Комната без номера

      — Пей до дна! Пей до дна!       — Агрх! Я сделал это! — Чонгук рычит и с громким стуком ставит бутылку на стол, а затем, одним ловким движением разрывает на себе майку, демонстрируя всем окружающим идеальный пресс и чётко очерченные мышцы рук. Народ вокруг восторженно беснуется, требуя продолжения.       — Ну да, у него ведь ещё штаны целые, — кривится Юнги, — впрочем, я не удивлюсь, если он и их одним махом сорвёт, — продолжает пьяно бубнить он, глядя в пустоту и вызывая приступы смеха у товарищей.       — Гукки отлично выглядит, — подливает масла в огонь Сокджин, издеваясь над друзьями. — Такой сексуальный мальчик, так и хочется его пощупать да в кроватку к себе уложить.       На нём скрещиваются две пары злых глаз. Намджуна перекашивает от ревности, у Шуги чуть пар с ушей не валит от негодования. Чонгук вообще не в его вкусе и подобное предложение кажется ему кощунством.       — Мои девочки каждый день бегают к нему, ни одну неудовлетворённой не оставил, — продолжает нарываться на неприятности Джин, а потом грустно добавляет: — Но в последнее время он их избегает. Вдруг малыш влюбился? Или у него появился постоянный партнёр? Как думаешь, Сахарок? — Сокджин делает очень удивлённое лицо, прижав ладони к щекам.       — Мне похуй, — огрызается Шуга и опять впивается взглядом в танцующего Чонгука, хотя в душе ему хочется развернуться и дать с ноги в смазливую морду Джина, навсегда стерев эту ехидную наигранно-удивлённую ухмылку. Только дурак не догадается, что он его подкалывает — Шуга не настолько туп и пьян, чтобы не уловить в его голосе сарказма и издёвки.       — Ты только посмотри на это похуй, — хихикает Джин, наклоняясь к старосте, — у него сейчас глаза из орбит вылезут.       — Ты специально его накручиваешь? — как бы невзначай наклоняется ещё ближе Намджун и с силой вдыхает божественный аромат своей зазнобы.       — А то! Тэхён меня просто поражает — одним махом избавился от такого опасного противника и прикрыл недотрогу Пака. Теперь Сахарку не до него. Спорим, он скоро сорвётся? Жопой чую, сегодня случится нечто эпичное!       Жопа Джина ещё ни разу не ошибалась, одинаково удачно угадывая как внезапные проверки в общаге, так и дождь со снегом, и, как показывает практика, даже нервные срывы.       Староста задумывается. Спорить тут не о чём. Всё и так очевидно — Юнги влип, хотя и сам ещё не понял. Долбаный Тэхён подкинул ему сложную задачку, он повёлся и сам захлопнул этот капкан. Вот если бы Тэ ничего не сказал, то жил бы себе пацан спокойно, не парясь.       Но дело даже не в этом. Пофиг на Шугу и его подростковые проблемы. Главное — Джин предложил спор, и, очевидно же, что при такой формулировке, он победит. Нужно изменить условия так, чтобы победа ему не досталась.       «Придумал», — ухмыляется староста, наклоняется к уху Джина и быстро озвучивает новые условия. Тот истерически ржёт.       — Да никогда в жизни этого не будет! Ты уже слился! Я согласен!       Они ударяют по рукам и с алчностью изголодавшихся по крови шакалов смотрят на виновника спора. Тот даже не поворачивается в их сторону, таращась на Чонгука, который уже залез на стол и немного грубо, но одновременно сексуально двигается в такт музыке. Толпа вокруг весело галдит, тянет к нему руки, кто-то постоянно подаёт ему рюмки с соджу, и тот опрокидывает их в себя одну за другой, будто это вода.       Какой-то парень из соседней общаги толкает девчонку, что упоённо лапает Чонгука, и сам хватает его за задницу. Тот от неожиданности подскакивает, отшатывается в сторону, чуть не валился со стола, но потом легко выравнивается и удерживает равновесие.       Намджун удивляется тому, какую лошадиную дозу алкоголя выпил этот засранец и до сих пор отлично держится на ногах. Кажется, ничто не сможет его свалить!       Рядом сидящий Шуга решает не отставать, рюмки мелькают со скоростью света. Потом в его пьяном мозгу что-то щёлкает, лицо становится серьёзным, он кивает сам себе, встаёт, уверенным шагом направляется к толпе… Но тут Чонгука перемыкает, громко хлопая в ладоши он привлекает к себе внимание публики и, перекрикивая музыку, кричит:       — А давайте в бутылочку на желание поиграем! Кто откажется — тот лошара!       Жадная до развлечений толпа радостно ревёт, приветствуя новое предложение. Каждый надеется, что если сегодня ночью не перепадёт секс, то хотя бы поцелуй. Спрыгнув со стола, Чонгук всё же подворачивает ногу, и Шуге, который потерянно стоит рядом, приходится его ловить.       — Ой, я нечаянно, — очаровательно улыбается Гукки, продолжая держаться за хёна, и Шуга совсем теряется, забыв, зачем вообще сюда пришёл. Потом вспоминает, что он грозный и серьёзный парень, и отталкивает Чонгука от себя:       — Меньше пить надо, алкаш малолетний. В следующий раз может некому будет тебя ловить…       — Ну что, в бутылочку? — игнорирует его слова Чонгук, а в глазах искры: «Хён, ты же не лошара?»       — Нафига мне этот детский сад?       — Хён, ты что, струсил?       «Вот сучонок, на слабо меня взял! — психует Юнги, еле сдерживая покер-фейс перед жадно взирающей на него публикой, и садясь в адский круг. — И не отмажешься ведь. Ещё и смотрит так…»       Все усаживаются кружочком, даже Намджун с Джином присоединяются, и начинается какая-то хуйня. Народу оказывается неожиданно немного, всего двенадцать человек, потому что остальные либо уже пьяны в дюбель, либо слишком увлечены друг другом в тёмных углах зала, откуда иногда доносятся разной тональности подозрительные охи и ахи. И из всей толпы в бутылочку сели играть всего две девчонки, причём одна из них весьма страшная, поэтому игра сразу принимает откровенно голубой оттенок. Шуга выпадает в осадок, наблюдая за всей этой вакханалией и ему совсем невесело. Ему страшно.       Разогрев начинается с дурацких желаний, типа: «Выпей стопку соджу и занюхай носком соседа» или «станцуй стриптиз с рюмкой на голове», или вообще бред — «голышом пробегись по коридору, кукарекая». К счастью, некоторые из участников твёрдо уверены, что никто не посмеет загадать им слишком сомнительное желание. А Шуга вообще лишь раз попался, при этом так посмотрев на загадывающего, что тот не смог придумать ничего интересного. Выпив скучную, но безобидную штрафную рюмку, Шуга слегка расслабляется и начинает входить во вкус дебильного развлечения.       Зато Чонгук с радостью участвует в любом сумасбродстве: он уже дважды станцевал стриптиз, оставил огромный засос Хосоку и с радостью раздавал такие же идиотские задания остальным.       И вот это случается. Чонгук крутит бутылочку и её горлышко медленно, словно издеваясь, останавливается, указывая на Юнги. Юнги бросает испепеляющий взгляд на парня, но это не срабатывает, холодок проходится у него по коже. Гукки пьян, и его взгляд не сулит ничего хорошего. В нём читается лишь одно: «Ты попался!»       «Я попался», — обречённо думает Шуга.       В этот раз задание было оглашено заранее и скорректировано всей компанией. Градус бреда уже давно поднят выше нужного, но некоторые ещё в состоянии соображать. Джин как тюлень хлопает в ладоши надрываясь от смеха, а Намджун злорадно повторяет:       — Французский поцелуй, двадцать секунд. И вы должны снять футболки!       «Почему двадцать?» — лихорадочно соображает Шуга, глядя, как к нему на четвереньках подползает уже давно раздетый Гукки, а потом вспоминает, что сам установил это время, громче всех выкрикивая условия: потому что пять секунд это слишком мало, а целая минута — много. Всем надоест смотреть на это и считать, подвёл он тогда итог. — «Бля, бросаю пить».       Футболка летит в сторону, а в жарком помещении вдруг проносится холодок, щекочущий открытую кожу. Юнги чувствует себя слишком мелким, хрупким и неестественно бледным на фоне раскачанного загорелого младшекурсника, ёжится под взглядами окружающих, наклоняется вперёд к губам Чонгука, собираясь взять инициативу в свои руки. Он — Шуга, его каждая шавка боится, нельзя терять лицо. Он не может строить из себя истеричку и недотрогу. Хотя и безумно хочется подхватить шмотки и с визгом убежать подальше от этой толпы, от этого пышущего жаром Чонгука и от этих доверчиво приоткрытых блестящих губ.       Не успевает он даже настроиться, как чужие губы грубо сталкиваются с его губами. Вспышка боли моментально сменяется негодованием, когда Чонгук без сомнений засовывает язык ему в рот. Где-то на фоне всего этого восторженно выдыхает толпа, слышится скрипучий ржач Сокджина, а потом, с некоторой заминкой, начинается издевательски медленный отсчёт.       — Двадцать, девятнадцать, восемнадцать…       Чонгук наваливается, давит всей массой и целует всё грубее и настойчивее. Шуге не хватает сил сопротивляться, он будто придавлен плитой, приходится податься назад, опереться на едва выдерживающие такой вес руки. Мышцы едва не лопаются от напряжения.       «Только бы не упасть. Только бы не упасть!»       Если он завалится на спину, окажется погребённый под этой тушей, это будет несмываемый позор. Шуга не может быть снизу, он не может показать слабость!       Чонгук чертовски тяжёл и горяч во всех смыслах. Юнги молится, чтобы отсчёт как можно скорее закончился, но, похоже, цифры застряли где-то посередине. Ещё немного, и он не выдержит — никто и никогда его так самозабвенно не целовал. У Юнги вдруг встаёт, а тело начинает трясти как в горячке. Он чувствует себя шлюхой под дозой, но остановиться не в силах.       — …один! — кричат из толпы, отсчёт заканчивается. Чонгук резко отстраняется, вскакивает на ноги и вопит:       — Задание выполнено!       Что происходило позже, Шуга помнит плохо. Всё как в тумане. Кажется, они сыграли ещё несколько раз, ему даже пришлось выпить стаканчик соджу, вкуса которого он даже не почувствовал. Ему хотелось кого-то убить, покалечить, или, хотя бы, что-то сломать.       Потом он пьяно шатаясь побрёл в сторону общежития, и на него из темноты выскочил какой-то самоубийца, который рискнул прижать его к ледяной кирпичной стене и без зазрения облапать.