Единство. Возмездие. Тишина

Внимание! В этой части вам могут встретиться очень неприятные сцены, поэтому… будьте готовы. ____________________________________________________________________ *** Мир – сложнее, чем кажется. И чем больше понимаешь в происходящем, тем глубже можешь заглянуть в пропасть… между реальностью и собственными фантазиями. И тем страшнее оступиться. Потому что дна этой пропасти не увидишь никогда. Но суть в том, что даже если очень стараешься ни во что не вляпаться, любая тварь способна подставить подножку и окунуть в помои с головой. И заставить харкать кровью. – Скажи что-нибудь, не будь таким вредным, Шинске-тян. На окнах тяжёлые непроницаемые шторы, так что определить, день уже или ещё ночь, не представляется возможным. Но судя по ощущениям в избитом теле – прошло не больше часа или двух. При каждом вздохе невидимая игла втыкается под рёбра, а конечности всё сильнее наливаются свинцом, но в целом… всё не так уж плохо. Только бы придумать, как избавиться от веревок. Удар в живот. Снова. Если заставить мышцы вовремя сократиться, глубоко кулак не пробьёт. Да, чертовски больно, даже притворяться не нужно, но уж лучше пусть болит пресс, чем порвётся желудок или селезёнка. – Поцелуй… меня в зад. А вот в этот раз среагировать не успел – и внутренности опаляет огнём, внутри что-то булькает, ноги подгибаются, заставляя повиснуть, а веревки ещё сильнее врезаются в запястья. И лодыжки. Шинске привязан к кровати, поставленной вертикально, за спиной пластик или деревяшка, так что ему ну совсем не комфортно. Да ещё и бьют снова и снова. Орудует кулаками в основном Шепелявый – у Толстого сломана рука, но иногда он присоединяется к нему тоже. Остальные же их подельники расселись за столами в другом конце комнаты, играют в маджонг и вроде бы совершенно не проявляют интереса к экзекуции. Но когда Шинске очнулся, они как раз довольно активно удивлялись, как гнусной парочке всё-таки удалось его похитить. Мелькнуло даже название их клана: Ямагучи. Ну что за салаги? И где таких только набрали? И снова быстрый, резкий, неожиданный удар. Лёгкие парализует, но спазм всё равно выталкивает кровавую слюну сквозь сжатые зубы… Чёрт подери, он не может всё время держать мышцы напряженными! Но стоит расслабиться, как Шепелявый тут же втыкает под рёбра свой огромный, как кувалда, кулак. Хорошо ещё, что без замаха. Вдруг за волосы хватают и заставляют поднять голову. Вспотевшей шее даже приятно. – Ну что, красавчик? – лыбится Толстый, подходя ближе. – Испортить тебе личико? И заносит здоровую руку для удара, пока Шепелявый услужливо продолжает удерживать голову Шинске на весу. Лишь бы глаз не выбил, а сломанный нос или челюсть он как-нибудь переживёт… Но неожиданно прилетает в ухо – и мир выворачивается наизнанку. Стены рушатся, пол закручивается в трубочку вместе с внутренностями, а звуков становится в половину меньше. – Ладно, хватит. Заставив себя приоткрыть слезящиеся глаза, Шинске видит, как Толстый передаёт его телефон Шепелявому. Точно, они ведь только что звонили по нему… И даже что-то там требовали, вроде записи видео… В голове шумит, мысли то собираются в кучу, то разбегаются, как тараканы после включения света, и всё же Шинске замечает странный взгляд, который Шепелявый бросает на игроков в маджонг. И как Толстый, поправляя чёрную бандану, тоже оборачивается к ним со странным, слишком холодным выражением на лице. – А-а-а… ну да. И достаёт пистолет. После первого выстрела один из участников игры вместе со стулом валится на пол с дырой во лбу. А остальные "ямагучи-куны" тупо вскакивают на ноги, и лишь трое догадываются уронить ближайший стол и спрятаться за ним. Момент ступора проходит, к укрытию кидаются даже самые тупые – но пистолет с глушителем стреляет, не переставая, и живых людей остаётся всё меньше. Выпущенные через глушитель пули не пробивают стол, так что Толстый просто его обходит, на ходу быстро всё той же одной здоровой рукой меняя обойму. И почти в упор расстреливает последних своих "друзей". И пусть Шинске совершенно не жаль их, но от того, что происходящее обернулось чёрте чем, ему не по себе. Кажется, это не просто похищение с дурацкими требованиями. Толстый пинком переворачивает пытающегося уползти под соседний стол раненого и стреляет ему прямо в лицо. А потом начинает обходить остальных своих жертв. Шепелявый же безучастно наблюдает за его действиями, будто видел такое уже не раз. Но это ведь Япония, а не какой-то там Вьетнам или Афганистан! У этих, теперь мёртвых, парней даже не было пушек, чтобы ответить! Военные? Наёмники? Кто угодно, но Шепелявый и Толстый – точно не якудза. Шинске даже отдалённо не представляет себе, что происходит. И какая участь теперь ждёт его самого. Толстый тем временем завершает обход, а Шепелявый вновь достаёт из кармана телефон, но не тот, который они забрали из комнаты Шинске, а современный смартфон. – Кхм, кхм… – прикрывает он рот рукой, – я фнаю, гфе ферфат фашего мальфифку… Фолон «Файная Фрафь»… На той стороне, кажется, понимают не больше, чем Шинске. Потому что Шепелявый вздыхает и начинает повторять сложную фразу… но вдруг Толстый отнимает у него телефон. И отключает. – …к чему так торопиться? Давай сначала слегка развлечёмся! Снова этот отвратительный оскал на половину огромной морды. На самом деле жира в его теле вряд ли много, достаточно приглядеться к мускулистой шее, чтобы понять: объём под одеждой – не следствие пристрастия к фастфуду. Но с этой своей ухмылкой и мелкими глазками выглядит наёмник по-настоящему мерзко. – Ну вот мы и остались одни, красавчик. У нас полдня на развлечения, но кто знает, вдруг что-то пойдёт не по плану? Так что давай-ка поскорей развернём тебя к лесу передом, а к людям задом… «Что, простите?» Шепелявый позади Толстого выдаёт резкий кашляющий звук – смех, наверное – и хлопает его по плечу. – Фто, нафмофрелфя и фабыфь не мофефь?.. На гомофяфину пофянуло? – А почему бы нет? В этой жизни нужно попробовать всё, я считаю! И раз второй уже явно ни на что не годится, придётся довольствоваться этим мелким… К тому же, чем больше будет изувечен наш прелестный пленник, тем лучше, не так ли? Так вот почему его так методично избивали. Вместо того, чтобы просто убить, как остальных… но изувечить? В этом их цель? И всё равно не стало понятней: ну найдёт Рисуноске его полудохлое тело со следами надругательств, ну попробует Азарни уговорить отца на священную войну… Против кого? Ямагучи? Так их ребят тоже порешили… И какого «второго» упомянул этот Толстый? Они ведь… не прихватили с собой и Котаро? Но когда Шинске очнулся, рядом не было никого, кроме этих мудил… А Толстый всё ближе. Но Шинске вытягивает шею, пытаясь рассмотреть тёмные углы комнаты – и никого больше не видит. – Что вы сделали с Котаро? Язык еле ворочается. А мордоворот в бандане хмыкает, косится на привязанную к деревяшке и подвешенную к шее руку, потом бросает взгляд на дверь. Ну да, комната же здесь явно не одна… – Подох уже, наверное. А что, беспокоишься? Нет, не может быть. Только не снова. Конечно, сейчас бы больше озаботиться собственной участью, но Шинске уже уяснил за свою не такую уж и долгую жизнь, что терять людей намного больнее, чем терпеть побои. И пусть брат не сравниться с каким-то там слугой, которого он и знает-то пару дней, однако… это действительно… бесит. Наверное, что-то отражается в его глазах, потому что Толстяк в бандане вдруг замирает. – Киса, не поздно ли скалить зубы? – Ты покойник… Вы все… покойники… – Тц-тц… Эй, Зан! Не в службу, а в дружбу, глянь, как там задохлик? Если ещё не испустил дух – притащи сюда. Злость мгновенно спадает. Секунду назад Шинске уже был готов вцепиться зубами в мощную шею, как только представится такая возможность, но сейчас… он весь обратился в слух. И даже не замечает, как рука в перчатке касается его разболтавшегося кимоно, а острое лезвие вдруг разрезает пояс. Лишь что животу и груди становится довольно прохладно. Но его больше интересуют шаги, что возвращаются по коридору – они тяжелей, чем были, когда удалялись. Шепелявый кого-то несёт… Первыми в проёме двери появляются длинные волосы, свесившиеся почти до колен мужика, перекинувшего Котаро себе через плечо. Вторым Шинске замечает что-то вроде повязки на бедре своего слуги. Когда же того бросают прямо на пол, и на бледное лицо падает электрический свет, что-то в животе Шинске болезненно сжимается. Да, парня перевязали. Но все эти повязки насквозь пропитаны кровью. А вот его губы по цвету скорее напоминают предрассветный туман, ресницы еле-еле трепещут, грудь почти не поднимается, подол высоко задрался, на голых ступнях ошмётки земли и побелки… – Что вы с н- – А что мы сделаем с тобой, тебя совсем не интересует? – Толстый приподнимает одну бровь, пока Шепелявый усаживается на стул рядом с телом на полу, закидывает ногу на ногу и утыкается в телефон. – Шинске-доно, вам действительно дорог этот юноша? И только сейчас Шинске замечает, что Толстый уже спрятал пистолет в кобуру и вместо него снял с пояса угрожающих размеров нож: широкий, армейский, с глубоким долом для стока крови. И острие этого ножа сейчас как раз касается выемки между его ключиц. Толстый ведёт им вниз, к животу, пока не добирается до пупка. Лезвие забирается внутрь, вызывая обильный поток мурашек, хлынувший к затылку, но Шинске лишь бессильно смотрит на еле живого Котаро. Обычный должник. Он не должен был пострадать из-за чего-то подобного… Ну зачем этот парень полез загораживать его собой? А потом отвлекать врага? Или это Шинске виноват, что втравил его? Что так бесцеремонно притащил в свою спальню? Или потому, что так расслабился после неудачного покушения? – Эй-эй, посмотри на меня, ботчан! – лезвие подталкивает подбородок, заставляя повернуть голову. – Я, кажется, задал тебе вопрос. – Да, – Шинске облизывает губы и произносит чётче: – Да, он мне дорог. – И ты сделаешь всё, чтобы мы не дали ему умереть? И пусть последнему дурака ясно, к чему клонит эта харя, Шинске кивает. – О, ну так значит, не зря мы на него бинты перевели! – довольно хмыкает Толстый и принимается расстёгивать брюки. – Эх жаль, ты не баба, ух мы бы с тобой развлеклись… ну да грех сетовать на судьбу, когда в руках такой симпатяшка. Споро справившись с ремнём одной рукой, мудила вдруг тянется к чему-то сбоку от Шинске, и кровать за его спиной оживает. Начиная складываться… или нет? Кажется, поднимается её верхняя часть, как у медицинских коек – но так как эта поставлена вертикально, получается, что Шинске наклоняет вперёд и вниз. – Скажи, удобная штука? – Ты меня так боишься? – цедит Шинске сквозь сжатые зубы. – Или просто нравится связывать и подчинять? Шепелявый снова хмыкает на своём стуле, Толстый же недовольно косится через плечо и останавливает механизм, только когда голова Шинске оказывается у него прямо напротив ширинки. – Просто самоуверенные молокососы, вроде тебя, очень здорово выглядят распятыми и лишёнными всякой возможности двигаться. Он произносит это очень спокойно, пихая вялый кусок плоти Шинске в лицо. Тошнота подкатывает к горлу. От мерзкого запаха пота закладывает нос. Шинске ещё раз косится на Котаро… – Перевяжите его нормально. Вместо ответа Шепелявый, даже не оторвав взгляда от своего телефона, вдруг поднимает ногу и опускает Котаро на бедро. Прямо на повязку. Та мгновенно пропитывается свежей кровью, а сам Котаро издаёт протяжный стон, но так и не открывает глаз. Чёрт подери! – Ну? Ты понял? То, что мы не ускоряем его кончину – уже великое благодеяние с нашей стороны! Мерзко. Погано. Отвратительно гадко. Но липкая и вонючая головка проталкивается сквозь губы и упирается в зубы, словно хорошо проваренная сарделька, только вот откусить от неё кусок даже мысли не возникает. Во-первых, этим он вряд ли поможет Котаро. А во-вторых… вряд ли у неё приемлемый вкус при таком уродливом внешнем виде – все эти распухшие синие вены, мясистые складки кожи у рыхлой головки… – Тварь, ты будешь сосать или нет?! У Толстого действует лишь одна рука, так что прежде, чем вцепиться Шинске в волосы, он вынуждено отпускает свой вялый отросток. Затылок несколько раз бьётся о жёсткое основание кровати. – Или если не хочешь в рот, мы можем попробовать в зад! Только первым туда ворвётся мой стальной друг! Дабы как следует расширить твою узкую дырку! Ты этого хочешь? Этого, да? Или всё-таки предпочтёшь поласкать мой хер язычком?! «Если отрежешь его и поджаришь на кунжутном масле…» Звёзды вспыхивают перед открытыми глазами одна за другой, но когда его шевелюру наконец отпускают, и в губы снова толкается липкий член, Шинске разжимает зубы. И позволяет запихнуть его себе в рот. Только вот он не ожидает, что эта штука войдёт по самые гланды! И даже дальше! Если бы он поужинал, сейчас бы этот ужин вырвался на свободу. Но даже так горло сжимает от непроизвольных спазмов. Дышать нечем. Брызгают солёные слёзы, от которых тут же начинает щипать глаза. – Вот так, вот так, вот так… – повторяет, словно мантру, херов мудак, вновь и вновь вгоняя свой жирный отросток в его горло, уже снова вцепившись в волосы, потому что член его встал и распрямился. А то что он то и дело задевает зубы, кажется, никого не волнует. Туман скапливается в голове. Шинске ничего не видит и не слышит, кроме издаваемых собственным горлом отвратительных захлёбывающихся звуков, и этого мерного голоса в такт бешеной качке: «Вота-а-ак, вота-а-ак, вота-а-ак…» Наконец червяк во рту разбухает и содрогается пару раз, выпуская прямо в горло густую склизкую сперму. Не желая того, Шинске сглатывает её за разом раз, но рвотный позыв тут же выталкивает гадость обратно. Так что когда Толстяк всё-таки вытаскивает свой хер из его рта, вместе с ним пищевод Шинске исторгает и продукт его репродуктивной системы. – Какая жалость… ты должен был её проглотить… Не в силах ответить, Шинске дышит через рот, наблюдая, как из всех отверстий на его лице на пол стекают разные жидкости. Как же паршиво. Взгляд сам собой перетекает на Котаро. Шинске уже не уверен, что готов пережить ради него подобное ещё хотя бы раз. Конечно, этот парень не заслужил смерти, и Шинске уже решил про себя, что если его всё равно собрались искалечить, поддавшись, он хотя бы поможет выжить непричастному человеку… Но такое… уж лучше бы его и дальше продолжили бить! Одно хорошо – у этого фестиваля унижения нет посторонних зрителей. Возможно, Шинске и не переживёт сегодняшний день, но если ему всё же удастся… этих двоих он достанет из-под земли. А потом закопает. И снова достанет. И заставит совокупляться друг с другом в гробу, заполненном сколопендрами и муравьями! – Зан, ты чё, как? Хочешь попробовать? Резкий голос возвращает Шинске к реальности. Вскинув взгляд выше, он замечает, что Шепелявый молча мотает головой. Он уже убрал ногу с Котаро, но тот отчего-то сделался красным, как варёный рак. И эти хрипы… они ведь доносятся из его груди?! – Тц-тц-тц, – кажется, Толстый тоже заметил неладное со вторым своим пленником. Лениво заправив член обратно в ширинку, но даже не застегнув её, мордоворот обходит Котаро по кругу, потом приседает, щупает пульс… и опускает руку ниже, раздвигая полы юкаты до самого пояса. Пока не добирается до перебинтованного живота. Ослабший пояс развязывается до конца. Шинске сквозь муть в глазах наблюдает, как толстые пальцы оглаживают Котаро по обнажившемуся бедру. На нём почему-то нет трусов… хотя, почему не понятно? Ведь он сам их с него стянул… – Не- …не трогай его… Собственный хриплый, осипший голос напоминает скрип гнилых половиц. Толстый хитро косится на него, не прекращая ласкать покрытую кровоподтёками, но местами нежно-розовую кожу. Даже подныривает ладонью под ягодицу, и кажется, забирается глубже… – Тварь! – Шинске-тян, как насчёт такого? Я даю тебе выбор: трахни сейчас этого парня сам или его трахну я. А на случай, если ты вдруг решишь отказаться… знай: я, конечно, постараюсь быть осторожным, чтобы ненароком не прикончить беднягу – но тут уж, как выйдет. – Больной извращенец… – Ха-ха! – Тебе самое место в дурке! – М-м-м… Ну так что? Ты или я? Мышцы его руки напрягаются, и Котаро издаётся болезненный стон, когда его почти поворачивают на бок. – Стой! – не выдерживает Шинске. – Я сделаю это! Сделаю! Он позволяет себе разозлиться ещё сильнее. И добавляет отчаянье в голос. Но если его развяжут… – Вы только посмотрите на эту прелесть! Какой молодец! Толстый в притворном восхищении округляет глаза, однако наконец-то оставляет Котаро в покое. Но зато подходит к Шинске и отщёлкивает какие-то хрени по бокам от кровати, и тот обнаруживает, что его руки всё ещё крепко пристёгнуты толстыми кожаными ремнями к длинному пруту на ширине плеч. И пусть даже так у него появился не плохой шанс на контратаку… враг оказывается вне досягаемости. Потому что уже вернулся к Котаро, чтобы схватить его за волосы и волоком подтащить ближе к Шинске, всё ещё привязанного за щиколотки к кровати. Мечущееся в бреду, то краснеющее, то бледнеющее до пугающе белизны тело оказывается у самых ног. – Приступай. Словно во сне, Шинске опускается на колени. Розовые бёдра прямо перед ним, одна нога перевязана почти сползшей и набухшей кровью повязкой. Ещё бинты стягивают торс ниже рёбер, но они тоже ослабли, видимый сквозь прорехи живот неровно опускается и поднимается, словно даже дыхание причиняет парню невероятную боль… Конечно же, о том, чтобы лечь на Котаро, не идёт и речи, поэтому Шинске лишь аккуратно разводит его ноги и опирается только на одну руку, ведь чёртов прут не оставляет ему иного выбора. Вдруг в плечо Котаро упирается нога в армейском ботинке и буквально вталкивает его глубже под Шинске, так что его пах оказывается как раз напротив более красных на стыке ягодиц под аккуратно выбритой мошонкой. – Ну же? Ведь совсем недавно ты так сильно хотел ему вставить… Верно. Хотел. Только руки трясутся, и никакого возбуждения нет и в помине. Будь даже Котаро полностью здоров и просто в отключке – Шинске сомневается, что у него бы встал в такой ситуации. – Мда, – раздаётся над головой разочарованный вздох. – Ну допустим… Чёрт, он даже не заметил, когда этот мудак оказался так близко! И теперь банально перешагивает через него, пристраивается сзади, задрав подол кимоно! – Выпяти зад, мне не удобно! Шинске с трудом удерживает себя на одной руке. Сжав ягодицы, он инстинктивно отдёргивается, подаётся вперёд – но тут же едва не падает на Котаро. Бледное лицо с неровными красными пятнами – прямо напротив. Тонкие губы потрескались, в уголках глаз блестит влага… Шинске остаётся лишь податься обратно. Назад. – Расслабь булки. Всё ещё смазанный спермой и его слюной член упирается в анус. Но как Толстый не давит, как не пытается одной рукой отодвинуть ягодицу – у него ничего не выходит. – Ксо, так и знал, что ты не распечатан… Засунуть в тебя, что ли, бутылку? Чтоб растянуть?.. Похоже, лезть внутрь пальцами ему явно противно. Шинске даже не знает, радоваться или печалиться из-за подобной брезгливости. Однако список мучений, приготовленных для этого мудака, в его голове растёт. И наверное лишь мысли о мести помогают Шинске держаться – он впервые попал в подобную заварушку, впервые оказался бессилен и припёрт к стенке… и впервые почувствовал, какового это, когда от твоей готовности унизиться зависит чужая жизнь. Наплевать бы на неё… озаботиться лишь сохранением собственной чести… Но разве сделав это, он не измажется в ещё большей грязи? К тому же, его всё равно поимеют. Оглушат, лишат рук и ног, но добьются своего. Ещё вчера подобные мысли вряд ли бы родились в голове Шинске, но когда полкомнаты усыпано трупами и залито кровью, под тобой умирает человек, а злодей в это время пытается присунуть в твой зад… кругозор расширится поневоле. И пусть сейчас тот мудила куда-то отошёл, внутренности Шинске всё ещё сжаты, а сердце глухо бухает в груди, словно колокол в новогоднюю ночь, но ускоренный в сотню раз. Откуда-то доносится звон. Кряхтенье. Проклятья. – Ксо, это масло протухло! А я жрал пожаренную на нём рыбу в обед! – Глянь ф апфечку, там какая-нибуфь мафь фгофиффся… – О, точно. И её и внутрь можно выдавить! Шинске не поднимает головы. Он смотрит на своё запястье, обёрнутое широким ремнём. Если упереться прутом в плечо Котаро и потянуть кисть на себя… – Эй, – вдруг вновь раздаётся голос Шепелявого, перекрывая шум от копания в аптечке. Шинске замирает. Поднимает голову. И видит, как Толстый медленно оборачивается к нему, уже снова схватившись за отложенный нож. – Никак хулиганим?