НОЧНЫЕ КОШМАРЫ СПАСИТЕЛЯ

Эмма стояла в центре комнаты крепко зажмурившись. И вовсе не потому, что боялась за свои глаза, что кто-то из эльфов, которые занимались сейчас её причёской, ткнёт шпилькой в глаз, а потому что эльфы сновали слишком близко и она могла видеть их лица. Художники изображали эльфов в виде крохотных человечков со стрекозиными крылышками, но это было очень упрощённо. Лица эльфов не были прекрасными или уродливыми. Они были другими. Эльфы были созданы из другой материи и терпеть их присутствие так близко Эмма могла при условии того, что хотя бы не будет зрительного контакта. Мэри Маргарет, которой они тоже сейчас занимались, была в лучшем положении — она их просто не видела. Только ощущала, как овевает щёки ветерок от маленьких крылышек. … Эмма осторожно постучала в дверь лофта. Открыла ей сама Мэри Маргарет: — Что-то случилось, помощник? — Нет, ничего. И сейчас я не на дежурстве. Вы не заняты? Я могу войти? — Входите, — Мэри Маргарет позволила себе лёгкую церемонную улыбку. «Послала бы тебя, но я человек вежливый…». Дэвид сидел с газетой в кресле и улыбнулся Эмме гораздо приветливей: — Мисс Свон, что вас привело к нам? — Хотела ещё раз поблагодарить за помощь в первые дни после падения Тёмного Проклятия, — Эмма сама могла играть в эту игру — вежливая улыбка, прямая спина, негромкий тон. Протягивает Мэри Маргарет и Дэвиду по шкатулке. — Это вам. — Не стоило бы… — Мэри Маргарет с лёгким поклоном берёт шкатулку, открывает. Дэвид открывает свою. Эмма внимательно наблюдает — и удовлетворённо кивает — сработало! — Мы и дальше будем притворяться, что никто друг другу? — Эмма сердито смотрит на обоих. Мэри Маргарет вынимает из своей шкатулки цепочку с кулоном, Дэвид вытягивает из ножен кинжал и присвистывает — таких узоров на лезвии ему ещё не приходилось видеть. Тонкая работа — эльфы не подкачали. — Эти шкатулки были запечатаны при помощи Кровного Заклятия. То есть открыть их мог только мой ближайший родственник. Мэри Маргарет закрывает свою шкатулку и ставит её на полку шкафа: — Когда я держала на руках крохотную новорожденную девочку с которой расставалась на целых двадцать восемь лет, я прощалась с ней навсегда. Я могла только надеяться, что всё случится так, как было предсказано. Что она вернётся ко мне, к нам. На одной чаше весов было моё Королевство, мои подданные, которые присягнули мне на верность, на другой моя кроха-дочь, которую мне, очень вероятно, было не суждено больше увидеть. Но у меня не было иного выбора. Это был единственный шанс, страшная жертва, чудовищная боль… Эмма пожимает плечами: — Но ведь всё вышло. Всё получилось, свершилось, как и было предначертано. Я вернулась, Проклятие пало… Даже Абсолютное Зло, что закосило под журналистку популярного издания, я прикончила. Всем можно расслабиться. — И ты вступаешь в брак со Злой Королевой. — Она давно уже не такая злая и вырастила отличного парня, твоего внука. И я не дам вернуться Злой Королеве, а Регина не даст мне стать злой. Регина из твоей мачехи теперь станет тебе зятем или невесткой. Как тебе больше нравится. И я хочу, чтобы к алтарю меня вёл отец, а не, к примеру, Лерой. И чтобы ты, мама, вытирала слёзы умиления, стоя в первом ряду. Я хочу нормальную семью. И настоящую свадьбу. Какую видела в кино. Мы с Лилит ходили. Мэри Маргарет оборачивается и с тоской смотрит на дочь: — Мы незнакомые друг другу люди… Эмма улыбается в ответ: — Значит, пора начинать знакомиться друг с другом. Возьмём пива, лучше ящик, посидим вечерком, перетрём… Я расскажу, как жила все эти годы, ты поделишься воспоминаниями о своей разбойничьей юности, поделишься опытом. И с внуком тебе пора бы уже познакомиться поближе. Снежка тяжело вздыхает: — Мы уже знакомы, я как-никак его учительница. У меня уже внук, а самой и двадцати ещё не исполнилось… Свон хихикает: — И дочери двадцать восемь. Сбрендить можно. Мэри Маргарет наконец решается обнять дочь, целует в щёку. Знакомая волна света колышет шторы. — Ну вот, — кивает Эмма. — Моя истинная любовь Регина. И ты тоже. Значит, полная гармония. Ну теперь обсудим будущую церемонию? … Вот поэтому Мэри Маргарет стоит рядом с дочерью и вокруг её головы тоже снуют эльфы. — Можешь открыть глаза, — звенит в ухе у Эммы серебряный голосок. Кажется, что эльфы всё время смеются, но это не так. Эмма уже научилась различать малейшие изменения интонаций и понимает, что сейчас эльф совершенно серьёзен, говорит даже слегка торжественно. Эмма открывает глаза и отвисшую челюсть удаётся с огромным трудом вернуть на положенное место, придержав рукой. Вроде и платье как платье и причёска простая, но… Просто, элегантно, всё в меру и Эмма стала ослепительной красоткой. Мэри Маргарет окончательно превратилась в Белоснежку, сказочную принцессу. Они выходят и Дэвид склоняется в глубоком поклоне: — Ваши Высочества… Эмма тихо хихикает, прикрыв рот рукой в белой перчатке. … Неужели эта темноволосая девушка в платье, что ожидает свою суженую, Регина? Эльфы настоящие волшебники. Арчи стоит с самым торжественным видом и улыбается. Даже Понго проникся атмосферой, а потому застыл, словно статуя — только хвостом постукивает по полу. Генри, которому мамочки доверили кольца, таращится на обеих с открытым ртом — обе совершенно не похожи на себя. У мальчика уже рука болит — так щипал её. — Это ты, Миллс? Тебя не узнать. — Это ты, Свон? Тебя тоже. Арчи откашливается. … — Можете поцеловать друг друга. Мэри Маргарет хлюпает носом и вытирает глаза платочком — как Эмма и хотела. Лилит косится на Бланшар с ехидной улыбкой. Малефисент, продолжая сиять во все тридцать два, тихонько дёргает дочь за рукав: «Только не сейчас!». Лилит невинно приподнимает брови: «А что я? Я ничего». Букет поймала Мулан — в прыжке с переворотом высоко в воздухе. Белль обиженно надулась, и Голд сотворил букет для своей девушки. Бабуля сердито покосилась на внучку, которая о чём-то шепталась с Мулан, но обеим было море по колено. Белль что-то прошептала на ухо Голду и тот просто засиял от восторга, стиснул Белль в объятиях, чем вызвал недовольное урчание в животе у мистера Мо, цветочника. Белль навестила отца в лавке и поставила перед фактом, что она теперь с Голдом. Мо ничего не смог бы поделать при всём желании, а потому ему только и оставалось, что скрипеть зубами от бессильной злости.