Девушка бежит и молится про себя Богу, в которого не верила до этого момента. Молится, чтобы тот помог ей успеть до того, как её поймают и посадят в клетку. Она и так с трудом выбралась из одной, в которой её держали семнадцать лет. Повторять всё заново — у неё просто нет на это времени. Совершеннолетие не за горами, а это значит, что и выброс в открытый Космос — тоже. Именно поэтому Вудс продолжает напоминать себе, что будет, если она хотя бы на секунду остановится, если отступится от своих действий, или вспомнит об окровавленных телах, что остаются позади всё дальше и дальше.
На станции трубит тревога. Везде маячат красные огни, и грохочет мерзкий голос главного по охране в динамике, оповещающий всех жителей станции «Ковчег» о сбежавшем и вооружённом преступнике, который так и не был изначально пойман. Она слишком хорошо знает эту станцию, чтобы попасться без всякого сопротивления. Вот только сейчас череда коридоров никак не может её защитить и спасти, именно поэтому она бежит.
«Бежать, бежать». — Слова эхом раздаются в её голове каждую секунду, не давая забыть о главном на данный момент действии, мешая концентрироваться на происходящем вокруг.
Александрия не видит из-за своей скорости, как обеспокоенные родители оттаскивают своих детей вглубь комнат от дверей, которые сразу же захлопывают, стоит девушке только появиться на горизонте. Они боятся, что малолетняя преступница — дочь и сводная племянница не последних людей на этой станции – заберётся на их жилую площадь и возьмёт всех в заложники.
Будто это имеет какой-то смысл! Совершенно никакого. И каждый на Ковчеге это знает. Захват заложников, переговоры и бессмысленные угрозы ни к чему никогда не приводили, лишь добавляли преступлений в личные дела каждого и к неизбежной флотации. Ты можешь украсть лекарство из медицинского отсека или убить десять человек — приговор всегда одинаков. Выброс в открытый Космос. Но если ты несовершеннолетний, то дождёшься окончательного приговора в тюрьме для малолетних преступников, для которой выделили отдельный отсек.
Там заключены отчаявшиеся подростки, нередко сироты, чьи родители так же были приговорены к смерти, томящиеся в ожидании рокового часа. Редко кто получал второй шанс. На Ковчеге нет места преступникам, как и, в принципе, места для лишних людей.
И девушка боится за свою жизнь, которой может с лёгкостью лишиться, наверное, впервые за долгие годы. В неё слишком много было вложено изначально, чтобы вот так вот сейчас закончить. Слишком много людей трудилось над результатом, который теперь идёт наперекор своей судьбе.
Ей изначально было предначертано быть одной, но она сопротивлялась, и вот к чему это привело. Что бы она ни делала, как бы ни пыталась хотя бы немного поддерживать контакт со сверстниками — среди них девушка казалась отстранённой и замкнутой. Когда Джон Мёрфи крутил свой новый нож, что сделал из корпуса корабля, и в шутку набрасывался на своих дружков, Лекса спешила отойти подальше, боясь, что тот неосознанно навредит ей. Когда Миллер попросил постоять на стрёме, сунув ей в руки заточенную ложку, а сам пошёл обчищать каюту Канцлера, то она старалась держать её так, чтобы ни в коем случае не коснуться заострённой части.
Она бывала там, где ей не следовало, общалась или пыталась это делать с теми, для кого была лишь прикрытием перед главными людьми на Ковчеге, способом выяснить время очередной проверки, будто она имела доступ к этой информации.
Чем больше девушка обжигалась о «не тех» людей, тем меньше верила в то, что сможет хоть с кем-то найти общий язык. Трудно притираться к чему-то новому и неизведанному, когда большинство времени проводишь в изоляции ото всех. Но со временем она свыклась. Приняла то, что, возможно, это даже неплохо, что у неё всего лишь трое приятелей, которые всегда помогут и не подставят, если что-то пойдёт.
Теперь же ей нет места на этой станции выживания: ни среди малолетних преступников, ни среди правительства, что открыло на неё охоту. Эти люди много лет назад убили её мать за кражу медицинских препаратов из медотсека, с чьей смертью за долгие прошедшие годы девушка уже успела смириться. А теперь и казнили её отца. Прямо у неё на глазах выкинули в открытый Космос, дав при этом несколько минут на прощание.
Он буквально умер на её руках, которыми она пыталась пробиться через толстые двери и изменить хоть что-то. Чёрная мгла, простирающаяся на просторах галактики, забрала его в свои цепкие лапы без возможности вернуть обратно. Райан шептал слова любви в последние секунды своей жизни дочери.
«Будь к ней справедлив, Маркус! Она всего лишь родилась такой!» — кричал он сводному брату своей умершей жены, что наблюдал со стороны за казнью своего родственника. Отец защищал её ценою своей жизни от начала и до конца.
Она до сих пор чувствует его присутствие рядом собой, и именно это чувство помогает ей двигаться вперёд. Тьма. Тьма, что разъедает изнутри из-за собственной беспомощности, из-за дикого представления о реальном мире, что был жесток с самого рождения.
Нелегко расти под вечным строгим контролем, запретами на большинство вещей, прятаться в собственной лаборатории неделями из-за простуды или ободранной коленки. Нелегко осознавать то, что отличаешься от всего оставшегося человеческого рода цветом крови. Не цветом кожи, глаз или волос, а именно крови — специфической жидкой соединительной ткани, что течет по артериям и венам.
Когда Александрия видит перед собой знакомую дверь, то неосознанно прибавляет скорость, хотя ещё несколько минут назад подумывала, что уже не добежит до намеченной цели. Она дрожащими руками нащупывает ключи от заветной входной двери, которые чудом не обронила и не потеряла во всей этой суматохе, и далеко не с первого раза открывает себе проход. Проход в место, которое считает домом. В небольшой, на первый взгляд, комнатке до сих пор витает запах от крайнего неудачного эксперимента, который уже никогда не будет проделан ещё раз.
Она захлопывает дверь и закрывает её изнутри на два замка, при этом подпирая ещё стулом, чтобы замедлить охрану в случае её проникновения. Этим они запросто могут испортить её план ещё больше, чем успели до этого. Вудс с громким стуком прислоняется к железной поверхности, закидывая голову кверху, не давая предательским слезам скатиться по её лицу. Она даже не заметила, что плачет, пока бежала и не осталась одна вместе, где всё и началось.
Девушка прижимает израненную в нелёгком бою руку к своей груди, в надежде унять боль от глубокого пореза, что не перестаёт кровоточить. Из раны уверенно вытекает жидкость чёрного цвета, отчего Лекса хочет взвыть, но она вовремя прикусывает губу, не давая лишнему звуку ускользнуть из неё. На это будет время, если всё пройдёт хорошо.
Чёртова кровь!
Из-за этой гребаной мутации, которой продолжительное время добивались во многих поколениях этой семьи, всё и началось.
«Почему именно я? Лучше бы мне вообще было не рождаться!» — припоминает девушка свои собственные слова в далёком прошлом. Подростковый период — бунтарские годы. Слова, сказанные на эмоциях, поддающихся власти гормонов.
Девушка тихо шмыгает носом и движется вглубь комнаты. Медлить нельзя, иначе, три забранные ею сегодня жизни будут напрасны, так же, как и алая кровь на её руках и лице, которая постепенно смешивается с её. Она незамедлительно отодвигает небольшой стол, что стоит на вязанном красном коврике, который вообще не вписывается в интерьер в их жилище, в сторону, открывая себе доступ к подпольному убежищу.
Лаборатории.
Раньше это место согревало душу и сердце, в нём всегда было тихо и спокойно, а теперь оно лишь бередит старые раны. Вудс не глядя набирает код на небольшой приборной панели, заученный уже давным-давно. Дата ядерной катастрофы.
Катастрофы, что загнала весь оставшийся человеческий род на тринадцать станций, двенадцать из которых теперь составляют одну единственную — Ковчег. А вот последняя — «Полярис» — многим неизвестная и в помине, но такая значимая для всего рода Вудс. Род сумасшедших учёных, которые стремились воссоздать эксперимент, который проводила их дальняя родственница — Бекка. Им удалось получить сведения прародительницы, которая сама впервые создала «ночную кровь», как она называла это явление в те нелёгкие времена. Она пыталась создать спасение для всех людей на планете, после того, как искусственный интеллект его разрушил, пыталась исправить свои собственные промахи благими намерениями, а потом ей пришлось капитулировать с горящей станции. И только одному Богу известно, что стало с этой отчаянной женщиной одновременно и погубившей мир, и создавший совершенно новый.
Лекса поглядывает на свою «ночную кровь» и быстро отрывает кусок ткани от своей рубашки, для того чтобы перевязать порез, который вновь требует срочного наложения швов. Прежние разошлись, когда она вырывалась из цепких рук солдат. Но пока у неё нет на это времени, да и вряд ли ей по силу левой рукой качественно зашить ладонь на правой.
Она старается не смотреть по сторонам, когда спускается по небольшой лестнице вниз и встаёт на нижнем ярусе в полный рост, в который раз поражаясь, как правительство не замечало этого всего долгие годы. Почти сто лет, если быть немного точнее. Когда-то, в самом начале разработки этого проекта, хранить секреты и такие помещения в тайне было гораздо проще, как и создавать благоприятные условия для разработок. В оставшееся же время это «чудо» нужно было лишь сохранить.
В коридоре, что подсвечивается старыми списанными ранее лампами, до сих пор на полу заметна засохшая чёрная кровь, разбросаны дезинфицирующие средства и хирургические принадлежности, удачно позаимствованные из медицинского отсека, вещи отца, как, например, кофта с длинными вязаными рукавами. Лекса дрожащими руками приподнимает её с пола и подносит к лицу, вдыхая родной запах родителя и берёт её с собой дальше. Как память о том, что было, и что будет продолжать вести её вперёд, когда она окажется в полной изоляции.
На планете, на которую она планирует бежать, нет выживших. Никому, кроме жителей Ковчега, не удалось выжить в той ужасной катастрофе, поэтому ей точно нужно хоть что-нибудь напоминающее о доме и о людей, которых она любила и будет любить всегда, и которые любят её. Но этот план может провалиться, если капсула или костюм окажутся негерметичными, а первая загорится при входе в атмосферу. Она также может не выжить при неудачном приземлении, но ни один из этих факторов её не останавливает.
«У Бекки получилось — получится и у меня», — храбрится девушка.
Плюсом в её одиночестве было только одно — это возможность развивать себя с разных сторон. Она не только развивала себя с помощью науки, но и читала книги по кораблестроению, тайком пробиралась в инженерный отсек и наблюдала за ремонтниками, училась инженерии у Джейка Гриффина, который в тот момент времени остро нуждался в помощнике, а уже вечерами проводила время с теми, кого могла назвать своей семьёй.
Девушка изнутри запирает люк, когда слышит голоса в общем коридоре, требующие, чтобы она немедленно открыла дверь и сдалась. Но ей нет до этого никакого дела. Вудс на ходу собирает вещи, которые, по её мнению, могут пригодиться на пустынной планете, и идёт к спасательным шлюпкам по потайному пути.
Спуститься вниз в столетней капсуле, которая может развалиться в середине пути — так себе идея, но другой у неё нет. Именно поэтому она не задумывается над правильностью своего поступка, а просто надеется на то, что всё пройдёт по задуманному плану, и оставшиеся у неё близкие люди её поймут.
Оставленная записка на кровати лучшего друга — её способ попрощаться, не вызывая подозрения Совета к другим личностям, у которых и без неё проблем хватает. Она просто не может их подставить, но и не сказать прощальные слова тоже. Записка на пожелтевшей в некоторых местах бумаге — лучшее решение в этой ситуации.
«Надеюсь, что вы простите меня за это — за то, что бросаю вас в такой нелёгкий момент времени для всех нас, но так больше не может продолжаться. Люди вокруг меня продолжают страдать и умирать, как бы я ни пыталась этому помешать. Остался лишь только один способ, и я уверена, что он сработает. На Земле уже больше некому умирать. Уж там я точно никому не наврежу. И если только спуском я смогу сберечь всех вас от себя самой и от смерти, то я сделаю это».
Прощальные слова, нацарапанные тупым карандашом, невольно всплывают в памяти, в тот момент, когда она надевает костюм, пристёгивает к нему жутко неудобный шлем. Без всего этого ей просто не выжить.
«Я должна узнать правду о том, кто я есть на самом деле, что моя кровь действительно уникальна, а не просто является мутацией. Мне необходимо знать, что мой отец погиб не зря, так сильно оберегая меня семнадцать лет».
Чужие голоса становятся всё ближе и ближе, и среди них она отчётливо слышит голос своего дяди, что приказывает майору достать его племянницу живой и не дать ей совершить задуманное. Но слишком поздно.
«Уже слишком поздно, чтобы что-то менять. Я долгое время смотрела на тьму и совсем не заметила того момента, когда она стала частью меня. Теперь я её не боюсь, ведь тьма — это я. И вы больше не будете её частью».
Александрия щёлкает по кнопкам на приборной панели и уже не видит, как солдаты останавливаются за прозрачными прочными дверями, которые она заблокировала заранее, как Маркус Кейн размахивает руками и просит её остановиться. Слишком поздно.
«Я бы попросила вас передать Кларк, что я её люблю, но надеюсь, что она итак это знает. Если она когда-нибудь подойдёт и что-то спросит обо мне, то сделайте вид, что впервые об этом слышите, что она что-то путает. Я знаю, что вы можете. Это для вашей же безопасности. Но это возможно, если только Эбигейл проболтается и не сдержит своего обещания молчать».
— Теперь не развались, — шепчет девушка, когда старая капсула отрывается от станции и стремительно начинает движение по заданным координатам. К Земле.
«Может быть, мы встретимся вновь».
***
Она приходит себя, когда ей кажется, что за ней слишком пристально наблюдают несколько любопытных пар глаз. В голове огромный кавардак, который мешает думать ясно и прогонять последние события, что произошли с ней ранее.
Лекса предпринимает несколько безуспешных попыток открыть глаза, но тут же их закрывает из-за яркого света. Слишком яркого и естественного для того, что есть на Ковчеге. Их лампы слишком тусклые на фоне этого.
Когда ей всё-таки удаётся привыкнуть к этому, то она предпринимает попытку приподняться на локтях и осмотреть место, где очутилась, но сильные и крепкие руки, которые толкнули её обратно на подушки, не дают возможность этого сделать. Ей кажется, что у неё болит каждая клеточка, что есть в её теле. И то движение, которое Лекса хотела совершить ранее — далось с большим трудом, чуть ли не лишая всех оставшихся после нелёгкого боя сил.
В голове начинают мелькать отголоски воспоминаний, связанные с побегом с родной станции, путая и без того потерянное сознание ещё больше. Вудс не осознаёт, являются ли эти картинки сном или жестокой реальностью, из которой она сбежала… На Землю.
— Chon yu bilaik? * — раздаётся мелодичный женский голос, который заставляет девушку вновь слегка подпрыгнуть на мягком матрасе. Она догадывалась до этого, что в комнате кто-то есть, ведь её действительно остановили от резких движений. Когда её зрение фокусируется на сидящей на краю кровати фигуре, то она может разглядеть перед собой молодую девушку с большими выразительными карими глазами, острыми скулами и с кудрявыми каштановыми волосами.
— Что, прости? — переспрашивает Вудс. — Я не понимаю тебя. — Язык, на котором говорит неизвестная девушка, ей незнаком. Раньше ей не удавалось слышать его из уст обитателей Ковчега. На станции все говорили исключительно на английском. Да и эту девицу она не встречала ранее, да и не выглядит она как обитательница Богом забытой станции.
Когда до неё наконец-то окончательно доходит то, что у неё действительно получилось совершить задуманное, то Лекса невольно приподнимает уголки губ, но быстро одёргивает себя.
«Сейчас не время», — мысленно напоминает она сама себе. Вот только подавить радостное чувство не так просто, как ей вначале казалось. Слишком тяжело выкинуть мысль о выживании при спуске из головы. Туда же хочет и закрасться мысль о том, что ей не придётся выживать на этой планете в одиночку. На ней есть люди, представитель которых сидит перед ней и неотрывно смотрит на неё своим проницательным взглядом карих глаз.
— Кто ты? Я — Луна, а как зовут тебя? — улыбаясь, произносит девушка. Она не вызывает у Вудс никакого страха, в отличие от многих ребят с Ковчега, с которыми она имела дело ранее по собственной глупости.
— Александрия Вудс. Но можно просто Лекса, — отвечает она. — Я на Земле?
— На ней самой. Добро пожаловать домой, strik Strisis**
