Вера. Надежда. Любовь

— Маркиза, а может, ну его на хрен? Ну договорюсь на другое время. На улице чересчур много света. Он меня точно испепелит, — ищу одну «уважительней» другой причины, чтобы только в это невыносимо яркое весеннее утро из дому не вылезать. Солнце слишком желтое. Трава неприлично зеленая. А небо выедает глаза своей голубизной. — Не-уа-а-а… — категорически возражает Маркиза, вдоволь наслушавшись моего нытья. Про то, что Мирон — гад разэтакий — не может прийти, ибо в преддверии лета у него вся неделя расписана по часам. Про то, что выбора у меня не остается и надо самому хер знает куда пиздюхать. Про то, что не больно-то далеко, но от одной мысли выйти из дому — тошно и скручивает желудок. Опять эти взгляды, откровенно любопытные, а что еще хуже — жалостливо-сочувствующие. Перешептывания за спиной. — Ненавижу! — само слетает с языка. — Думают, я их мысли не слышу? — Бросаю взгляд на мою девочку, что сидит на компьютерном столе и заботливо впитывает дурную энергетику моих терзаний. Чувствует, насколько мне хреново. Единственное существо, что любит меня таким, какой есть. Не видит монстра. — Ничего, справлюсь, — глажу по все понимающей головушке, уверяя в большей степени не ее, а самого себя. Она тут же льнет, трется мордочкой о ладонь, тычется холодным носом, как бы подтверждая: «Справишься!». — Ладно, малышка. Собираться надо. Весь мир подождет, но Мирон никого дожидаться не станет, — отвешиваю себе ментальный пендаль, нехотя напяливая джинсы и глухой свитер. — Мя-уса-а-а… — напоминает кошенка, чтоб куда бы я ни собрался, но мамонта по дороге завалил. А какой ценой я это сделаю, ее вообще не колышет. — Сам знаю, — отвечаю провожающей меня в путь любимице и чувствую, как от волнения холодеют кончики пальцев. Тру меж собой ладони, выдыхая в них теплый воздух. — Вот все вы, женщины, такие, — упрекаю хвостатую малышку. — Нет чтоб поддержать кормильца. Сказать: «Да наплюй! Нефиг в городе мышей ловить. Они экологически неполезные — все, как одна, голимое ГМО». Так нет! Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, незнамо что… Моя девочка молчит, знает: если Остапа понесло — с ним лучше не спорить. Только нервно подрагивающий кончик хвоста выражает ее недовольство моим гундежом. У выхода накидываю мантию*, закрываюсь капюшоном ото всех и всего. Жаль, что она не делает меня человеком-невидимкой. Я бы за такую дорого заплатил. Последним штрихом — рюкзак за спину да черные «вайфареры» на нос. Красавец, бля-я-я… — Лан, Маркиза моего сердца, пожелай мне… — Замираю у таких ненавистных дверей в реальный мир. — Хотя… лучше ничего не желай. — Глубокий вдох. Обреченный выдох. Поворот ключа. — Ну… go… Быстро перебирая ногами, спускаюсь по лестнице. Не люблю лифты. Замкнутое пространство давит, да и сама мысль столкнуться с кем-нибудь из соседей в этой клетушке нос к носу не приносит радости. Каждый считает своим долгом заговорить, какую-нить херь спросить, а то и сочувственно заглянуть в глаза. Нах! И так знаю, какие пересуды ходят вокруг моей «пиздец какой загадочной» личности, словно снежный ком обрастая домыслами. Выскакиваю из подъезда, решительно преодолевая точку невозврата. Разноцветная тропинка из следов снежного человека через двор. Все еще прохладный ветер весны тут же забирается под одежду, трогает раны, что, откликаясь, начинают ныть. «Самое главное — ни на кого не смотреть», — носом в пол, придерживая разлетающиеся черные «крылья» одежды, отмеряю метры по местной авеню, ступеньки под землю, спасительный полумрак перехода, и снова на этот чертов свет. «Никто на тебя не пялится! На хрен ты никому не сдался», — сворачиваю в парк, сокращая путь. Аллея, прохладная тень, редкие прохожие. Парень и девушка. Сразу чувствуется — по уши влюбленные. Держатся за руки, о чем-то весело переговариваясь. У меня нет злости на чужое счастье, здоровье, красоту, как нет и жалости к себе. Но, блять, как же порой тоскливо становится, когда внутри словно начинает выть какая-то истерзанная скотина, которую я придушить готов собственными руками. «Все твои заебы у тебя в башке! — снова улица, светофор со скопившейся в ожидании зеленого человечка толпой. — О! Спрячусь за широкой спиной этого мужика». — Мужик сворачивает в ближайшую пивнушку, я остаюсь без «прикрытия». «Ну что ты, бабуля, на меня уставилась? Дьявола не видела? Перекрестись, и, может быть, милосердный мудак на небесах тебе все грехи отпустит. А я не могу. Я злой и безжалостный», — опускаю голову, натягивая капюшон пониже, и прибавляю ходу, разглядывая трещинки в асфальте тротуара. «Все же нужно купить тачку… — характерный рокот заставляет поднять голову и проводить по-доброму завистливым взглядом парящего меж машин черного сокола*. — Или все-таки байк…» — не могу сдержать улыбку, вспомнив вечерние вирт-покатушки. «Круто я с Лисом полетал. Такой кураж словил, аж дух захватило», — мысли о моем новом увлечении все чаще заполняют голову, вытесняя все прочие. Лишь на миг, но я действительно почувствовал спину парня, запах кожки и ветер в лицо. Всего лишь на миг, но это было нечто. Меня раздирает любопытство: а что еще он может делать столь же хорошо? И так и подмывает бросить ему вызов. Проверить на вшивость уверения во владении тайными силами. «Надо почитать что-то на эту тему. Просветиться непознанным», — еще пара кварталов публичной пытки, стоянка автомобилей перед навороченным фитнес-комплексом, внизу знакомая неброская вывеска, уже так близки крутые ступеньки в подвал… — Денис! — вырывает меня из раздумий знакомый голос, когда до спасительной темноты остается всего каких-то несколько метров. — Братишка! Поворачиваю голову и, изображая улыбку, тихо чертыхаюсь. — Привет, Жентос, — вглядываюсь в осунувшееся лицо кузена. Капитально он «сдулся» за три года на гражданке. Пришел из армии эдаким бугаем, а щас дрыщ дрыщом. Неужели в этом мажорном клубешнике за железом нагулянный на казенных харчах жирок спалил? Но уж больно выглядит нездорово… — Тебя каким ветром сюда занесло? Качаешься? — Даже не подаю вида, как меня корябнул его вопрос. Знает же, гандон, что я никуда не выхожу. — Нет, — холодно отвечаю и мотаю головой в сторону подвальчика. — Я сюда. — О, я тоже свою обновил, — брательник задирает рукав куртки, демонстрируя замотанное пленкой предплечье и, кажется, не собираясь меня так просто отпускать. — Ну, а в целом, как твое «ничего»? — Стабильно, — отмахиваюсь от идиотских вопросов родственничка, уже второй раз пожалев, что встретил его на пути. — С глупых по баксу — умному на Bugatti. — Насколько я знаю, ты все еще безлошадный? Не наскреб на жоповозку? — скалится Жентос, а я, не ожидая выпада, чувствую, как закипаю. — Наскреб, — скрежещу зубами. — С выбором проблемы. Разрываюсь между леопардовым «Ягуаром» и «Феррари» в яблоках. — А я уже выбрал, — брательник гордо указывает прикуренной сигаретой на припаркованную неподалеку черно-матовую, как помойное ведро, «Калину», лежащую брюхом на асфальте. — Мда-а-а… — всем своим видом сочувствую кузену и не могу не высказать свой «восторг»: — Я лучше буду пехом ходить, чем на этом ездить. — Понятно, что не «бумер», зато на свои, — продолжает рисоваться парень, а я давлю внутри психа, в очередной раз пожалев, что еще не прикупил ствол. Так бы и засунул в эту поганую пасть и не задумываясь разнес к хуям пустую черепушку. — Видать, уебался, пружины на тачке спиливая, — не могу сдержаться, чтоб не подковырнуть фанфарона. — Выглядишь не очень… — Ой, кто бы говорил, — выплевывает Жентос и тут же осекается, видимо, заметив, как дернулись желваки на моих скулах. — Дениска, ты это… извини. Нервы. Нервы. Просто бизнес раскручиваю. Заманался. Туда-сюда, бумажки, бюрократы, кредиты… Кстати, не хочешь в долю? — Нет, у меня свой паровоз на рельсах, — отвечаю на автомате, прикидывая, как бы мне уже разойтись с этим типом и больше никогда не пересекаться. — Зря! Бизнес прибыльный, — распыляется брат, чуть не брызжа слюной. — Тачку на прокачку. У нас же в городе тюнинг-сервиса нет, а пацанов, что увлекаются, море. Ты и сам такой был, пока в аварию не попал, — снова бьет по больному, и я кляну себя за то, что не послушал внутренний голос и выполз сегодня «в свет». Мысленно даю себе слово: еще один тычок с его стороны — и он будет благополучно послан на йух. — Ну, флаг тебе в руки. Как дорастешь до Экзибита*, подгоню тебе свою убитую «япошку», может, ты из нее самокат соберешь, — плююсь очередной шпилькой. — Конечно, братишка. Для тебя все по первому звонку и по льготному тарифу, — не ржавеет с посулами если не златых гор, то чашки растворимого кофе Жентос. — Кстати, Дэн, не займешь мне деньжат? Буквально на три месяца. Раскрутимся махом. У меня уже и гараж оформлен, и клиентуры на год вперед. Отдам с процентами. Просто сейчас поиздержался с покупкой оборудования, даже тут… — кивок в сторону здания, —…должен остался. — И сколько тебе надо? — Мне похрен, сколько ему надо. Мне надо отделаться от этой назойливой мухи. — Да всего штук сто, запчасти закупить. — Я сейчас не готов дать тебе ответ, — теряя терпение, отбалтываюсь от брательника и подвожу черту нашей беседе: — Жень, у меня запись. Сам понимаешь… — Протягиваю руку, найдя веский повод наконец-то прекратить пустой треп. — Я тебе позвоню. — Спасибо, братишка, — хлопает меня по плечу Женька и пожимает ладонь, и я еще раз отмечаю, что от прошлого богатыря-морпеха почти ничего не осталось. — Жду звонка. Настроение стремительно скатывается к плинтусу. Звонить брательнику не собираюсь. Хоть и сумма вроде небольшая, но я бабосы тоже не на кухне рисую. Да и ноет что-то внутри скепсисом — уж больно сладко поет этот соловей. А я всегда себе говорил: сомневаешься — не делай. Быстро спускаюсь в салон, пока еще какая хрень дорогу не перешла, и наконец-то оказываюсь в до сих пор вызывающей внутренний трепет обстановке. Полумрак, темные стены в цветных фото татуированных гостей, прославляющих профессионализм мастера, и в просто красивых постерах разрисованных чернилами тел. Рваная болтовня джаз-рока приглушает зудение машинки и еле слышные редкие стоны. Ш-ш-ших — отъезжает в сторону шторка, и навстречу, заполняя собой все свободное пространство, выходит колоритный перс из тех, кого увидишь — и уже никогда не забудешь. — Здорово, Дэн. — Моя ладонь теряется в лапе очень крупного парня, у которого на теле, кажется, не забиты только зрачки. Даже на лысом, как колено, черепе красуется какая-то готическая вязь. — Привет, Мирон. — Я рад видеть этого сурового на вид, но по сути очень доброго мужчину с душой ребенка. Он один из немногих, кому я могу открыто смотреть в глаза и быть уверенным, что человек не задаст ненужных вопросов. Видимо, через его могучие, но очень чуткие руки прошло немало таких, как я, что под вычурными картинками тату пытаются скрыть оставленные жизнью шрамы. — Я уж думал, ты не придешь, — поблескивая штангой в брови, смеется мужчина, и в его козлиной бородке, разделенной на три тоненькие косички, трясутся вплетенные бусины. Я уже и забыл, как Миронов выглядит без всех этих цацек, но для него они что-то типа амулетов, масок, ну или стены отчуждения. — Я тоже так думал, — отшучиваюсь, заходя в отдельный кабинет и чувствуя, как сразу начинаю мандражировать при виде пыточных инструментов, с маниакальной аккуратностью заплечных дел мастера разложенных на столике. У него все уже готово. Мой эскиз перенесен на трансферную бумагу. Из колонок льется релаксирующее музло, но почему-то производит обратный эффект — откровенно бесит. Да и нахуй оно надо? Ведь в ближайшие часы я ничего, кроме звука машинки, не услышу. Кресло готово принять меня на очередные муки. Маленькие «кнопочки» с красками, машинки, иглы, вода — все под рукой. Мирон натягивает черные латексные перчатки, на которых не видно цвета крови. И понеслось… Машинка жужжит, я стискиваю зубы, потея, как монашка в борделе. Кожу раз за разом словно вскрывают чем-то горячим, я шиплю, временами отпуская смачные маты. Салфетки, сначала с разводами красок, а после и окровавленные, постепенно наполняют корзину рядом, а невозмутимый Мирон пропускает мои сдавленные стоны через тоннели в мочках своих ушей. Время растягивается. Кажется, это никогда не кончится, но в какой-то момент срабатывает защитный механизм, выплескивая в кровь адреналин, и постепенно жгучая боль притупляется. И уже не так сильно чувствуется, сколько в мою кожу впивается игл — три, пять или девять. Ровно до того момента, пока мой Мастер не сменяет машинку и не берет иглы «вуду»*. Эти пятнадцать жал, словно заклинатели боли, возносят ощущения на новый рубеж. Терпение на исходе, как и силы. Стискиваю челюсти так, что кажется: еще секунда — и раскрошу все зубы к ебеням. Стону, слышу успокаивающие слова Мирона «знаю, знаю, больно» в ответ, и диссонансом к ним сильнейший нажим, словно мужик старается забить как можно больше кожи, пока я не сдамся. Сжимаю кулаки до белеющих костяшек. Ничего не помогает. — Бля-я-я, я, наверное, никогда к этому звуку не привыкну, — что уж говорить о боли, кислотой разъедающей кожу, которую невозможно терпеть, но терплю. А по шрамам — это адская пытка, от которой начинает сотрясать все тело, когда мышцы неконтролируемо сокращаются и уже не получается отключить сознание, разложить в своей голове чувства, переключиться, так сказать, на другой канал. Боль затмевает все. Контур можно терпеть, закрас — нереально. — Мирон, а ты на члене тоже татуху набил? — пытаюсь отвлечься от суровости происходящего. — Показать? — ржет в голос этот извращенец, а мне не до смеху. Мне даже страшно представить, сколько боли он вытерпел, покрывая себя несмываемыми узорами. — Мирон, долго еще? — Чувствую, как к горлу подкатывает тошнота. — Терпи, казак, и так я тебе удовольствие на три сеанса растянул, — ворчит бугай, стирая выступающую через проколы кровь. Руку так разбарабанило, словно в нее рой пчел вонзился разом, хотя это недалеко от истины. А мне уже дурно. ВСЕ! — Мирон… СТОП! — Я готов заорать и «Красный!», лишь бы увлекшийся иглоукалыванием Мастер прекратил свою злоебучую сессию. — У-у-у, Дэн, что-то тебе взбледнулось, — опытный в этих делах мужик сует мне под нос ватку с нашатырем. — Дружбан, только давай без обмороков, как в тот раз. Ты хоть и дрыщ, но мне тебя, как барышню, на руках на свежий воздух тащить влом, — продолжает заговаривать мне зубы, смазывая горящую руку заживляйкой и накладывая поверх впитывающую пеленку, концы которой крепит простым скотчем. — Все, пиздуй домой. До следующего раза. — Ага, как только, так сразу, — выдыхая боль, словно дым сигарет, обещаю Мирону не появляться в его адском бункере как минимум пару месяцев. — Вот нахуя взялся, если боишься иголок?! — ловя меня у выхода, задает извечный вопрос. — Через две недели заживет, и жду тебя снова. — Тогда тебе точно придется бригаду скорой помощи вызывать, — отшучиваюсь, собираясь в обратный путь, на собственном опыте зная, что набивать по подсохшей корочке в разы больнее. — Спасибо, друг, что терпишь меня. — Брофист, и я выскакиваю из «преисподней» на свет, который на этот раз вызывает у меня та-а-а-ко-о-ой облегченный вздох. Еще пара обязательных пунктов в моем маршруте, и можно будет надолго замуроваться в своей спасительной обители. Мясная лавка. Звонкий дреньк китайского колокольчика над дверью. Блять, народу полно! Исподтишка наблюдаю за красивой продавщицей. Улыбается, пока очередь не доходит до меня. «Да не нарик я и не грабитель. Чего так напряглась?» — Легко читаю эмоции, молча тыча пальцем в куски вырезки для своей хищницы. Голос сразу пропадает, а может, это просто откровенное нежелание разговаривать. Расплачиваюсь и быстро ухожу, разглядывая серую плитку пола. Снова улица. Ряд фонарей. Торец дома. Маленькая коммерческая аптека — спасение для таких, как я, которым проще сдохнуть, чем к врачу за новым рецептом идти. Нахер! Опять осуждающий тон, поучающие разговоры, как мне не полезно забивать тело тату. Блять! Жить вообще вредно! И уж кто-кто, а я точно ни в чьих советах не нуждаюсь и со своим телом сам решу, что делать. Затарившись анальгетиками, спешу домой, как-то сразу забыв о нелегких испытаниях. Мыслями уже в своем мире, где я один и не один. Где я безлик и многолик. Где я Бог и Сатана. Где обитает столько симпатичных Бесовочек и один прикольный Ведьмак. «Интересно, он думает обо мне? Может, ждет?» — ухмыляюсь от собственных мыслей. Я так конкретно на него подсел. Мне кажется, я думаю о нем, даже когда не хочу ни о чем думать. Впрочем, я так не умею. В голове постоянно какой-то гудящий рой мыслей. Помнится, как одна дама пыталась научить меня практике «тишины ума». Я поржал. Это точно не для моего «процессора», который выключит только фатально-черная кнопка, с нарисованной косой. Что бы ему сегодня такого наплести? Чем бы до опупения удивить? Может, показать ему новое тату? Тут же осекаюсь. А я бы показал ему? Ведь на свои фото в Сети я давно наложил табу, но с ним меня то и дело торкает нарушить собственные запреты. День пролетает махом, обыденные хлопоты и работа неизменно вырывают половину суток из жизни. А сегодня и глазом не успеваю моргнуть, как вечер опускается на город, и во мне с каждым мигом все сильнее разгорается азарт. Битый час треплюсь ни о чем со знакомыми и жду его, постоянно переключая диалог на Лиса. Но сегодня что-то не так. Он в Сети, но не пишет. Ну что ж, если гора не идет к Магомету… — Лис, привет, — сам иду к «горе». — Знаешь, я часто думаю о тебе. А вот сейчас понял, что не знаю твоего настоящего имени. Ну не Лисом же тебя зовут. Может, это производная от фамилии? Лисицын, Лисаев, Лисань? Или все же от имени? Елистрат? Елисей? А может, Алиса или Василиса?.. — Ну а чего? Неожиданно ошарашить человека — мой любимый приемчик. — Все шутишь? — отзывается Лис, и меня окатывает холодом отчуждения. — Ну не рыдать же мне в твою футболку, — отбалтываюсь, пытаясь пробиться через эти льды, и, кажется, сам начинаю мерзнуть. — С тобой можно заняться вещами поинтересней. — Да неужели? — новый порыв северного ветра. — После твоего ухода по-английски я подумал, что таким образом ты решил мне продемонстрировать, насколько я тебе безынтересен. — Лис, не еби мозг. — Понимаю, что поступил тогда неправильно, и от этого на душе становится муторно. Но что сделано, то сделано, сейчас надо просто сгладить углы. — Раз ушел, значит, у меня были на то веские причины, — пишу, и не хочу вспоминать, как «хлопнул дверью», не попрощавшись. Не хочу, но, блять, вспоминается. — Например… — не унимается Лис, заставляя меня нервно елозить в кресле. — Например, отлить приспичило. Ну не буду же я ему сейчас расписывать, как почувствовал, что теряю с ним маски, что сам тянусь навстречу и сам разрушаю стены. А делать этого мне нельзя. Потому что знаю: я снова полюблю и сделаю больно себе и — самое главное — ему. А я не хочу причинять ему боль. Хотя неосознанно уже причинил… Не желаю я плакаться в его жилетку, как меня жестоко колбасило от одной лишь дурной мысли, что я так отчаянно хочу, блять, сесть на байк за спину этого странного парня и прокатиться с ветерком. Но ведь никогда себе этого не позволю. Не собираюсь распускать сопли и вспоминать, как глушил в себе накатившую истерику от чисто теоретической возможности, что он увидит мое лицо. Увидит — и отведет глаза. И это видение выдернуло меня из его мира и накрыло с головой безысходностью реала. — Это ты не еби мне мозг, — строгость тона я слышу даже без голоса. — И если тебе хуево, не убегай. Впадаю в ступор. Не имея объяснения, как Лис почувствовал меня, в очередной раз даю себе слово держаться с ним на расстоянии и тут же сам провоцирую парня: — Ты ж сказал, что догонишь. Или трудностей испугался? — Я ничего в этой жизни уже не боюсь. За себя так уж точно не особо переживаю. Другое дело те, кто мне близки. Так что скажи мне, Дэн, что с рукой? — Замираю, глядя на покрасневшую кожу вокруг тату, которую распутал «подышать». — Ничего… — У меня, кажется, холодеет все внутри, а инстинкты пробегают по коже мурашками, вздыбливая все оставшиеся не сбритыми волоски на теле. — У тебя рука горит. Обжегся? — Не могу поверить в происходящее. Рациональный мозг орет очередное «КАК?!», и я не могу не озвучить этот вопрос: — Как ты это сделал? — Сердце бубухает молотом о наковальню. — Ты сталкер? — тут же озвучиваю свои страхи. — Дэн, успокойся, не слежу я за тобой. Даже не знаю, где живешь. Просто чувствую твою боль. — Это, знаешь ли, странно. — Давлю в себе поднявшуюся панику, рука сама тянется к ляфону. Щелчок затвора, и я пересылаю изображение тату Лису. — Зырь. — Красиво, — парень одобряет мой выбор. — Я уже ревновать начинаю. Такая любовь к кошке. — Она моя хранительница, — пропускаю его «шуточку» про ревность, хотя губы и трогает улыбка. — Да, я знаю. Она очень старательно тебя оберегает. — Воображение рисует мужчину, и я так ярко вижу, как он тоже улыбается. — А ты, значит, любишь боль? — Не знаю, каким местом ощущаю любопытство Лиса. И решаю срочно впрыснуть кислороду в этот огонек, тем более что мой любознательный собеседник сам нарывается. — Это смотря какую, — меня так и подмывает раззадорить Лиса на что-нибудь горяченькое. — Боль, она, знаешь ли, разной бывает. Одну врагу не пожелаешь… — От той, что меня терзает, я бы с удовольствием избавился. Но въелась же, сука, в плоть, в кости. Хер прогонишь. — А от другой и кайф можно словить, — откровенничаю с парнем, будто знаю его не недели, а года, и сам от своей борзости ахуеваю.  — Да-а-а? — Мой Ведьмак таращится на меня глазами смайлика (О_О). — Дэн, ты мазохист? — Госпадябожежмой! Куда тебя понесло?! — В покатун ржу, пугая своим непривычно веселым настроением хранительницу моего печального образа. Щекочущий нервы разговор затягивает в омут с головой, и я уже давно не обращаю внимания, как растут цифры сообщений напротив имен моих девушек. Не до них. Не хочу отвлекаться. Меня словно на качелях-лодочке то подкидывает ввысь, то резко опускает вниз, и снова вверх, до сладких спазмов в солнечном сплетении. — Я всего лишь пытаюсь считать тебя, — кидает очередную интригу хитрый Лис, но и мы не лыком шиты. Я сейчас такую книгу открою, чтение которой вынесет ему мозг. — Хочешь получить ответ на свой вопрос? — Я стремительно пролистываю страницы своей жизни на несколько лет назад. — Тогда я хочу услышать твое имя и… сыграть еще партейку в «верю-не-верю». — Не вопрос. Но начну я, — тут же перехватывает инициативу, даже в этом пытаясь быть первым. — Елизавета! Веришь? — Неа! Лис, я про женские имена так сказал, для прикола. Если честно, знаю девчонок, которые в Сети — парни. И хоть мне и пофиг, но таких я чувствую на раз. От тебя же исходит своеобразная энергетика, присущая сильному полу. У женщин она мягче, без скачков напряжения, даже у тех, что видят себя «с яйцами». — Ну что ж, ты правильно чувствуешь. А в предложенных тобой версиях был верный ответ, — с готовностью отзывается парень, и я буквально вижу, как горят азартом его глаза. — Мое имя Елисей… — Королевич? — перебиваю Лиса, тут же вспомнив пушкинского героя, видимо, тоже Ведьмака, раз одним поцелуем принцесс из гробов воскрешал. — Бери выше, Дэн, — с величием верховного правителя Лис картинно указывает дланью в небо. — Мое имя означает Спаситель. А если без церемоний — попросту Бог. — А-а-а… — Не менее картинно закатываю глаза и передаю пламенный факелообразный привет в штаб-квартиру креационистов* прямо на Магеллановы облака*. — Теперь понятно, откуда на меня время от времени снисходит благодать. — Рад, что ты чувствуешь мое незримое присутствие, — то ли хохмит, то ли на полном серьезе остро умничает Лис. — А ты не радуйся, — обламываю рыжехвостому божеству веселье. — Мое имя означает, что я принадлежу Дионису, так что тебе в этом плане ничего не светит. — А ты не расслабляйся, — грозит «спаситель». — Дионис тоже бог. А поскольку этот забулдыга только и делает, что по кабакам квасит, то и оставался ты до сих пор без присмотру. Пришлось взять над тобой шефство, чтоб такое добро понапрасну не пропало. Посему смирись! Твоя принадлежность мне в Книге Судеб записана. — Да ты что?! Вот прям так и записано?! — Дурею от заоблачной наглости некоторых божественных созданий. — А я думаю, что хитровыебнутость твоего ума не имеет границ. — А зачем нам себя ограничивать, Дэн? Каждый из нас создает свой собственный мир. И кто нам запретит быть в нем Богом? — Мне так точно никто! — безоговорочно соглашаюсь с мудростью «спасителя». — А сейчас, как владыка всея безликой страницы ВК, я желаю усладить твой слух притчей из жизни некогда веселого балагура, который свято верит, что принадлежит лишь самому себе. — Ну что ж… Вера — дело святое, — навострил уши мой заэкранный философ-Лис. — Я весь внимание. С нетерпением жду твоего рассказа и надеюсь, что он будет не менее интересным, чем те, что ты мне уже поведал. Ведь что ни говори, а я люблю… — Намеренно (жопой чую) затянутая пауза заставляет подозрительно прищурить глаза (=_=). — Твои сказки. — Ну что ж… — облегченно выдыхая, передразниваю Елисея. — Надежда — это вера в исполнение желаний. И хоть я и не волшебник и не умею исполнять желания, зато очень сильно люблю… — По биению пульса засекаю время, чтобы выдержать паузу ровно на одну секунду дольше Лиса. — Эти самые желания пробуждать. — И у тебя это отлично получается! — поет мне Оду Лис. — Уже давно хочу… — Кладу руку на запястье и считаю толчки под пальцем, понимая, что нахальный Лис не только решил меня перепаузить, но и делает это. — Познать глубину твоей… — Виртуально-трепетно выдыхает мне на ухо, и еще одна пауза переплевывает все мхатовские. — Фантазии. — Вкуси же, мой хитромудрый друг, — ржунимагу. Игра мне нравится, и так забавляться можно до бесконечности, но ночь коротка, и надо переходить ближе к делу. Перехожу: — Вкуси и насладись моим искусством владения… — Решаю сходить отлить. Чего без дела в экран пялиться? А когда возвращаюсь, продолжаю разговор: — Языком! Насладись и, испытав неземное блаженство, постарайся не выпасть из кресла и… — Хитро подмигиваю сообщнице Маркизке. — Из реала… …Последний курс института. Несусь по финишной прямой, на горизонте виднеется цветастая ленточка. Я еще не ученый муж, но уже и не сопливый мальчик. Остается самая малость — научный труд сварганить на какую-нибудь супернаучную тему с названием, которое ты через день забудешь, а через два — никогда не вспомнишь. Вот только со «сварганить» случается конкретная загвоздка. Лето красное пролетело в укуренной компании таких же, как я, балбесов. И не просто так, а за углубленным изучением злачных мест любимой Родины от гнусно-комариной Астрахани до комарино-гнусного Алтая. Ну и никак я после таких улетных каникул из бесшабашного настроения выйти не могу, и даже не пытаюсь. То с первокурсниками на посвящение сгонял и такую дурь там курнули, что все кровососы в радиусе поражения передохли, а от нашего нечеловеческого гогота лесное зверье и прочая нечисть до весны в норы забились от греха подальше. То на концерт любимой рок-группы в столицу свалил и на гребне поднятой стадионом фанатов волны прогудел там неделю, чуть не долетев за тридцать секунд до Марса. А то и просто по клубешникам с ночи до утра со шмарами испытывая свой организм на прочность. Прочности хватало, но ровно до утра, а вот на лекции и семинары у меня уже не стояло. В общем, ушел я в такой отрыв, как только не вылетел с последнего курса — до сих пор не знаю. Понял, что тону, в тот момент, когда проснулся хер знает где, хер знает на ком, обдолбанный хер знает чем. Еле разлепив зенки, кое-как накатал курсовую, скопировав все слово в слово с учебника, ну разве что фамилию СВОЮ не забыл приписать. И внаглую сдал. А на наезд препода, что тут все переписано, но с тонной грамматических ошибок, гордо выдохнул перегаром: «Я не по русскому языку курсовую сдаю!»… — Пороть тебя было некому, — отзывается притихший было Лис, и я совершенно отчетливо чувствую неподдельную строгость в его словах, заставляющую поглубже задвинуть жопку в сидение кресла. — Во-во… Примерно то же мне заявила и преподша по психологии, по которой, к слову сказать, сохла вся мужская часть потока, да и некоторая женская тоже. …Так вот. Сижу я на одном из семинаров этаким повелителем «камчатки». Премило улыбаюсь, внимая мудрым словам, слетающим с полных, ярко-красных губ психологини, и мечтаю о чем-то о своем… Как вдруг из этих прекрасных уст звучит фамилия моих предков. Заспиртованным мозгом понимаю, что в данный отрезок времени носителем этого звучного имени являюсь я сам, тока не понимаю, чего она от меня хочет. А когда до меня доходит, что дама решает со мной поиграть, то сразу же и соглашаюсь. К сожалению, игра оказывается не сексуальной, а всего лишь психологическим тренингом и заключается в том, что я — типа препод, а она и все мои одногруппники — мои ученики. Выхожу я за дверь, минуту ожидаю, вхожу в роль и с воплем «Не ждали?!» решительно врываюсь в аудиторию. Моему взору предстает незабываемая картина: двое парней на передней парте, нагло демонстрируя мне спины, возбужденно делятся с сидящими на второй подробностями прошедшего в кувыркании в постели уик-энда. Сидящие на третьей девчонки, отреагировав на мое пришествие, как на возникший в пространстве мезон*, наносят последние штрихи на свои заштукатуренные мордашки. Следующий дружбан всецело поглощен чтением детектива, красочную обложку которого демонстрирует мне не таясь. И так далее… На моем «камчатском троне» вальяжно восседает психологичка, сканируя меня та-а-аки-и-и-им похабным взглядом, что мне хочется прикрыться, да еще и периодически облизывает накрашенные губы. Чью роль она играет, понимаю сразу, без подсказок. — Господа, я вам не помешал?.. — попытка номер раз привлечь хоть какое-то внимание к своей персоне в роли препода. Реакции НОЛЬ. — Вы на меня внимания не обращайте, — оптом отпускаю занятой своими делами группе все грехи и, плюхнувшись в преподавательское кресло, задираю ноги на стол — потытка номер два. За моими действиями следит только всевидящее око да дама на «камчатке». А мне норм. Учить этих балбесов, что делать, если ты вдруг стал человеком-невидимкой, не собираюсь, тем более что уже замечаю припрятанный в недрах преподавательского стола журнал мод. — Я тут в сторонке посижу, какую-нибудь «Бурду»* полистаю. — Достаю журнал и раскрываю на странице с девочками в бикини. Насладиться прекрасным мне не дают. Преподша решительно поднимается с моего места, хлопает в ладошки, и группа выходит из своих ролей. А жаль, я только освоился и из этого удобного кресла выползать не спешу. — Спасибо, Денис, — улыбается мне эта шикарная во всех отношениях женщина. — Из тебя получится отличный психолог, однако организовать коллектив и призвать его к порядку ты так и не смог. — А может, я просто не хотел? — скалюсь на красотку. Все же как она умеет себя преподнести. Чудо, а не женщина. Сразу чувствуется: профи! — Денис, я вижу ваше нежелание самоорганизоваться, и это может иметь плачевные последствия. — И чем же таким ПЛАЧЕВНЫМ мне это грозит? — Смотрю на верхнюю застегнутую пуговичку ее блузки, что так и норовит выскользнуть из петельки. — Неспособность к самоанализу и к саморегуляции, — красотка зачитывает мне длинный список каких-то терминов, на которые мне начхать. — Неумение предвидеть развитие ситуации. Потеря таких важных для будущего руководителя качеств, как самообладание, сдержанность, самокритичность, целеустремленность, решительность, настойчивость, мужественность, энергичность, инициативность… — Ооо… — только и могу выдохнуть, глядя, как красивые пальчики в процессе перечисления всего того, что я не запомнил, сложились в два милых кулачка. — Жаль, что в учебных заведениях отменили порку. Вот что хорошо мотивировало учащихся к самоконтролю. И отлично вправляло мозги таким оболтусам, как вы. Я бы вас, Денис, точно выпорола… Группа разражается диким гоготом, а я конкретно хренею, ибо буйная фантазия подкидывает мне образ, который тут же въедается в подкорку и с тех пор не отпускает, да еще и возбуждает до кипящей крови. Мне под мантию попадает конкретная вожжа и зудит в голове мыслью «А может, попробовать? Вдруг да поможет распиздяйство победить?». Думаю недолго. Дури в башке много. Где искать приключений на задницу — знаю. Лезу во всемогущий инет. Предложений поиграть в Теме предостаточно. Из всего многообразия Домов выбираю ту, что так похожа на мой идеал доминантной женщины — Диту фон Тиз. Дверь мне открывает, конечно, не Дита. Но стянутые в высокий хвост волосы и подведенные стрелочками глаза, что насмешливо-иронично оценивают мой не совсем свежий вид, заставляют приятно потеплеть в паху. А под черным шелком халатика в пол мой наметанный взгляд нагло лапает вполне соблазнительные формы.  — Называешь меня «Госпожа»! — Строгий голос женщины сразу пресекает все мои попытки восхищенно-вежливо поздороваться и отвесить ей пару-тройку комплиментов.  — Да, Госпожа. — Словно крысеныш за волшебной дудочкой плетусь за этой Леди в ее будуар или, как это у них называется, в «красную комнату», вдыхая аромат парфюма от «ЛЕТуАЛь»*. «Красная комната», которую мое воображение уже рисует по всем канонам БДСМ задрапированной в багровые тона и завешенной кожано-ременными девайсами, оказывается обыденной залой в бежево-розовый цветочек с заблаговременно задернутыми шторами. Но не это меня поражает в самое озабоченное место, а стоящая посреди комнаты скамья, обтянутая кожзамом. А когда нанятая мной для воспитательного процесса «Дита» распахивает, а потом и сбрасывает халатик, у меня и вовсе чуть боезапас не сДИТАнировал. Даже не знаю, как грамотно начать описание ее прикида — сверху вниз или снизу вверх, ибо мой голодный взгляд скользит туда и обратно несколько раз и все не решается на чем-то конкретном остановиться. То ли на округлых бедрах в черных коротеньких шортиках в облипон. То ли на лифе, выгодно подчеркивающем шикарную грудь. То ли на ножках в ботфортах из тончайшей кожи, натянутых выше колен. Останавливается мой взгляд не на всех этих прелестях, а на стеке, что оказывается в ручках у Леди, пока я на ее прекрасный образ слюной капаю. — Будешь хорошим мальчиком? — спрашивает Госпожа и на меня посматривает, в руке стек покручивая да по открытой ладошке похлопывая. У меня аж жопа поджимается и член в джинсах чего-то хочет. Но то ли от нервов, то ли от нереальности быть хорошим нет-нет да и пробивает на «ха-ха». — Дэн, тут тебе не цирк, — в глазах Госпожи поблескивает сталь, в голосе металл. — Настройся. У нас все серьезно. Я задаю вопросы — ты отвечаешь. Я говорю — ты делаешь… Тихие слова. Ни ора, ни рявканья, но меня словно током прошибает — веселуха забивается в уголок и сжимается в изжеванный комочек жвачки. — Повторяю вопрос: ты будешь хорошим мальчиком? — снова вкрадчиво, нарезая круги вокруг моей непослушной персоны. — Да, Госпожа, — отвечаю, сглатывая ком в горле. — Стоп-слово? — Есобняллый*, — вылазит из закоулков памяти какая-то абракадабра. — Это еще что за мат? — Госпожа поглаживает шлепалкой мою небритую щеку, а во мне волны возбуждения раз за разом накатывают в аккуратно подстриженный пах. — Госпожа, этого никто не знает. — Самым честным взором смотрю в ее насмешливые голубые глаза. — Оно космическое, внеземным разумом нашептанное. — Понятно. Раздевайся, инопланетянин, — командует дама, проводя хлопушкой стека от моего загривка до задницы, и, легонько шлепнув по жопе, обещает: — Сейчас узнаешь, как у нас на Земле уму-разуму учат. Дыхание рваное, как у быка перед корридой. Пальцы впились в ремень. Понимаю, что надо сыграть роль «хорошего мальчика» и раздеться, вот только внутреннее упрямство срабатывает блоком. Как-то привык я, что наперво женщин раздеваю, а потом уж сам оголяюсь. Да и прилетающие мне команды отращивают на голове рога, которыми я упираюсь в землю и стою, как истукан. — Денис, ты или слушаешься, или уходишь, — холодно говорит Домина. — Время я на тебя потратила, так что денег не верну. Слушаться никого я не хочу — это не в моих правилах. Денег мне не жалко, но, блин, нужно же все в этой долбаной жизни попробовать. Приходится ломать себя. Скрипя зубами, слушаться, раздеваться, аккуратно складывать одежду, куда указывают. Стоять перед женщиной обнаженным, скромно прикрывая эрегированное естество, да еще и когда тебе все твои прегрешения зачитывают, оказывается пугающе стыдным.  — Ты знаешь, что непослушание наказывается? — По голой коже скользит наконечник стека, вызывая неизбежную реакцию — мурашки. — Да, Госпожа. — Это ожидание, что в любую секунду легкое поглаживание может заменить хлесткий удар, держит тело в таком напряжении, что в пояснице начинает странно тянуть. — Ты знаешь, что заслужил его? — Стек скользит по моим кистям, защищающим хозяйство, и следом приказ: — Руки убрал! — Да, Госпожа, — талдычу, как попугай, и подчиняюсь, и вот теперь становится реально страшно.  — Во время экзекуции никакой брани и тем более мата! — Яйки поджимаются, когда Госпожа обводит их эластичным прутом. — Или будешь наказан дополнительно. — Да, Госпожа, — хрипло выдыхаю, ни хрена не готовый взойти на голгофу. — Ложись на скамью. — Ложусь, осторожно укладывая ноющий член. — Я свяжу тебя. — Ноги, талию, руки опутывает веревка, а я уже дышу через раз и то ли от зашкаливающего волнения, которое не сравнить ни с одним экзаменом, то ли от кислородного голодания в голове все мутится. — Значит, учиться не хочешь, малыш? — И свист прута заканчивается горящей полосой на жопе, заставляя дернуться. Слушаю, как по заднице разливается боль, но вроде и не так страшно, как казалось. Вполне терпимо. — Контрольные пропускаешь. — Свист, и новая полоса обжигает кожу. — Домашку не делаешь. — Удар, и следом еще три перехватывают дыхание и заставляют инстинктивно поджимать ягодицы. Госпожа обходит лавку, давая мне продышаться и прочувствовать, как пониже спины полыхают огнем вспухшие полосы. И я чувствую, что горит не только там, куда вкладывают науку, но и морда лица с ушами. — Любишь старшим хамить? — Хлесткий прут, вспарывая воздух, свистит и раз за разом ложится на уже битые места. — Тебя не научили вежливости? — Мне все труднее сдерживать невольно срывающиеся стоны, хоть и не хочу выглядеть перед дамой слабаком. — Значит, я научу! — И особенно кусачие удары заставляют шипеть сквозь стиснутые зубы. Новая смена позиции дает немного остыть полыхающей жопе. Мысли путаются, одна половина мозга вопит вскочить с лавки и удрать к черту на кулички, другая искушает проверить, насколько я восприимчив к боли и долго ли еще продержусь. — Травку курил?! — ХЛЕСТЬ! И вместо ожидаемого мной тонкого жала на задницу обрушиваются сразу семь плетеных хвостов «кошки»*. Мозг взрывает болью, заставляя судорожно хватать воздух. — Непростительно! — Новый удар, и с языка срывается запретное «БЛЯ-Я-Я…» — Что? — Тонкие пальцы крепко сжимают шевелюру, вздергивая голову. — Я тебя предупредила? — Да, Госпожа… — И новая боль расцветает на ягодицах, вытекая из кожи потом. «Терпеть. Терпеть. Терпеть…» — вздрагивая при каждом ударе, сам себе твержу, но терпелка стремительно кончается. Уже отчаянно хочется орать. Боль высасывает силы, и я не понимаю, в какой момент перестаю чувствовать ее. Только шум в ушах и бешеные толчки собственного сердца… — Понравилось? — выплывает из замониторья Лис. — Скорей нет, чем да, — хитро улыбаясь, пытаюсь сбить Ведьмака с толку. — Я понял, что у меня против команд — внутренний протест. Подчиняться — это не мое. Тем более человеку заведомо слабее меня. — Ну хоть в учебе помогло? — не отстает с расспросами Лис. Видимо, серьезно я его зацепил этой Темой. — Ага, защитился на отлично.  — Молодец! Порадовал своего научного руководителя.  — Не-е-е… Я от нее, как колобок, по-английски ушел. Даже все расчеты и выкладки, из которых она собиралась себе докторскую состряпать, в мусорке сжег. — Что так? — Ну вот такой я козлина. А нехрен на чужом горбу выезжать. Никогда мне не нравились люди с синдромом вахтера: ничего из себя не представляют, но гонору — как у фараона в кустах. — Дэн, знаешь, ты чудо. — Ага, знаю. Столько начудил — жизни не хватит разгрести. — Жизнь у тебя еще вся впереди. Я тут путем нехитрых вычислений прикинул, что мы с тобой примерно одного возраста. И все же думаю, ты младше меня, и не только в этой жизни, но и в целом. — А-а-а… Вон оно как все закручено! А я, когда прочел это твое «мне, дураку, знаешь, сколько лет…», так сразу подумал, что тебе за полтос, и никак не меньше. — Меня разбирает смех от взглядов этого парня на возраст даже меньше, чем годы Христа. — Насмешил… — А ты меня с каждым днем все больше интригуешь. Особенно когда вот так открываешься. — Новое откровение заставляет полыхать скулы и слегонца отомстить Лису за то, что вогнал меня в краску. — А ты меня часто удивляешь, иногда бесишь, а порой шокируешь… — пишу поток моих шутливых для Лиса и ни хрена не смешных для меня признаний. — Мне нравятся все твои реакции, ведь я их так остро ощущаю. А что касается твоего рассказа… Я понял, что ты любитель ласк пожестче. Но ты не настолько доверчив, чтобы подставить свою задницу хоть и морально сильному, но малознакомому человеку. Для этого надо доверять, а ты зверь осторожный. Я прав? Зависаю, глядя на экран. Улыбаюсь, как душевнобольной, и думаю, что же ответить Лису: правду или опять заинтриговать. Обрывает поток мыслей настойчивый, словно к себе домой, звонок в дверь. Какого хуя?! Жратву не заказывал, никого не приглашал, соседей не заливал. Сижу и слушаю электронный перезвон в тайной надежде, что вот прямщас он закончится. Ни хрена — задверный гость наигрывает какой-то футбольный клич. — Лис, пять минут, — быстро набираю и иду к двери с жестким намерением обложить кого бы то ни было фирменным трехэтажным с завитушками. Прилипаю к окуляру глазка и аж зубами скрежещу. За дверью стоит конкретный хуй — Жентос. — Братуха, открывай! — этот придурок орет на весь подъезд. — Не прикидывайся шлангом, я знаю, что ты дома. Закатывая глаза, отпираю замок, пропуская в свою священную обитель откровенную нечисть. — Жентос, какого хуя?.. Мне еще проблем от соседей не хватало! — В душе мне, конечно, срать на всех живущих в этом муравейнике, но надо же выказать пришедшему козлу свое «радушие». Брателло по-хозяйски проходит прямо в зал, который у меня по совместительству и спальня. Маркизка, тут же превращаясь в тигрицу, шипит на парня, чувствует, насколько напрягает меня его «изысканное» общество. — Пошли на кухню. Тут все равно сесть некуда. — С тоской взглянув на зеленый огонек Лиса, закрываю ВК, а следом и вовсе сворачиваю все окна на мониторе. Нечего кому ни попадя лезть в мою личную жизнь. — Закуску готовь, — ржет парень и достает из-за пазухи бутылку дешевой водяры. — Повод есть! — Жень, я не пью. Такое тем более. — Внутри воронкой торнадо раскручивается раздражение. Не люблю, когда нарушают мой покой, а когда отрывают от интересного мне занятия — люто ненавижу. — Ну ты чего? У меня ребенок скоро родится! Прикинь! Я отцом стану, ну, а ты, соответственно, дядей. — Усмехаюсь, чувство будто текилу с лимоном заказал, а выпить забыл, только кислятины наелся. Едва сдерживаю себя, чтоб не выразить соболезнования. — Если для тебя это праздник, то поздравляю! — Даже за стол не сажусь, упираюсь жопой в подоконник, готовый в любую минуту проводить «дорогого» гостя. — Конечно! Это же моя кровь! А если пацан?! — А кто мать известно? — Не сдерживая сочащегося сарказма, наблюдаю, как брателло заливает в себя водяру за двоих. — Вот ведь ты ж язва! — будто и не замечая моего настроения, гогочет. — Да ты ее знаешь. Это подружка Гузелькина. — Упоминание имени, которое я заставил себя забыть, больно корябает по душе.— Не хочешь узнать, как у нее дела? — Меня это не ебет, — равнодушно выплевываю, и чувствую, как желваки ходят от злости. — Она вернулась к тому мужику, что мордень тебе так знатно разукрасил. — Я все больше убеждаюсь, что парень, прикидываясь аутистом, упорно игнорит мои слова. — Ты пришел, чтобы рассказать, с кем ебется моя бывшая? — Скрещиваю руки на груди, отгораживаясь от этого чуждого мне мира. — Не-е-е, ты что, братух! Я насчет нашего утреннего базара. Сам понимаешь, девка с пузом. Время не ждет. Жениться надо, а я на мели. — Ты ж на бизнес просил, — напоминаю кузену, что утром он мне другую версию выдал. — Ну так и я тебе про это: бизнес поднимать, жениться, детей растить, — тут же не теряется брателло, и ведь, не моргая, честно в глаза смотрит, того и гляди перекрестится. — Для этого сотки не хватит. — Мне и считать не нужно, цены на жизнь знаю. — А ты можешь больше дать? — А ты не ахуел? — Убиваю братана взглядом, чувствуя, как меня уже ломать начинает от запредельной наглости этого заемщика. — Почему бы тебе в банк не пойти? — Ну ты чего, братиш? Я и так везде, где смог, занял, а с их процентами… Выручи… Для тебя же это не деньги. Я знаю. Твой папка хвастался, сколько ты бабла рубишь… — А ты уже дебет с кредитом сводишь в моем кармане. — Во мне поднимается вверх, словно ртуть в градуснике, что-то плотное, темное, вязкое и столь же ядовитое. Я так взбешен, что готов на все, лишь бы только отделаться от этого быдлана. Прям сейчас! Срочно! — Карточка есть? — Нет. — Та крайняя степень недоумения, которая выражается емким словом «АХУЙ», — ничто, по сравнению с тем, что я вкладываю в свой проникновенный взгляд. В наше время человек без Visa — это как неандерталец без дубины, как фараон без жезла, как депутат без мандата. А этот петух без яиц сидит, кушает водку и выдает какие-то нелепые объяснения: — Закончился срок, а новую еще не получил, — и по-щенячьи смотрит в глаза. — А налом никак?.. Я в шаге от убийства. Причем покарать хочется именно так — АНАЛОМ! Одного не понимаю: что со мной-то не так?! Нормальные люди отдают руками, забирают ногами, а у меня все через этот самый анал — я, и отдавая, начинаю с ног. Сама мысль — снова тащиться на улицу, да еще и ради этого родственничка, порождает фантазии от шести до пятнадцати строгого режима. Но с другой стороны, парень однажды выручил меня, возможно, даже спас, вовремя подогнав мне на выручку местную братву. Так что в какой-то мере я тоже у него в долгу. Чувствовать себя должником, мягко выражаясь, не люблю. И видимо, в этой ситуации придется идти на сделку с осторожным делягой, что живёт внутри. А может, оно и к лучшему? Есть возможность прямщас вытурить из квартиры этого незваного гостя, который, судя по тому, как он с сорокоградусной подружкой пригрелся на моей кухне, покидать захваченную территорию в скором будущем не собирается. А у меня были несколько иные планы на вечер. — Хорош-ш-шо, — шиплю аки аспид, а Жентос расцветает как майская роза. — Напиш-ш-шешь расписку. — Да хоть две! — почуяв запах денег, этот Герасим на все согласен. Срываюсь в комнату. Бросая взгляд на светящийся заставкой экран, хватаю тетрадь, ручку. Что-то неудержимо тянет открыть ВК, но мне нужно закончить с капитаном Мудакером, чтоб спокойно вернуться в свой мир, где меня, я уверен, ждет Елисей. — Пиши! — Шлепаю на стол перед захмелевшим парнем тетрадь, словно выкупая для себя личное пространство и время. — Я, фамилия, имя, отчество. Беру у… фамилия, имя, отчество. Сумма прописью. Обязуюсь вернуть в такой-то срок. Ты, кстати, когда бабло вернешь? — Вполне естественный вопрос. Погодить лет сто я как-то не готов. — Отдам буквально сразу, как… — начинает мямлить кузен, а у меня в мыслях продолжение: «первую пенсию получу». — Нет, — сразу обрываю этот принцип неопределенности. — Точную дату пиши. Сегодня двадцать первое… Даю тебе три месяца. Двадцать первого июля, и ни днем позже, вернешь долг. — Хорошо, хорошо. Ну ты и зануда, брат. Верить надо родне. — Роспись, расшифровка, число, — пропуская мимо ушей про «верить» кому бы то ни было, читаю, что он строчит, и, удовлетворенно кивнув, решительно вытягиваю брата из-за стола. — Собирайся! — командую парадом. Как «Оскар», вручаю ему недопитую бутылку и подталкиваю к двери. На минуту заскакиваю в сортир и, кажется, кипятком писаю — до такой степени бешусь. Снова невыносимая улица, благо хоть глубокий вечер, да и до банка каких-то десять минут пешим ходом. Все тело странно вибрирует, будто кровь потекла быстрее по жилам. Да еще и не отпускает странное ощущение чьего-то взгляда в спину, от которого я никак не могу отделаться. Двери банка уже давно закрыты. Провожу картой по считывающему устройству. Огонек с красного переключается на зеленый, напоминая о ждущем меня в Сети Елисее. У меня горят щеки, видимо, вспоминает. Впервые задумываюсь, что все же надо загрузить социалку на телефон, чтобы быть всегда на связи. Освещенный предбанник. Вмурованный в стену банкомат отсчитывает купюры, а телефон тут же пиликает сообщением, что мой личный счет обмельчал на сотку деревянных. — Спасибо, брат, — лезет с объятиями Женька, дыша в лицо перегаром.— Ты настоящий друг! На свадьбу приходи. Свидетелем будешь, а там, глядишь, и крестным… — Непременно и ракообразно! — Ухожу от невыносимых лобызаний, навостряя «лыжи» до дома, до хаты. — Все, Жентос, пиздуй к своей БЖ. — К кому? Куда? — Мнет красные купюры в руках, явно теряя на радостях последние мозги. — Да хоть под муда! — кидаю вместо прощания и прибавляю шаг. Домой, к Лису. Даже не раздевшись, бужу ушедший в спящий режим электронный мозг, открываю ВК и недоуменно пялюсь в монитор. Шквал сообщений от Лиса заполнил всю диалоговую ленту. — Жду, — первое и самое безобидное, сразу же после моего про пять минут, которые растянулись в сорок пять. — Дэн, ты куда пропал? Все хорошо? Как-то мне тревожно стало, — второе заставляет медленно опуститься в кресло и серьезно задуматься над происходящим. — Дэ-э-эн! Ептыть, ответь! Кто с тобой? Я чувствую возле тебя чужую энергетику, — третье настолько перегружает мозг, что меня окатывает жаром. Будь это другой человек, я бы просто поржал, но сейчас мне действительно становится не по себе. Скептик во мне продолжает подавать голос: «Он не гнал? Он всерьез, если и не видит, то чувствует?». — ДЭН! ЧТО ЗА МУЖИК? — уже орет злобными рожами четвертое, а у меня все холодеет внутри. Нет, этого просто не может быть. Мой практический склад ума не в состоянии принять столь мистические явления. Но тем не менее я стою перед реальным фактом ясновидения, если тут, конечно, не какой-то трюк с тотальной слежкой. Но кто я такой, чтоб за мной спецслужбы охотились? — Денис, ты не слышишь, что я тебя зову? — Бля-я-я… А я действительно вроде бы слышал. Нет, не голос. Но меня ведь реально так и подмывало открыть диалог. — Денис!!! Держись от этого человека подальше! — предостерегает шестое, с которым я даже спорить не хочу. Общество любого человека в реале стало для меня в тягость. Общество Женьки — выбесило на раз. — Понимаю, что ты всегда делаешь все по-своему, но сейчас, пожалуйста, послушай меня. Этот человек насквозь прогнивший, лживый, бездушный. Прошу, не подпускай его к себе! — Да я бы и рад, но как отделаться от немногочисленной родни, которая время от времени возникает на моем горизонте? — Неужели так сложно заглянуть? Ты спецом закрылся от меня? Почему я тебя не вижу? — вопрос за вопросом, на которые я не могу дать ответа. Что значит «закрылся»? Что значит «не вижу»? Я не закрывал ничего, кроме вкладки. Глаза сами собой устремляются в окно, но там ничего, кроме черноты ночи и мерцающих звезд. Я не понимаю, о чем он говорит. Но хочу понять! Я не представляю, как он это делает. Но хочу уметь так же. Мне жарко, холодно, волнительно, тревожно, любопытно, страшно — водоворот эмоций захлестывает мозг. — Что у тебя с ним за дела? — новый вопрос, и следом угроза, от которой перехватывает дыхание: — КЛЯНУСЬ, Я НАЙДУ ТЕБЯ И ВЫПОРЮ! ТОЧНО ВЫПОРЮ!!! — Взбешенный смайлик и следом картинка плети. — ГОТОВЬСЯ! Еле гашу первое желание подскочить с кресла и побежать проверить, закрыта ли дверь на все замки. Рядом Маркизка взволнованно мявкает, глядя в мое ахуевшее лицо. Да что ж это такое?! Что ж меня с ним так кидает-то?! Из огня да в полымя! Я точно с ним ебнусь! Попробовал бы мне кто другой такое сказать. Да я бы сам его морально выпорол, не жалея эпитетов. А тут сижу, как нокаутированный боец, тупо пялюсь в монитор, не находя даже элементарных слов, чтоб осадить наглеца. — Не понял! За что? — решаюсь, наконец, откликнуться и пишу, как будто оправдываюсь: — Лис, ты чего?.. — Явился! А ничего! СНИМАЙ ШТАНЫ! — У меня глаза лезут на лоб, но в солнечном сплетении что-то стягивается в тугой комок, лучики нейронов тонко дрожат, заставляя тело откликаться весьма однозначной реакцией. — Не-не-не… — Мозг молчит, уйдя в краткосрочный отпуск. Затаился в черепушке в ожидании новых сигналов из космоса, и я не могу ответить Лису ни подъебкой, ни шуткой, ни грубостью, ни хамством. И кажется, не хочу. И кажется, мне это не кажется. — ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?! — Да, я слышу, и тело живет своей жизнью. Возбуждение накатывает так стремительно, что срывает с губ стон. Поправляю в штанах болезненно ноющий член, задыхаясь от переполняющих меня чувств. Сколько лет у меня не было реального секса? Три года более-менее сносной дрочки, чтобы снять накапливающееся напряжение. Три года пролистывания порносайтов, от которых у меня уже стойкая тошнота. Два года чтения порносказок, вызывающих порой вместо ожидаемого возбуждения гомерический хохот. Год вирт-развлекухи с девчулями, и первоначальная острота быстро стала привычно-пресной. Но с ним у меня впервые так сносит башню. Впервые задумываюсь: А каково бы?.. А если?.. С НИМ! Впервые так хочу большего. И так боюсь своих желаний. — Пошутили, и хватит, — не решаюсь. Выдохом пытаюсь унять свое мучительное возбуждение. — Денис, кто с тобой был? — не отступает от своего Елисей. И я не пойму, с чего такой интерес? С чего такие предъявы и собственнические замашки? Он что, меня ревнует? — Это мой брат, — не вижу смысла скрывать. — Кузен по мамкиной линии. — Это из-за него ты так возбудился? — Кровь приливает к скулам в одно мгновение, а пересекающий лицо уродливый шрам, кажется, просто горит. — Что? — Я не понимаю, о чем говорит Лис, работает одна голова — нижняя. — Он просто брат! И я не возбужден! — А что я могу сказать? Ну не признаваться же, что возбудился на него, которого и в глаза не видел, а только болтал в Сети. — А вот ты тот еще извращенец! — Меня колотит нервяком. Что за тараканы ползают в голове этого человека?  — Да, я извращенец, — подливает кипящего масла на мой воспаленный мозг этот Ведьмак, и меня накрывает, мурашки бегут табунами по коже. — А ты не пизди! Я чувствую твое состояние… — Лис, знаешь что? — Я даже писать толком не могу, постоянно сбиваясь на опечатки. Хочется скрыться, проораться в подушку, как последняя истеричка. Перед глазами двоятся буквы, растекаются в серые полосы строк. Ничего не видя, ору в эфир: — ИДИ ТЫ В ЖОПУ! — В твою — с удовольствием. Но вначале я распну тебя на кровати, стянув ремнями ноги, чтобы не брыкался. Оседлаю твои бедра и ловко заломлю руки за спину, опутав красным шнуром. Уж поверь, справиться с тобой мне сил хватит. Горло перехватывает спазмами, болезненно дергая кадык. Не хватает воздуха. Губы сохнут от судорожного дыхания. Меня затягивает в его сети. Он опутал меня ими. Я не вижу букв, я вижу то, что он вживляет мне в мозг: яркую в своей реалистичности картину властного мужчины, восседающего на мне, уткнувшемся лицом в кровать, без возможности вырваться. Дрожь прокатывается волной, от макушки до кончиков пальцев ног. — Нет, я не возьму сразу плеть. Вначале я отшлепаю тебя паддлом, потому что удар моей ладонью надо еще заслужить. Знаешь, я наношу удары в особом темпе, когда на каждые пять нежных шлепков прилетает один сильный, обжигающий, заставляющий скулить. Шлеп — шлеп, шлеп — шлеп, шлеп — ШЛЕП!!! — Вздрагиваю от каждого слова, будто каждое из них оставляет на коже полыхающий след. Жар выступает бисером пота по телу. Я горю. — А после любуюсь розовыми половинками. И вот когда ты уже мокрый, измученный, плавишься в истоме, трахаю тебя, полирую твою задницу так, чтобы потом долго не мог сесть ровно. Судорожно сжимаю подлокотники кресла в новом подкате. Что он творит со мной?! Это безумие! Я не могу это унять и не могу контролировать. Лава медленно, тягуче растекается из паха по телу, плавя нутро. Я так напряжен, что ноги мелко дрожат. Даже и не осознаю, когда рука оказалась на члене. Движется по моей воле или направляется его мыслью — мне этого не разобрать. Я не здесь и нигде. Я меж мирами. В плотном коконе разноцветных искр распадаюсь на атомы в его объятьях. Я там, где меня касаются сильные, уверенные руки, заставляющие трепетать. Где на меня смотрят такие дикие, но в то же время такие ласковые глаза. Где я, не скрывая лица, смотрю на него. Хватаю катастрофически недостающий воздух и тону в эйфории. В остром, нарастающем по спирали, сумасшедшем кайфе.