Непознанный мир (цикл повестей)

А я всё тот же гость усталый Земли чужой. А. Блок.

      Острая боль пробудила сознание Джереми. Он застонал, и… очнулся.       С трудом открыв глаза, молодой граф обвёл мутным взором вокруг и обнаружил, что он находится в драконьей пасти.       Повсюду была тишина. Боясь пошевелиться, чтобы от боли не потерять сознание, он попробовал позвать на помощь, щурясь на яркий свет из приоткрытых челюстей Громобоя. Но вместо этого услышал лишь сиплый стон. Вероятно, он настолько ослаб или устал, что не было сил даже крикнуть. Что ж, придётся самому выбираться отсюда…       Осторожно попробовав пошевелиться, граф тут же сжался от невыносимой боли где-то в ногах. С ужасом предположив, что они сломаны, он в бессилии уронил голову на влажный драконий язык. Его посчитают погибшим и спалят в огне дракона монарха, если он не выберется отсюда. Бой уже наверняка окончен, ведь Флёр разбилась, если её не успел подхватить Дорнтон или кто-нибудь другой…       И тут в голове у графа промелькнул лучик надежды. Дорнтон, несомненно, видел падающего Громобоя, и сейчас, наверное, ищет его. Но как дать ему знать, что он, Джереми, здесь, в драконьей пасти?       И граф решил, невзирая на боль, выползти наружу, цепляясь за язык Громобоя, который был повержен сегодня в своём последнем бою. А может быть, и в первом и последнем.       Обхватив руками скользкий язык дракона, Джереми плавно подался вперёд, скользя по нему животом. Ему тут же ответила невыносимая боль в переломанных ногах, но граф, стиснув зубы, продолжал неторопливо и осторожно продвигаться вперёд.       На полпути до выхода он заметил свой меч, и ему тут же пришла в голову мысль отрубить часть языка и бросить его наружу, чтобы, заметив это, Дорнтон или кто-то другой, удивившись необычной находке, заглянул бы дракону в пасть. Однако проделать такие сложные манипуляции для искалеченного и ослабевшего графа было невозможно. Может, стоит просто бросить меч наружу? Но это тоже не наведёт их на мысль о том, что Джереми находится в пасти Громобоя. Придётся продвигаться дальше собственными силами.       Почти теряя сознание, молодой граф, наконец, достиг цели и, собрав последние силы, ухватился за пару нижних передних клыков дракона, положив между ними подбородок и тяжело дыша. В лицо ему подул свежий ветерок, заставив Джереми улыбнуться сквозь боль.       Он не мог двигать ногами, и это его страшило. Что, если он не сможет больше ходить? Тогда его раздавит горе, а Дорнтон, найдя его в таком состоянии, сойдёт с ума от ещё большего горя и потрясения…       И Джереми заплакал. Накануне боя он думал о различных вариантах его исхода, но не предполагал, что он сам едва не погибнет и останется калекой на всю жизнь. А всё из-за того, что, чересчур опекая Дорнтона, он совсем не думал о себе и собственной безопасности. Теперь, если он выживет, то первым же делом попросит у Дорнтона прощения за то, что не слушал его мудрых советов. А дворецкий помог ему даже тогда, когда граф запретил ему это делать и участвовать в сегодняшней битве.       У Джереми не было больше сил для того, чтобы выползти наружу, и он вновь собрался с духом, чтобы позвать на помощь, ибо слышал, как где-то неподалёку раздались всплески драконьих крыльев и человеческие голоса. Пытаясь выкрикнуть как можно сильнее, Джереми сделал себе только хуже, да и зов получился не громче мышиного писка. Но граф произнёс имя, одно-единственное имя, которое было ему сейчас дороже любого другого на свете.       - Дорнто-о-он… - позвал он, изо всех сил желая увидеть своего старика хотя бы на мгновенье, пусть даже в последний раз, но увидеть живым и невредимым, в отличие от себя. Но вместо этого его снова пронзила чудовищная боль в ногах, и, протяжно застонав, Джереми свесил голову с нижней челюсти павшего в бою Громобоя, и мир вокруг него тут же исчез…       Чьи-то руки заботливо укрыли его шерстяным одеялом. Неужели он ещё не умер?       Граф медленно, с опаской открыл глаза. Рядом с ним колыхались какие-то смутные силуэты, похожие на призраков. Он подавил вырвавшийся было крик, и тут кто-то тихим и ласковым голосом произнёс, склонившись над ним:       - Всё в порядке, сэр Джереми. Лежите. Вам нужно отдыхать, пока вы не поправитесь.       - Где я? – попытался выяснить граф и обнаружил, что к нему вернулась былая сила голоса.       Кто-то другой ответил ему так же тихо и ласково:       - Вы в лазарете дворца Гулсенскасл, сэр Джереми, но мы быстро поставим вас на ноги – как только срастутся кости. Лучшие лекари Гулсена в благодарность вам будут днём и ночью выхаживать вас, даже если сам монарх запретит нам чрезмерно о вас заботиться…       - «В благодарность»? Но… но за что? – удивлённо спросил Джереми.       - За победу Гулсена, - ответили ему.       - Победу? – граф недоверчиво сощурился. – Но как…       Его слова прервал звук знакомого голоса, и спустя пару мгновений Джереми увидел над собой сияющее радостью лицо монарха. Джастин О`Краун склонился над ним в глубоком поклоне.       - Джереми… - с чувством начал он, захлёстываемый эмоциями. – Как же я рад, что ты очнулся!.. – Он бережно взял его руку в свою и поцеловал, несмотря на неудачную попытку молодого графа вырвать её у монарха. – Слава Великому Небу!.. Я и мой народ благодарен тебе и склоняемся перед тобой и твоим дворецким за подаренную нам победу! – С этими словами Джастин опустился перед его постелью на одно колено и ещё раз поцеловал ему руку.       - Ну как ты? – присев рядом с изголовьем, уже более буднично осведомился он. – Больно? – Монарх с сочувствием взглянул на сокрытые под одеялом ноги графа.       - Сейчас уже нет, - улыбнулся Джереми. – Но только я… я не герой, ваше величество, я больше уничтожаю, чем созидаю. – Уловив удивлённый взгляд монарха, который попытался было ему возразить, граф продолжил: - Из-за меня погиб Громобой, - живая легенда Гулсенскасла. А ранее по моей же вине погиб и ваш отец. Да ещё Дорнтон, пытавшийся помочь мне, рисковал своей жизнью, приведя в бой Громобоя, чтобы я мог на нём сражаться… Я плохой союзник и плохой хозяин, ваше величество. И делаю только хуже, если вмешиваюсь во что-то…       - Не говори так, Джереми, - положил ему руку на плечо Джастин О`Краун. – Именно сегодня ты доказал нам то, что в твоей груди бьётся настоящее сердце защитника. И не вини себя за гибель моего отца и Громобоя. Не ты был этому виной. А значит, не за что тебе просить у меня прощения.       Граф не мог с этим согласиться, ведь он чуть не погубил королевство в самом начале вместо того, чтобы спасти его. Почему же тогда его все считают героем и победителем? За что? За гибель Арсента? За два проигранных сражения?       - Ваше величество, - начал Джереми, спохватившись. – Мне сказали, что мы победили. Но что произошло? Грифоны отступили?       Монарх кивнул.       - Они прекратили сопротивление сразу после того, как одна из их стай заметила, что Флёр лежит на земле мёртвая. – При этих словах граф вздрогнул. – Но не вини себя в её смерти, Джереми. Наши рыцари видели, что после того, как грифон сбросил её, ты попытался подхватить Флёр, но грифоны помешали тебе в этом. Они сами свергли её с незаконно захваченной власти над ними, - туда ей и дорога. Грифоны избавили нас от необходимости пленения Флёр и отправки её на родину. Поэтому не твоя в том вина. И ничья более, кроме неё самой.       - А Дорнтон? Дорнтон жив? – с замиранием сердца вымолвил граф. – Где он? И почему он не приходит?       - Не беспокойся, твой дворецкий жив и здоров, Джереми, - с улыбкой ответил Джастин. – Он сражался на твоём драконе после того, как заменил его для тебя Громобоем, а в момент падения Флёр попытался её подхватить, но не сумел, потому что земля была уже слишком близко. Видишь, мой друг, твой Дорнтон всегда был с тобой рядом, и не вини его в нарушении данного тебе слова. Он поступил так, как поступил бы на его месте любой воин Ансерва, если его хозяину грозила бы опасность. Да, у себя на родине, в Англии, он послушался бы тебя, но только не здесь, в Гулсене, где жизнь другого ценится выше собственной, и любые приказы, даже самые строгие, теряют свою силу перед лицом явной угрозы жизни человека. Твой дворецкий, сэр Джереми, – добрейший и преданнейший из всех, кого мне доводилось видеть. Он бескорыстен и верен тебе, и готов жертвовать собою ради твоей жизни. И ты должен ценить это, Джереми, так же, как ценит и бережёт тебя Дорнтон… В тот момент он, увидев, что Громобой падает, бросился к тебе на помощь, рискуя быть сбитым или погребённым заживо гигантской тушей дракона. Он рассказал мне, что, облетев падающего Громобоя и не увидев тебя, подумал, что тебя сбросило ветром, и тогда такая сильная мука захлестнула его душу, что он в неистовстве стал метаться на Дьюи в разные стороны, надеясь найти тебя в воздухе, и, не найдя, собрался с духом и прилетел ко мне за помощью. Признаться, этого я не ожидал от твоего дворецкого, сэр Джереми. Не ожидал, что он не падёт духом и не сойдёт с ума от своей потери, - как сделал бы это любой подданный Ансерва на его месте, - и что он сумеет разыскать меня среди огромной армии. Даже тогда твой дворецкий не терял надежды, Джереми, и это меня поразило и восхитило одновременно. И я вдруг понял, что только истинный англичанин способен на это. Я не встречал настолько непоколебимого и твёрдого характера, как у него, ведь я сам считал, что ты не мог выжить, упав с такой высоты ни на драконе, ни тем более без него. Но Дорнтон резко отверг этот, как мне казалось, неоспоримый факт. Он повёл меня вниз, расчищая мне путь силой Винд-фэйтс (грифоны, даже бежавшие с поля боя, всё ещё пытались нападать на победителей), и мы быстро нашли огромную тушу Громобоя. Он лежал на земле, распластав искалеченные крылья, и, несомненно, был мёртв. Мне жаль его, и жаль за его глупый поступок. Он ведь был предан Сенджамину, как ты знаешь. И, поняв, по всей видимости, что на нём сидит не его хозяин, совершил сию глупость, едва не стоившую жизни тебе. Но ты перехитрил его вслед за Дорнтоном, спрятавшись в его пасти. Смелый и умный поступок, Джереми. Это лишний раз доказывает, что ты победитель, а не разрушитель, как ты сказал.       Когда мы приземлились, Дорнтон бегом кинулся к мёртвому Громобою и стал искать тебя. И когда увидел тебя зажатым, как ему показалось, в пасти дракона, он схватился за сердце, подумав, что Громобою удалось схватить тебя и перекусить пополам, как грифона. Я поспешил успокоить его, сказав, что нигде не видно крови и драконьи челюсти не сомкнуты. Тогда-то я и понял, что ты спрятался в его пасти, чтобы не разбиться. Вот почему Дорнтон не увидел тебя, когда Громобой падал. Свои предположения я высказал Дорнтону. Он немного утешился, и я предоставил ему тебя. Он отнёс тебя к моему дракону, закрепив твоё безжизненное тело на его седле. Я поручил ему повести нашу армию назад, но старик долго не соглашался с моим решением. Однако после моих клятвенных обещаний того, что с тобой, Джереми, всё будет в порядке и что я доставлю тебя в лазарет быстрее Громобоя, - монарх усмехнулся, - он согласился. А я полетел вперёд, чтобы тебе помогли встать на ноги как можно скорее. И я думаю, Дорнтон уже скоро будет здесь и очень обрадуется тому, что ты очнулся.       Граф облегчённо вздохнул. Хорошо, что всё уже закончилось. Тут он вздрогнул: а где же его меч? Он что, остался там?       - Ваше величество, - спросил он монарха. – А что вы сделали с моим мечом, ведь он был со мной, когда я очнулся в пасти Громобоя… Где он?       - Он исчез, - просто ответил монарх и весьма таинственно улыбнулся.       - Как исчез? – не понял Джереми.       - После того как я вытащил тебя из пасти дракона, - начал рассказывать монарх, - он выпал из твоей руки, и, сверкнув алой вспышкой, пропал. Признаться, я был поражён сему чуду, но, думаю, что он вернулся на своё прежнее место, в резиденцию Анкраун, потому что стал больше не нужен. Он защитил своё королевство и исполнил свой долг. Ведь и у Дорнтона так же исчезло его копьё, когда он отпустил его, чтобы взять тебя на руки и отнести к моему дракону. Это означает, что всё вернулось на свои места, как и артефакты. И отныне в Гулсене будет царить мир. Благодаря двум англичанам, достойным того, чтобы в будущем править нашим великим королевством.       В эту минуту в коридоре за стенами лазарета послышались знакомые графу спешные шаги, а в следующее мгновенье двери распахнулись, и в помещение вбежал Дорнтон. Он был уже без доспехов, а поверх кольчуги была надета ливрея. Джереми, завидев это, не мог не рассмеяться.       Старый дворецкий тут же рванулся на звук так знакомого ему смеха, и, не успев остановиться, упал на колени перед своим господином. Джастин О`Краун любезно предоставил ему место, отойдя в сторону.       Слепая радость от созерцания графа живым и весёлым не давала старику возможности высказать всё, что скопилось у него на душе за это время – все его переживания, вся его тревога и радость от встречи выражались в одном его взгляде, которого он не отрывал теперь от Джереми. Теперь Джереми мог с полной уверенностью сказать себе, что он счастлив.       После того как их обоюдные эмоции немного поутихли, Дорнтон, утирая слёзы, заговорил, сбиваясь на всхлипывания:       - Вы живы, сэр, живы!.. Я… я чуть не потерял вас, сэр… Вам очень больно? – Он с тревогою взглянул на ноги графа.       - Нет, мой друг, не тревожься за меня, мне уже не так больно, и со временем всё пройдёт, - улыбнулся старику Джереми. – Я так рад видеть тебя, Дорнтон, ведь ты единственный, кто мне дорог на этом свете… Прости меня за то, что я не позволил тебе…       - Нет, сэр, нет, - оборвал его Дорнтон. – Не вы виноваты, а я… Это я повинен в том, что вы едва не погибли…       - Дорнтон, - попытался опровергнуть его слова граф, но старый дворецкий не унимался и со слезами продолжил:       - Это из-за моей глупой идеи помочь вам я вас чуть не погубил. Я привёл вам Громобоя, не подумав как следует, и этим подверг вас смертельной опасности, сэр. Даже все вместе взятые грифоны и Флёр не смогли бы создать для вас такой опасности, какую я создал для вас… Тем самым я предал вас и не заслуживаю вашей любви. И жизни я тоже не заслуживаю…       Он умолк и зарыдал ещё сильнее, но Джереми рассмеялся и возразил ему:       - Нет, Дорнтон, я считаю по-другому. Ты не предавал меня и не ставил мою жизнь под угрозу. Ты помог мне победить, Дорнтон. Ты молодец. – Старик, не веря своим ушам, поднял голову и изумлённо взглянул на хозяина. – Ты самый храбрый, самый мудрый, и самый преданный из всех слуг Англии и даже Гулсена. Ты – живое воплощение Фреммора, Дорнтон, и я горжусь тобой, - закончил граф.       - Сэр Джереми гордится тобой по праву, - добавил монарх, - и никогда не забудет всего того, что ты сегодня для него сделал. Сейчас я вынужден оставить вас – необходимо распорядиться об отдыхе наших воинов, который они более чем заслужили сегодня. Отдыхай, сэр Джереми. Доктора пообещали мне, что переломы срастутся быстро, и ты в скором времени поправишься. Дорнтон, - обратился он к старику с улыбкой. – Спасибо за то, что привёл нашу армию домой. Береги своего господина, он очень тебя любит – не меньше, чем ты его.       Оставшись наедине с Дорнтоном, Джереми выразил надежду на то, что, как только он поправится, монарх Гулсена вернёт их на родину. Пока же им можно отдохнуть и вспомнить то, что произошло с ними за всё это время, с грустью осознавая, что это, возможно, один из их последних дней пребывания в этом замечательном мире. Вспомнив о своём решении записать все свои воспоминания, граф попросил Дорнтона принести его пергамент и перо, чтобы даже лёжа в постели успеть осуществить своё намерение, создав самое невероятное произведение, которое когда-либо было написано за всю историю Англии.