Единство. Возмездие. Тишина

*** Пятьдесят четвёртый этаж. Даже если до ближайшего окна лишь сотня метров, а под ногами твёрдый гладкий пол – у Шинске всё равно кружится голова. А может, дело в том, что он немного встревожен… В коридоре лишь трое: он сам и два охранника по бокам от двери. Из кабинета иногда доносятся голоса, вот сейчас, например, говорит сотё Сумиёши: – Наш бывший глава погиб от рук ублюдка из вашего клана, а теперь произошло обратное… не думаю, что мир между нами вообще возможен. Кроме того… Шинске физически чувствует, как напрягается охрана. Да и у самого по хребту пробегает противный холодок – да, Сого там совершенно один, но он наедине с кумичо, и кому, как не Шинске знать, что тот способен вытворить, что угодно. Но вот низкий с хрипотцой голос мужчины смолкает и из-за двери доносится уже другой, выше и звонче: – Это всё так сложно. Знаете, мне мои замы пока запрещают вести серьёзные переговоры… но что мне действительно интересно… Правда ли, что шестьдесят лет назад именно клан Такасуги убивал полицейских и вырезал мелкие кланы и банды, делая вид, что это дело рук Ямагучи? И снова в коридоре воздух густеет от напряжения, кажется, его уже можно резать ножом. – Понятия не имею, – после непродолжительного молчания всё же отвечает глава Сумиёши. – Слухи ходят разные, а из участников тех событий в живых уже не осталось никого. Но… вот что я вам скажу, молодой человек: если бы такое произошло сейчас, если бы потребовалось сплотить людей и привлечь на свою сторону полицию, скорее всего я выбрал бы нечто подобное. В конце концов, значение имеет лишь моя семья и мои люди. Шинске отходит от двери. Он почему-то не может просто стоять на одном месте, вот и бродит туда-сюда, от одного огромного фикуса в конце коридора, до другого, у панорамного окна. Правда, стоит оказаться к нему ближе и увидеть верхушки других зданий на фоне голубого бесконечного неба, как ноги сами поворачивают обратно. – Насчет Филиппин, – из-за двери снова доносится голос Сого. – Кажется, у вас проблемы с нашими людьми из-за территории и вербовки знойных блондинок? – Кажется, вы говорили, что вам запрещают вести серьёзные переговоры? – Да ладно, это же мелочь… Пожалуй, я замолвлю перед моими замами слово, если вы согласитесь оказать мне пару услуг… Голос становится тише, просто Шинске уже достаточно отошёл от двери. Ну сколько ещё этот парень намерен торчать там внутри?! До следующего утра?! – …в местный колледж. – Слухи всё равно поползут, – задумчиво тянет глава Сумиёши. – Думаете, вам дадут спокойно учиться? – Не попробуешь – не узнаешь. Шинске останавливается у двери и достаёт руки из узких карманов брюк. От этой тесной одежды чешется кожа и затекает тело, так и хочется расправить плечи пошире, оторвать к чёрту галстук и вытащить ноги из жёстких ботинок… Но вдруг до слуха доносится стук каблуков по мраморному полу. Из-за поворота показывается женщина с фиолетовыми волосами и, остановившись у фикуса, склоняет голову к плечу. – Такасуги-сан? Позвольте, я провожу вас. Шинске всё-таки сжимает узел галстука и чуть стягивает его вниз. И только после этого сдвигается с места. . . . Котаро сидит на высокой кровати и смотрит в окно. Безразмерная футболка сползла с одного плеча, видно бинты. – Ну здравствуй. Большая деревянная дверь закрывается за спиной, и Шинске заставляет себя сделать шаг. В груди крутится раскалённый шар, ладони потеют, губы сами собой поджимаются, но ему всё-таки удаётся растянуть их в резкой полуулыбке. Однако Котаро не реагирует ни на его появление, ни на внешний вид, ни на заданный вопрос. Только длинный локон иссиня-чёрных волос выскальзывает из-за уха и заслоняет половину лица – и Шинске вдруг вспоминает, как всего неделю назад этот парень сидел у двери его комнаты и как волосы точно так же падали ему на лицо. Интересно, он уже тогда начал свою игру? Решив совместить порученную миссию с соблазнением объекта этой миссии? Но зачем? Неужели Котаро не хватило горячего крылышка самого сотё? А ведь в случае нежелательного развития событий он должен был убить Шинске… Или догадавшись, что нравится ему, он посчитал забавным скоротать время, разыгрывая сценку «невинный слуга и извращённый хозяин»? И наблюдая, как тот строит из себя дурака? – Прости. Котаро произносит это слово твёрдо, хоть и совсем не громко. Шинске сжимает зубы и заставляет себя пока сдержаться. И уточняет как можно нейтральнее: – За что? – Я… – Котаро замолкает, глубоко вдыхает и переводит взгляд с окна на свои руки, расслаблено лежащие на одеяле. – Я и подумать не мог… что вы серьёзно решите меня выкупить. Знаете, я не привык кому-то доверять… потому что обычно на добро люди отвечают лишь неблагодарностью и причиняют боль… Но вы же… несмотря на то, что я… – Что ты… «что»? – Ну… был подослан к вам… – Так тебе правда приказали меня убить, если отец сболтнёт что-то не то или сделает другую глупость? Наконец-то Котаро поворачивает голову. В широко открытых глазах – удивление. Почему? Услышал что-то странное в голосе Шинске? – Нет, я… вряд ли бы сумел… выполнить этот приказ. Играет он, надо сказать, весьма достоверно. Хочется даже похлопать в ладоши. – Этот? А были ещё? – оттолкнувшись от двери, Шинске медленно подходит к больничной койке, наблюдая, как глаза Котаро открываются всё шире и шире. – Или втереться в доверие и соблазнить меня – было твоей собственной инициативой? И вдруг тонкие брови сходятся над переносицей, и в оливковых глазах появляется болезненный блеск: – Я не понимаю, о чём вы, Шинске-сама… Мне дают какие-то странные обезболивающие, и из-за них я, кажется, плохо соображаю… Руки за спиной сжимаются в кулаки. Сейчас Котаро выглядит таким слабым и беззащитным, что Шинске так и подмывает сорвать с него эту маску и заставить признаться, что он думает о нём на самом деле! Наверняка ведь ликует в душе, что всё же развёл наивного дурачка на свой выкуп! – Как твои… раны? – спрашивает наконец Шинске слегка деревянным тоном. – Э-эм… полагаю, нормально… – Но я слышал, тебя выпишут лишь через неделю? Да и то потом потребуется постельный режим? – Почему вы спрашиваете об этом, Шинске-сама? – Да вот прикидываю, когда же ты сможешь приступить к выполнению своих новых обязанностей… Что это? Страх? Нет, больше похоже не гнев. Он зарождается в глубине оливковых глаз, на миг подсвечивая болотную зелень, делая её яркой и свежей, как новорожденная листва. Но вот Котаро уже вновь опускает голову, теперь даже ниже, чем раньше, и покорно кивает. – Я понял… – слетает с бледных, поджавшихся губ. – Я приложу все усилия, чтобы не заставить моего нового господина ждать слишком долго… **** Полуденное солнце жарит немилосердно. Вроде начало декабря, а в машине без кондиционера – как в натуральной парной. И Гинтоки торчит в ней уже часа три, пялясь на главный вход общественной больницы и мечтая о баночке холодного, освежающего пивка. И вот наконец-то большие двери приходят в движение и выпускают на улицу щурящегося от яркого солнца Хиджикату Тоширо. Одет он в белую спортивную ветровку и тёмно-синие джинсы – интересно, кто додумался привезти ему эти шмотки? Смотрится… мило. Ага, а вон следом выбегает и Ямазаки. Гинтоки поворачивает ключ в замке зажигания – и машина трогается с места, пересекает двойную сплошную и заезжает во двор. Затормозив у шарахнувшегося к обочине любовника (теперь, видимо, бывшего), Гинтоки тянется через сиденье к опущенному стеклу. – Подвезти? Тот сжимает фильтр ещё не прикуренной сигареты, оглядывается на ускорившегося шаг подчинённого и морщится. Потом берётся за ручку двери. Плюхается на сиденье. Мятый полиэтиленовый пакет ещё только летит назад, а Гинтоки уже втапливает педаль газа. За окном проносится удивлённая физиономия Ямазаки. А Тоширо прикуривает и выпускает дым в открытое окно. – Откуда тачка? Гинтоки выворачивает руль, заходя в крутой поворот, и тут же выравнивает машину. Пожимает плечами. – Взял напрокат, – косится в зеркало, вместо того, чтобы просто повернуть голову. – Куда тебя отвезти? Запах табака смешивается с «зимней свежестью» освежителя, а Тоширо, всё ещё щурясь, вздыхает и снова затягивается так, словно это первая его сигарета за последние пятнадцать дней. – Не хочу домой, там та-а-акой сра-а-ач… – Могу отвести в лав-отель, – отведя взгляд от отражения в зеркале, предлагает Гинтоки. – Чпокнемся в последний раз. С соседнего кресла доносится скрежет зубов. – Домой! Просто отвези меня домой, хорошо?! «Как скажешь». Понедельник, дорога в этот час почти не забита, так что поездка в полной тишине занимает всего около сорока минут. Припарковавшись у здания, Гинтоки не глушит мотор. Но и Тоширо не спешит выходить. – Мой пистолет ещё у тебя? – Угу. – Вернёшь? – Не-а. Не положено добропорядочному копу прятать в кухонных столах незарегистрированные стволы. Добропорядочный коп фыркает и переходит к следующей стадии допроса: – «Убийцу» ещё не нашли? Или так и решили всё списать на неизвестного психа, устроившего покушение на босса Ямагучи? – Без понятия, с меня даже показания толком не взяли. Снова тишина, только урчит мотор. Наконец Тоширо берётся за ручку двери, нажимает… Оглядывается. Но так больше ничего и не сказав, выходит наружу. Гинтоки оборачивается к заднему сидению и подцепляет кончиками пальцев белый пакет. – Эй! Тоширо ловит свои нехитрые пожитки и, запнувшись, скрывается в подъезде. А на приборной панели остаётся лежать полупустая пачка. Гинтоки прикрывает глаза, вздыхает, заглушает двигатель и вытягивает одну сигарету. Достаёт прикуриватель. И впускает в лёгкие ядовитый дым. Даже без ментола. Горький. Если задержать его в себе подольше, начинает кружиться голова. И наполняться ненужными мыслями. Однако, это сложно – держать её пустой слишком долго, но вот ведь какое дело: отвлечься нечем совершенно. И остаётся только слушать тишину. Да, он начал это первым, но чёрт подери, неужели так трудно понять, что ему нужна всего лишь уступка? Нет, лишь слово. Но от Тоширо за все эти дни – ничего. Немного странно… уходя, ждать оклика вслед, но так его и не услышать. А ведь был уверен. Но похоже, теперь точно конец. Если этот парень решил оставить всё, как есть, придётся сдаться. Ведь именно Гинтоки был тем, кто навязал ему отношения, вторгся в жилище, в жизнь… Нарастающий звук вторгается в мысли. Раздражающий топот. Заставляет поднять голову и увидеть Тоши, выбегающего из подъезда… и подавиться дымом, выкашлять его прямо в лицо, сунувшееся в открытое окно. – Это ты… убрался? И окно поменял? И телевизор купил? На какие шиши?! – Подработал немного… – наконец-то справившись с кашлем, хрипло отзывается Гинтоки. – А что? Это ведь я его разбил. – Ага, а холодильник ты майонезом забил, потому что… ? Пожатие плеч. – Потому что ты его любишь. Тоширо поджимает губы и выбирается из окна, дёргает дверь и снова плюхается на сидение рядом. – Слушай… в тот день… я не мог отвезти Сого к себе… и тот халат из отеля… – Молчи, – Гинтоки раздавливает окурок в примагниченной к панели пепельнице. – Я знаю, что ты не стал бы совращать ребёнка. В ответ коп как-то странно потупляет взгляд. «Нет-нет-нет, он ведь не мог?!» – Ты тоже хорош… Нашёл к кому ревновать… «Что-о-о? …вообще, отлично!» – То есть, это я во всём виноват?! А то, что в твоей квартире поселился какой-то левый парень, а ты мне даже не рассказал – это так, ерунда?!! Дешёвый пластик руля противно скрипит и гнётся в пальцах, а Тоширо молча сопит, но сейчас в его взгляде нет ни грамма раскаяния – лишь возмущение и злость. – А ты… ты вообще ради бывшего связался с якудза! Гинтоки молча смотрит на него несколько секунд, перебирая в уме эпитеты посмачнее и наблюдая, как тускнеет блеск в тёмных глазах, как выравнивается дыхание… Забавно. Тоширо вообще понимает, что сам оказался почти в такой же ситуации? Только вот между Сого и Шинске есть одна принципиальная разница: младший Такасуги не пытался залезть Гинтоки в штаны. Но в конце концов остаётся лишь вздохнуть. – Кто бы говорил… Тоширо тоже вздыхает. И забирает с приборной панели пачку с сигаретами, шелестит фольгой, но пока не пытается закурить. Вообще, пора бы ему уже бросить эту вредную привычку или, хотя бы, как-то ограничить себя – иначе не проживёт и до сорока. А Гинтоки вовсе не хочется остаться на старости лет одному. – Кстати, – вдруг совершенно мирно заявляет Тоширо. – Я там в холодильнике нашёл две порции кацудона… Пошли, поедим? Приходится отвести взгляд. – Ты же знаешь… я предпочитаю заниматься сексом на пустой желудок. Кажется, рядом опять скрипят зубами. Странно, разве это теперь такая уж больная тема? Гинтоки косится через плечо… и натыкается на нахальную лыбу наклонившегося к окну подростка. – Старость – не радость, да, Саката-сан? Вот поэтому я и говорю, что молодые любовники намного лучше. Нет, на этот раз наглый сопляк так легко не отделается! Гинтоки выскакивает из машины, но дверь не успевает захлопнуться, как по бокам от наследника Ямагучи вырастают два амбала. Но что они могут против командира отряда спецназа? Да ещё и решившего всерьёз намылить шею одному охреневшему пиздюку? Крыша машины прогибается под весом Гинтоки, поленившегося её обходить. И ботинок с лёту впечатывается в скрещенные руки телохранителя. Ну хоть на что-то эта квадратная образина способна… Но стоит перекинуть вес на другую руку и вбить пятку в ухо амбала, как тот просто покорно отлетает в сторону подъезда. А вот второй уже лезет за пазуху. Что, неужели додумался притащить сюда волыну? Асфальт врезается в подошвы, а кулак входит в широкую грудину, раздаётся треск костей – но вероятно, это всего лишь крошится лучевая кость под плотной тканью пиджака, успевшей скользнуть наперерез руки – и брызги слюны, смешавшейся с кровью, орошают лицо. Гинтоки делает шаг назад. Тело падает. И на асфальт выкатывается погнутый цилиндр, очень похожий на складную дубинку-шокер. А Сого, до сих пор даже не пошевелившийся, разве что стёрший ухмылку с лица, смотрит на неё сверху вниз и качает головой. Потом поднимает на Гинтоки меланхоличный взгляд. – Ну и как? Стало легче? «Нет». Он сам не понимает, что вдруг на него нашло. Злость просто захлестнула изнутри и заставила бить всерьёз. – Ты с ума сошёл?! – доносится из-за спины. Тоширо хлопает дверью и выдаёт протяжный стон. – Не беспокойтесь, Хиджиката-сан, – пожимает Сого плечами. – Я знал, что так будет. Ничего, они ребята крепкие. – Тц… ты не понимаешь… – Тоширо опускается на колено и касается пальцами толстой бычьей шеи качка. – Ты хоть знаешь, что у Гинтоки удар прямой – тяжелее шестисот килограмм? Раздаётся восхищенный свист. А Гинтоки стоит и смотрит на свой не желающий разжиматься кулак. Нет, нервничать ему, определённо, нельзя. А то так вообще скоро с катушек слетит. Но с телохранителем Сого, кажется, всё в порядке – дубинка в рукаве приняла основной импульс на себя – так как Тоширо облегченно выдыхает и поднимается с колена. И тут Гинтоки замечает рюкзак за плечами подростка. – В поход собрался? Сого мотает головой. – Видите ли, Саката-сан… Хиджиката-сан был так любезен, что согласился стать моим опекуном… но ваш шампунь для вьющихся волос мне не подходит, да и из одежды… я всё-таки предпочитаю что-то не из секонд-хенда. __________________________________________       Немного справочной информации: Когда говорят о «весе» удара или его силе – обычно используют термин «килограммы» (кг), подразумевая килограмм-силы (кгс). Естественно, что на силу удара влияет не столько вес тела/конечности, но и ускорение и прочее. Например, ходят слухи, что у Кличко прямой тяжелее семисот килограмм, но вообще в боксе удары рукой обычно не превышают четырехсот пятидесяти.