Ириска

Он проснулся среди ночи от того, что за окном стало очень светло. Лишь через несколько секунд он понял, что это не на улице светло, а это в окна их третьего этажа светит мощный прожектор. Откуда он здесь? За стеной зашевелились. Похоже, родители тоже проснулись. Илья перевернулся на другой бок, накрылся одеялом с головой и хотел снова заснуть. Отец наказал ему хорошо выспаться, чтобы рано утром поехать на рыбалку в Строгино. И вдруг он услышал приглушенный голос отца из соседней комнаты. Он не узнал его. Голос этот был, тонкий, сдавленный, как будто чужой. А может, это был вовсе не отец? Может это все еще сон? И тут же вслед за этим на лестнице послышались громкие бухающие шаги множества ног. Илья вжался в подушку и затаил дыхание. Бум! Бум! Чей-то пудовый кулак обрушился на дверь. Мать испуганно вскрикнула. - Наташа, уйди, я сам открою, - сказал отец своим новым сиплым голосом. - Николенька, не ходи, - тонко завыла та. - Перестань. Они выломают дверь и все равно войдут. И тут же, словно услышав его слова, громовой голос с той стороны двери крикнул: - Открывайте, а то выломаем дверь. Клацнул замок. В прихожей сразу стало шумно и тесно. Илья осторожно высунул ухо из-под одеяла. Он уже понял, что это не сон, что происходит что-то страшное. Он понял, что эти люди пришли к отцу. Он понял, что отец боится этих людей, иначе бы он не говорил таким голосом. А еще он понял, что рыбалка отменяется. - Курякин Николай Ильич? – сказал чей-то грубый и властный голос. - Да. - Вы должны поехать с нами. Повисла тяжелая пауза. Наконец, отец сказал: - Могу я узнать, в чем меня обвиняют? - Вам это объяснят на месте. Снова тишина. Только тиканье часов в прихожей. - А если я откажусь? Кажется, тот грубый фыркнул от смеха. - Отказаться вы не можете. Нам дан приказ доставить вас немедленно. - Чей приказ? - Чей надо приказ, - начал терять терпение главный, - А будете сопротивляться, так у нас есть другой приказ живым вас не брать. Минута тишины длилась вечность. Илья, стараясь не дышать, вылез из кровати, на цыпочках подошел к двери и чуть приоткрыл ее. Он увидел в узком проеме спину своего отца в рубашке, наспех надетой на голое тело. На ногах его бугрились галифе со свисающими вниз подтяжками. А напротив него у двери толпились военные в синих фуражках, один выше другого. Илье показалось, что их, по меньшей мере, десять человек, хотя это наверняка было не так. На их фоне отец выглядел таким худым и сутулым, хотя в обычное время он казался Илье великаном, рядом с которым бояться было нечего. - Вы не… Я не…,- голос отца стал совсем тихим и каким-то покорным, - Дайте позвонить. Это какая-то ошибка. - Вот на месте все и выясним, - ухмыльнулся главный, - Пройдемте. - Нет! – вдруг вскрикнула мать. Она была в одной ночной рубашке, растрепанная, бледная и судорожно прижимала руки ко рту, искривленному ужасом. - Перестань, Наташа, иди в комнату, - повысил голос отец, - Это какая-то ошибка. Все разъяснится, вот увидишь. - Нет! Нет! – продолжала выкрикивать та, как безумная. Она вцепилась в мужа обеими руками и попыталась закрыть его своим телом. Это было страшно и почему-то смешно. Она казалась такой маленькой на фоне суровых мужчин в синих фуражках. Ну как бы она смогла защитить его? - Родионов, Быков, взять под конвой! - гаркнул грубый, видя, что ситуация выходит из-под контроля. Два здоровых мужика по команде вышли из-за спины главного, бесцеремонно обступили отца с обеих сторон и заломили ему руки за спину. Мать взвыла волчицей и бросилась на одного из конвоиров с кулаками. Детина легко, словно щепку, откинул ее к стене. А чтобы не пыталась и дальше мешать, наставил на нее пистолет. Тут Илья не выдержал. Ужас, искавший себе выхода все это время, прорвался наружу, слезы брызнули из глаз, а рот свело криком. Он выскочил из комнаты и бросился наперерез обидчикам. - Папа! Отец рванулся на зов, но другой конвоир ударил его по шее прикладом своего маузера. Отец охнул и согнулся пополам. - Быстрее, быстрее. Чего мешкаете? - недовольно подгонял главный. - Наташа, я вернусь. Береги сына, - простонал отец, пытаясь распрямиться. Его уже выводили. Почти голого. В ночь. На холод. - Папа! Отдайте! – Илья пытался протиснуться между плотно сбившимися вокруг отца людьми и дотянуться до его руки. - Успокой сопляка, - раздраженно бросил главный своему подручному. Высокий краснорожий чекист угрожающе приблизился к мальчику. - Не трожь, скотина! – завизжала мать, схватила Илью за руку и рванула к себе. Краснорожий злобно ощерился. - Ну, ну, гражданочка, полегче, - он надвигался на нее, словно пытался втолкнуть ее обратно в комнату, потом резко развернулся и вышел вслед за остальными. Когда он скрылся из вида, мать выпустила руку сына и метнулась к двери. Она сорвала с вешалки мужнино пальто и выбежала на лестницу. - Ника! Пальто! Стойте! Дайте надеть пальто! Илья остался один в пустой квартире. Распахнутая настежь дверь раскачивалась и скрипела от сквозняка. Эхо разносило по гулкому лестничному колодцу отчаянный крик «Пальто!», до смерти пугая притаившихся за дверями своих жилищ соседей. Кто-то из них в этот момент наверняка облегченно выдохнул: не я. Внизу взвыл мотор черной «Эмки», увозя голого и испуганного отца неизвестно куда. А мальчик сидел на полу, закрыв уши ладонями и без конца повторял: - Папа. Отдайте. Отдайте папу. - Илья! Илья, проснись! Илья подскочил на месте. Было утро. Мать стояла над ним и трясла его за плечо. - А? - сонно сощурился он. - Ты бредил во сне. Вставай, уже семь утра. И, будто в доказательство ее слов, на столе истошно заверещал будильник. Отступать было некуда. Илья еще раз тоскливо посмотрел на часы, потом выдохнул, потер глаза и начал вставать со своей раскладушки. Опять этот сон. В последнее время Илья все чаще видел его, и каждый раз он просыпался, объятый дрожью, когда слышал в ушах застывший в каменном лестничном пролете мамин крик «Пальто!» и свою беспомощную детскую мольбу «Отдайте!». Именно сейчас, когда кончилась война, воспоминания прошлого все плотнее обступали его сознание, словно оттаивали после долгой заморозки, когда думать о посторонних вещах, жалеть себя, и надеяться на лучшее было возмутительной роскошью. За окном было хмуро, но по радио обещали, что к обеду распогодится. Потом начала играть бравурная музыка утренней гимнастики. Бодрый голос диктора просил дотянуться кончиками пальцев до носков, выпрямиться, повторить еще раз, а потом сразу же перейти к водным процедурам. Видимо, сам диктор никогда не жил в коммуналке. С водными процедурами все обстояло не так просто. В туалет, конечно же, была очередь. - Доброе утро. Я за вами, - сказал Илья Анатолию Ефимовичу. Тот стоял с томно прикрытыми глазами, тяжело привалившись к стене сортира. Никак, с перепою? Сосед в ответ пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное и обдал Илью облаком ядреного чесночно-водочного перегара. Ну, точно с перепою. - Кто там сейчас? - поинтересовался Илья у более словоохотливого этим утром Леньки. - Пал Семеныч. С газетой, - добавил мальчуган, чуть подумав. «Ну, это надолго», - подумал про себя Илья, и чтобы не терять времени, пошел к умывальнику в общей кухне. Там уже стоял дым коромыслом. Тетя Маруся и Любовь Алексеевна уже вовсю носились по кухне, возводя практически из ничего, как античные боги из глины и воды, завтрак для своих мужей. Тетя Маруся разогревала на примусе вчерашние морковные котлеты. Илья не любил морковь, но голод с утра был такой зверский, что он бы и от них не отказался. Любовь Алексеевна жарила омлет из яичного порошка с луком. Запах был невыносимо вкусный. Ирины Владимировны видно не было. Она просыпалась гораздо позже остальных, когда основная масса обитателей коммуналки уже разбегалась по своим делам. Она была модисткой, шила одежду на дому. - Наша мадам, как всегда, дрыхнет? - послышался голос матери. Ответа не последовало, да она его и не ждала. Она подошла столику у окна, бесцеремонно отодвинула в угол чашку и заварочный чайник Ирины Владимировны, и принялась заваривать свой чай и доставать из принесенного пакета завтрак. - Иди, ешь! - пригласила она Илью к столу. Чай был жидкий и бледненький, напополам с опилками. Сухарики, впрочем, были вкусные, из сдобной булочки с изюмом, которую мама каким-то чудом получила в прошлом месяце по карточкам вместо серого хлеба. - Пойдешь сегодня в магазин. Я не успеваю, - сказала мать. - Мам, я на тренировку опоздаю, - попытался возразить Илья. В очереди можно было простоять и час, и больше. А сегодня по расписанию футбол… - Не спорь, иначе вообще без хлеба останемся. Довесок можешь съесть. Ну, хоть так. Дорога до школы пролегала по улице Рабочей, мимо бараков и времянок, сворачивала в Ковров переулок и вела к старому дореволюционному зданию с пилонами и фигурными фризами по фасаду, построенному когда-то как воскресная школа купцом Ольшанским, а после Революции преобразованному в общеобразовательную женско-мужскую школу, а нынче в мужскую школу имени Кагановича. Тогда все учреждения назывались в чью-то честь. Вдали за Рогожкой виднелись трубы завода «Серп и Молот», изрыгающие на город столбы пепельного дыма. В воздухе пахло железной окалиной. Илья шел в сторону школы и повторял про себя «Песнь о соколе», которую им задали учить наизусть по литературе. «Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море…» Он уже подходил к школе, но на углу Коврова и Рабочей вдруг замедлил шаг и незаметно свернул во двор. Обычный московский двор с развешенным на деревянных подпорках бельем, поленницей под навесом и злющим цепным псом в будке, который, впрочем, сейчас спал. «Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой грудью, в крови на перьях...» Илья пошарил глазами вдоль стен и нашел то, что искал. Он подошел ближе к серой сгорбленной фигуре, примостившейся на низкой скамейке возле дома. Одна нога человека в сером была странно укорочена. Рядом стоял, прислоненный к стене, самодельный деревянный костыль. Человек даже не поднял голову на посетителя, и продолжал сидеть, неподвижно глядя в землю. - Две, - сказал Илья человеку на скамейке и протянул несколько мелких монеток. - Две, так две, - прошамкал инвалид, взял деньги и спрятал в карман. Рука вынырнула из кармана уже с двумя папиросами, закрученными в старую газету. - Спасибо. И, не говоря больше ни слова, Илья почти бегом заспешил в школу. «Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо... Ты не увидишь его так близко!.. Ох ты, бедняга!» Этих папирос ему хватит на неделю. Главное, чтобы мама не заметила. Запах можно отбить, если пожевать еловой хвои. Говорят, хвоя полезна. Наверное, именно по этой причине все елки на школьном дворе стояли обглоданные по низам. Илья переложил папиросы за подкладку кепки. И успел вовремя, потому что в тот же момент из-за угла вышли два высоких крепких парня – Санька Мыло и бугай Шматко. Илья знал, что сейчас они вряд ли станут приставать, но на всякий случай переложил портфель в другую руку. Хулиганы прошли мимо, лишь задев Илью плечом. Когда горячая волна крови перестала шуметь в ушах, Илья снова зачем-то переложил портфель в другую руку и зашагал быстрее. На чем мы остановились? «О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы… я к ранам груди и... захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!» *** - Ну, я тебе говорю, голая стоит передо мной, смотрит и улыбается. - Да брешешь! - А вот и не брешу, честное комсомольское! - Ты только комсомол сюда не впутывай. - Погоди, погоди. И чем все закончилось? - Да ничем, я извинился и вышел. - А зачем заходил? Вот, ты дурак, Володька. Ты бы хоть разговор какой завел. О погоде… - В бане? Все трое грянули от хохота. Воображение нарисовало живую картину, как Володя Зайцев, стоя на пороге женской душевой, заводит учтивый разговор о погоде с хорошенькой соседкой, одетой в одну мыльную пену. - А, ну вас! – махнул рукой Володя, когда все просмеялись, и, чтобы сменить тему, спросил – Идешь сегодня на тренировку, Илюха? - Постараюсь успеть. Мать наказала хлеба купить. Если что, скажи Трофиму, что я опоздаю. - А завтра шахматы, ты не забыл? – беспокойно вставил Боря Лившиц, - Дед говорит, что подготовил для нас какую-то сногсшибательную партию. - Приду. Может, покурим, пока перемена не кончилась? – предложил Илья и, не дожидаясь ответа, начал доставать из подкладки папиросу. - Опять инвалидов самосад? – разочарованно протянул Володя. - Не хочешь, не кури, нам больше достанется, - огрызнулся Илья. Он запалил конец папиросы, всосал в себя горьковатый дымок и выпустил изо рта кудрявое облако. Минут через пять чувство голода должно пройти. Илья передал папиросу Боре Лившицу. Тот мечтательно затянулся и поговорил, глядя в небо: - Говорят, Чарли Чаплин мог выпустить изо рта семь колец подряд, а вслед за этим длинную струю так, чтобы она прошла через все кольца. - Это ж как долго надо тренироваться! – недоверчиво покачал головой Володька, передавая папиросу Илье. Он все-таки не отказался от своей затяжки. Илья с сомнением посмотрел на окурок. Хотелось затянуться еще раз, и, в то же время, нельзя было тратить больше положенного. Карманные деньги от магазинной сдачи подходили к концу. Вдруг Боря потянул его за локоть: - Смотри, кто идет. Илья взглянул туда, куда указывал Лившиц, и чуть не подавился вязкой табачной слюной. Мимо них гордым лебедем проплывала Галочка Афанасьева - первая красавица женской школы имени Крупской и подруга хулигана Саньки Мыло. У Ильи в глазах задвоилось от волнения. А Галочка, тем временем, подошла ближе. Больше того, она остановилась прямо напротив них. - Привет, мальчики, - дружелюбно сказала Галочка и растянула губы в ослепительной ярко-красной улыбке. Она была одной из немногих девушек, кто, наплевав на строгости классных дам, пользовалась губной помадой и духами, и вообще, выглядела, как королева. Даже монашеская школьная форма смотрелась на ее не по годам развитой фигуре, словно вечернее платье так, что дух захватывало. - П-приве-е-т, - нестройным хором ответили мальчики и быстро переглянулись: что происходит? - Привет, Илья, как дела? – Галочка подошла ближе и пристально поглядела на Илью своими большими черными, как ночь глазами. - Спасибо, хорошо. А у тебя? Илья почувствовал, что краснеет, а руки и ноги, по обыкновению, холодеют. До этого момента красавица Галочка удостаивала его не более, чем беглым равнодушным взглядом. Он и не подозревал, что она знает его имя. Галочка улыбнулась ему, достала из маленькой сумочки на шнурке тонкую дамскую сигарету – настоящую – и кивнула на его руки. - Дашь прикурить? Только теперь Илья вспомнил, что все еще сжимал в пальцах непотушенный окурок папиросы. - Да, конечно. Илья полез в карман за спичками. В коробке оставалось две спички. Первую он сломал, вторая отсырела и не хотела загораться. Володя Зайцев и Боря Лившиц, стояли рядом неподвижно, как часовые у Мавзолея, и только водили глазами туда-сюда, с него на нее и обратно. Галочка скрестила ножки в лаковых туфлях, и внимательно за всем наблюдала. - А ты от папиросы.., - предложила она, изящно изогнув подведенную бровь. - А, ну да, - кивнул взволнованный Илья. Как это ему раньше не пришло в голову? Он сунул папиросу в рот и затянулся, чтобы разжечь угасающий окурок. Галочка зажала тонкую сигарету между накрашенными губками, наклонилась к нему и коснулась его горящего конца, так что расстояние между их лицами равнялось длине двух дымящихся сигарет. Илья скосил глаза на Галочку. Она была так близко. Ее склоненные плечи и грудь источали то особое женское тепло, которое проникало сквозь одежду и вызывало в теле сладкую дрожь. От ее духов щекотало в носу. Галочка в ответ посмотрела на него из-под черных ресниц. В следующий момент, то ли для того, чтобы лучше распалить свою папиросу, то ли от ее пронзительного взгляда, Илья вдохнул табачный дым полной грудью, задохнулся и сдавленно кашлянул. Но Галочка уже прикурила, отошла на два шага назад и, подперев руку с зажатой в ней сигаретой, выпустила в небо ароматную струю дыма. Тамара Макарова, не иначе! - Играешь сегодня? – спросила она. - Да, наша школа против «Буревестника». Я в нападении, - ответил Илья. - А я на воротах, - вставил Володька. - Я приду посмотреть, - ответила Галочка только Илье, - Ну, пока. И Галочка черным лебедем величаво поплыла дальше. Боря Лившиц смотрел ей вслед до тех пор, пока хватало его длинной худой, с прыгающим над воротом кадыком, шеи. - Ни черта себе! Илюха, чего это она на тебя глаз положила? - Вот это краля! – мечтательно произнес Володька. - Ты смотри, она с Санькой Мыло гуляет. Не боишься от него в глаз получить? Илья не знал, что ответить. Он чувствовал легкое головокружение от выкуренного табака и запаха ее духов. Резкая обжигающая боль вывела его из ступора. Илья вздрогнул и выпустил из рук сгоревшую до основания папиросу. Было досадно за впустую потраченное курево. Но Илья готов был сжечь и вторую папиросу, лишь бы Галочка снова, вот так же близко наклонилась к его лицу и позволила ему посмотреть в ее непроглядные черные глаза. Он отряхнул пепел со штанины и глухо сказал: - Пойдемте, уже звонок. Подобрав разбросанные по земле вещи, друзья зашагали к школе.