Вера. Надежда. Любовь

— Елисей, Богом молю, пощади! — худенькая, чернявая женщина в траурных одеждах виснет на моей руке. Люба… Любава… Любовь… Цыганка, с которой общаюсь не первый месяц. И не только неимоверное количество безвкусного рыжья* в ушах, на шее, пальцах в сочетании с цветастым платком на голове выдает в ней принадлежность к кочевой нации. Это в темных глазах, в золотозубой улыбке, в самой ауре, что обтекает женщину бурой, испещренной рваными дырами кляксой. С ней пришлось раскрыть карты почти сразу. Сложно обвести вокруг пальца уроженку касты, в которой природой заложено видеть чуть больше, чем обычным людям. Да я особо и не конспирировался, понимая, что бояться мне нечего, пока у нас с Любаней взаимовыгодное сотрудничество. Чего душой кривить? Знаю, насколько необходим матери двух сыновей-дегенератов, которые только и делают, что попадают в ментовку с частотой вылетов чартерных рейсов. Так что деваться ей некуда, кроме как идти ко мне на поклон, чтобы в очередной раз вытащить своих «ма́лых деток» из кутузки. Для меня это не сложно: пару звонков, и вольнолюбивые ромалы снова на свободе. Трясут бубенцами до очередного залета. Как ни прискорбно, мне это только на руку, ибо у меня имеется свой интерес — элементарная финансовая выгода. За мое покровительство Люба уже не одного барыгу сдала, но все мелочь, а мне-то необходима добыча покрупнее. И, честно, мне порядком надоело играть с ней в добренького дяденьку-мента. — Люба, сколько можно? Заебало! — я готов, как волк в знаменитом мультике, с возмущением вопросить: «Шо? Опять?», но только стискиваю челюсти так, что желваки ходят. — Если они у тебя дебилы, держи их дома на цепи! — Драго, это дети. Болезнь совсем их поразила. Не знают, что творят, — причитает цыганка, пуская слезу. — Елисей, скажи сколько надо денег. Любую сумму дам. — Сотка за год. А твоим сыночкам грозит около десяти. Потянешь? — сгущаю краски, прекрасно зная, что таких денег у Любани нет, ведь основной ее доход уходит в вену этих самых «деток». Вижу перекошенное испугом лицо цыганки и уже морально готовлюсь к ее завыванию. Что и случается. Люба хватается за голову и на одной ноте начинает скулить, мешая русские слова с цыганскими. Ну, блять, началось! Но в этой игре главное не уступить, не спеша проводя «жертву» по всем ступенькам ада: запугать человека, показать ему безвыходное положение, подчинить себе, а потом дать Надежду. Я усвоил этот психологический ход четко. Ведь у меня хороший учитель — Митлан, который всегда говорит: «Нет жалости! Дожимай до конца!», — что и делаю: — Да и не каждый шальные деньги возьмет, когда тут светит звезда и постоянная прибавка к жалованию, — зажимаю Любаню тисками безвыходности. Жертва еще трепыхается, но и деться никуда не может, ощущая давление правды жизни. — Помоги, Елисей. Ты же знаешь, я отблагодарю, — молит золотая рыбка, что попалась в мой невод. — Еще одного наркошу подкинешь с дозой на поправиться? — отмахиваюсь, изображая полное безразличие. Охотник внутри радостно скалит зубы, сам же держу покерфейс — надо красиво играть. — Не интересно! — Все что угодно сделаю, только помоги!   «Все сделаю…» Да мне не надо все! Мне нужен один конкретный человек — Аладдин. Который месяц охочусь за неуловимым наркобароном. Сколько троп исхожено, на которых этот крупный зверь оставил свой смертоносный след: Миха, недавно решивший сменить свой реальный земной ад на гипотетический подземный; Влад, который изрядно помурыжив мне нервы все-таки вывел на двух братанов-цыган, что вроде бы закупались у Аладдина, но как выяснилось больше сидели на игле, чем банчили купленным товаром. Уж молчу про целую кучу шушеры-информаторов, что так и не смогли подвести меня к заветной цели достаточно близко. Сколько приманок подброшено, на которые любой другой хищник уже давно бы позарился, но только не Аладдин. Видимо, чуйка у него звериная. Осторожный, скользкий, точно червь, но опасный, как ядовитая змея. Выползает то тут, то там, но стоит нащупать его гнездо, снова скрывается из вида. Я вымотан этой гонкой и спинным мозгом чувствую: Аладдин за мной наблюдает, присматривается. Поэтому время не на моей стороне. Если вдруг выплывет, что я сексот, он меня просто завалит, уж средств и власти наркобарону хватит. А значит, надо спешить, сделать очередной шаг и, втеревшись в его кодлу, уничтожить гадину. Если, конечно, найду способ войти в этот круг. Если у меня достанет сил. Если хватит изворотливости справиться с опытным хищником. Столько всяких «если», и только одна безусловная составляющая — мое природное упрямство. Вот оно-то и заставляет упорно идти по следу Аладдина. Не полагаться на волю провидения, а шаг за шагом выслеживать добычу, доверяя лишь своей интуиции охотника, которая настойчиво подсказывает, что Люба — тот самый ключик, что откроет мне врата в его царство. Все же больше полугода закупает «три девятки» у этого драгдилера. Остается только самая малость — «ключик» под себя заточить, а для этого уже заготовлен шаблон: — Люба, успокойся, — останавливаю причитания цыганки. — Ты же знаешь, я бессилен перед женскими слезами, — нагло вру. Я закрыт, и ее слезы меня нисколько не трогают. — Я ж не зверь какой. Помогу. Договорюсь с ментами и даже цену собью до минимума. Но ты же понимаешь, долг платежом красен, и я сейчас не о деньгах… — Со ту камэ́с, драго? * — спрашивает на цыганском, видимо, от волнения путая язык, и тут же повторяет по-русски: — Что ты хочешь? — в черных глазах Любы Вера и Надежда. — Мне нужен Аладдин, — без обиняков подхожу к главному и преподношу женщине то, чего она так жаждет — кроху Надежды. — Поможешь мне, я помогу тебе. Ты же хочешь, чтобы твои сыновья были дома. Пока еще я могу замять дело, но очень скоро будет поздняк метаться. — Мирó дэвэ́л! * Драго, ты чего? — кровь сходит с лица женщины, в глазах отражается Страх. — Не связывайся с ним. Он страшный человек! Бэнга! * — Не пугай Беса чертом. И пострашнее видали! — Ты хочешь его посадить? — неверяще шепчет наркоторговка, видимо рассчитывая, что я сейчас скажу «шутка», и все замнется. — Зачем же сразу посадить? Я всего лишь хочу сотрудничать, — профессионально вешаю на уши супердлинную лапшу, не особо рассчитывая, что Люба мне поверит. Но мне откровенно похрен! Мне важен результат, поэтому продолжаю излагать легенду: — У меня есть партия конфиската. Очень большая. И если бы это было только мое, я, конечно бы, дал на реализацию тебе и даже подождал с деньгами. Но есть те, кто выше меня, — поднимая процесс убеждения на новый уровень, похлопываю двумя пальцами по плечу, жестом намекая на начальство с большими звездами на погонах. — И они ждать не хотят. Аладдин же может купить все разом! Вот поэтому он мне и нужен. Не отводя взгляда, предельно серьезно смотрю в черные глаза. Словно гипнотизируя, подключаю Дар. Мне необходим только положительный ответ, и я его добьюсь. Подавляя женщину своей энергией, прогибаю. Могу включить и Обаяние, но с такими людьми можно только на стороне Силы разговаривать, чтобы чувствовали, кто тут правит балом. И она сдается: — Хорошо, я помогу. Но сначала вызволи моих мальчиков, — наверное, даже апокалипсис не искоренит в цыганке торгашку, но мне важно ее первое слово — согласие! — Люба, если ты меня обманешь, я сделаю так, что твои сыновья отправятся на «курорт» в мордовские зоны. Одна малява важным людям и ты пацанов не дождешься, — ставлю точку в нашей сделке, собираясь покинуть маленькое кафе, где решил пересечься с несчастной мамашей, не избежавшей судьбы тех, кого злодей рок вот так же обрек на вечную борьбу с иглой. — Через три часа можешь подъезжать к отделению. Деньги не забудь. Из своего кармана не собираюсь отстегивать. Уже в машине договариваюсь насчет Любиных отпрысков. Моего звонка ждут, предвкушая солидную прибавку к зарплате размером в годовой оклад за сущий пустяк — выпустить на волю двух мелких барыг-наркоманов и уничтожить подготавливаемый на них материал. Вот такая она — борьба с наркотической гидрой без прикрас. Это на словах все благородные олени, а на деле обыкновенные шакалы. Хотя что говорить, я от них недалеко ушел. Через несколько часов мотаний в столичных пробках, как в дешевом блокбастере, выступаю гарантом сделки, пряча за пазуху приличную пачку купюр для оперов и скромную для себя. Любой труд должен быть оплачен, а свое личное время после встречи с Денисом я стал ценить на вес золота, ведь каждый час на «работе» — это минус шестьдесят минут с ним. Провожаю взглядом удаляющийся фольксваген, в котором Люба, как курица-наседка, сжимает в объятиях своих непутевых сыновей. С каким-то злорадством думаю, что когда я завершу это дело, больше некому будет ее гавнюков вытаскивать, и они отправятся туда, где им и место. Хотя, Люба и там купит им максимально комфортное существование. Дачки-передачки сделают свое дело, но прошлой лафы уже точно не будет. Передаю бабки ментам и, традиционно отказываясь отметить сделку в кабаке, направляю тачку домой. Меня гложет странное предчувствие, которое не могу идентифицировать, но оно кислотой прожигает дыры в моем душевном состоянии, и мне это решительно не нравится. Я заигрался, но когда бежишь по финишной прямой, отступать поздно. Поэтому просто даю себе слово, что последний рывок — и уйду, брошу несомненно драйвовое, но в то же время смертельно опасное занятие. Не хочу вконец спаскудиться, общаясь с отребьем, когда у меня есть тот, с которым могу быть выше всей этой грязи. — Лечу к тебе, радость моя! — отсылаю эсэмэску Денису, гоня тачку домой. Знаю: ждет меня мое такое непростое счастье. С порога «открываю двери» в нашу вселенную, и все прочее отходит на второй план. Работа, люди, мои переживания и дурное состояние — за горизонтом событий. Есть ОН и Я. И пусть весь мир подождет. — Любимый, я дома, — расплываюсь в улыбке и обнимаю душой моего мальчика. Так соскучился, что хочется подвинуть Маркизку, лечь головой к нему на колени и раствориться в его Любви. — Привет, Любимый, — чувствую, как тянется ко мне Денис, наплывая волнами Радости. — Рассказывай, где моего Ведьмака носило? Небось на Лысую гору летал? — Если бы мне предстоял такой захватывающий вояж, я бы непременно тебя с собой взял, — смеюсь, представляя, какой устроил бы ша́баш моему возлюбленному. — А от тех злачных мест, в которые твоего странника нелегкая занесла хочется отмыться. Так что мне срочно необходима горячая ванна. И ты, Любовь моя, идешь со мной! — О-о-о. Я об этом целый день мечтал, — безоговорочно верю словам Дэна, ведь несмотря на занятость, каждый миг душой и сердцем стремлюсь к моему парню, а мои мысли он прямо сейчас считывает: — Чтоб усесться меж твоих ног, привалиться спиной тебе на грудь и, согревая кости в теплой воде, слушать захватывающие рассказы из жизни обыкновенного Ведьмака. — Все так и будет, малыш, — тащусь в ванну, увлекая Дениса за собой. Все так и будет… Не просто надеюсь — верю, что когда-нибудь все так и будет. Да и сейчас ты не где-то там, далеко на востоке, а со мной рядом. Раздеваясь, раздеваю тебя. Касаясь, ощущаю твои прикосновения. Погружаясь в горячие объятия воды, смыкаю кольцо рук на твоем животе, чувствуя, как забавно пытается всплыть твой «поплавок». Мое наваждение. Так хочется расслабиться, но твоя близость будоражит, возбуждает. — Так чем таким «грязным» ты занимался? — любопытствует Денис, откидывая голову мне на плечо. — Охотился! Бешеных псов отлавливал. Хотя честно, я бы предпочел отстрел! — аллегориями рассказываю Любимому о своих героических попытках сделать мир чище, с опаской ожидая новых вопросов. Но Денис, как обычно, тактично уходит от сложных для меня тем, видимо чувствуя, что я чего-то не договариваю. — Да ладно, ты ж не такой! — лишь шутливо возмущается, и все же, выдавая себя, вспыхивает искрами жгучего Любопытства. — Какой не такой?! — кажется, начинаю злиться, причем на себя, осознавая, что действительно никогда не показывал своих темных сторон Дэну, а ведь давно должен был. — Любимый, я далеко не добренький, как ты ошибочно полагаешь, — старательно подбираю слова, пытаясь исправить ситуацию, не наломав при этом дров. — Понимаешь, этот мир делится на охотников и добычу, подчиняясь одному непреложному закону: если не ты, то тебя, — озвучиваю свое четкое мировоззрение. — И как ты уже догадался, себя я позиционирую отнюдь не с жертвой. — Да-да-да… Я так и понял, когда стал непосредственным участником экшена, в котором некий хитрый охотник за привидениями расставил в Сети силки на безликого охотника за мотыльками, — подкалывает Дэн, брызгая в лицо холодной водичкой неопровержимых фактов. — Но знаешь что странно? Хоть я и попался в твою ловушку, трофеем себя ни разу не чувствую. — И правильно! Ты же сам о себе сказал: «Охотник»! — Не-е-е, Лис. Это я так, образно выразился. На самом деле ни на кого я капканы не расставлял, так… развлекался от делать нехуй. Не вижу я себя в этой роли ни в переносном, ни в прямом смысле этого слова. Тем более, что всегда считал охоту бессмысленным убийством, которое давно перешло в ранг недешевых развлечений. — Насчет «недешевых» — это ты прав. А развлечение… Проблема в том, что в современном обществе мужчины перестали быть кормильцами, опорой семьи. Перестали чувствовать себя защитниками. Потеряли связь с мужским началом, превращаясь в инфантильных диванных собачек. Так что охота — это скорее тренинг. Отличный способ не дать ослабнуть среди стекла и бетона инстинкту мужика-добытчика, которого общепринятые нормы загоняют в рамки метросексуального стиля. — Ну да… А зверье, которое заведомо находится в проигрышном положении, расплачивается жизнью в жестоких играх взрослых самцов. Устраивали бы тогда сафари на равных себе. Мало ли человеческих отбросов топчет землю. — Дени-и-ис… — от души хохочу, в который раз удивляясь схожести наших мыслей. — Значит по твоим понятиям животных убивать нельзя, а людей можно? — Нужно! — горячится Дэн. — Я много раз думал об убийстве, но в своих мыслях всегда представлял именно людей, а вот животные… Не уверен, что смог бы нажать на спусковой крючок. — Уверен, что смог бы. Ты, милый мой, далеко не пацифист и способен на убийство. Я чувствую в тебе хищника. Просто ты свои инстинкты посадил на цепь. Не почувствовал азарт схватки с диким зверем, когда и сам становишься ему подобным. А дай тебе нож или ствол в руки и поставь один на один с тварью, которая сама в тебе жертву видит, ты бы заговорил иначе, — запальчиво излагаю свои мысли. Во мне волнуются, смешиваются эмоции. Боюсь быть непонятым Дэном, но азарт растолкать впавшего в спячку Денискиного зверька толкает продолжать разговор. — Ты говоришь как охотник! И не абстрактный, а самый что ни на есть настоящий. — А если скажу, что так и есть? Я охотник, и заядлый. Раньше каждый год выбирался в леса. Так сказать, отпускал внутреннего хищника, — признаюсь и прислушиваюсь к эмоциям Дэна. Все же не хочу фальши между нами, как и не хочу, чтобы мой парень не понимал, кого подпускает к себе. — Разочаровал? Тишина… После нашего эмоционального спора повисает еще более напряженная тишина. Такая, что не нарушается даже плеском воды в ванной. Я и сам готов расплескаться бушующим штормовым океаном. Никогда не предполагал, что могу так нервничать, но сейчас меня накрывает именно он — МАНДРАЖ! Я же чувствую, как метает Дениса. О чем он сейчас думает? Что решает? Примет? Да? Нет? Вопросы повисают над головой дамокловым мечом. Но даже от «убивающего» меня ответа не стану любить парня меньше. Ради него я готов отказаться от этой части себя и уже открываю рот… — Не-е-е, точно нет, — опережает мои намерения Денис. — Скорее удивил, — и его мягкая улыбка мановением волшебной палочки снимает все тревоги. — Просто для меня твое откровение оказалось несколько… неожиданным. — Мне нравится открываться тебе, — протяжно выдыхаю, даже не заметив, что в ожидании «приговора» уже давно задержал дыхание. — Это всегда так волнительно, — это всегда на грани. — Знаешь, Лис, я сейчас понял, что мы столько с тобой общались, но почти ничего не говорили о своих увлечениях, интересах. Так что нужно это недоразумение срочно исправить. Да я так рад, что готов хоть роман в трех томах написать о невероятных приключениях моей жизни, лишь бы не осталось никаких тайн между нами. — Начнем исправлять прямо сейчас? — все больше сплетаю вокруг нас кокон единения, вдохновленный тем, что мое жестокое, с точки зрения обывателя, пристрастие не оттолкнуло Дениса. — Расскажешь про охоту? — в свою очередь ошарашивает меня Дэн. — Мне интересно! — Конечно! — приглашаю парня в дремучие, русские леса, где пробуждаются все первобытные инстинкты, превращая избалованного полуфабрикатами городского жителя в отважного добытчика-зверобоя. — Вылезай из ванны, одевайся теплее и… поехали… *** Эдуард Артемьев «Охота на лис» *** Когда я со своей двустволкой собрался в Смоленскую губернию, сезон охоты был открыт уже как три месяца. И хоть я не очень люблю осень с переменчивой погодой, непросыхающей слякотью и холодными ночами, которые опускались на землю слишком рано, но все же в ту пору существовал один непреодолимый соблазн: нагулявшийся, отъевшийся за лето на щедрых дарах природы кабан. Шесть часов пути, половина из которых по колдоебистому бездорожью российских дорог, и я на месте. Глухая, наполовину вымершая деревня, где доживали свой век старики. Зато лесные угодья всем на зависть. Лось, заяц, птица и, конечно, кабан. Как-то видел отметины когтей медведя. Сосна была словно вспорота глубокими бороздами, но вот самого «Потапыча» так и не встретил. Устроился на постой у бабули-божьего одуванчика, а к вечеру подтянулись и другие охотники. Егерь Серега под всеобщее взбалмошно-взволнованное настроение известил нас, что выдвигаемся с самого утречка, а так как я птица ночная, мне легче и не ложиться. Вот и пробухали мы с мужиками до самого выезда. Японский джип хорош по российскому асфальту. УАЗ — единственный беспроигрышный вариант по отечественным грунтовкам. Посему и оставляем все свои шоссейные вездеходы в деревне, а загружаемся кто в козла, кто в буханку и трогаемся встряхивать желудки, а заодно и хмельные головы. Бодун страшный, но чистый морозный воздух быстро приводит в чувства, будто и не было всех этих литров русско-народной огненной воды. Всю дорогу пытаюсь удержать свою задницу в продавленном сиденье шедевра отечественного автопрома и налаживаю контакт с местной красавицей из потомственных дворян. Да и сама бывалая ногастая* охотница, почуяв мужскую силу, не отказывается от моего внимания: то ненароком прижимается к бедру, то лукаво заглядывает в глаза.  — Ну кто бы сомневался, что ты своего нигде не упустишь! — клацает зубами Дениска, вызывая у меня приступ хохота. — Помнишь хоть, как зазнобу звали? — Шельма! — решаю не терзать боле Ревность Дениса, хотя так и подмывает подергать струнки еще чуток: — Хороша сучка! Резвая, поджарая, настолько азартная, что предчувствуя предстоящее развлечение, аж повизгивает от нетерпения. Я и сам переполнен предвкушением скорого слияния с природой и некой первобытной свободой. Охотничий кордон. Запах прелой листвы. Засыпающая природа. Краткий инструктаж, и мы разбредаемся по двое. Мне нравится мужик, с которым встаю в пару. Хмурый молчун не мешает болтовней, видимо, сам наслаждается бессловесным общением с лесом. Крадемся по возможности тихо, пытаясь не нарушить эту осеннюю тишину и не спугнуть добычу. Даже Шельма лишний раз не подает голос. Прибежит, глянет, словно проверяя целы ли, и вновь мчится в чащу по своим собачьим делам, следуя только ей слышимым шлейфам запахов. Мы и сами становимся немного зверьми, только более опасными. Переглядываемся, показывая жестами неприметные для простого взгляда признаки присутствия зверя. Адреналин бьет в голову, подхлестывая оголившиеся инстинкты, когда натыкаемся на лежанку. Кругом взрытая земля с торчащими корнями, помет. Кабан близко. Сердце трепещет, дыхание частит. Где-то впереди яростно заливается собака, выманивая вепря из теплого логова. «Давай, умница, гони на нас», — мысленно посылаю приказ, переглядываюсь с напарником, и оба вскидываем ружья. Превращаюсь в слух. Отчетливо слышу каждый мягкий прыжок собаки по устланной прелой листвой земле, торопливый бег преследующего ее зверя. Явственно вижу метающиеся в чаще тени. Дрожь капелек влаги на растянутых меж ветвей нитях паутины. Даже мельтешение пыли в солнечных лучах, пробивающихся косыми стрелками через кроны деревьев. Я словно в оптический прицел отслеживаю периметр. Первой выскакивает собака, делает петлю и уходит чуть в сторону, давая нам обзор. Следом за ней кабан ловко перескакивает поваленное деревце, намереваясь поквитаться с потревожившей его покой охотницей. Секунда. Зверь, замечая нас, лишь на миг замирает и с разворота несется прямо на меня. Я взволнован и спокоен одновременно. Взвожу курок. Выдох. Ловлю промежуток между ударами сердца. Выстрел. Серое облако зависает над звериной мордой, и кабан заваливается на бок. Подскочившая Шельма тут же вгрызается клыками в агонизирующего зверя. Терзает то за дергающееся копыто, то за ухо, то за шею, утоляя свой первобытный голод одомашненного хищника. Нам остается только ждать, когда кабанчик затихнет. Первый трофей в этом сезоне, но не последний. От ночной охоты все дружно отказываемся. Каждый спешит разделать свою добычу, а потом, расположившись у вечернего костра, насладиться обжигающе горячим куском самолично пойманной дичи под граненый стаканчик «чая» и залихватский пиздеж сотрапезников. — Круть! — вставляет свои пять копеек притихший было Денис. — И я про то же! — ухмыляюсь, довольный тем, что увлек парня не совсем привычным для него времяпровождением. — Так вот, Любимый… Должен признаться, я не очень уважаю огнестрельное оружие, предпочитая ему более благородное — холодное. Как говорил Суворов: «Пуля — дура, Штык — молодец!» Только с финкой на зверину — это, как минимум, глупо. Поэтому, помимо охоты, чрезвычайно ценю возможность самолично освежевать убитого зверя, блеснуть, так сказать, мастерством работы с охотничьим ножом. А разделка — это целая наука. Своего рода таинство для охотника. И у каждого к этому процессу свой подход, хотя и существует одно общее правило: нужно действовать чрезвычайно осторожно. Все же кабан — это свинья в квадрате, ибо метит территорию не только мочой, но и секретом, которые остаются на шкуре… И это не просто вонь, а самая что ни на есть вонища! Поэтому ни одного лишнего надреза. Все по связкам и суставам. Упаси бог что-то задеть в пищеварительной системе! Кровь и запах секача просочатся в мясо, которое будет тогда только псу под хвост. Итак… Крепкая распорка меж задних ног, и тушка подвешена вниз головой. Острое лезвие рассекает горло, и кровь уходит из еще не остывшего тела в холодную землю. Дальше шкура. Кожа у кабана толстая, просто так не обдерешь. Только острая финка и крепкие руки делают свое дело, и вскоре на землю падает лохматый «скальп» с живота вместе с яйцами и кабаньим достоинством. А что? Они ему больше не понадобятся! Теперь можно вспороть и брюхо, из которого вываливается столько кишок, что только удивляешься, как все это там поместилось. Запах железа, соли ударяет в нос. Он уже пьянит, а не отталкивает… — Мля-я-я… ТЫ МАНЬЯК! — таращится на меня Денис, но я чувствую: шутит, и мои откровения его не пугают. Наоборот, вселяют нешуточный интерес, и я бы сказал — возбуждают! — И это мне говорит человек, который десять минут назад предложил устроить сафари на хомо сапиенс! — ржу аж щеки болят, но понимаю, что увлекся и слегка переборщил с откровениями, к которым современный человек не всегда готов. Но, как я и думал, ничто кровожадное моему парню не чуждо. — Денис пойми, трудно описать это восторженное чувство добытчика, если никогда не сталкивался с охотой. Эту эйфорию. Самодовольство. Гордость. Ты на раз ощущаешь себя если не Богом, то Супергероем и с членом на пять сантиметров длиннее. — Верю! — охотно отзывается мой благодарный слушатель. — Так что давай опустим эти мерзопакостные подробности. Сам понимаешь, мясо я только в магазине добывал… Эх, Дениска, как бы я хотел утянуть тебя в леса. Я бы приволок к тебе живого зверя в силках, чтобы ты взглянул ему в глаза и понял, что ты для него Бог, высшее создание. Я бы вложил в твою ладонь свой нож, хотя никому не даю его даже тронуть. Я бы встал за твоей спиной, вливая свою уверенность, и помог пресечь жизнь, просто оттого, что таков закон жизни — если не ты, то тебя. Эта кровь разбудила бы твои инстинкты хищника. А почуяв запах смерти, ощутив, как уходит жизнь, ты стал бы ко мне еще ближе, обвенчавшись обрядом на крови. Я вижу: когда-нибудь в будущем это обязательно случится, а пока… — Ок, проехали, — охотно опускаю кровавую сцену и продолжаю путь назад в прошлое: — Знаешь, Дениска, охота охотой, но на третий день полного беспредела начинаешь чувствовать себя неандертальцем. Безумно хочется выйти из пещеры и, затарабанив себя кулаками по груди, проорать что-то по-звериному насчет бани, которую обещали истопить еще вчера, но, видимо, дров для пришлых москалей в лесу и сегодня не нашлось. Может еще и поэтому не сразу заметил, что волочу ногу. Ну побаливала немного… Так какой же настоящий мужик в пылу азарта и алкогольного угара на такую мелочь внимание обратит? А когда обратил, нога опухла и покраснела от колена и по самое немогу. Все говорило о воспалении, а до ближайшего медпункта километры и километры. Да и не по-мужски это — паниковать из-за пустяшной пустяковины. К тому времени на моем счету был уже не один кабан. И если каждый боров плюсовал пять см к моему достоинству, то представляешь, как я был крут?! Думал недолго. Вернее, совсем не думал. Принял для стерилизации водяры. Все, как положено: внутрь и наружу. Прокалил на костре лезвие любимой финки и… полоснул по фурункулу. Кожа на ране настолько истончилась, что под острым лезвием охотничьего ножа расползлась на раз. Смотрю, как дурная кровь стекает по ноге, и не понимаю, почему ничего не чувствую. Однако постепенно до пьяного и обдолбанного адреналином организма доходит, что с ним что-то не то. Боль набегает по нарастающей. Пульсирует, током дергая мышцы. Нога горит, будто на нее кто раскаленного масла плеснул. — Мля-я-я… Хоррор какой-то! То кровища, то кишки… Теперь еще и членовредительство, — таращится на меня Денис, и я чувствую: не шутит, а мои откровения его пугают. — ТЫ ТОЧНО МАНЬЯК! — Разве что сексуальный! — подмигиваю своему слишком впечатлительному парню с шикарным воображением, решая все же закругляться с трешаком: — В общем, мужики еще долго по-доброму подтрунивали надо мной: «Страшный ты человек, Елисей, коль способен не только кабанье мясо разделывать.» А на память об охоте у меня осталась награда, — фоткаю рубец, что звездочкой затянулся на левой ноге, и отправляю Дениске. — На правой шрам покажу как-нибудь потом, а то перевозбудишься на мои боевые отметины. — А у тебя и на правой есть? — удивляется парень, на коже которого этих самых отметин и не счесть. — Есть, Дениска, — потираю след, который оставил на долгую память его глупый поступок. — Но эту страшную историю я тебе в другой раз расскажу. — Может и я когда-нибудь расскажу тебе про свои, — глухая боль отражается во мне, как своя собственная. Я чувствую ее настолько остро, что сердце сжимается в тугой ком, и мне в который раз за эти месяцы нестерпимо хочется крепко, по-мужски прижать Дениса к себе и вытянуть из его души эти бессмысленные страдания. — Любимый, такие отметины нужно нести с достоинством. Ведь это доказательство твоего поединка со смертью, в котором ты не проиграл, — направляю поток мыслей Дениса в правильное русло. — Что-то я не чувствую себя победителем. — Мужские невидимые глазу слезы струятся огненными ручейками в истерзанной душе. Нет, так не пойдет. Надо взбодрить моего меланхолика. — Как не чувствуешь?! — шутливо, но все же искренне возмущаюсь. — Ты же уже получил главный приз — МЕНЯ!!! — Лис, я тебе не говорил, что ты нахал и наглец?! — усмехаясь, зубоскалит в ответ Дениска. Вот и хорошо. Пусть кусается — потерплю. Грубит — пресеку. Но больше всего я хочу, чтобы он улыбался. — Не-е-е, ты сказал, что я странный, — напоминаю себе, что это привычное и обидное для меня слово, слетевшее с его уст, впервые нисколько не задело. Наоборот, мне до звона в ушах хотелось быть для него особенным. Оригинальным до эксцентричности. Экстравагантным и экстремальным. Самобытным и своенравным. Удивительным до экзотичности. Фантастическим и даже паранормальным. Но больше всего единственным и любимым. — Ну, так вот, слушай. Ты нахальный нахал, наглючий наглец и феноменально странный иностранец, каких в природе не существует! — не угадывает ни с одним из моих определений себя-любимого Денис. Но все же радует, попадая в цель, ибо по всему получается, что я для него исключительный… — Инопланетный инопланетянин! — Но ведь таким я тебе и нравлюсь! — нескромно заявляю, поддерживая имидж дерзкого пришельца. — Нет! Ты мне не нравишься… — принадлежащий мне, а не какому-то там заоблачному божку, уже не кусается, а безжалостно шарахает небесным молотом по голове. И остается только тупо пялиться в экран, собирая в кучу «что, как и почему», пока не получаю вполне логичный ответ: — Люблю тебя я… Я! ТЕБЯ! ЛЮБЛЮ! — три слова, что по отдельности не больше, чем звуки, ноты на линейках нотного стана. Но стоит любимому человеку объединить их в одно, связать единым штилем, и звук наполняется глубинным смыслом, превращаясь в гармоничный аккорд, который резонирует в твоей душе и заставляет задыхаться, переполняясь эмоциями. Так звучит Восторг, когда поднимаешься под самые облака на сверхзвуковой скорости и вдруг, срываясь в контролируемое падение, больше не ощущаешь гравитации, понимая, что можешь летать. Так звучит Счастье, которое безумно в своей способности выносить остатки разума, превращая взрослого рассудительного мужчину в прыщавого пацана, ошалевшего в захватившем его трепете первой влюбленности. — Дэн, ЛЮБЛЮ ТЕБЯ Я! — Так звучат мои чувства, и я готов каждый миг дарить Денису мотив этих слов. Ведь Любовь — это музыка. Музыка того самого невидимого ирреального инструмента, что есть душа. Инструмента настолько сложного и непознанного, что понять принцип его звучания не дано никому. И мы лишь принимаем тот факт, что он существует где-то там, в глубине наших тел. Существует, чтобы ловить вибрации других таких же инструментов и отзываться веселыми созвучиями дружбы или режущими слух дисгармониями неприязни, монотонной тишиной равнодушия или теплыми нотками родительской привязанности. А однажды, встретив ту самую единственную душу, что настроена на твои частоты, вдруг взорваться музыкой Любви, рожденной, кажется, в самом сердце и разливающейся по всей твоей сущности тонкими гармоничными вибрациями, для которых не только дальние дали пространства, но даже время не помеха. И чтобы там ни говорили, что разобщи смычок и струны, пальцы и клавиши, палочки и мембрану — и музыки не станет, это все не про нас. Разум не принимает примитивную сущность этой формулы, потому что для меня вибрации Дениса осязаемы: трогают, заставляют трепетать, перекатываясь барашками морских волн по радужному морю моей души. Я ощущаю их на своих губах нежностью поцелуя. На своей коже — страстью родных объятий или щекотливым касанием пера, что наполняет бархатным теплом каждую клеточку тела. Моя Любовь… Она такая разная. И я готов играть эту музыку в любых тональностях и ритмах: аллегро, анданте, адажио. Нежное пронзительное соло на скрипке или сокрушительная мощь симфонического оркестра. Лирические импровизации блюза иль страстные роковые риффы. Что угодно и как угодно, лишь бы он навечно стал моей мелодией, моим инструментом, моим менестрелем. Я сам готов быть для него кем угодно, и все же больше всего хочу стать композитором. Чтобы самому написать симфонию Любви и заполнить эту невыносимо длинную паузу разделяющих нас километров ликующей партией Веры в реальность нашей встречи. А пока лишь редкие ноты Надежды скрашивают печаль моего сердца: «Любимый, как же мне безумно хочется быть с тобой»… ******************************************************* 巨勢典子 – I Miss You - https://www.youtube.com/watch?v=g-eUJ_IRUME