***
Лили не знала, сколько времени она провела на балконе, беспокойно куря, но когда она вернулась к себе в комнату, то застала там Гермиону Уизли. Старая подруга отца рассматривала какие-то мятые бумажки, а у Лили-Алекто тревожно засосало под ложечкой. — Что вы здесь делаете? — жестко прикрикнула с порога Лили, отчего непрошеная гостья вздрогнула, как вор, замеченный на месте преступления, и еще больше смяла бумажки, в которых, к своему ужасу, Лили узнала свои рисунки. Девочка вбежала в комнату и увидела открытый нараспашку шкаф, разлетевшиеся по полу листки, потрясенную Гермиону, не выпускающую из рук портрет Долохова. — Что вы здесь забыли? Уходите! — медленно зверея, закричала Лили. — Что это значит? — дрожащим голосом спросила женщина и подняла еще один рисунок, но Лили быстро выхватила его из рук. — Это вас не касается! Убирайтесь! Лили хотела победить нахрапом, задавить напором и грубостью, отвести от очевидного, но к её несчастью Гермиона взяла себя в руки раньше и строго, жестко спросила: — Как это понимать? — она подошла к шкафу, взяла папку с бумагами с полки, но тут к ней подлетела Лили и схватила ее тоже. — Не тр-рогай, сука! С легким шелестом папка порвалась, белый разрисованный листопад вихрем разметался по комнате. Они обе на секунду застыли в порыве неуверенности, чувствуя, что переступили какую-то невидимую границу, но когда оцепенение прошло и миссис Уизли подхватила в воздухе пару листков, Лили была готова вцепиться в её кудрявую неряшливую гриву. На крик прибежали все, кто был в доме. Джинни ахнула и закрыла лицо руками, а Гарри понял, что произошло непоправимое и надо действовать незамедлительно. Он быстро прошел к подруге и хотел забрать рисунки, которые Гермиона держала, но та тут же отвела руку. Женщина была серьезна и собрана, как на работе в министерстве, и вопросы и подозрения, готовые сорваться с ее губ, были неотвратимы, но она посмотрела в напряженное лицо старого друга и через всю ее решимость проскользнула неуверенность. Гермиона еще пыталась поддаться сантиментам. — Гарри! Я не понимаю. Я пошла в гостевую комнату… — Это моя комната, гребаная ты идиотка! — задыхаясь вдруг заорала Лили, и Сириус перехватил ее за плечи, прижимая спиной к себе и не давая натворить больше, чем она уже сделала. — Я думала…она такая пустая, что я решила…- стушевалась Гермиона, но тут же посмотрела на бумаги в руке и нахмурилась, не давая себя сбить с толку, — Я заглянула в шкаф за одеялом. А оттуда вылетело это. Гарри, я требую объяснений. Это же…это же Долохов. Тогда почему… — Гермиона, пожалуйста успокойся, — медленно, будто разговаривая с самоубийцей, стоящим на подоконнике, проговорил Гарри и еще раз ненавязчиво попытался забрать рисунки, но бывшая Грейнджер отскочила и завела руки за спину. — Что это значит? — в ее голосе зазвучали панические истеричные нотки. — Это значит, что нехрен совать свой нос в чужие вещи, — прошипела Лили, начиная виснуть на руках Сириуса. — Твоя дочь! Твоя дочь, Гарри! Почему она рисует это? Я не понимаю! — Гермиона, ради всего святого! — Боже мой, неужели… Я читала о таком. Читала. Неужели она… — Убирайся, — прикрикнула Лили, — Пап, Гарри, пожалуйста, убери ее отсюда! — Это доказательства! — Гермиона потрясла рисунками. Лили втянула ноздрями воздух. Ёе охватил ужас и одновременно будто обволокло неудержимой яростью. Она пнула Сириуса и, пока его хватка слегка ослабла, вырвалась. Никто не успел ничего сделать, даже понять не хватило времени. Миг — и Лили-Алекто уверенно целится Гермионе палочкой в лоб. Взгляд её приобрел хищное выражение. Он стал стремительным и жестким, но пропитанным азартным спокойствием, как у орнитолога, нанизывающего очень редкую бабочку на булавку. Лили-Алекто держалась до дрожи в поджилках привычно для себя, и от того насколько внезапно и разительно заиграла перемена между забитым нескладным подростком и тем страшным, хищным существом, в которого обратилась Лили Поттер, от этой ужасающей манипуляции всем стало жутко. Ошеломление скапливалось тяжелым комом в желудке и возвращалось легкой тошнотой. — Еще одно слово, и я не откажу себе в удовольствии, — холодно проговорила Лили, смотря в перепуганное побледневшее лицо Гермионы, — Папа, убери её отсюда, пока она не получила зеленым промеж глаз. Гермиона не смела пошевелиться и дышала через раз. Надо отдать должное, Гарри без слов взял оцепеневшую подругу под локоток и вывел из комнаты. Лили опустила палочку и безразлично взглянула на свою семью, будто спрашивая «ну?» «что?», «довольны?». Хороший спектакль, правда? Джинни спохватилась первой и вывела не менее ошарашенного Джорджа Уизли вниз на кухню, где Гарри уже успокаивал едва не рыдающую от напряжения Гермиону и пытался все объяснить. Альбус покачал головой и ушел ко всем, а Сириус остался, присев на край кровати. Только он увидел, как безвольно у Лили опустились руки, как согнулись плечи и дрогнуло лицо. Как она выронила палочку и та закатилась бесполезной деревяшкой под кровать. Как девочка осела на пол, беспорядочно шаря руками, пытаясь собрать все разбросанные листья в порванную папку. Только Сириус видел, как болезненно выламываются её руки и худая спина — как его сестра рыдает, уткнувшись ему в колени.***
Сириус с силой толкнул дверь на кухню и оповестил всех без предисловий: — Я перерожденный Сириус Блэк. — Я уже рассказал…- начал было Гарри, но Сириус был непреклонен. — Он — Альбус Дамблдор, директор школы. А Лили — Алекто Кэрроу. Да — Пожирательница смерти, да — любовница Антонина Долохова. Если у кого-то остались к ней нелицеприятные вопросы — могу показать, где дверь, — он оперся ладонями на стол и жестко оглядел собравшееся огорошенное общество, — Я все сказал. Бывший директор укоризненно поблескивал масляными глазами, но Джинни была довольна и горда, хотя не показывала виду. Гермиона еще не пришла в себя от такого количества информации и взгляд ее был тусклый и пустой, а за ее спиной стоял, скрестив на груди руки, мрачный Джордж и постукивал пальцами по локтю. — Сириус, можно же было…- сконфужено и устало сказал Гарри, потирая виски, но Сириус перебил. — Нет. Только так. Пусть они знают, но сестру я в обиду не дам. — Она едва не применила непростительное, — деловито отчеканила Грейнджер, скупо поджимая губки. Она, наконец, все обдумала и решила, что пора мыслить критично. Но Сириус ей возразил. — У нее элементарно сдали нервы. Она бы никогда не причинила тебе вреда. — Но… — Я уже не говорю о той истерике, которой ты разродилась наверху. Это я тебе не как сыночек Гарри говорю — как Сириус Блэк. — Сириус, легче, — сказал Поттер, барабаня пальцами по столу, выдавая свое напряжение, — Успокойся, Гермиона, я очень тебя прошу. Лили моя дочь и она останется моей дочерью. Это не подмена, она такой родилась. И если кричать об этом направо и налево, то станет еще хуже. Гермиона немного поубавила пыл, но ноздри ее гневно раздувались, и она едва сдерживалась, чтобы не высказать все, что думает. — Ты же понимаешь, Гарри, что нельзя это так оставлять, — все-таки не удержалась бывшая заучка Грейнджер, — Это опасно. Она опасна. Перерожденная Пожирательница смерти, с сохранившимися знаниями и памятью… — Грейнджер, ты что-то не поняла про дверь? — Сириус, легче! -…где гарантии, — упрямо процедила Гермиона, бесстрашно смотря Сириусу в пышущие злостью глаза, — Где гарантии того, что она не начнет — не знаю — убивать? Пытать людей? — Я гарантия! — рыкнул Сириус, — Семья — гарантия. Ну, или будет гарантией, если близкие люди перестанут вести себя, как свиньи и начнут заботиться друг о друге. Сириус невесело усмехнулся, а Грейнджер растерянно захлопнула рот, чувствуя себя неловко, будто подглядывая за слишком нелицеприятным личным через неплотно прикрытую дверь. Она заметила, как Гарри поджал губы, как отвернулась Джинни, и неожиданно для себя мысленно порадовалась, что с её детьми все в порядке. На секунду женщина представила, что в Хьюго или Розе переродился кто-то из прошлого, и от этой мысли, только мысли, Гермиона почувствовала, как её бросает в холод и ей становиться дурно. — На самом деле, — вкрадчиво и успокаивающе заговорил Альбус, ласково смотря на них, — Вы не правы и одновременно как всегда попали в самую точку, миссис Уизли. Относитесь к этому феномену как к неизлечимой болезни. Болезнь нужно контролировать, ходить на обследования, следить за осложнениями — но при этом спокойно жить. И Лили… — Не больна, — процедил Сириус, сжимая кулаки, — У Лили нет неизлечимой болезни. Реинкарнация это не болезнь. Альбус мягко поднял ладони. — Конечно нет. Это фигуральное выражение, для полноты понимания. Он секунду помолчал, окинул всех долгим взглядом и, наконец озвучил то, к чему так тщательно подводил. — Вы должны обещать, что не расскажите никому о том, что произошло здесь и о том, что вы узнали. — Я настаиваю на Непреложном обете, — отрезал Сириус, рывком отталкиваясь от стола и скрещивая на груди руки. Гермиона непроизвольно подалась вперед, недоуменно распахивая глаза, за ней Джордж Уизли дернулся и посмотрел на Сириуса, как на слабоумного. Бывший Блэк, оценив реакцию, удовлетворенно усмехнулся и, развернувшись на пятках к раковине, неторопливо налил себе в чашку воды прямо из-под крана. Медленно смакуя глотки, он чувствовал себя на перекрестье всеобщих взглядов. — Ты с ума сошел, — проговорил наконец Джордж Уизли. Он в два шага достиг стола и уперся в столешницу ладонями, как недавно это делал сам Блэк. — А-а-а, — нехорошо улыбнулся Сириус, отставляя чашку, — Уже засвербело в одном месте? — Родные должны знать правду. Мама и папа… — А там и пол-Лондона, — забавляясь, нараспев протянул Сириус, но тут же его глаза блеснули сталью, — Поверь мне, дядя Джордж, если бы дело касалось только меня и Альбуса, я бы вас с Гермионой отпустил бы и без честного слова. Но дело касается Лили. Огласка опасна для нее. Поэтому я требую заключить Непреложный обет. Или применить Обливиэйт как альтернативу. Гермиона ахнула. Джордж вытаращился на племянника. — Мерлин, да ты совсем рехнулся! Ты… — Я согласна с Сириусом, — внезапно отрезала Джинни, и её слова зазвенели в загустевшем воздухе как пощечина, — Непреложный обет — самое лучшее, надежное решение, хотя если вы хотите, я могу аккуратно стереть память. Она поднялась и подошла к сыну, будто вставая плечом к плечу, будто собираясь от чего-то обороняться. — Джинни! — Я не выпущу вас отсюда без обета. — Подумай хорошенько, ты лишаешь семью узнать правду! В ответ на слова брата, Джинни легко взмахнула моментально оказавшейся в руке палочкой (будто заранее припрятанной в рукаве), и в воздухе кратковременно загудело запирающее заклятие. — Ты видно забыла, что наш брат погиб, — тихо, дрожащим от звенящей ярости голосом, сказал Джордж, и Джинни рвано вздохнула, — Фред был убит. Или ты уже забыла? Она вздернула подбородок и выпятила челюсть, как всегда, когда злилась. В глазах блеснула сталь. Джинни походила на загнанную в угол пуму, готовую рвать горло за своих котят до последнего вздоха. — Я ничего не забыла, — медленно проговорила женщина, — но свою дочь я в обиду не дам, и мне плевать кто в ней переродился, она моя дочь. И твоя племянница. Это ты не забыл? — Не забыл. А еще я не забыл, что Фреда убила женщина. Правосудие… — Было совершено посмертно, — сказала Джинни, — У тебя нет доказательств, что убийца это Лили. Даже если это и она — смерть искупила все. А свою дочь я в обиду не дам. Так что вернемся к Непреложному обету. О, Джордж Уизли многое хотел ей высказать больного и озлобленного, всего того, что накопилось за эти долгие мучительные годы. Он хотел сказать, даже разжал губы, но тут раздался потерянный голос Гермионы. Она все это время напряженно думала и впервые не могла прийти к нужному ответу. — Гарри, почему ты молчишь? Почему ты все время молчишь? Поттер действительно молчал, смотря в стол и беззвучно барабаня по столешнице пальцами. Глубокие тени залегли на худом лице, лоб испещрили морщины и, разглядывая его, Гермиона с внутренним ужасом подумала, что за ту пару недель, что они не виделись в министерстве, Гарри будто постарел на несколько лет. Наконец он поднял на неё глаза, в которых Гермиона не смогла ничего прочесть, последний раз стукнул пальцами и произнес то, что от него не ожидали. — Я согласен только на Непреложный обет. Давайте, чем быстрее мы это сделаем, тем быстрее вы уйдете и попытаетесь забыть об этой истории. Джинни порывисто подошла и благодарно положила руки мужу на плечи. Гарри прислонился затылком к ее груди. Древние деревянные часы с литым бронзовым маятником отбили девять вечера. Заклинание клятвы читал Сириус, и Гарри крепко держал руку сначала Гермионы, потом Джорджа, пока серебристые нити оплетали рукопожатие и застывали незаметными оковами на коже. — Надо было наложить Обливиэйт, — напряженно поделился своими переживаниями Сириус, когда гости ушли и в доме остались только члены семьи. Он прислушивался к тиканью механизма и не отрываясь следил как плавно раскачивается маятник в деревянной застекленной коробке часов. Как плавно он отклоняется, замирает и идет обратным ходом в другую сторону, — Так было бы проще для всех. И для них тоже. — Да, — согласился отец, все также сидя за столом и барабаня по столешнице пальцами, — Это было бы проще. Намного проще. Если честно, то иногда мне хочется наложить Обливиэйт на себя и на вас всех. И на Лили. Джинни молча обняла его за шею, прикладываясь щекой к макушке, и прикрыла усталые глаза. Часы одним ударом обозначили полдесятого, и внутри все колесики, пружины и шестеренки разом замолкли, хотя механизм не прекратил своей кропотливой работы. Часы были магические и после определенного часа переставали шуметь, чтобы не мешать обитателям спать. В этой давящей, безумной тишине старой кухни вновь раздался усталый голос. — Но умом я понимаю, что Забвение это не выход. Никто не знал, как так вышло, что пошло не так и в какой момент, где и какие были допущены ошибки, но, когда утром следующего дня сова принесла газету, в ней на первом развороте проходила свой нескончаемый цикл колдография — Лили, целящаяся в Гермиону Уизли — и слова, как приговор. «Дочь главного аврора Гарри Поттера на самом деле реинкарнированная Пожирательница смерти»