Единство. Возмездие. Тишина

*** Узкая улочка, сваленный вдоль стен мусор, вонючая сточная канава… и приметная вывеска. Этот притон – один в один, как и прошлый, только парой кварталов дальше. А название-то какое пафосное: «Тайная страсть»! Страсть к чему? К крысам? Ибо вряд ли здесь бывает кто-то ещё, в этой подворотне. Больше похоже на ночлежку для бомжей, чем заведение, где можно снять приличную комнату и неприличную девушку. И всё же паранойя Хаджиме наконец-то принесла свои плоды – жучок, встроенный в подаренный брату телефон, таки пригодился. Но даже без этого чуда шпионской техники прошлых лет Гинтоки легко бы вышел на новое убежище Ямагучи и сам, разве что это заняло бы чуть больше времени… Ибо находить общий язык с людьми стало намного проще после возвращения к мирной жизни. Наверное, просто научился видеть сквозь притворство. Там… там это было жизненно необходимо. Особенно, когда входишь в захудалую деревеньку в составе небольшой группы, и принимая от «мирного жителя» кружку воды, даже не знаешь, не отравлена ли она, и не прячет добрый самаритянин в подвале боевиков вместо мешков с рисом. Так что во время визита в предыдущее убежище Ямагучи – такой же грязный притон – Гинтоки приметил для себя бегающий взгляд девушки-уборщицы и не слишком напуганное лицо хозяйки. Но таких людей полезно оставлять про запас. Пока не появятся новые вопросы, а отвечать на них уже будет некому. – И ты здесь? Даже оглядываться не нужно, чтобы узнать бравого товарища полицая. В конце концов, он столько раз слышал этот низкий, бархатистый голос, доносящийся из-за спины… правда, обычно с более близкого расстояния. – Долго же ты добирался. Почему-то Гинтоки не сомневался, что встретит здесь Тоширо. Немного напомнило тот случай в ущелье, когда они оба втихаря двинули в разведку, прекрасно зная, что вряд ли смогут вернуться, но столкнулись за шатром-складом иракцев… Интересно, что его привело? Чувство правосудия, беспокойство за своего пацана или жажда хоть ненадолго вновь окунуться в мир на грани жизни и смерти? Хотя какая тут грань… так, игрушки. Плечо задевают. Тоширо молча направляется ко входу в здание, и словно дождавшись именно этого момента, вывеска над дверями оживает и ослепляет невротически мигающим голубым. Миленько, ничего не скажешь. Ладно, Гинтоки может пойти и следом, не гордый. Правда, обиделся немного, но кто-то этого пока упорно не замечает. За стойкой регистрации никого. Свет в коридоре приглушён. Первая же дверь в номер не заперта, вторая тоже, и третья… на всём этаже – ни души. Тоширо уже направляется к лестнице, явно собираясь подняться выше, а Гинтоки тоскливо смотрит ему в спину. Целых тридцать секунд. Потом сворачивает вниз – ранее, с улицы, он заметил половинки окон, выглядывающие из фундамента, значит, здесь есть цокольный этаж. И действительно, за толстой дверью совсем не подвал, сыростью здесь и не пахнет, зато тянется приличный вполне коридор. Что-то ломается. Падает. И пукает выстрел – тело реагирует раньше мозга и заставляет прилипнуть к стене. Нет, стреляют не в коридоре, а в одной из комнат. Гинтоки стряхивает оцепенение и осторожно делает шаг – да, так он не быстрее черепахи, только сейчас важнее не скорость, а незаметность. Но вдруг из-за спины, со стороны лестницы, доносится шорох… Тоширо. Пристально смотрит на Гинтоки, и тот сжимает кулак, потом отставляет большой и указательный палец, изображая пистолет. И подносит руку к уху. Тоширо кивает. И когда вновь сдвигается с места, шагов его уже не слышно. Как и выстрелов. Подойдя почти вплотную к комнате с приоткрытой дверью, Гинтоки достаёт из-за пазухи аккуратное маленькое зеркальце в кожаном чехле, и отводит от себя, ловя в отражении происходящее за порогом. Да уж, весело у них там: куча трупов, Сого разлёгся, частично придавленный какой-то необъятной тушей, а Шинске притаился за опрокинутой кроватью в обнимку с ещё одним телом… Сзади на Гинтоки давит Тоширо, буквально дыша в затылок. Но ему пока лучше не знать, что его ненаглядный уже отдыхает и вроде как даже не подаёт признаков жизни. А тут ещё и отражение в зеркале ловит сурового мужика лет сорока с пистолетом. Его подбородок в крови, стекающей с разбитого рта, но он держится бодрячком и идёт, словно на прогулке по парку. Хотя ступает бесшумно и постепенно приближается к Шинске. Рука Гинтоки ныряет под кимоно и хватается за небольшой ствол – американскую беретту. Пистолет тёплый, нагрелся, удобно ложится в ладонь. Но Гинтоки не спешит. Он следит не только за мужиком с военной выправкой, но и за абсолютно неподвижным Шинске. По словам Хаджиме, его младший брат, при всей своей видимой незаинтересованности, с детства проявлял хорошие способности, и за неимением особых развлечений, много времени проводил в додзё (правда, его излишняя самоуверенность привела к трагедии… и каким-то там психологическим заморочкам), однако кажется, эта ситуация не из тех, с которой он способен справиться. С другой стороны, Шинске сейчас не выглядит слишком испуганным и безнадёжным. Так что Гинтоки решает немного выждать, держа палец на курке. Но мужик подходит всё ближе, а из-за кровати по-прежнему не следует ни единой реакции. А ведь тень этого долговязого движется прямо на стене перед Шинске! Косяк царапает плечо, беретта уже смотрит прямо в затылок явно бывшего военного… …однако уже через пару секунд Гинтоки отступает назад. И прикрывает глаза. Бросок Шинске был хорош, вряд ли кто-то из его отряда смог бы из такого положения попасть противнику точно в пах, да даже из простой мужской солидарности в такие места обычно не целятся. Но уж куда попал – туда попал. Ну а последовавший за броском прыжок вообще выше всяких похвал. По крайней мере, для восемнадцатилетнего парня, вряд ли хоть раз участвовавшего в настоящей рукопашной схватке. В рукав вцепляются нетерпеливые пальцы, и Гинтоки косится на Тоширо. Взгляд его… стальная стена, за которой может быть всё, что угодно. Да, кажется, именно такая стена отделяла его от всего остального мира в день их знакомства. Снова он за ней спрятался. Заранее готовый ко всему. Этот пацан так ему дорог? Вот блятство. Ведь так действительно можно подумать, что Гинтоки променяли на юного любовника… почти точную копию сестры, между прочим. Откуда Гинтоки это известно? Интересовался. В конце концов, когда решаешься на вторую в жизни попытку разделить с кем-то не только постель, но и душу, об этом «ком-то» хочется узнать, как можно больше. И хорошее, и плохое. И приятное, и не очень. Тоширо снова пытается его обойти, но Гинтоки преграждает офицеру полиции путь рукой и заставляет прижаться обратно к стене. Хотя всего минуту назад собирался позволить войти и увидеть всё самому. Просто вдруг послышалось что-то… – Так ты жив? К кому это обращается Шинске? – Это проблема? – раздаётся голос Сого. И Гинтоки медленно выдыхает скопившийся в груди воздух. Похоже, Тоширо не придётся пока никого хоронить. А разговор в комнате тем временем завязывается и становится всё интересней. Тоширо же начинает довольно громко дышать. Никотиновое голодание нервничать заставляет? Или что-то из услышанного? Однако беседа двух мальков всё длится и длится… Сого даже выдаёт немаловажную информацию относительно одного из трупов… как вдруг настороженный, но не особо враждебный тон Шинске неожиданно меняется на холодный и отстранённый: – …а сейчас пошуруди-ка в карманах этого свина, найди старую раскладушку и позвони. В ней забит только один номер… Да, я знаю, что обещал тебя отпустить, но я тебя обманул. Так что действуй. «Ай-я-яй, какой плохой мальчик…» В руку снова вцепляются, но Гинтоки прикладывает палец ко рту и уже подносит к уху старый мобильник. В комнате тут же раздаётся убогая детская мелодия, да ещё и девчачья. Впрочем, у Хаджиме были весьма странные вкусы, может, они передались и брату? Наконец трубку поднимают. – Это Саката беспокоит. Нам уже можно войти? Ему никто не отвечает. Но у Тоширо ощутимо смягчается взгляд. Эти скулы, эта линия губ… Гинтоки знает их лучше, чем собственное отражение в зеркале, и никогда не устаёт любоваться переменами на таком суровом обычно лице. Но сейчас Тоширо уже обходит его и перешагивает порог, оставляя после себя лишь смазанный образ обычного перенервничавшего парня, а ещё легкий шлейф никотина, крови и пота. Всё-таки мужики, в отличие от женщин, пахнут не очень… Но почему-то, если это именно он, для Гинтоки эти запахи совсем не противны… – Йо, старик! – пусть Сого и пытается это скрыть, но в его голосе явно сквозит облегчение. – Ты всё-таки сюда добрался? А любовника своего зачем притащил? – Я тоже рад тебя видеть. Чиркает зажигалка, и в коридор выносит облачко дыма. Гинтоки прячет пистолет обратно за пазуху и тоже заглядывает в комнату. И видит Шинске, стоящего над заботливо перевязанным им парнем. Да это же Кацура… – Как он? – Понятия не имею. Но ему надо в больницу. В комнате довольно светло, одна стена занавешена тяжёлыми шторами, на полу трупов больше десятка, осколки, обломки и кровь, много крови. Но эти двое молокососов довольно спокойны. Так вот значит, какие они – дети якудза? Сого всего шестнадцать лет, а на руках уже чья-то смерть… да, вроде бы это месть. Интересно, ему стало легче? Шинске, конечно, старше, но не значит, что опытнее. Однако по следам на теле и лице видно, что ему досталось не слабо, однако малец собран и даже смог позаботиться о ком-то другом. Гинтоки опускается перед Кацурой на колени. Он не врач, но на войне чем только не приходилось заниматься, в том числе – и оценивать состояние раненых, решая кого из них посадить в спасательный вертолёт в первую очередь. А кто ещё способен продержаться до следующего. Оттягивание век, прослушивание пульса и даже хрипов в груди, примерная оценка давления… – Тоши, скорую, срочно! – Быстрее будет отвезти самим. – И то верно… Отходя в сторону, полицейский уже достаёт рацию. Шинске шагает было за ним, но останавливается и оборачивается к Гинтоки: – Отец за такое не похвалит. – Тебя это так сильно волнует? – парирует тот. Шинске поджимает губы. И принимается тереть ободранные запястья. Вдруг вздрагивает, опуская взгляд вниз и глядя на свой неестественно выгнувшийся большой палец на правой руке. Но Гинтоки уже обхватывает его кисть двумя руками и вправляет сустав. – Тс-с-с… Из коридора доносится топот. А несколько секунд спустя порог перепрыгивает Ямазаки, спотыкается о перевёрнутую кровать и едва не растягивается на полу. Но сумев удержать равновесие, замирает, уставившись на кровавый пейзаж. – С этим всем потом, – командует Тоширо и кивает на Кацуру. – Сначала отвезите этого парня в больницу. За Ямазаки появляется ещё пара уже не знакомых парней. Отойдя в сторону, позволив им закинуть раненого на простые раскладные носилки, Гинтоки косится на Шинске. Тот беззвучно провожает длинноволосого пустым, почти ничего не выражающим взглядом, однако это не значит, что он действительно ничего сейчас не чувствует. Скорее, просто запер в себе. – Кстати, – вдруг оборачивается он к Гинтоки. – Откуда у тебя сотовый моего брата? Вздох. – Мне обязательно объяснять? Тоширо выталкивает Ямазаки за дверь с приказом лично собрать наряд и вернуться через полчаса с перевозкой для жмуриков, и тоже разворачивается. Но ничего не произносит, а лишь приседает рядом с каким-то трупом. И начинает стаскивать с того обувь. А потом кидает кроссовок прямо под ноги Сого. – И это, господа, добропорядочный коп! – восклицает тот, усаживаясь на другой труп, и ловит второй кроссовок. – Ты правда думаешь, что я это надену? Тоширо закатывает глаза. А вот Гинтоки снова окидывает взглядом двух парней: оба избиты, Шинске вообще в одном кимоно на голое тело и даже без носков. Их бы, по идее, тоже отправить в больницу… – А ты не молчи, отвечай на вопрос своего хозяина, – переводит Сого на него взгляд, – мне тоже интересно послушать. Может, всё-таки пристрелить этого пацана? И избавить мир от мелкой занозы? Шинске же смотрит так пристально, словно подозревает в чём-то совсем нехорошем. Впрочем, не так уж и сильно он и не прав… – Твой братишка всего лишь просил приглядеть за тобой. – Почему? Сого грязно хмыкает (вот ведь сучёныш!), и Гинтоки уже было делает к нему шаг… но кулак Тоширо успевает опуститься на светлую макушку раньше, заставив мальчишку вжать голову в плечи. – Ты, бл- – Обувайся! – командует полицейский и кидает ещё одну пару кроссовок, но уже под ноги Шинске. – И ты тоже! «Вот ведь мать-Тереза…» Шинске опускает равнодушный взгляд на прилетевшую обувь. Но не делает ни единого движения, чтобы поднять, зато продолжает свой допрос и уже более раздражённо: – Он спас тебе жизнь? Или что? – Нет, – Гинтоки чешет в затылке. – Просто принёс зефира в окоп. И косится на Сого. Тот качает головой, но рот свой больше не раскрывает. И вы только гляньте – он даже обулся. – Тоши, забирай сопляка и валите отсюда. – Знаю, – хмуро отзывается тот. – А ты? – Сам ты сопляк… – параллельно вяло огрызается Сого, но его уже поднимают за шкирку. И волокут к двери. – Там посмотрим… Парочка исчезает в коридоре. И Шинске опять подаёт голос, но уже не раздражённый, а скорее просто недовольный: – Я не собирался его отпускать. – М-м-м… поверь мне, этот полицейский позаботиться о нём лучше. – О, неужели? Рывком оторвав от собственной юкаты рукав, Шинске плюхается на кровать и принимается обматывать голую ступню, и только потом суёт её в кроссовок не по размеру. А когда обе его ноги оказываются обуты, а руки оголены, наклоняется и выдёргивает из долговязого трупа широкий армейский нож. Вытирает о его одежду. Подбрасывает, ловит за рукоять. И вдруг лезвие вонзается в пол совсем рядом с сапогом Гинтоки. – Тогда скажи своему… другу, пусть глаз с него не спускает. Если с Окитой Сого что-то случится, мы все окажемся в сточной канаве. «Так он тоже всё понял?» Гинтоки молча кивает. И нагнувшись, выдёргивает нож из паркета, а потом направляется к двери. Шинске следует за ним. И уже в коридоре вдруг спрашивает: – Этот коп… он и правда твой любовник? – А что? – Да нет. Ничего. Кстати, давно вы… за нами наблюдали? – Ну… скажем так: прыжок твой я оценил по достоинству… *** Гадство. Гадство. Гадство. Какое же это дерьмо! В голове – мешанина: из мыслей, воспоминаний и слов. Слов своих и чужих. Все эти годы… ради чего?! – Эй, ты в порядке? В машине душно, воняет куревом и майонезом, но в сиденье так мягко и даже жарко немного. Улицы за окном сереют, рассвет уже был? Кажется, что довольно светло. – Сого. – Да-да… Не хочется говорить, не хочется думать, даже просто быть – и то надоело. Сегодня он трижды чуть не умер, сегодня он впервые убил. Это странное чувство… когда нож входит в твёрдые мышцы, втыкается в кость, и вот уже кажется, что просто режешь свинину. Жаль, он не видел лица этого урода, когда тот умирал. Умирал быстро. Хотя Сого предпочёл бы растянуть его мучения, но выбора не было: или ударить в смертельную точку или позволить превратить себя в фарш. – Дай закурить. Хиджиката косится на него, но быстро возвращает взгляд на дорогу. – Детям вредно. – Я не ребёнок. Да, именно, уже повзрослел. И теперь должен что-то решить, что-то сделать… Айка, зараза, это же всё она. То-то показалось, что уехать удалось удивительно просто, она даже счёт его не закрыла, как делала всякий раз, когда хотела наказать. Да, на словах не пускала, но сделала всё, чтобы он рванул в столицу. Нет, он должен узнать настоящую правду. Спросить. Заставить признаться. Да, именно так… но сначала нужно поспать, хоть немного. Машина тормозит и голова падает на чужое плечо. Это Хиджиката зачем-то остановился за светофором. – Что? – Э… Странный взгляд, да он тоже устал, а ведь не молод уже… сколько ему? Двадцать пять? Тридцать? – Да вот думаю, куда тебя отвезти. – Домой, – а плечо у него ничего, даже удобно, – хочу на твой старый заплесневелый футон. – Тут такое… кажется, ко мне больше нельзя. Это ещё что за шутки? – Почему? Пальцы Хиджикаты сильнее обхватывают руль, двигатель урчит, и в такт ему внутри что-то трясётся. Его плечо, его близость… почему-то кружится голова. И начинают путаться мысли. – Сначала в больницу. – Не хочу… Вцепившись в руку, уже начавшую поворачивать руль, Сого поднимает взгляд, щека трётся о жёсткую ткань пиджака, а голос становится странно-чужим: – Я буду хорошо себя вести, обещаю…