Комната без номера

      Просыпаюсь раньше Чимина и задолго до будильника, смотрю в пустоту. В голое окно настойчиво заглядывает восходящее солнце, навевая отнюдь не весёлые мысли. Идти на учёбу категорически не хочется. Не хочется идти в столовку, не хочется даже вставать. Чувствую себя разбитым и подавленным. А ещё совершенно не отдохнувшим и безнадёжно уставшим.       Не желая потревожить сон своего нервного соседа, да и испытывая вполне закономерную неприязнь к малознакомому парню в своей постели, мне пришлось подвинуться на самый край кровати. Ночь прошла в мучительном напряжении, я постоянно боялся свалиться на пол. Тем более дома я привык спать в обнимку с подушкой, с ней я сплю крепко и спокойно, но подушки нет, зато есть колючий сосед, на которого можно было бы свалить свои конечности. Но за подобное посягательство на его тушку он может заехать в глаз. Не факт, что успею среагировать, Чимин довольно быстрый, да и бьёт больно.       В отличие от меня, Чимин спал тихо, не ворочался, не храпел и вообще не подавал никаких признаков жизни, что, в принципе, добавило ему очков.       Я сажусь на кровати, поставив ноги на холодный пол, что мигом меня выводит из сонного состояния. А дома пол всегда тёплый…       Раздражение нарастает. Чтобы почистить зубы и умыться мне приходится минут двадцать выстоять в очереди к умывальникам, пропуская наглых хёнов и не менее наглых нун с курсов постарше.       В столовке мне не хватает места, и я завтракаю стоя у подоконника. В библиотеке мне выдают лишь треть от необходимых книг. Так как меня задержали в библиотеке, в аудиторию я захожу практически с преподавателем, и мне достаётся место за первой ботанской партой, что кладёт конец моему терпению. К первой перемене я мечу молнии из глаз и огонь из ноздрей, поэтому препод не задаёт мне никаких вопросов, а студенты предусмотрительно обходят стороной.       — Тэхён, ты чего такой нервный?       Панибратски обняв за плечо, на мне повисает Чонгук, излучая энергию и веселье. Хочется ему заехать по улыбчивой роже.       Вместо этого я бросаю взгляд на одиноко сидящего за дальней партой Чимина. Парень положил подбородок на сложенные замком руки и, судя по всему, крепко спит, не обращая внимания на окружающих. Чонгук следит за моим взглядом и понимающе выдаёт:       — О, это Чимин тебя так доконал?       — Что? Нет. Просто утро не задалось.       Получается, не только я не выспался. Возможно он всю ночь не сомкнул глаз, боясь меня? Эта мысль поднимает мне настроение.       — О, а теперь лыбишься. С тобой точно всё в порядке?       — Он плофто садумал фто-то нехолофее, — шепелявит улыбающийся Хосок. — Я усе моху ховолить, — он сверкает зубами и тычет пальцами в свой рот, — пофти моху.       — Пофти моху, бла-бла-бла, — перекривляет его Чонгук. — Лучше помалкивай, а то язык отвалится.       Хосок замахивается на него рукой, но улыбаться не перестаёт. Два идиота. Они увязались за мной и идут до самой столовки, а там плюхаются рядом, несмотря на свободные места вокруг. Меня это жутко бесит, потому что я хотел сесть к Чимину. Ещё и суток не прошло с момента знакомства, а меня уже разрывает от любопытства и раздражения, и я даже не знаю, чего во мне больше. Рыская взглядом по сторонам, я постоянно ищу его белую с чёрным рубашку, а на паре я вообще рисковал получить косоглазие, всё время посматривая на него.       — Ну что, узнал что-то о Паке? Что тебе рассказал староста? — любопытствует Чонгук, не отрываясь от еды. Он вообще, судя по порции, жрёт за двоих. Хосок, в отличие от него, лишь немного поклевал свой обед. Я подумал, что это из-за пирсинга, но похоже, он всегда так мало ест. Поев, он стал пить через трубочку сок, издавая раздражающие булькающие звуки.       — Не-а, — отвечаю я, — я ничего и не пытался узнать. На фига оно мне надо?       — Заливаешь! — Чонгук категоричен. — Думаю, вы просто в цене не сошлись.       — Думай как хочешь, — я слежу взглядом за Чимином, он сидит у окна и медленно ест. Зрелище, как он аккуратно берёт палочками еду, а потом отправляет её в рот, пробуждает во мне нечто низменное, запорхав бабочками в животе. Во рту пересыхает, и я отпиваю сока, даже не почувствовав вкуса. Глядя, как он облизывает пухлые губы после каждого кусочка, я почему-то представляю нечто отнюдь не кулинарное. Не пойму, что меня в нём привлекает? Его дерзость? Одиночество? Или надлом? А может мне просто нечем заняться, и я ищу проблему на свою голову.       — … а потом я ему говорю, ты мне теперь должен… Эй, чувак, ты меня слушаешь?       Удар, прилетевший мне в бок, был несильным, но до безобразия метким и болючим. Палочки в руках дёргаются, и кимчи валится мне прямо на джинсы.       — Ебучий случай, мои любимые брюки от Гуччи! — воплю я, стряхивая еду на пол.       Половина студентов начинает ржать, вторая улюлюкать, предлагая показать, как я выгляжу без Гуччи. Меня бросает в жар от злости.       — Твою ж мать за ногу, Гукки, их только в химчистке можно чистить! Где ты тут видел грёбаную химчистку?       — Ой, ты меня Гукки назвал! — игнорирует мои вопли Чонгук и счастливо улыбается, закусив верхними зубами нижнюю губу и став до безобразия похожим на весёлого кролика. — В топку джинсы, иди я тебя поцелую!       И, чтоб его разорвало прямо на месте, лезет ко мне целоваться. К такому повороту событий я был откровенно не готов, и, естественно, не сразу начинаю отбиваться, что играет решающую роль. Меня безапелляционно зажимают в объятиях и довольно чмокают в губы, а потом и вовсе начинают пропихивать язык в рот. Я чувствую на губах сладость апельсинового сока и горечь дешевых сигарет. Дёргаюсь, но Чонгук оказывается слишком сильным, в кольце его рук я чувствую себя словно в железных тисках. Ударить в пах я считаю слишком низким, а вот с разгона заехать лбом по носу — запросто. Не сильно, но так, чтобы просто почувствовал всю мою любовь. Кольцо рук размыкается и этот засранец, заорав, хватается за лицо.       В столовке звучит рой аплодисментов, крики становятся громче. Восхищённые представлением студенты откровенно хохочут. Вот значит, как тут развлекаются. Покажу, что меня это шокировало, и будут ржать до конца моих дней. Что ж, подыграю.       Чонгук держится за немного распухший и покрасневший нос, но выглядит донельзя довольным. На щеке — размазанный след крови, на губах — счастливая улыбка. Сейчас я сотру ухмылку с твоей наглой рожи.       Я напоказ вытираю рот рукавом, грожу Чонгуку пальцем и громко, чтобы все услышали, говорю:       — Если не умеешь целоваться, то и не лезь со своими девчачьими поцелуйчиками, Гукки, — я произношу его имя, растягивая слоги и искривляя голос.       Зеваки ржут ещё сильнее, но теперь уже не с меня. Чонгук смущается, но, хоть довольная ухмылка с его лица не исчезает, что ответить мне он не находит. В один момент я становлюсь жутко популярной личностью. На меня со всех сторон сыплются поздравления.       — Ну чувак, это реальная победа.       — Ты его уделал. Ты первый, кто его так приласкал.       — Ты реальный мужик, уделал самого прилипалу Гукки.       — Обычно все теряются или истерят.       Дифирамбы продолжаются, я корчу рожу и, отсалютовав двумя пальцами, изображаю латинскую «V». Кто-то щёлкает меня на телефон. Это уже порядком раздражает, но я продолжаю корчить клоуна. Некоторые слишком увлекаются, предлагая научить Гука целоваться, и тому очень нравится эта идея. Я уже не знаю, как отмазаться от всего этого безобразия и чувствую, что если не сбегу, то мне реально придётся целоваться с Чонгуком.       Вдруг вспоминаю о Чимине, оглядываюсь, но его в столовой больше нет. Интересно, он видел недавнюю сцену, и что думает об этом?       Пока все веселятся, я сбегаю на свой этаж. Пары, к счастью, сегодня закончились, настоящая учёба начнётся только через пару дней, поэтому ещё есть время побездельничать.