Единство. Возмездие. Тишина

*** От светлеющей утренней серости слезятся глаза, а в голове ни единой толковой мысли. Уже не столько хочется спать, сколько есть, но кратчайший путь к холодильнику и кровати, увы, перекрыт. Хиджиката улёгся грудью на руль и смотрит туда же, куда и Сого – на тень за разбитым окном. Похоже, в его квартире их уже ждут. – В больницу я не поеду, – на всякий случай приходится повторить. – Или в участок. – И куда же тогда ваша светлость желает? – «Хилтон» – это ведь в Токио? – «Хилтон» – это в другой жизни, парень… В кармане почти пустой кошелёк, но в нём безлимитная карта, а значит, Сого может позволить себе номер люкс в любом приличном отеле. Только вот их внешний вид наверняка вызовет интерес, а если учесть, кто держит весь здешний гостиничный бизнес… то раньше полиции вполне могут явиться люди в чёрных очках и машинах. А вот в ночлежке вопросов не будет. Только вот в подобное место совершенно не тянет, кроме того, с прошлого утра слухи о Ямагучи уже достаточно расползлись, и первый же попавшийся бомж сдаст их Такасуги или кому-то похуже… Уехать подальше? В Синдзюку? Вообще убраться из Токио? Нет, есть мысль интересней. – Тогда в лав-отель. Хиджиката поднимается с руля и окидывает его одновременно насмешливым и презрительным взглядом: – Ещё одно ваше запасное убежище? Нет, вовсе нет, но как его ещё туда затащить? Сого кивает. Конечно, даже там их может сдать любая бродячая кошка, но если сыграть убедительно, то лишнего внимания, возможно, избежать всё же удастся. И вот они уже на месте. В обнимку. Облились алкоголем, а от Хиджикаты ещё и разит перегаром, на нём нет пиджака, а белая рубашка расстёгнута почти до пупа, Сого тоже бросил часть одежды в машине, остался в цветастой футболке – но для тех, кто загулял в клубе до утра и решил на рассвете уединиться в отеле, подобный дресс-код – в рамках нормы. Да и под крылышком у Хиджикаты довольно тепло, от его терпкого запаха кружится голова, но рёбра от навалившегося веса скулят в два раза сильнее. Всё же помяли сегодня Сого не хило… За окошком сидит заросший седой щетиной старик, пялится в телевизор – отлично, на клиентов ему наплевать. Осталось лишь заплатить, но достать кошелёк мешает рука Хиджикаты. Тот молча кидает наличку – несколько крупных смятых купюр – и портье, точно так же не сказав ни слова, выкладывает перед ними ключ с огромной пластмассовой биркой ядрёно-розовой цвета. Уже через пару шагов Сого чувствует, как плечам становится легче – Хиджиката пытается отстраниться. Ну уж нет! Приходится крепче обхватить его и прижать к себе. Большого, тяжёлого мужика. И насладиться тем, как послушно тот поддаётся. Да, этот парень совсем не изменился, хоть и стал выше и старше… всё так же бездумно бросается на помощь, всё так же опаздывает и всё так же ведётся на блеф. Камера в лифте. Покрытый пятнами красный ковёр под ногами. Коридор. Красные стены. Пластиковая дверь с огромной табличкой «27» и вытертой ручкой… стоит её повернуть и переступить порог, как в комнате включается свет. Розовый. Приглушённый. Хиджиката толкает его вперёд и несколько раз поворачивает ключ в замке. В номере душно и воняет чем-то приторно сладким. Обойдя ширму, Сого останавливает взгляд на кровати затейливой формы а-ля «сердечко», и с губ сам собой срывается пораженный смешок. Нет, такого даже он не ожидал – здесь если и удастся на что-то развести Хиджикату, так только на полуторачасовой приступ смеха. И правда – вот он подходит, останавливается… и вздыхает. – Могло быть и хуже, – пробует Сого смягчить впечатление. – Ладно, я в душ. Несколько быстрых шагов до двери за кроватью, прикрыть за собой, замереть и прислушаться. Хиджиката же не сбежит? Не бросит его? Нет, не должен. Не сможет – Сого уже это понял. Теперь ему нужно лишь правильно разыграть карты, попавшие в руки… до того, как уйдёт. Возможно, они никогда больше не увидятся снова, а значит, другого шанса не будет. Скинув футболку, Сого останавливается перед зеркалом в полный рост. Свет здесь точно так же, как и в комнате, приглушён, так что тёмное пятно под ребрами почти незаметно, а вот под глазом синяк уже приличного синего цвета, да и подбородок наливается чернотой. Порезы на руках – последствия прыжка в окно. Повезло, что толстовка оказалась достаточно прочной… Но соблазнитель из него сейчас, скажем так, совсем не огонь. Однако сильное, выточенное в спортзале и почти взрослое тело никуда не делось, и Сого знает, что красив – ему не раз говорили об этом. И если уж Хиджиката из «этих», соблазнить его будет проще, чем натурала. Впрочем, будь тот натуралом, Сого, наверное, сдался бы ещё после первой неудачной попытки. – Эй, ты в порядке? Хиджиката за дверью. Беспокоится? Какой же он идиот… Вместо ответа Сого врубает душ и залезает под упругие струи. Здесь есть только эта кабина, никаких ванн или джакузи. Шампунь попадает в глаза, а кожу щиплет от жёсткого мыла… но он должен вымыться хорошо. И везде. Стук. Снова и снова. – Да подожди ты! – Пусти, у тебя там должна быть аптечка. – Не умрешь… за десять минут. Ладно, он закончил. Отпирает дверь. Хиджиката опускает взгляд и тут же поджимает губы. – Хоть бы в полотенце завернулся. – Когда? Ты же так жаждал войти. Вздох. Его оттесняют. А вон и шкафчик, из которого уже достают связку пластырей и антисептик – в этом отеле, похоже, подготовились к самым разным забавам. – Иди сюда. В руках Хиджикаты полотенце. Мягкий хлопок касается плеч, промокает спину, живот… Хиджиката даже опускается на колени, чтобы вытереть ему ноги. Сого пытается заставить лицо сохранить невозмутимость, но телу не прикажешь: у него встаёт. Однако Хиджиката совершенно спокойно начинает лепить пластыри на его подбородок, порезы на руках и по всему телу. И большой компресс – на ушиб на боку. А потом садится на низкий стульчик, скидывает носки и заливает свои ступни хлоргексидином. Вот ведь подонок! Мог бы хоть что-то сказать… Но пока Хиджиката возится с пластырями, Сого кладёт руку ему на макушку. Волосы у мужчины жёсткие, словно собачья шерсть, и не слишком короткие – легко ухватиться. – Отсосешь мне? Вопрос не получает ответа. Сого не чувствует попытки вырваться. Хиджиката просто продолжает примеривать клеящуюся полоску на середину своей кровоточащей ступни. – Давай немного расслабимся, полицейский-сан? После стресса всем необходима разрядка… К тому же тебя бросили, поэтому нет причин хранить верность… Хочешь, я буду снизу? Пластырь приклеен, но Хиджиката уже тянется за новым. Сого не выдерживает и прижимается членом и животом к его лицу, головка проскальзывает по виску и останавливается, увязнув в густых, коротких патлах. Секунда, две, три… Хиджиката медленно и глубоко выдыхает. Потом хватает его за вцепившуюся в волосы руку. – Ты… остался всё таким же избалованным эгоистом. Пожалуй, он прав. Хотя Сого никогда не думал о себе в подобном ключе. – Это на что-то влияет? Или ты позволишь трахнуть себя, если я изменюсь? Или захочешь трахнуть меня? В пальцах остаётся клок чёрных волос, когда за запястье дёргают и толкают. Пол скользкий от стёкшей с него воды, так что ничего удивительного, что удержаться на ногах не удаётся. Падение. И захват. Хиджиката умудрился поймать его, и теперь колено упирается в поясницу, а рука давит сзади на шею. Такое странное чувство… На нависшем лице выражение не раздражения, но вины. И что это? Сого вдруг чувствует прикосновение к животу – член обхватывают сильные пальцы, сжимают. Да, это то, что он хотел. Почти то, что представлял. Хиджиката дрочит ему и смотрит прямо в глаза. И из глубины души поднимается тёплая, успокаивающая волна. А ещё – глупые слёзы. Это так хорошо, так приятно, словно оживший сон или мечта. Как же паршиво… Сого отворачивается, втыкая взгляд в пол комнаты за распахнутой дверью. Подобное одолжение ему вовсе не нужно, но нет сил оттолкнуть эту руку. Но и смотреть в глаза Хиджикаты он тоже больше не может. Приближается разрядка. Сого закусывает губу, сводит колени, упираясь пятками в пол, и толкается в руку – та сжимается сильней – это почти болезненно: оголившаяся, ставшая слишком чувствительной головка задевает сухую кожу ладони – но удовольствие от этого только острей. Сухость в горле, в мозгу свалка из мыслей, мышцы внизу живота сводит от напряжения, из груди рвётся стон, но Сого его не выпускает. Просто замирает. И чувствует, как спазм начинает отпускать его тело. Глубокий вздох. – Успокоился? – Да, – голос получается хриплый. – Спасибо. – Теперь тебе надо поспать. – Хорошо. *** Штаб гудит, как растревоженный улей. У Такасуги гости – три клана-побратима нанесли визит, так что в доме и во дворе яблоку негде упасть. Врач заставил Шинске проваляться в постели до вечера, и даже вколол что-то, чтобы тот уснул, и теперь в голове странная легкость и мысли в тумане, но сейчас вряд ли кому-то вообще есть до него дело. Ведь наследник – лишь символ. Примерно то же самое происходило лет десять назад, когда он сбежал. Когда клан решил, что он похищен… А Шинске всего лишь гулял по округе, заглянул в школу и парк, куда его до сих пор не пускали. И пусть сына главы не было всего три или четыре часа, но за этот короткий срок погибло несколько человек, а покалечилось – больше сотни, в основном члены местных банд, но раненые были и со стороны Такасуги. Позже, пару лет спустя, вспоминая тот случай, отец признался, что исчезновение его второго сына стало хорошим предлогом, чтобы вторгнуться на территорию давнего конкурента, да и припугнуть молодёжь, переставшую уважать старших. Но действительно поразило не это, а… в память навсегда врезался вид избитых и изломанных тел во дворе, когда он вернулся. Это была его вина. Следствие его своеволия и его жажды свободы. А потом брат исчез и наследник клана сменился. Впрочем Шинске не особенно удивился, потому что… знал Хаджиме так, как никто. И пусть дулся на него несколько лет, сам тоже задумал однажды просто испариться, принялся даже тайком изучать университеты подальше от Токио, вопросы экзаменов, возможности поселиться в общаге, и конечно же, как сменить имя. Пока не пришла похоронка. Вылетевшая из клетки птица погибла. – Зачем его понесло на войну? Саката вытянулся на полу веранды рядом и, как и Шинске, следит за падением кленовых листьев на гладь пруда, отражающегося тёмное ночное небо. Шум и гам во дворе слегка улеглись, гости уже напились или просто разбрелись по поместью, но пока в этой части дома они только вдвоём. – Какой же ты брат, если не понимаешь? Болезненный упрёк, но Саката прав. Шинске держится за пятки скрещенных ног и прослушивается к боли в животе. «Ушиб брюшной стенки» – компрессы и отдых приведут его тело в порядок, что же до души… Он ведь думал, что давно смирился, так зачем же сейчас задаёт эти вопросы? Что пытается понять? – Мизу- …то есть, Хаджиме… – Гинтоки сплёвывает щепку и тут же суёт в зубы новую, только что выковырянную из доски. – Он чувствовал, что не сможет повести людей за собой. Что не сможет стать таким, как ваш отец. Но он… хотел измениться. А потом вернуться. Так значит, брат не бросал их? Шинске даже не думал об этом. Но может ли он верить словам этого человека? В его голосе слышны странные нотки. – Ты был против? – Сейчас, – новый плевок, – это уже не имеет никакого значения. Важнее, чего хочешь ты. Даже смешно. Серьёзно. – Хочешь продолжать плыть по течению? У тебя нет «своих» людей, ты не пытаешься вести дела, лишь учишь то, что должен учить, ходишь туда, куда должен ходить. Знаешь, есть ты или нет тебя здесь – разницы никакой. Нет, Саката не понимает, что если Шинске и правда исчезнет – семье могут навязать наследника или, вообще, поглотить. Ведь они – не отдельный клан, а часть Сумиёши. И те, кто сейчас ещё может свободно дышать, станет кем-то вроде собачки под чужой крышей. Или пушечным мясом. – Или что? – не унимается «мастер». – Тебя волнуют эти бандиты? – Они – мои братья. – Что-то не похоже… тц! Кажется, Саката ткнул себя щепкой куда-то не туда, но договаривать нет нужды – Шинске уже понял, о чём он. – Кстати, как там Котаро? Эту смену темы вряд ли можно назвать плавной, но Шинске действительно интересен ответ на вопрос. Только вот Саката лишь продолжает возиться с щепкой, снова и снова ломая её напополам, пока наконец не бросает во двор. И это его поведение заставляет голову Шинске наполниться тяжёлым воздухом. Котаро ведь не умер? – Са-ка-та-сан! Возможно, окрик вышел слишком резким, а может дело в несвойственном Шинске вежливом обращении, но мужчина вдруг садится, закидывает ногу на ногу и косится на него, не поворачивая головы. – Ты случайно не влюбился в этого парня? – Что за чушь?! Шинске хмурится, даже не пытаясь представить себе, каким окольным путём «мастер» пришёл к подобному выводу. И лишь краем сознания подмечает, что Саката давненько уже не обращался к нему, как к «молодому господину». Однако это не вызывает особого беспокойства, даже наоборот – сидя сейчас рядом с человеком, который был близок с его братом, Шинске чувствует странное спокойствие и даже умиротворённость… То есть, чувствовал, пока тот не сморозил глупость. – Я просто беспокоюсь о слуге, пострадавшем по моей вине! А ведь он всего лишь должник, который даже не должен был пытаться меня защитить… – Да уж, защищать тебя он точно был не обязан… Грудь Сакаты медленно надувается и так же медленно опадает, с губ срывается долгий, протяжный вздох вместе с полупрозрачным облачком пара, и мужчина продолжает: – Ладно, раз уж ты не влюблён, то твоё юное сердечко не пострадает, если узнает, что этот Котаро – вовсе не невинный агнец, попавший под бронепоезд ваших бандитских разборок. – М? В смысле? – Шин-тян, – Саката снова вздыхает и поднимает взгляд к небу, почти абсолютно чёрному и слившемуся с огромной кроной старого клёна, если бы не серп серебряной луны. – Тебе не показалось странным, что твой отец закрыл глаза на ваши кувыркания? – Кувыр- …не было никаких кувырканий! Шинске сердито раздувает ноздри. С кем – с кем, а со всякими посторонними, даже друзьями его покойного брата, он свою личную жизнь обсуждать не намерен! И всё же… отец… действительно так ничего ему и не сказал. Почему? – Потому что знал, что долго ваши отношения не продлятся. И снова Саката будто отвечает на его мысли. И этот его ответ подразумевает под собой продолжение, однако его не следует. Вот ведь подлец! Шинске несколько раз прикусывает щёку изнутри, ёжится от прохладного воздуха, но всё же спрашивает: – Откуда он мог это знать? Неожиданно сильный порыв ветра срывает с клёна сразу охапку бесцветно-серых в ночи листьев и почти всю её уносит за забор. И всё же один маленький листик планирует прямо к веранде. И приземляется аккурат посерёдке между Шинске и Сакатой. – Потому что Кацура Котаро был приставлен к тебе по приказу верховного оябуна Сумиёши-кай. Листик вздрагивает, но до того, как новый порыв ветра уносит его, Шинске всё же успевает насчитать в темноте пять острых вершин. Значит, Сумиёши… сотё?

// Сотё – верховный оябун, глава руководящей семьи в объединение Сумиёши-кай.

Тогда, конечно… у отца не было выбора, кроме как закрыть глаза на происходящее. Но с чего вдруг верховному оябуну посылать кого-то к наследнику подчинённого клана? Не для того же, чтобы его соблазнить, верно? Обычно своих людей приставляют к тем, кого хотят защитить – однако Саката только что согласился, что Котаро не был обязан рисковать собой ради Шинске, а это означает… – Верховный оябун знал, что на нас попытаются надавить? Чтобы пролить свет на ту старую историю с Ямагучи? Саката кивает. Он всё ещё смотрит куда-то наверх, задумчивый и отстранённый. – И чтобы бы быть уверенным, что мой отец не сделает глупость, ко мне приставили Котаро? Как угрозу? Он что, должен был убить меня, если отец решит в чём-то признаться? – Вероятно. – Бред! Тогда он и похитить себя позволил, только чтобы быть рядом и продолжить угрожать моей жизни?! Но ты ведь сам его видел! Он еле дышал! – Однако свою задачу он выполнил – твой папаня не раскрыл рта. – Нет. Я не верю. Саката пожимает плечами. Он не пытается его переубедить, просто демонстрирует, что самому ему это глубоко безразлично. – И что с ним теперь будет? Тёмное лицо поворачивается к Шинске, и лунный свет заставляет светлые волосы засветиться серебром. – Понятия не имею! …но я слышал, что за ним числится приличный долг. Так что скорее всего, ему снова что-то поручат. Только как шпион, парнишка себя, вероятно, уже исчерпал, поэтому… не знаю. Может, отправят торговать наркотой… а может, собственным телом… в столице порнографию контролирует в основном Инагава, но ведь и у Сумиёши есть свои рынки сбыта… опять-таки эти ваши гей-клубы… Перед глазами темнеет. Это тучи заволакивают луну? Или из глубин души поднимается злость? Только на кого? На верховного оябуна? Или отца? Котаро? Себя? Шинске знает только одно – его наебали. И всё, что он вытерпел ради спасения якобы невинного должника – было зря. И пусть Котаро не должен был его защищать… пусть даже получил все те ранения не по чьем-то приказу… но как же ловко он обвёл его вокруг пальца! Даже добился, что Шинске приказал ночевать рядом с собой! Сопровождал его в ванну! Строил из себя гордеца, распалял желание, наверняка, насмехаясь над ним в душе! – Где он? – Шинске резко встаёт, совсем забыв про живот. Хоть тот и онемел от компресса, но резкое движение отзывается болью где-то в желудке. – Ты же знаешь, в какой он больнице? Саката качает головой, подтягивает к себе ноги и поворачивается к Шинске полностью: – Даже если и знал, его там уже нет. Кажется, его забрала какая-то баба.