НОЧНЫЕ КОШМАРЫ СПАСИТЕЛЯ

      — Я одиночка по натуре, — сердито бурчит Эмма. — Одинокий волк и…       — Грхм! — Руби с грохотом опускает поддон, полный грязной посуды на столик. Эмма оборачивается и удивлённо смотрит на Лукас. Та стоит, насупившись, и в гневе раздувает ноздри. Бабуля в лёгкой тревоге уставилась на внучку, а потом укоризненно на Эмму. Лукас немного успокаивается и поднимает поддон.       — Ты не знаешь о чём говоришь, девочка, — Руби произносит это почти спокойно. Почти. Но ногти скрежещут по металлу поддона, когда Руби сжимает кулаки.       Эмма вспоминает, кем являются по сути Руби и Бабуля и багровеет от смущения:       — Прости… Но это такое выражение.       — Глупое выражение. Волки охотятся стаей, помогают друг другу. Остаться одному это большое несчастье.       — Но ты хотела уехать, покинуть Сторибрук. А большой город, как раз для тех, кто хочет подолгу оставаться в одиночестве, — говорит Эмма и сама понимает, что сморозила глупость. ТА Руби и эта…       — Это хотела не я. Это хотела та глупая и ветреная девочка, Руби Лукас, личность которой была создана Проклятием.       — А ТЫ этого больше не хочешь?       — Нет. Не хочу, — говорит Руби и уходит на кухню, гремя грязной посудой.       — Она всё ещё хочет найти свою стаю, — говорит Бабуля.       — Которую потеряла из-за меня, — заканчивает за вдову Лукас Снежка.       — Из-за тебя я убила собственную мать, — Руби вышла из кухни, стоит, скрестив руки на груди, и сверлит Снежку тяжёлым взглядом. На плечах красная накидка и Эмма сразу вспоминает, что эта деталь одежды помогает Руби контролировать волка внутри.       — Ты спасала мне жизнь, — Снежка заметно напряглась. Вдова Лукас подобралась и кажется готова прыгнуть внучке на плечи, чтобы остановить её. — И это был несчастный случай.       — Знаю… — устало выдыхает Руби. — Я повторяю это для себя почти каждый день, Бабуля говорила мне это неоднократно, но от этого не легче…       Руби опять скрывается на кухне, Бабуля уходит следом.       — Почти всю мою жизнь вокруг меня было слишком много людей. Приюты, приёмные семьи, — говорит Эмма. — Тюрьма. Я не выбирала стаю, выбирали за меня. А когда я выбрала сама — Лилит стала подругой, Нил — возлюбленным, ошиблась. Лилит предала, Нил бросил, оставил одну в мире. Моя квартира в Бостоне мой первый дом, когда я всё решаю сама. И вот опять меня лишили выбора…       — Выбора нет ни у кого, — спокойно говорит Регина. — Судьба выбирает за нас. Я не выбирала стать принцессой, а потом Королевой. А у принцесс нет товарищей по играм, друзей. Их нам подбирают. Весь день расписан по минутам. Быть принцессой — это тяжёлая работа семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки.       — Когда я стала разбойницей, — присоединяется к беседе Белоснежка. — Первые дни я сама себе составляла расписание — вместо фрейлины. Чтобы не сойти с ума. Видели бы вы мой ежедневник сейчас…       — В детстве я мечтала эту фрейлину отравить, — ёжится с кривой усмешкой Регина. — Как тень всё время за спиной, с блокнотом и вечные напоминания: «Сегодня в… у вас… а в… вы должны…». Ни минуты свободной.       — Меня так муштровали в одной из приёмных семей, — улыбается Эмма. — И в одном из приютов была почти такая же жёсткая дисциплина. Почти как в армии. Хотя об армии я могу судить только по фильмам…       — Можешь себе представить, что для тебя это была пара эпизодов, а мы так почти всю свою сознательную жизнь, — кивает Регина. — И Сторибрук стал для меня тем же, что для тебя жизнь в Бостоне, глотком свободы. Но я уже привыкла и сама загнала себя в рамки. Сама для себя установила жёсткое расписание. Ты себе не принадлежишь. Так было всегда — принцесса, Королева, мэр…       — Мама, — улыбается Эмма. — Ты вырастила Генри умным и добрым мальчиком, хотя и жутко, просто чудовищно избалованным. За один только его побег в Бостон, я бы отодрала пацана так, что он неделю бы сидеть не мог.       — Да. Мама тоже круглосуточная работа, без выходных. И я уже поняла, что отпускать Генри к вам с ночёвкой не стоит, мисс Свон. Или дадите полную свободу, или будете прессовать по полной.       — Скорее второе, — фыркает Эмма. — Ты избаловала сына, а он сел тебе на шею и ножки свесил. И он вряд ли запросится ко мне в гости. А я не собираюсь на него как-либо претендовать. Я это уже говорила — он стопроцентный Миллс. В нём ничего от меня.       — Я так боялась, что стану походить на свою матушку Кору, что видно перегнула палку… — вздыхает Регина.       Когда Генри входит в кафе, на него внимательно смотрят обе мамочки. Мэри Маргарет с ехидной улыбкой наблюдает за происходящим.       — Что? — Генри отступает к двери.       — Пора тебя начинать воспитывать, — со зловещей усмешкой, «злодейским» шёпотом сообщает Эмма.       — Может, не надо?       — Надо, Генри, надо, — разводит Эмма руками. — Давно пора.       — Мама! Что такое с мамой?! — Генри прячется за стул Регины.       — Кажется, она внезапно вспомнила о своём материнском долге и решила выдать его тебе сразу, с процентами.       — А никак на выплаты разбить нельзя? — жалобно канючит Генри. — Например, на три месяца, а лучше на полгода.       — Нет, — решительно мотает Эмма головой. — Если я тут застряла надолго, если не навсегда, пора бы нам, молодой человек, познакомиться поближе. Я тебе таки не чужой человек.       — Поговорим чуть позже, вечером, — говорит Регина. — Обо всём.       — Только без сидра, — просит Эмма. — Он вкусный, но сшибает с ног.       — Договорились. …       — Я фотографировала Генри первое время чуть ли не каждый день, — Регина вытаскивает толстый том в бархатной обложке. — Хроника. Он был такой смешной…       — Я помню твои глаза, когда он заявил, что Я его настоящая мама, — Эмма разглядывает первый снимок. — За одно это его мало отодрать. А я его и не помню младенцем, даже не разглядела толком… Какая НАСТОЯЩАЯ мать отправит своего ребёнка в Систему? Сознательно. Даже на руки не взяла.       — Ну вот. Теперь ты знаешь, как выглядел НАШ малыш, когда был совсем крохой, — улыбается Регина.       — Ты на себя наговариваешь, — Эмма смотрит Регине прямо в глаза. — Ты не злая. У злой, по-настоящему злой, ничего бы не вышло. Злые не умеют любить. Одержимость, ревность, страх потерять то, что, как они считают, принадлежит только им, но не любовь.       — Моя мама говорила, что любовь — это слабость.       — Прости, но твоя мама была дурой.       Регина хихикает:       — Какая ты смешная, Свон…       Генри, который заглянул в гостиную, смотрит на своих мамочек круглыми глазами от шока и с громким топотом уносится к себе наверх. В небе над Сторибруком пляшут огни Северного сияния…