопляк. Да что он вообще понимает в отношениях взрослых? Хотя, шесть лет ведь прошло… Нет, всё равно сопляк сопляком. Наверное, не стоило его оставлять… Но в те дни было слишком сложно даже просто смотреть на брата Мицу, так похожего на неё. Мир рухнул, мечты испарились, и это его детское «убирайся» стало отличным предлогом, чтобы сбежать. Да, никто не просил Тоширо заботиться о ребёнке. И да, он даже не успел кем-то стать для него. Но факт остаётся фактом – будь он рядом, подобного развития событий не допустил. – Как глубоко ты увяз во всём этом? – Не твоё дело, Подстилка. Вздох. Но пальцы уже сминают мягкую ткань толстовки, прямо под горлом нахала, отрывая от стены. – Может, сначала развяжешь? – наглый взгляд и задранный подбородок. – И тогда проверим, кто сильней? И что же с ним делать? Арестовать? Посадить за решётку на трое суток… а что потом? Быть членом семьи якудза – не преступление. Если удастся доказать его причастность к нападению… Да, он несовершеннолетний… Но и в исправительном заведении, да ещё и с таким характером – ведь совсем пропадёт. Впрочем, наверное, уже поздно строить из себя воспитателя. – Что ты заладил: «подстилка», «подстилка»… обычно, я сверху. – Вау-у-у. Какая же противная у мальчишки ухмылка – так и хочется смазать по губам кулаком. – А Гинтоки – не якудза. – И? – Сого дёргает плечом, Тоширо расслабляет пальцы, отпуская толстовку – и тот ударяется затылком о стену. – Это что-то меняет?! Ведь он работает на убийц твоей невесты! А ты спишь с ним! А на меня смотришь, как на блоху! Ах, вот оно что… Значит, то нападение… Нет, не обязательно – мальчишке могли просто запудрить мозги, чтобы натравить на Сумиёши. Сделать разменной пешкой в очередной игре. Но ведь и дыма без огня не бывает, верно? – А ты и есть блоха. Сого сжимает зубы в бессильной злобе, а Тоширо отходит от него. Пинает стул, отправляя в полёт – и вот, в стене теперь одной вмятиной больше. Ну и похер. – А ты знаешь, что Токио для Ямагучи – это запретная зона? – снова оборачивается к мальчишке. – И что тебя отправили сюда на убой? Догоревшая до фильтра сигарета обжигает пальцы. На полу и так пепел, а теперь ещё и циновка начинает дымиться. Выругавшись сквозь зубы, Тоширо поднимает выроненный окурок и направляется к раковине в коридоре. А за спиной раздаётся упрямое: – Я уже не тот десятилетка… – Уверен? А мне вот кажется, что мозгов у тебя не прибавилось, – открыв кран, Тоширо набирает в ладони воду. Плещет в лицо. Но в голове ясней не становится. Интересно, почему? – Зачем ты вообще сюда заявился? Если в поисках доказательства их вины – почему не обратился в полицию? Сквозь плеск до него доносится громкий презрительный «фырк». – Не смеши мои помидоры, Хиджиката! Вы же все у них с рук едите, какие доказательства?! Не говоря уж о том, сколько лет прошло… Но я заставлю их признаться. Во всём. И вот тогда, быть может, вспомню про эту твою полицию… – «Во всём»? А кишка не лопнет? За Сумиёши, как и за любым кланом якудза, горы грехов! И явно не меньше, чем за твоими же Ямагучи! – Ямагучи не убивали моих родителей и сестру, – ещё более угрюмо отзывается Сого. – К тому же, мне нет дела до всего Сумиёши-ренго, достаточно будет добраться до того мелкого клана. Полиция, может быть, и не в курсе, но они уже столько дел натворили, что давно заслужили небесной кары. Вот ведь сопляк… кем он себя возомнил? Завернув кран до хруста, Тоширо застывает над раковиной, пытаясь представить себя не полицейским, а обычным гражданским. Точнее, вспомнить, каково это: потерять в один миг то, что значило больше всего на свете… Интересно, Сого помнит, как прошёл через это? Вот Тоширо – нет. Стёрлось. Потерялось где-то там, на границе мирной жизни и войны. Среди разорённых деревень, едва присыпанных землёй трупов женщин, стариков и детей, и долгих месяцев в горах… когда хоронишь своих и чужих, в желудке одна трава, а нижнее бельё смердит и воняет плесенью. И всё потому, что у врага зенитные комплексы – и с каждым днём всё меньше надежды, что вертолёты прорвутся и заберут из этого ада. Но даже эти воспоминания блекнут. Всего год мирной жизни – и та, прошлая, уже кажется сном, полустёршимся из памяти кошмаром. Говорят, что у солдат черствеет сердце. Может быть, оно и так. А может… просто слёзы высыхают, а месть… сколько врагов ни убивай, всё будет мало. И бессмысленно, в конечном счёте – потому что друзей и близких так не оживишь. Только вот никто этого не понимает. Поначалу. А в душе растёт дыра, но кажется, убьёшь врага – и станет легче. Вроде как исполнил долг. Пусть защитить не смог, так хоть отомстил. Но облегчение, если и приходит, то лишь на краткий миг… Но Сого этого не поймёт, пока не добьётся своего, пока не почувствует, как черноты и пустоты от мести в душе становится только больше. Вот чёрт, ну как же дует… И почему-то сзади… – Простите, – ровный голос раздаётся прямо за спиной. – Я ищу… Опасность! Невидимая, но тяжёлая волна захлёстывает с головой, отсекая эмоции и лишние мысли. Но как назло, мусорная корзина попадается под ноги, а холодильник – толкает в спину. Рука по привычке ныряет во второй ящик сверху… пустой. Гинтоки, скотина! И дверь не закрыл за собой и ствол уволок! А служебная кобура осталась в машине! – …Сакату Гинтоки, – тем временем продолжает гость, стоя на пороге. На нём зелёное кимоно, глаза закрыты. – Проживающий здесь человек указан в его страховой, как контактное лицо… – Три часа ночи… – деревянная рукоять ножа попадает под пальцы. – Не поздно ли для визита, милейший? – Действительно, прошу прощенья. Но я тут случайно услышал странную вещь. Разрешите вопрос? Что это у него? За пояс заткнут кинжал? Катана?! Гость переступает порог. И кажется – сделал лишь шаг – но уже прямо напротив! «Звяк». И срезанный кончик калёной стали падает на пол, оставляя в руке половину кухонного ножа, а в воздухе медленно тает смазанный отблеск тонкого длинного лезвия. Но цуруги уже вложен в ножны.

// Цуруги – обоюдоострый прямой меч, часто этим именем называют любые древние мечи.

– Что в этом месте делает один из глупцов, посмевших напасть на моего господина? Так вот это кто… Кажется, Гинтоки говорил про слепого якудзу из клана Такасуги. Но некогда размышлять, обрубок ножа уже переброшен в обратную хватку. Руки скрещены перед собой, главное – защитить голову, корпус. Прыжок в сторону, из западни – и теперь за спиной свободно, лишь дверной проём. А ещё звон стекла. И новый порыв ветра. – Прощайте, Хиджиката-сан! – доносится приглушенное высотой уже с улицы. Дурак, второй же этаж! А гость, застывший на полусогнутых ногах, выпрямляется. И словно бы смотрит сквозь Тоширо… секунду, две… и вдруг бросается обратно к входной двери. Писк в голове, тонкий, едва различимый. Этот, в зелёном халате, опасен. Снаружи не разглядеть, но инстинкт вопит и заставляет не дёргаться. Тоширо встречал таких на войне, предпочитавших армейские ножи огнестрелу, ловивших кайф от убийств своими руками, маньяков на службе, своих и чужих. Если он доберётся до Сого… Но в руке лишь обрубок ножа для разделки. – Стой! Зелёная спина замирает уже за порогом. И дверь беззвучно закрывается следом за ней. – За двумя зайцами погонишься, ни одного кабана не поймаешь, – бросает Тоширо в эту спину, в тонкую, всё уменьшающуюся полосу света. И вдруг гость делает шаг обратно в квартиру. – Простите, увлёкся… – очень вежливый голос заставляет только сильнее стиснуть бесполезную рукоять. – Позвольте представиться, меня зовут Окада Нидзо, – мужчина аккуратно прикрывает за собой дверь и продолжает, стоя уже в полной темноте: – Раз ваш сообщник сбежал, свои вопросы я, пожалуй, задам вам. Кромешная тьма, кажется, пытается проникнуть и в комнату, но лунный свет, разбавленный электрическим от уличных фонарей, пока что успешно сопротивляется этому напору. – Вы уж простите, – Тоширо на всякий случай отступает назад, к центру разгромленной комнаты, – если вдруг не отвечу… – Нет, уж вы, пожалуйста, постарайтесь! И снова это движение – между ними только что было несколько метров, и вдруг – уже меньше шага. Рывок к поясу, выдернутый из ножен меч… сейчас просто разрубит! Лязг. И обрубок ножа от удара выскальзывает из пальцев. Назад уже не отпрыгнуть, но можно упасть. И схватить с пола чёрный осколок, метнуть. Точно в бедро. Но тонкое длинное лезвие цуруги уже несётся вниз. Вырезает солому из циновки – в сантиметре от головы! Но он открылся – и Тоширо бьёт пяткой в беззащитный живот. Брызги слюны на лицо. Ещё удар – на этот раз коленом по рукояти катаны… но выбить её из руки ночного гостя не удаётся и приходится перекатиться к стене, чтобы не попасть под вновь взлетевшее и тускло блеснувшее лезвие. И метнуть ещё два чёрных осколка. Один чиркает гостя по плечу, второй вонзается рядом, в грудину. И вот теперь-то тот замирает. Падает на колено. Но руки крепко схватились за рукоять меча, вогнанного в пол, чёрная струйка сбегает из уголка рта на подбородок, а веки дрожат… и открываются глаза. Белые, словно варёные яйца. Тоширо поднимается на ноги и трёт щеку. Влажно и горячо. Задел лицо? А, нет, это от осколков кровоточат пальцы… И кто бы мог подумать, что именно так послужит ему телевизор, даже не включённый ни разу. А вон и обрезки провода, очень кстати. Но стоит отвести взгляд от якудзы, как тот вдруг выдирает из пола катану. И бросает, словно копьё. Не наклонись Тоширо к полу – проткнуло бы насквозь. А так – вонзается в подоконник, едва не улетев в разбитое окно. – Довольно! Без опоры Окада не удерживается и падает вперёд, но одна его рука подгибается – и якудза заваливается набок. Около его ноги уже натекла приличная лужа крови. Обычно ранения в мышцы не наносят особого вреда, но осколок широкий… к тому же вошёл внутрь сантиметров на десять, если не больше… Похоже, бедренная артерия повреждена и гость отбросит коньки через минуту. Но Тоширо уже стягивает провод на его бедре выше осколка. А плечо вообще можно не трогать. Пока. – Как интересно… – тихий, но всё ещё ровный и вкрадчивый голос. – Не думал, что встречу кого-то… с такими навыками… в этом месте… Вы правда… знакомый Сакаты Гинтоки? Вздохнув, Тоширо прислоняется к стене, где ещё совсем недавно сидел связанный Сого, и достаёт из кармана помятую пачку. Табак сыпется на пол, за ним – переломанные сигареты. Да уж, день не задался с самого утра… – Окада-сан, зачем вы ищете его? – Не могу поверить… – гость пытается сесть, даже приподнимается на одной руке, но тут же падает на спину. – Неужели Саката-сан во всём этом замешан? – В чём? – голова гудит, хочется спать, но приходится следить за каждым своим словом и за каждым движением опасного гостя. – Давайте так, у вас есть ко мне вопросы, у меня к вам тоже имеются, так почему бы нам не обменяться информацией, как двум приличным людям? – А вы благородный человек. А ведь можете… просто заставить меня говорить. – Не имею пристрастия к пыткам, знаете ли… О, кажется, одна сигарета всё-таки уцелела. Кряхтя, Тоширо поднимается и заставляет себя дойти до окна – хватит уже мусорить в доме. Ступни прилипают к полу… Блин, всё-таки наступил на осколки. – Хиджиката-сан… Вас ведь так зовут? – Да. – Мой господин пожелал увидеть Сакату Гинтоки, как можно быстрее, но тот ещё утром испарился из штаба. И у некоторых наших людей возникли подозрения, не связан ли он с сегодняшним нападением. – А вы как сами думаете, Окада-сан? Ночной воздух бодрит, уже, наверное, четвёртый час ночи – света в окнах так мало. Уже скоро рассвет… – Пока не пришёл сюда… не верил… пока не услышал ваш разговор… Ну да, конечно, что ещё ему оставалось подумать? И что теперь делать Тоширо? Как полицейский, он обязан отвезти напавшего в участок и обо всём сообщить. Но Гинтоки… Если его подозревают, то соваться обратно к Такасуги ему очень опасно. Однако, если кто и может оправдать этого белобрысого идиота, так только Окада… но и ему ещё надо как-то всё объяснить. – Окада-сан, кажется, вы были телохранителем предыдущего наследника клана? Тишина. И громкий выдох. – Как? Вы тоже знакомы с Хаджиме-доно? Да, его звали Хаджиме. Такасуги Хаджиме. По крайней мере, до того, как покинул клан и сменил фамилию. Но Тоширо и Гинтоки знали его как «Мизуки». – Мы были в одном подразделении. Стряхнув пепел, Тоширо оборачивается и выпускает дым. Ветер из-за спины разносит его по погружённой в хаос комнате. – Значит, это правда? Что Хаджиме-доно попросил Саката-сана позаботиться о своём младшем брате? – Наверное… – вновь глубокая затяжка, головокружение, резь в висках, выдох. – Мизуки не особо любил рассказывать о семье, но перед смертью… Да, он просил Гинтоки сделать что-нибудь для Шинске. Если тот сможет. И снова горечь в груди. Тогда, больше двух лет назад, когда Тоширо начал подозревать, что между сослуживцами что-то есть, что-то большее, чем просто дружба, то отнёсся к этому философски. А когда Мизуки умер, истекая кровью на их руках… Тоширо, как никто другой, мог понять Гинтоки, его боль, его отчаянье и его жажду убийства, перехлестнувшую все грани разумного. Но вот месяц назад, когда тот вдруг заявил, что пойдёт к Такасуги – Тоширо разозлился. Ведь он-то смог оставить прошлое позади, а вот Гинтоки… Мизуки всегда казался Тоширо слишком мягким и не подходящим на роль солдата, так что с трудом верилось, что тот родился в семье якудза, и его младший брат вполне мог оказаться таким же рохлей. Но что, если чувства Гинтоки не угасли? Что, если… И вот сегодня он просто ушёл, заявив, что между ним и Тоширо и не было ничего никогда. А Сого оказался претендентом на трон Ямагучи. Подумать только, теперь они оба – няньки для наследников якудза! – Кажется, вы улыбаетесь. Голос Окады слаб. Хоть кровотечение и должно было остановиться, потерял он крови немало. Отправить в больницу? – Гинтоки не предавал ваш клан. Или по крайней мере, вашего ботчана. Просто старается разобраться с проблемой своими методами. – Спасибо… за откровенность… – Не за что, – окурок выстреливает с пальца и улетает на улицу через плечо. – А теперь скажите мне, Окада-сан, что вам известно о нападении на семью Окита шесть лет назад? Какое-то время ночной гость не издаёт не звука, просто дышит ровно, вперив невидящие глаза в потолок. Потом зачем-то поворачивает голову к двери. Его лицо видно плохо, но, кажется, на нём нет вообще никакого выражения. – Простите, Хиджиката-сан. Но я понятия не имею, о ком вы говорите. Его голос стихает, и становится слышно шорох. Кажется, из коридора… Неужели, у мелкого паршивца взыграла совесть, и тот решил вернуться? Мягко ступая по полу, стараясь, чтобы ни один осколок или обломок больше не попал под ногу, Тоширо приближается к выходу из комнаты, потом крадётся к двери. Та всё ещё закрыта, но не заперта, так что достаточно толкнуть её, чтобы открыть. На лестничной площадке нет никого. А из глубины квартиры вдруг доносится голос Окады: – Слушаю. Оглядевшись ещё раз, Тоширо возвращается в комнату. – Понятно. Рука с телефоном падает на пол. Окада несколько раз открывает и закрывает свои белые глаза. Потом вздыхает: – Около получаса назад кто-то посмел похитить моего господина прямо из штаба. Что? Полчаса назад Сого был ещё здесь. И если и планировал ещё одно нападение, то вряд ли его люди начали бы без него… Или ими управлял кто-то другой? Вдруг в голове что-то щёлкает, тяжесть из неё пропадает, а тело бросает в жар. Всё встаёт на свои места. Но сначала лучше всё-таки убедиться… Тоширо падает на колени и хватается за осколок, ещё торчащий в плече якудза, выворачивая вместе с мясом. – Отвечай! Ты правда никогда не слышал об убийстве шесть лет назад?! Не стон, а шипение вырывается сквозь плотно сжатые зубы. В запястье вцепляется ещё пока здоровая рука Окады. Но Тоширо продолжает проворачивать в ране осколок. – Могло так быть, что кто-то из ваших провернул это, а ты и не знаешь?! – Не… могло… никто… из наших… за пределы Токио… не суётся! В ладони мокро и липко. Тоширо расцепляет пальцы, и хватка Окады слабнет. Он дышит прерывисто и тяжело. В принципе, к чему ему врать? Резко вырвав осколок и отбросив его, Тоширо подходит к валяющейся на боку тумбе, на которой ещё утром стоял целёхонький телевизор. Дёргает дверцу, достаёт аптечку. Вынув пару бинтов, бросает коробку на пол перед мужчиной. – Дальше как-нибудь сам. Прежде, чем выйти из квартиры, Тоширо снимает носки и бинтует изрезанные стеклом ноги. Потом – ладони. Куда подался Сого, он точно не знает, зато уверен, что туда мальчишке нельзя. Тот, кто отпустил его в Токио, тот, кто похитил Такасуги Шинске… желает войны. И по сравнению с прошлым, которому шесть десятков лет, смерть наследника Ямагучи – более весомый и значимый повод для её начала. Но где же теперь искать этого сопляка? Если только в том дрянном притоне, уже разворошенном Гинтоки… ну или хоть какие-то зацепки.