Клубок Жозефа

— Иди в свою комнату, Лили. Иди, — Гарри Поттер говорил всегда строго, когда кто-то вел себя не так, как он представлял и ожидал в своей распирающей от доброты голове, и смотрел так пристально и неприятно, что сводило зубы от обиды.       О, Лили знала этот взгляд, полный разочарования и невысказанных жестоких слов, замирающих в плотном жгучем воздухе вроде «и в кого ты такая вышла?» или «и это у меня такая дочь?».       Девочка попала на Слизерин — как же так вышло, Лили? Преподаватели жалуются на тебя — что с тобой происходит, Лили? Твой папочка герой магической Британии, ты должна быть милым, славным, нежным созданием. Почему же ты такая резкая, хладнокровная, упрямая сволочь? Маленькая невоспитанная девчонка, которую выгнали из-за стола за то, что опять огрызалась на справедливые замечания и ковырялась в овощах вилкой, превращая их в густую мало аппетитную кашицу. — Только ты меня и понимаешь, да? Друг мой? — свернувшись на кровати калачиком и прижимая к груди рисунок, прошептала Лили, — Ты единственный не оставишь меня. Да? Антонин?       Как её еще терпят? Сдали бы в летний лагерь и дело с концом. И не было бы этих конфликтов на пустом месте.       А еще был брат. Сириус. Не Альбус, который был идеальным сыночком и гордостью отца, а сорвиголова Сириус. Он твердо просил называть себя Сириусом, и Лили была не против, считая имя «Джеймс» немного глуповатым. Сириус её бесил, и Лили обижала его, язвила и пыталась избивать, но он был настолько самодостаточным, настолько жизнерадостным и неуязвимым, что все грубости, издевки, подколки и тычки отскакивали от него, будто он оградил себя плотным барьером, под который не могло проникнуть ничего плохого. Удивительно, но Сириус очень сильно любил Лили. Любил, оберегал, присматривал за ней и вытаскивал из неприятностей, иногда прикрывая от родителей. И Лили недоумевала почему.       Почему она его бьет, а он ловит её маленький кулачок, взваливает её легкое тоненькое тельце на плечо, как пушинку, и кружит хохоча по комнате; почему она наговаривает ему кучу ужасных вещей, а он улыбается и гладит по голове, взлохмачивая собранные в кривой пучок медно-рыжие волосы; почему она отталкивает его, а он упрямо возвращается. Глупый брат Сириус. — Глупая сестра, — голос прозвучал слишком неожиданно и девочка вздрогнула, зажмуриваясь и моля всех Богов, чтобы он развернулся и ушел, — Сама же нарвалась. А теперь плачешь.       Матрац прогнулся — Сириус сел у неё в ногах на кровати. — Ничего я не плачу, — буркнула Лили. — Ага, — усмехнулся юноша и, наклоняясь к ней и цапая пальцем за щеку, ехидно протянул, — Сы-ы-ырость.       Она бросила на него острый злой взгляд, сталкиваясь с его добрыми теплыми глазами, и вздохнула, устало говоря: — Я в этой семье чувствую себя подкидышем, честное слово. — Это возраст. Все пройдет. — Ничего не пройдет, — грубо отрезала Лили, — Это не подростковое, Сириус. Меня правда все бесит. Их привычки, слова, мировоззрение. То чему нас отец учит, тоже бесит. «Дети мои, будьте добрыми, послушными девочками и мальчиками и тогда все будет хорошо» — скривившись, передразнила она.       Сириус тихо засмеялся и потрепал сестру по макушке. — А что тогда? — спросил он, — Будьте злыми, жестокими и эгоистичными тварями? Так что ли? — Ну, типа того, — улыбнулась она. — Слышал бы тебя папа. — И что? Что бы он сделал? — огрызнулась Лили, — Сдал бы в Азкабан? — с него станется. — Что-то ты распоясалась, — засмеялся Сириус, наваливаясь на сестру и начиная тормошить ей волосы, — До Азкабана, думаю не дойдет, а вот ремня он тебе даст, это точно. — Пусти, гад, ты тяжелый, вообще-то! Слоняра!

***

— Иногда мне кажется, что я должна прийти в какое-то место, а где оно находится, я не знаю, — тихо сказала Лили, водя пальцем по краю матрасца и наблюдая, как Сириус перелистывает её блокнот для рисования. — Как-то очень заморочено, — сказал он, — Может ты предсказательница? Может протеже профессора Трелони? — Иди лесом, — она швырнула в брата подушку, от которой он без труда увернулся, и расхохоталась. — Я иногда рисую эти места. В этом блокноте есть парочка, но думаю тебе это не о чем не скажет. — Конечно, — усмехнулся Сириус, переворачивая страницу, — еще не хватало разбираться в твоем…- он запнулся, почти задохнулся воздухом, когда опустил глаза и рассмотрел рисунок, — подсознательном бреде…       Большое круглое помещение, плоские плиты, арка, странная субстанция, клубящаяся из неё — все черное, нарисованное углем и невероятно реальное. Отдел тайн. Сириус почувствовал эфемерную боль в груди, словно тело само прореагировало на знакомый момент из жизни. Он потер грудь и стиснул зубы.       «Прочь! Пошли прочь!» — процедил он про себя, заставляя себя осознать, что нет никаких болей и никакого проклятия, а сам он жив, — «никогда бы не подумал, что увижу место своей смерти в детской книжонке» Потом он посмотрел на сестру и сунул ей под нос блокнот. — Где это? — Понятия не имею, — отмахнулась она, — А что? Понравилось? — Да уж понравилось… только папе не показывай, ясно? Вообще все рисунки не показывай. Никому. Кроме меня. — А что? — удивилась Лили, — Все так плохо? — Слишком мрачно. Она пожала плечами, забирая книгу: — Как есть.       Действительно. Как есть. Черное, мрачное и страшное. Пахнущее смертью и болью. Его маленькая Лили, его любимая сестра, что ждет тебя, когда ты назовешь то, что рисуешь, своими именами?       Когда вспомнишь? Свою смерть и своего убийцу?       Сириус никогда бы не пожелал даже врагу пройти через то, что он прошел пару лет назад, когда осознал, что он действительно был Сириусом Блэком, любимый крестник стал его отцом, а впереди будущее, в котором придется жить, стараясь не оглядываться на прошлое.       А эта маленькая девочка, маленькая пожирательница смерти, выбрала не самую лучшую семью, чтобы появиться на свет. С глубочайшим сожалением Сириус подумал, что в семье героев и победителей её ждет только презрение и злость, вместо заслуженного второго шанса и любви. Если она все вспомнит, то её жизнь измениться, их семейная идиллия оборвется в один момент: ласки мамы, шутки отца, посиделки в гостиной по воскресениям и его любимая маленькая сестра — все перестанет существовать.       Выходя из её комнаты Сириус молился всем богам и духам, великому бытию и проведению, чтобы у неё осталось чистое, незакрашенное просроченными красками сознание и мышление. Чтобы было детство, юношество, первые поцелуи, крепкая дружба, радости и горести обычного человека, а не попытка ухватиться за воспоминания, не безумная погоня за тенью прошедших лет, потому что неизвестно кто кого будет догонять — она прошлое, или прошлое её.       Но как бы Сириус не молился, случай уже распорядился по-своему — эгоистично и хладнокровно решая чужую судьбу. В Лили Полумне Поттер жила взрослая женщина, погибшая много лет назад.