The Geographical Cure

Чонгук драматичен, он всегда таким был. С первых дней знакомства Намджун ругал младшего за то, что он был самым драматичным человеком на свете. Но все это были пустяки. Сейчас же это была самая ужасная боль, которую Чонгук когда-либо испытывал в своей жизни. Все это время он думал, что знает, и что такое разбитое сердце, и что это за собой влечет. Каким же он был наивным. Чонгук никогда не относился к тем людям, которым нужно закрыться на своей территории и просто поваляться в кровати. Он ходил по клубам, веселился, напивался до чертиков и знакомился с новыми парнями. Чонгук исцелялся отвлечением, просто находил способ забыть о своих страданиях. И это первый раз в его жизни, когда парень остался в своей комнате, позволяя себе буквально тушиться в собственной грусти, доводя ее до кипения и расплескивая везде. Чонгук клянется, что еще никогда он так сильно не плакал. Проходит целый день, прежде чем он может принять душ. Младшему нужна еще одна такая беспокойная ночь, чтобы излить кому-то душу и поговорить. Поэтому он набирает единственного человека, которому может позвонить. — Хен, сделаешь мне одолжение? — Чонгук даже не скрывает надломленности в голосе. Ему не нравится лишь та слабость, которая слышится в его тоне. Он так не хочет чувствовать себя испуганным мальчиком, умоляющем о чем-то свою мать. Ту первую ночь, после ссоры с Тэхеном, он пролежал в постели, пытаясь придумать, как исправить ситуацию. Чонгук не мог понять, откуда Тэхен все это узнал, что начал так внезапно сыпать на него обвинения. Все то, что Намджун ему говорил. На часах почти восемь утра, рань, и младший благодарит всех богов мира за то, что его хен уже не спит. — Конечно, Чонгуки, — отвечает Намджун, сразу же понимая по голосу, что младший сейчас напуган и потерян, — что случилось? — Все, что ты когда-либо хотел мне сказать. О парнях, — Чонгук сжимает до боли глаза, чувствуя стекающие по щекам слезы, — не волнуйся о том, что мне будет больно. Мне нужно это услышать. — Чонгук... — Я знаю, что ты всегда сдерживался. Я же не дурак, — он смеется, возможно, немного горько и разбито. — Расскажи мне все, хен, — наверняка Намджуну не хочется иметь дело с этим прямо сейчас, вероятно он сегодня занят, но Чонгуку жизненно необходимо узнать хоть самую малость, которую ему сможет рассказать его друг. — Ладно, но только без обид, договорились? — даже сейчас Намджун не может не заботиться о чувствах младшего, и это единственное, что Чонгук всегда хотел в нем изменить. Может, если бы его друг был с ним пожестче, то он уже бы давно проснулся и усвоил какой-то урок. Чонгук молча кивает, хоть Намджун его и не видит. — Мне кажется, что ты отталкиваешь людей, прежде чем они станут тебе слишком близкими. Вы признаетесь друг другу в любви, но на самом деле ты и не собираешься с ними быть? Ты как будто заранее устанавливаешь временные рамки ваших отношений. Проходит полгода, и ты убегаешь, или вынуждаешь убегать других. Ты хочешь влюбиться, но на самом деле ты просто никогда... не позволяешь себе кого-то полюбить. Дело в том, что Чонгук все это знает. Ему просто было все равно; он мог заново пройти весь курс исцеления за неделю, заставить себя снова встать на ноги и настроиться на новые отношения чем быстрее, тем лучше. Еще никто и никогда не западал в его сердце так глубоко, как Тэхен. Даже близко. То, что Тэхен заставляет младшего переживать об этом и думать, невероятно пугает. — Так что же мне делать? — Найти кого-то, кто стоит того, чтобы рискнуть, — твердо говорит Намджун, как будто он еще никогда не был так уверен в своих словах, — пусть это будет кто-то, за кого ты готов бороться, несмотря на собственные страхи и предрассудки. Это Тэхен, с его прямоугольной улыбкой, поражающей как стрела купидона, с его изгибом носа и блеском в глазах. Звуком его смеха, когда они в полночь бродили по улицам Праги, хватаясь за рукава друг друга, будучи немного пьяными, чтобы вести связный диалог, но такими счастливыми. Чонгуку так его не хватает. — Прекрати убегать, Чонгуки. Ты еще сам не устал? Подаренные часы лежат поверх книги на его столе, как и затерявшаяся между страницами закладка. И это вынуждает Чонгука плотно сжать глаза, ведь Джуни-хен всегда прав.

~

Хозяйка магазина говорит Чонгуку, что узнала его. И этого хватает, чтобы шокировать парня и вывести из оцепенения, учитывая, что его здесь ни разу не было. Не считая того случайного замечания Тэхена еще в первый день, ни один из них даже не вспоминал об этой шоколаднице. Девушка заявляет, что они ежедневно проходили мимо ее магазина, вызывая умиление, и от ее слов сердце Чонгука сжимается. Он не может ей соврать, поэтому, с трудом отыскав свой голос, парень признается, что ему нужны шоколадные конфеты для Тэхена. С клубникой и те, что послаще. И глядя на ее серьезную ухмылку, Чонгук не может не улыбнуться. Он выходит из магазина с пакетом, наполненным шоколадными конфетами с клубничным крем-ликером в симпатичных бумажных обертках. Вернувшись в отель, Чонгук оставляет Тэхену короткую записку, в которой спрашивает, могут ли они поговорить. — А если он не увидит? — в тот же вечер, но позже, интересуется младший у Хосока и Юнги. Они располагаются на балконе отеля, который закрывается для гостей в десять вечера, но в какой-то момент это правило перестало применяться к Чонгуку. Они просто сидят на банкетках — Чонгук напротив их двоих — опустошая пивные запасы ресторана и стараясь не замерзнуть до смерти. Небо над ними чистое, с россыпью ярких звезд. И все было бы прекрасно, если бы Чонгук не чувствовал себя куском дерьма. — Я и не знал, что он подслеповат, — Юнги сильно затягивается сигаретой, выпуская в ночной воздух клубы дыма. Хосок лишь вздыхает, кинув на него свой взгляд. Возможно, речь идет о чем-то, что сейчас некстати, думает Чонгук. — Я могу их оставить в его номере, — пожимая плечами, говорит Хосок. Юнги же выглядит очень возмущенно, но Хосок легко тычет в его щеку пальцем. — Слушай, я понимаю, что это против правил и всего дерьма, но мы же оба хотим их примирения, верно? — Отлично, — Юнги поднимает руки, рассыпая пепел, — но если об этом узнает админ, то это была твоя дурацкая идея, Чон. Чонгук бормочет тихое «спасибо», рассматривая свое пиво. Это слабый шанс, учитывая, что он даже не знает, как долго еще задержится здесь Тэхен, особенно сейчас, когда они не разговаривают. Что если он уже завтра уезжает? Что, если они больше никогда не увидятся? Пиво распаляет его изнутри, заставляя волноваться еще сильнее. Громкий полустон-полувздох Юнги заставляет Чонгука поднять на них взгляд, замечая ту нежность, с которой парни на него смотрят. — Ты же сам знаешь, что он любит тебя, — говорит Юнги, постучав ложкой по бокалу младшего. Чонгук отводит взгляд, рассматривая пятна отколотой краски на стенах отеля, и задумывается, где в данный момент Тэхен. Даже сглотнув, комок из горла никуда не девается. Чонгук прокручивает часы вокруг своего запястья, ощущая кончиками пальцев холодный металл. — Нет. — Ты полный кретин, если этого не замечаешь. Этот парень с ума по тебе сходит, — говорит Хосок, и Чонгук видит, как незаметно сжимаются в кулаки руки Юнги. — Д-да, — вторит Юнги, — любой, у кого есть два глаза, это увидит. Да даже с одним, — Чонгук замечает, как медленно Мин отодвигается от Хосока. И от этой картины сжимается сердце. Из голоса Юнги улетучивается весь гнев, сменившись горькой меланхолией, ведь он знает, каково это — сомневаться и бояться. И младшему интересно, увидит ли он своего новообретенного друга счастливым, прежде чем ему придется покинуть Прагу.

~

Тэхен продолжает его игнорировать. Прошло уже немало времени, и Чонгук начинает всерьез паниковать, постоянно размышляя над тем, не забронировал ли Тэхен себе билет на самолет. Он боится, что однажды его разбудит сообщение в Facebook от Юнги, который пообещал следить за тем, не съедет ли Тэхен, не попрощавшись. Чонгук не уверен, что сможет спокойно жить, если они даже не попрощаются. Хосок говорит, что оставлял конфеты на столе в номере Тэхена, и также добавил, что в свой следующий визит через несколько дней видел, что их касались. Пару из них съели. Записки, написанной Чонгуком, также не было под книгой, где они ее оставили. По крайней мере, теперь Чонгук знает, что старший ее прочитал. Когда Чонгук начинает терять надежду, он снова садится на трамвай, идущий к Пражскому замку. Несмотря на то, что он в состоянии выстоять всю дорогу, он садится где-то в самом конце вагона, прижимая лоб к прохладному стеклу. Ступеньки к замку переполнены людьми, но они кажутся такими пустыми, словно их покинули все краски мира. Чонгук занимает место на балконе Старбакса, но уже с другой бариста, и созерцает город. Высокое и блестяще-синее небо отсюда кажется ближе земли. Чонгук пытается его перерисовать. Сделав около половины рисунка, его рука начинает так сильно дрожать, что он не может окунуть кисточку в акварель как следует, поэтому он прерывается. Это так сильно его бесит, что он практически кидает кисть от переполняющего его разочарования. Чонгук заполняет свой альбом лишь рисунками грязных кофейных чашек и деревьев, прежде чем осознает, как это все гнетет, и как он на самом деле хочет поговорить с Тэхеном. Но он не может заставить себя пойти к старшему, как и не в состоянии принуждать Тэхена делать то, чего делать он явно не хочет. Чонгук не такой засранец. Если Тэхену на него плевать, ему придется с этим смириться. Возможно, это послужит младшему хорошим уроком и научит его больше никогда не разбивать сердца. Уже поздним вечером Чонгук замечает затылок Тэхена; парень снова исчезает в своей комнате, но в этот момент Чонгук не успевает, и дверь закрывается прямо перед его носом. Что-то заставило ноги младшего идти, он не мог просто оставаться на месте. Это так несправедливо. Чонгук собирается ждать сколько потребуется, чувствуя, как покалывают его ладони от переполняющего сердце волнения. И для осознания своих чувств, он простоял под полированной дверью минут пять. Глубоко вздохнув раз, два, три раза, Чонгук, набравшись смелости, стучит. Но никто не отвечает. Внутри слышится какая-то возня, звук шагов по ковру. Вздохнув, парень стучится опять. Раз, два раза. Все бесполезно. Как же это надоело. — Прости меня, Тэ, — громко говорит Чонгук, чтобы по ту сторону стены его было слышно, — ты прав. Прости, если заставил тебя думать, что использую тебя или что-то вроде того. У меня и в мыслях не было, я просто- Слова путаются на выходе из горла. Это его последний шанс все реабилитировать, но его голос начинает, блять, подводить. Просто отлично. — Все это... между нами... произошло так быстро, что я не мог... не мог не влюби- Нет, Чонгук не может этого сказать. Не при таких обстоятельствах, ему нужно видеть тэхеново лицо. Он стучится еще раз, его глаза застилают слезы, а сердце качает горячую кровь. Из уголка на щеку стекает маленькая капля. — Скажи мне, что ты там. Мне нужно знать, что ты меня слышишь. Замечая под дверью движущуюся по комнате тень, младший слышит за стеной резкий глухой удар, словно, по дереву. Поэтому он шатко вдыхает воздух, смаргивая слезы. — Отправляясь в это путешествие, я пообещал себе, что не буду таким глупым. Что больше не позволю какому-то парню украсть мое сердце, не дам его разбить, потому что люди всегда уходят. Или ухожу я. Ни один из нас никогда не просил другого остаться. Мне так это надоело, я устал. Я-я так не хотел, чтобы мне снова разбивали сердце. Чонгук не безгрешен, но ему нужно себя спасать, как-то меняться и попытаться понять, как позволить кому-то быть рядом дольше пары месяцев. Ему нужно перестать полагаться на то, что люди носят временный характер, потому что это не так. — Но ты прав. Я убегаю. Потому что боюсь, что это случится вновь. Начиная с моих первых отношений, я постоянно боюсь... Я сам себе враг. Стараюсь уйти, пока не стало слишком больно, но это не работает. Мне все равно больно. Его ладони покалывают, а грудную клетку разрывает притупляющая душевная боль. Чонгук снова шатко вдыхает воздух, пока его слезы свободно падают на ковролин. Если Тэхен сейчас ему не откроет, тогда это конец. Он больше не может, он устал. Он действительно устал. — Больше никаких путешествий. Я возвращаюсь домой. Прости, если это значит, что я бросаю тебя. Звучит дерьмово, но я... но я не хочу. Я должен. Прямо сейчас. Тэхен найдет его. Возможно, он найдет его. Если сам того захочет. И в этот раз Чонгук позволит себя найти, как и сможет ждать Тэхена вечно, ведь это его последний шанс. — Я люблю тебя. Тишина оглушает. У Чонгука звенит в ушах, его колени дрожат и совершенно не держат ноги, все тело словно в воде. Это чудо, что он все еще может стоять. Он начинает смеяться, горько и глухо, как будто разучился это делать. — Я еще никому не говорил этих слов, — но в ответ все та же тишина. Чонгук откидывает голову назад, ухмыляясь в потолок, и закрывает глаза. — Я люблю тебя, Тэхен. Дверь по-прежнему закрыта. Он ждет секунду-две, прислонившись лбом к прохладному дереву, но за стеной ни звука, ни движения. Ничего. Словно Тэхена даже не существует.

~

В аэропорту холодно, рядом с Чонгуком никто не сидит. Вскоре он приземляется в Сеуле. Таким одиноким Инчхон еще не был. Чонгук чувствует себя немного сильнее. И взрослее. Может, это и к лучшему, а может и нет. Во время посадки он вспоминает клубнику и судьбу той пустой бутылки из-под шампуня, которая валяется теперь где-то в мусорном баке на другом конце мира. Он совсем не вспоминает одного парня. Чонгук себе это просто запретил. В поезде пусто. Они проносятся мимо рекламных роликов на корейском языке, никто не кричит, и мимо раскинувшаяся река кажется такой же мирной. Небо чистое, но тускло-серое. И Чонгуку интересно, увидит ли он когда-нибудь еще солнечные лучи. Когда за его спиной закрывается дверь родной квартиры, колени Чонгука подгибаются. И он снова плачет.