Человек отвечает за свое незнание.
Милан Кундера «Смешные любови»
Юнги и Хосок, Прага. Два дня спустя. — Они голые? — спрашивает Хосок, держа телефон на расстоянии вытянутой руки. Тэхен отказался обозначать словами их новые, теперь уже, официальные отношения с Чонгуком, вместо этого решив отправить друзьям просто милое сэлфи, где они вместе. В постели. — По крайней мере, без верха, — Юнги прищуривается, глядя на экран. На слегка размытой фотографии двое, Чонгук и Тэхен, разделяя одно блаженство на двоих, лениво улыбаются. Судя по спутанным волосам друг друга можно предположить, что они только что проснулись, или же закончили медленный утренний секс. Зная их, это может быть и то, и другое, но Юнги этого знать совсем не обязательно. — Боже, я так рад, что они вместе, — Хосок печатает в ответ кучу зелененьких блюющих смайлов и, отправив сообщение, бросает телефон на диван напротив них, — наблюдать за тем, как они изнывали друг без друга, было так напряжно. — Хосок... — Юнги еще никогда не чувствовал себя таким мелким из-за едва слышного голоса. Естественно, парень его даже не услышал. — Честно говоря, — Хосок открывает банку колы одним щелчком, и шипение пузырьков звенит в ушах Мина, — как можно быть таким слепым? У Юнги в голове громыхает от удара сердца, ухнувшего куда-нибудь вниз, гнев скручивает, простреливая болью вплоть до кончиков пальцев, заставляя дрожать. Это уже слишком, и он чувствует, как собираются в уголках его глаз слезы, но он отказывается плакать. А лишь переводит взгляд на уродский ковер. — Ну ты же можешь, тупица. Хосок поворачивает голову в сторону парня: — А? Что я...? Юнги фырчит, кидая односложное «забей» и, схватив свое пальто, выбегает на улицу, решив, что холод отельного переулка однозначно лучше, чем снова разбитое сердце. С него хватит. Уже на улице до него доносится звук жестяной банки, громко поставленной на стол, и когда он отворачивается, то слышит, как за ним распахивается дверь. — Юнги, подожди, — Хосок хватает его за руку и довольно сильно тянет на себя, пытаясь повернуть парня обратно. Растерянность на его лице — еще один удар в грудь Мина. — Что не так? Ты имеешь в виду то, что я думаю? Юнги сглатывает в горле ком, но все равно давится словами. Ужасно. — Если ты до сих пор ничего не понял, то тебе уже ничего не поможет. Впервые за долгое время Юнги позволяет себе посмотреть в глаза Хосока, замечая в них удивление, страх и тихую рябь от понимания происходящего. И от этого брови Юнги беспомощно и зло смыкаются на переносице. Это бесполезно. Но, по крайней мере, сейчас он может отложить в своей памяти изогнутые линии век парня, его каждую ресничку, кончик носа и родинку на верхней губе, потому что потом он больше никогда не сможет смотреть на своего лучшего друга. На любовь всей своей жизни. Юнги замечает на губах парня какие-то слова, но не слышит их, а лишь чувствует, как руки Хосока слегка сжимают его бицепс. — Как долго? Не задумываясь, Мин отвечает громко и ясно: — Сколько себя помню. Хосок улыбается. Он, сука, улыбается. Нежно и искренне, из-за чего его глаза сияют таким восхитительным светом, что Юнги готов в нем утонуть. Но в груди по-прежнему больно, и сердце ускоряет свой ход. Юнги недоверчиво окидывает взглядом лицо парня. — Да ладно, — шепчет Хосок совершенно незлобно, — ты величайший актер. — Нет, совсем нет. Я-я просто... — Юнги спотыкается в словах, чувствуя, как рука Хосока съезжает по его рукаву вниз и смыкается на пальцах, отчего в груди екает сердце, — очень боялся твоей реакции, мм не знаю. Что тебе будет противно или что-то вроде того. — Почему мне должно быть противно? — улыбка на лице Хосока даже не дрогнет, и Мин клянется, что еще никогда в жизни ему не было так страшно. — Ну, находиться со мной рядом, — слабо предполагает Юнги, слыша хихиканье парня. — И ты еще называешь меня слепым? — Да, а что я не прав? — настаивает Юнги, вытаскивая ладонь из хватки Хосока. И то, как рука последнего остается на месте, прежде чем он ее убрал, заставляет Мина хотеть убежать далеко и надолго. — Боже, я... я думал, ты просто, — Хосок поправляет волосы ладонью, позволяя разочарованию скрашивать свой голос. Но Юнги даже знать не хочет, что это может значить, — не заводишь отношений. Я думал, ты не влюбляешься. Юнги начинает искреннее и громко смеяться, почти переходя в настоящий гогот, эхом разливающийся по городу. Но он сдерживается, желая понять, почему Хосок сделал о нем такие выводы. Не исключено, что это его единственный шанс получить ответы на свои вопросы. — Что же заставило тебя так думать? — прямо спрашивает парень, пока не облажавшись полностью. Один робкий взгляд на черты лица Хосока практически вгоняет его в краску. Как и все, что касается Юнги, Чон понимает это только сейчас. Во что невозможно поверить. — Ты никогда не упоминал, я не знаю, — он пожимает плечами, поправляя подол свитера, рукава, потирает затылок. Одним словом, касается руками всего кроме Юнги. — Не говорил, что тебе кто-то нравится, или с кем ты переспал. Ни разу. Ты никогда не обсуждаешь парней, девушек, да кого угодно. И я всегда думал, что ты сам мне все расскажешь, когда захочешь, потому что я твой лучший друг, поэтому я не хотел на тебя давить. — Почему же нет, блять? — съежившись, Юнги выражается немного жестче, чем на то рассчитывал. — Ты же вечно суешь свой нос, блять, во все дела. — Да, — шепчет Хосок, желая натолкнуть парня на определенную мысль, но не решается, — но ты — это ты. — А что со мной не так? — Ты — Юнги, — Чон смотрит на него так, словно он — все в этом мире, но Юнги отказывается в это верить, — если бы тебе кто-то нравился, я думал, что ты бы мне рассказал. Улыбка Хосока все еще яркая, не сходит с его лица, но опущенные уголки губ добавляют ей грусти, словно парень потешается над тем, что Юнги никогда не решится высказать все прямо. И это бесит. Мин же, скрестив на груди руки, отступает на полшага назад. — Это всегда был ты, мудак, — шипит Юнги, — и только ты. И это правда. С тех пор, как они познакомились в подростковом возрасте, сердце Юнги быстро стало занятым. Хосок был таким смелым и громким на фоне сдержанности Юнги, что он по сути заполнил все жизненное пространство парня, залил своей радостью все трещинки и чувство пустоты, которое Юнги испытывал. Чон помогал проявлять то подростковое нахальство, которое в природе Юнги просто отсутствовало. Так что, без Хосока он уже не будет прежним. Но Юнги не отчаивался, ему было комфортно в одиночестве и все устраивало. Он всегда думал, что сможет жить со своей любовью, спрятанной в тени, до конца жизни. Дружбы Хосока хватало. Ее всегда будет хватать. Одно, чего не учел Юнги, так это боль, которая заполнила его по края и просочилась в рот. И теперь ему не хотелось ничего, кроме смерти. Возможно, однажды он наберется достаточно сил. Но не сегодня. — Юнги, я... — в итоге выдыхает Хосок, убирая с лица чертову улыбку, — я не знаю, что сказать. — Только не надо мне врать, — парень хочет прозвучать сердито, но сдувается, позволяя тяжести нависнуть на его плечах и лице, — просто скажи, что я тебе не нравлюсь, и дело с концом. — Боже, Юнги, — уже абсолютно не стесняясь, Хосок хватается за сложенные на его груди руки, заключая их в своих ладонях. Он бегает наполненными бешеной радостью глазами по лицу парня, который его совершенно не понимает, пока не слышит: — ты нравишься мне. Да, Боже, я люблю тебя, дурачок. Юнги всем своим существом растворяется в земле, ведь этого просто не может быть. — Что? — в его ушах бьется сердце, а тело словно деревянное, — н-нет, не может быть. Не говори ерунды. Хосок начинает счастливо смеяться, ведь от переполняющих эмоций он становится таким чувствительным. Заключив лицо парня в своих ладонях, он размазывает по его щекам слезы. И когда это Юнги начал плакать? — Я не говорю ерунды, Юнги, клянусь, — Хосок выглядит почти на грани истерики, ухмылка расчерчивает его лицо, а щеки горят блеском. Где-то глубоко-глубоко разум Юнги думает, что Чон сейчас нереально красив. — Я серьезно. Я действительно тебя люблю. — Но ты всегда был таким безразличным! — Юнги бросается своим неверием и раздражением, задаваясь вопросом, как же долго и абсолютно зря ему пришлось побыть полным трусом. Нереально. — Как будто я даже не рассматривался. У тебя же девушка была год назад! И она тебе очень нравилась! Она была симпатичной блондинкой, милой и доброй, и танцевала просто превосходно. Девушка была тем партнером, который Хосоку как нельзя подходил, и Юнги еще никогда не чувствовал такого поражения, как во время их отношений. Когда же они абсолютно без церемоний расстались, то Мин подавил в себе желание устроить по этому поводу вечеринку. Вместо этого он просто купил себе пиво и выпил его в одиночку. Печальный случай. — Да, но ты все равно мне нравился больше, — говорит Хосок, опуская ладони на шею парня и чувствуя своей кожей бурлящую в его жилах кровь. — Мы оба такие идиоты. — И лицемеры, блять, — огрызается Юнги, очень стараясь не дуть губы, но не может все равно. И от его взгляда не ускользает то, что на этом его выражении Хосок залипает дольше положенного. — Не могу поверить, что те два мудака, которые познакомились только три месяца назад, признались раньше нас. — Тогда нам нужно все быстренько наверстать, — Хосок подходит ближе, обнимая шею Юнги, в желудке которого что-то вспыхивает, заставляя загораться каждый его нерв. Его руки чисто инстинктивно тянутся вверх, чтобы лечь на бедра Хосока. Нет, этого не может быть. Дыхание парня приятным теплом обдувает на секунду губы Юнги, ожидая от него ответа. Мин закрывает глаза и просто кивает. Да. Их губы, немного потрескавшиеся от холода и измучавшиеся от нервов, наполнены присущей им долей страха, из-за чего поцелуй выходит целомудренным и сладким. Это простое касание кожи к коже, но все же это все, о чем Юнги всегда мечтал. Руки Хосока блуждают в его волосах, опускаясь на плечи, отчего Юнги выгибается ему навстречу. Наклона его головы достаточно для того, чтобы сделать их поцелуй глубже, проскальзывая языком в рот друг другу. Когда же Юнги позволяет себе обнять Чона за талию, припадая к его груди, то он чувствует себя словно заново влюбившимся. Когда они отстраняются, то оба задыхаются, путаясь в руках друг друга и чувствуя, как границы их мира становятся более четкими. Все это время Юнги словно жил в темноте, и только Хосок — самое яркое пятно, которое когда-либо в его жизни было. Мину кажется, будто с его плеч снят вес вселенной. Он утыкается лицом в плечо Хосока, позволяя его свитеру впитывать свои слезы, позволяя гладить свою спину в попытке успокоить. Юнги разрешает себе побыть таким чертовски слабым в объятиях человека, которого он любит. И после всего он, по меньшей мере, заслуживает немного поплакать.