***
- Доброе утро, мадам Лестрейндж. Портрет Беллатрисы, привыкший за эти годы к частым визитам юной Долгопупс, надменно взглянул на девушку скорее по привычки, чем если бы правда не желал её видеть. - Под этой пыльной тряпкой все одно темно, потому поверю тебе на слово. - У меня есть несколько вопросов к вам, мадам Лестрейндж. Вернее один, но… - Так определись один вопрос или несколько!- слегка раздраженно перебила Беллатриса. - Все зависит от ответов, мадам. - Наглая девчонка! Со своей язвительностью ступай к портрету Абраксаса Малфоя, а не ко мне. Вечно ты нарушаешь мой покой,- обижено скрипнул зубами портрет и отвернулся. - Зачем же вы так, мадам? Признайтесь же, что вам очень скучно под черной шторой и разговоры со мной ваше единственное развлечение. Беллатриса закатила глаза и недовольно напомнила: - У тебя были какие-то вопросы-зависящие-от-ответов. - Да. Вы правда были Пожирательницей смерти? Женщина удивилась; внимательно прищурено оглядела Ромунду с ног до головы и ответила утвердительно. - В таком случае, вы наверняка знали Антонина Долохова. - Верно, это был мой хороший друг, но какое до него дело маленькой девочке? - Очень большое дело, мадам Лестрейндж. Вы мне очень поможете, если расскажите о нем немного. - Хорошо. Что ты хочешь услышать? - На самом деле я пока не знаю,- замялась Ромунда, стремительно краснея под пристальным взглядом Беллатрисы,- Возможно о ваших взаимоотношениях. Он вас…любил? Женщина подняла брови, чуть кривя губы в улыбке, а Ромунда покраснела еще больше, коря себя за несдержанность. - Нет,- просто ответила Беллатриса,- Он был влюблен в Алекто Керроу. Он был готов жениться на ней, и насколько я знаю, она ждала ребенка. Мы же с ним были хорошими друзьями. Ромунда кивнула, удовлетворенная ответом, и спросила дальше: - Он сказал вам в девяносто восьмом году, что вы встретитесь в следующей жизни, вы помните этот разговор? Тут Беллатриса запрокинула свою нарисованную маслом голову и рассмеялась, громким кряхтящим смехом. Потом сказала: - Ромунда, я не кладезь воспоминаний. Я всего лишь портрет, даже не личность – говорящая картинка. Я не могу отвечать за дела моей натурщицы и за то, что ей говорили. Если бы портрет мог повторить натуру тех, с кого он был написан, то люди решили бы вопрос вечной жизни. Увы, я не знаю и половины того, что происходило с настоящей Беллатрисой Лестрейндж и с её друзьями. Ромунда подозревала что-то подобное, но до конца надеялась, что портрет ответит на её вопросы. Видя, как поникла девочка, Беллатриса сжалилась и добавила: -Я не знаю, к кому тебе стоит обратиться, чтобы узнать о Долохове, но если ты захочешь узнать обо мне, то загляни в мою комнату. - Это здесь? - Нет, глупая, это в доме двенадцать на площади Гриммо, в родовом доме Блеков. - Но я думала… - Что я жила здесь? Но это родовое поместье Малфоев, а я Блек. Ну, в замужестве, конечно, Лестрейндж, но девичья фамилия у меня Блек. - Оу, вот как,- Ромунде на секунду захотелось спросить, что она делает в поместье Малфоев, но подумала, что это будет не прилично, а потому просто поблагодарила за помощь. - Всегда пожалуйста. - До свидания, мадам Лестрейндж. До следующих каникул.***
В доме двенадцать на площади Гриммо жили Поттеры, поэтому было не сложно попасть туда. Достаточно было просто уговорить маму напроситься к ним на дружеский семейный ужин. Гарри и Джини всегда были гостеприимны, а потому уже в эту пятницу Долгопупсы стояли у них на крыльце и стучали в дверь. Открыл улыбчивый Альбус Северус, приняв их верхнюю одежду и любезно приглашая пройти в гостиную. Краем глаза он внимательно взглянул на Ромунду, но она настолько было поглощена рассматриванием дома, что не заметила столь пристального внимания. Она уже бывала здесь, когда была маленькая, но бывший дом Блеков не производил на неё такого впечатления, как сейчас. Острое чувство дежавю вновь нахлынуло на неё, едва не сбивая с ног, но значительно слабее, чем в школе. Скорее всего это из-за капитального ремонта дома, сделанного три года назад, потому что Поттерам надоело жить в постоянной темноте и тусклой обстановке. У Ромунды сохранились обрывки воспоминаний, каким дом был раньше; она мысленно проводила параллели с той книжкой, которую она читала в Малфой-мэноре, с портретом мадам Лестрейндж и собой и все эти детали являли собой идеальную обитель, в которой Ромунда бы с удовольствием жила. Девушка вдохнула запах и немного расстроилась, что это был аромат выпечки и шоколада. Старый величественный запах, который был неотъемлемой частью мрачного дома на площади Гриммо, ушел вместе с содранными толстыми обоями с витиеватым орнаментом; ушел вместе со старыми досками пола, которые заменили на свежие и пахнущие смолой; ушел вместе с мебелью настолько старой, что даже слегка присев на краешек, можно было поднять облачко крупной пыли. Вместе с этой пылью из кресел вылетали частицы ворса, бархатной обивки и развалившегося наполнителя. Ромунда фыркнула, рассматривая новые тонкие желтые обои в красный цветочек, своей жизнерадостностью буквально освещавшие длинную прихожую вместо люстры. Тяжелые шторы и портьеры тоже были заменены на воздушные простые занавески. Бежевая мебель выгодно играла светом в гостиной. Девушка поймала себя на мысли, что этот дом стал до банального простым. В нем не чувствовалось больше таинственной запутанности теней и готической романтики, волнующие воображение своими образами. Все было просто. Как будто кто-то небрежно взял волшебную фантазию и разжевал её обывателю, превращая её во что-то пошлое и будничное. Сели ужинать. Как часто случается во время долгих застолий, дети, покончившие со своей едой самыми первыми и заскучавшие от взрослых неинтересных разговоров, выскальзывали из-за стола и шли играть в детскую. Она была на втором этаже. Но Ромунда пошла по лестнице дальше, на третий этаж, будто само провидение указало ей путь. - Я пройдусь,- предупредила она Альбуса Северуса, и юноша проницательно, будто понимающе, взглянул ей в глаза и кивнул, провожая младших в комнату. На третьем этаже были четыре гостевые комнаты. После ремонта они буквально приглашали войти своими новенькими дверьми. Только одна, последняя, была старой, деревянной, с медной изящной ручкой и без каких-либо подписей. Ромунда остановилась перед ней, не решаясь войти, когда совсем рядом донесся грубый кряхтящий голос. - Комната хозяйки Беллы. Ромунда отшатнулась, едва не теряя голову от ужаса, но увидев, что это всего лишь старый домовик, спокойно но презрительно зыркающий на неё своими прищуренными белесыми глазищами, немного успокоилась, но какой-то суеверный страх перед этим существом продолжал её тревожить. - Покойницы,- добавил Кикимер, скривив тонкие бледные губы. - Можно войти? Домовик моргнул медленно и взглянул с такой мерзкой надменной насмешкой, что Ромунда раздраженно поджала губы. - Нет. - Почему? - Дверь не пустит,- коротко выплюнул Кикимер, собираясь обойти девушку и пойти по своим делам, но она его окликнула. - Что это значит? Говори! - Молодая хозяйка никогда не жаловалась на отсутствие ума. Перед тем, как покинуть славный род Блэков, она наложила чары на дверь. - И их никак нельзя снять? - Хозяин Поттер пытался. Мерзкая грязнокровка пыталась. В Мунго оба попали. С ожогами. Комната молодой хозяйки славно запечатана. Никто не войдет. Ни грязнокровки, ни осквернители рода…- привычно забормотал Кикимер, но Ромунда его уже не слушала. Она сделала шаг вперед и коснулась дерева, возле верхней беленой петли, с облетевшей местами краской. Под пальцами зажглась белесая искорка и поползла вслед за рукой – Ромунда осознано вычерчивала руну. Дверь отворилась с тихим скрипом, высвобождая запечатанный много лет назад сквозняк и запах… тот самый. Девушка жадно вдохнула полной грудью и вошла в чистую комнату, соответствующую её представлению об идеале. Комната Беллатрисы не была выполнена в черных тонах, как все в доме. Это были сиреневый, кремовый, бледно красный и телесные цвета такие, что гладя на них создавалось впечатление, будто долгое время эту комнату держали постоянно на солнце и все предметы: подушки на кровати и сама кровать, два кресла, обои, деревянный шкаф, резной туалетный столик, шкатулки и книги, засушенные букеты цветов - все содержимое комнаты просто выгорело. Что-то хрустнуло под башмаком – лепестки роз и еще каких-то желтых полевых цветов – тоже выгоревшие и потерявшие естественный природный оттенок. Легкий сквозняк шуршал ими по углам и по полу. А на потолке! На потолке-то! – тонкими нитями прорезал беленый потолок дикий виноград с покрасневшими листьями. Ромунда застыла в немом восторге и не могла пошевелиться. Вот она настоящая магия. Здесь! Поддерживает жизнь комнаты уже не одно десятилетие до такой степени, что даже виноград на потолке не гибнет, а продолжает радовать глаз яркими алыми красками. Ромунда рывком раскрыла створки шкафа и зарылась носом в одежду, висящую на вешалках, с потаенным ужасом и радостным ликованием осознавая, что безумно скучала по чему-то такому, что понять она еще не могла. Снова оглядев комнату, она заметила на туалетном столике, среди шкатулок и засушенных лепестков, книгу в коричневом кожаном переплете, к которой захотелось прикоснуться, как хочется коснуться любимой вещи после долгого отсутствия. Переплет был приятным, будто бархатным. Ромунда погладила корешок, прежде, чем открыть книгу, оказавшуюся исписанной угловатым почерком, на первой станице и начать читать. « Дорогая Вирджиния Мойра Аликус Севеджер! Я буду обращаться к Вам так, потому что считаю чрезмерно пошло обращаться к столь достопочтенной магической тетради «Дорогой Дневник». Итак, дорогая Вирджиния…» Книга самовольно дрогнула в руках Ромунды и страницы веером взметнулись, будто от резкого порыва ветра, и захватили внимание читательницы. «Итак…»