Комната без номера

      Утро наполнено неловкостью. Оба ощущаем дискомфорт от засохшей на белье спермы, от того, что происходило вчера, как мы касались друг друга и не сдерживали стонов удовольствия. Мне немного легче в эмоциональном плане, для меня всё иначе — я давно жаждал сблизиться и радовался, что Чимин меня не отверг. Зато сам Чимин не находил себе места. Я обнял его со спины и чмокнул в затылок, бормоча приятности. Он привычно втянул голову в плечи и легко высвободился из моих рук. Но на лице у него была смущённая улыбка, поэтому я расслабился. Очень боялся, что с утра он замкнётся в себе или, что ещё хуже, будет злиться или орать на меня.       В общем, каникулы прошли продуктивно, хотя потом ещё несколько дней, до понедельника, Чимин каждый раз мягко отстранялся от меня, виновато улыбаясь. Видимо, меня внезапно стало слишком много в его жизни, и требовалось время, чтобы привыкнуть.       Все разъехавшиеся студенты вернулись, общежитие, находившееся в относительном покое летом, вновь наполнилось шумом и гамом, народ делился летними приключениями, показывал загар и обновки, привезённые из дома, а на последних выходных все устроили грандиозную попойку. Мы наоборот остались дома — Чимин отсыпаясь, а я читая очередную книгу на телефоне. С одной стороны, это могло показаться скучным, но мы были рядом, и этого было достаточно.       В понедельник снова пришлось идти на пары, так что отовсюду доносились стенания и страдальческие вздохи — учеба никого не радовала. Впрочем, у Чимина сегодня на редкость хорошее настроение, он мил и весел, а я вынашиваю коварный план соблазнения, смакуя его в различных вариантах.       В аудитории, на лекции, мы заняли последнюю парту, и уселись совсем близко, прижавшись друг к другу плечами. Хосок не видел ничего вокруг, кроме своей Тэхи, которая его почему-то игнорировала, активно общаясь по телефону. Зато Чонгук изнывал от скуки, то и дело блуждая взглядом, рассматривая всех и, судя по всему, жаждал развлечений. Желательно таких, пожёстче. Он не успел сесть поближе к нам, чему я был несказанно рад.       Учитель заунывным сонным голосом напомнил нам программу прошлого семестра и принялся вещать о том, что мы будем изучать в следующем. Чимин сидел ровно, с неестественно прямой спиной и глупо ухмылялся своим мыслям, которые явно далеки от корейской литературы. Я любуюсь его профилем и длинной шеей, мечтая оставить на ней парочку банальных, но смачных засосов. Чтобы все видели, что он мой. Детский сад, ну честное слово!       Сказав нам страницу, учитель велит всем самостоятельно прочитать поэму, а сам погружается в заполнение своей тетради. Обвожу взглядом аудиторию и вижу, что каждый занят чем попало, некоторые вообще дремлют, умостив головы на сложенные на парте руки. Чимин не отстает от толпы бездельников и рисует в книге какие-то непристойные каракули.       В меня будто вселяется демон и нашёптывает одну безумную идейку. Не в силах сопротивляться, засовываю руку под стол и кладу Чимину на коленку. Главное, сохранять абсолютно невозмутимое лицо, чтобы никто этот жест не заметил. Чонгук к примеру. Этому мелкому засранцу хватит мозгов гаркнуть на всю аудиторию что-то типа: — «А Ким лапает Пака за ляжки!» — чисто от скуки.       Чимин напрягается, скашивает на меня глаза и так невинно-эротично закусывает губу, что у меня в голове рождаются радужные фейерверки. А в животе — типичные бабочки.       — Ты с ума сошёл?.. — шипит он и опасливо оглядывается по сторонам, боясь быть замеченным. А я веду рукой по его бедру всё выше и выше. Нежно и мягко перебирая пальчиками. Чимин чуть не вскакивает, взгляд у него делается шальной и испуганный. Я принимаю невинный вид, а он сердито сводит брови.       — Прекрати!..       Я останавливаюсь на середине бедра, он хватает меня за ладонь, пытается скинуть, но я больше не шевелюсь. Едва сдерживая улыбку, пытаюсь не смотреть на него, а он пихает меня в плечо. Чтобы усыпить его бдительность я изо всех сил строю постное лицо и подпираю голову левой рукой. Чимин хмыкает и возвращается к своим каракулям, но я снова включаю режим обольщения, или совращения, если можно так сказать, начинаю поглаживать его по бедру, обводить пальцами мышцы. Чимин напрягает ногу, снова дёргается, отворачивается, но я успеваю заметить у него на лице ухмылку. Ему что, щекотно? Или нравится?       Мне точно нравится. Мышцы на его бёдрах такие восхитительные, упругие и выпирающие, так бы мял и мял их, поднимаясь всё выше, и как-то глубже к внутренней стороне. Увлекаюсь, реальность уходит на второй план, я даже не слышу голосов вокруг, всё моё внимание лишь на этом нехитром движении, и ещё — на лице Чимина. А оно у него меняется с каждой секундой, он опускает ниже голову, скрывая лицо под чёлкой, но я всё равно вижу, как запылали его щёки, как он снова закусил губу, как он судорожно выдохнул и мельком посмотрел на меня.       «Прекрати, — говорит его взгляд. — Не прекращай», — вторит он сам себе противоречивым эхом. Похоже эта игра заводит и его.       От такого невинного взгляда немного кружится голова, хочется сотворить нечто ещё более безумное. Я прижимаюсь к нему ближе, чувствую, как напряжены его мышцы и как он силой контролирует дыхание, веду нежно рукой, а потом внезапно, пока он ещё не опомнился, накрываю ладонью его пах. Чимин явно не ожидал этого, снова хватает меня за руку, но почему-то не пытается убрать её, наоборот, прижимает сильнее. Чтобы я мог почувствовать…       У меня сердце скачет как сумасшедшее от восторга, под ладонью ощутимо-выпирающее доказательство моих стараний. А на лице Чимина от стыда проступают красные пятна, он испуган и смущён, искусал губы, а ещё дышит через раз, и от нехватки кислорода каждый последующий вдох у него получается всё более судорожным, чем предыдущий.       Я почему-то пугаюсь, что переборщил, убираю руку, но он вдруг оборачивается и с недовольством смотрит на меня в упор. У меня не остаётся выбора — я возвращаю руку на место, снова глажу его по бедру, довольно настойчиво вывожу нехитрые узоры, периодически специально задевая его возбуждённый член и слушая его тихое, прерывистое дыхание. У меня тоже встаёт, но если я засуну под парту и вторую руку, это точно кто-то заметит, так что Тэхён-младший остаётся без внимания, и я сосредотачиваюсь лишь на нашей незамысловатой игре и на том, как сохранить невозмутимое лицо, потому что в аудитории целая куча народа.       Внезапно звенит звонок, и мы словно приходим в себя от оцепенения. Все подрываются со своих мест, с гоготом и криками выбегая из опостылевшей аудитории. Препод закатывает глаза, собирает папки в портфель и уходит, даже не посмотрев в нашу сторону. А мы сидим и не двигаемся до тех пор, пока не остаёмся совсем одни.       Я медленно успокаиваюсь, а вот у Чимина стояк настолько очевиден, что даже слепой издалека заметит. Он всё ещё смущён, и немного испуган, стоит, неловко переминаясь с ноги на ногу, а потом приближается ко мне, утыкаясь носом в ключицу. Мне очень нравится этот доверительный жест, и я обнимаю его в ответ.       — Зачем ты так со мной? — тихо шепчет он, прижимаясь сильнее, а я шепчу в ответ:       — Потому что ты сводишь меня с ума.       Чимин так и не смог успокоиться, поэтому сильно смущается, нервничает и боится, что кто-то заметит его состояние. Прячется за мою спину, чем ещё больше привлекает внимание. Мне приходится увести его домой, наплевав на пары. Впрочем, меня это не расстраивает.       Он переодевается в домашние шорты и майку, пока я копаюсь в рюкзаке, разыскивая телефон. Тот упал где-то на самое дно и потерялся в куче мелочей. Мне никак не удаётся его найти, отчасти потому, что я делаю это только ради того, чтобы чем-то занять свои руки, а отчасти потому, что я вообще думаю о другом.       Холодные дрожащие пальцы проникают ко мне под рубашку, и Чимин тихо шепчет мне куда-то в затылок:       — Ты ведь не сделаешь мне больно?       Он вообще последнее время почти всегда говорит шёпотом, от которого мне сносит голову, но… Он только что предложил мне себя?       Выронив рюкзак, разворачиваюсь к нему, смотрю в глаза обхватив руками лицо:       — Я люблю тебя, Чимини…       Кажется, я хотел сказать что-то другое, но слова сами вырвались, не оставив пути к отступлению. У Чимина широко раскрываются глаза, через секунду наполняясь блеском. Ещё мгновение, и солёные дорожки тянутся по его щекам к моим пальцам. Сцеловываю их, и повторяю:       — Люблю тебя больше жизни и никогда не сделаю больно.       Он судорожно выдыхает, цепляется за мою рубашку, тянет к кровати, ложится так, чтобы я был сверху, и тянется за поцелуем. Я уже возбуждён от одной мысли о предстоящем, но Чимин наоборот уже давно успокоился. Только что он не знал куда деться от возбуждения и нам пришлось уйти с уроков, а сейчас он лишь дрожит подо мной. Он боится, но всё равно делает шаги навстречу мне. Отчаянный жест доверия.       От него слабо пахнет гелем для душа и немного моим одеколоном — что довольно приятно. Это словно метка, подтверждающая, что он мой.       Он целует. Робко, коротко и без языка, но с каждым разом дольше задерживает свои губы на моих. Целуемся до тех пор, пока Чимин не упирается мне в грудь ладонями. Отстраняется, стягивает с себя майку. Расстёгивает мою рубашку. Пальцы у него дрожат, и в глаза мне не смотрит.       Он ведёт ладонями по моим бокам и спине вверх до лопаток, а потом обратно, притормаживает на талии. У меня по всему телу бегут мурашки. А когда я приподнимаюсь, чтобы подвинуть его дальше на кровать и лечь удобнее, скользит руками ниже. Расстёгивает мои джинсы, не сразу справляясь с молнией. Неуверенно просовывает пальцы за мой пояс, проводит пальцами по коже. Мне немного щекотно, а ещё очень приятно. Лучше бы не делал так, и я стону в его губы, перехватываю руки и укладываю себе на талию.       Всё было бы прекрасно, если бы не одно «но». Меня смущает то, что он не возбуждён. Совершенно. А я не хочу, чтобы наш первый раз был похож на его капитуляцию. Я хочу, чтобы он проявил инициативу, чтобы чувствовал себя хозяином положения, а не жертвой. Я много чего хочу, и всё становится слишком сложно.