Вера. Надежда. Любовь

«Гребаный параноик», — мысленно вешаю ярлык на одного знакомого мне типа, мило улыбаясь на пороге его нетипичной квартиры: видеозвонок, дверь, как врата в бастион, туева куча замков и система оперативной охраны. И это только то, что успеваю бегло заметить, проходя в святая святых — родные пенаты Бориса Николаевича Митлана, что само по себе странно. Впрочем, странности начались немного раньше: когда на мое предложение встретиться по поводу сделки с Аладдином, я удостоился чести быть приглашенным на рюмочку чая не в припаркованный тонированный автомобиль, не в очередное безликое кафе и даже не в служебный прямоугольный кабинет, а прямиком в пещеру этого оборотня преимущественно в штатском. Но так даже лучше. Во-первых, мне все же пиздец как интересно взглянуть на обиталище этого мутного индивида, ведь жилище рассказывает о своем хозяине не меньше, чем манера поведения или речь. А во-вторых, я в спокойной обстановке смогу сообщить своему патрону все новости. Причем классически анекдотичные: одну хорошую и одну плохую. Вот только нужно решить, с какой начать? Или, как в анекдоте, отдать право выбора Митлану? Впрочем, это совершенно не важно. Просто считаю необходимым уведомить мента о моих планах, чтобы потом без претензий. А то с него станется сыграть в брошенку. А мне оно надо? Мне спокойствие нужно для себя и Дениса. Не хочу, чтобы мой парень психовал и дергался по каждому поводу и без. Хватит с него передряг! И с меня хватит! Уже в край остопиздило реалити-шоу с Митланом-режиссером, где контролируется каждый мой шаг, да и каждое слово тоже. Где чувствую себя псом в электроошейнике, любое действие которого, не согласованное с «хозяином», сулит разрядом тока, пробирающим до самых яиц. Мне нужно вернуть себе свободу, чтобы начать новую жизнь с Денисом. И может быть эта моя непоколебимая уверенность в том, что легко смогу осуществить задуманное, позволяет чувствовать себя совершенно спокойно в непривычной обстановке чужой квартиры. Не стесняясь, так же как Митлан не так давно у меня, рассматриваю бесхитростный интерьер, хоть и не без претензий на уют и технологичность, унылый вид из окна на помпезную новостройку, личные фото в китайских рамочках. Не отказываюсь от горячительного чая-кофе. И отказываюсь от весьма дорогого чего покрепче. — Борис Николаевич, должен сразу предупредить… — Обсудив чё и как и получив очередные инструкции и необходимый для покупки партии герыча нал, без «предварительных ласк» перехожу к плохой новости: — Я провожу эту сделку и больше не сотрудничаю. — Елисей, ты в своем уме? — Все же приятно видеть, как изумленно вытягивается вечно надменное лицо мента. — Абсолютно! — Явно разочаровываю Бориса, видимо, посчитавшего мое заявление временным помутнением рассудка. И с интересом наблюдаю, как Митлан неожиданно вскакивает со своего стула, даже дома выбрав позицию «во главе стола», и поспешно уходит в коридор, возвращаясь оттуда с пачкой «Parlament». — Елисей, ты вроде не наивный чукотский мальчик, чтобы верить, что из нашей организации можно взять и так просто, по собственному желанию уйти? — И что мне помешает? — Тут же закусываю удила, не намереваясь еще и дальше позволять помыкать собой. — Ну-у-у, не чуди, — мент неожиданно примирительно тянет слова, надевая маску доброго дядюшки или даже папика, что отчитывает пацаненка. Но меня не провести. Ни ласковые речи, ни весь этот театр одного актера не собьют меня с панталыку. Я вижу суть этого человека: большой и важный Каа, готовый заглотить кажущуюся непомерно большой добычу и не подавиться. И эта его сущность незамедлительно являет свой лик: — Ты же знаешь, у нас много рычагов воздействия. — Со мной ваши методы не прокатят, — пренебрежительно отмахиваюсь от «сенсационной новости» Бориса, мол, «плавали, знаем». И все же настораживаюсь, следуя принципу «предупрежден, значит, вооружен». — Да неужели? — Митлан тут же меняет маску добрячка на личину сатира, и циничная ухмылка кривит его губы. — Хочешь попробовать? — Мускулистые кольца змея медленно начинают обвивать меня, но я просто так не сдамся. — Найдите себе другую подопытную крысу, — нагло кусаюсь, чувствуя, как вместе с давлением мента во мне поднимается противоборствующее раздражение. — У меня нет ни малейшего желания быть марионеткой в ваших руках и вечно жить под вашим всевидящим оком. — О чем ты? — включая дурачка, почти искренне играет Митлан, разве что ресницами не хлопает, и сквозь прищур меня пристально изучают очень умные глаза, подтверждая мою уверенность: все он понял. — Ой, да ладно! — Откидываюсь на спинку стула и складываю руки в замок, закрываясь, однако решаю раскрыть карты: — Борис Николаевич, как давно мой телефон на прослушке? Лишь секундное замешательство мелькает в глазах напротив, но мне хватает, чтобы зацепиться за эту трещину в его маске и прочувствовать скрытые за ней эмоции. И снова покер-фейс: шельмоватая ухмылка на губах, лукавый взгляд Мефисто. — С самого первого дня, — Митлан скидывает мелкую карту и даже бровью не ведет, точно знает все расклады и прикупы, но то, как нетерпеливо достает сигарету и глубоко затягивается, выдает его нервозность с головой. — Елисей, не будь ребенком. Ты же должен понимать, что я не мог не подстраховать тебя и твою деятельность, — поет сладкоголосые песни сирена в мужском обличии. — Благородного оленя изображаете? — Внутри кипит, но я не позволяю Митлану увидеть, насколько взбешен, как и не позволю ему надеяться, что я буду довольствоваться столь малой победой и поверю, что со мной играют в открытую. — Тачку с наркотой вы пригрели? — Подкидываю на стол козырную карту. Мне до чертиков хочется пережать горло этого изворотливого гада. Знать бы еще, сколько тузов у него в рукавах припрятано. — Ну, не я лично… — пасует мент, но и не думает сдаваться, точно эта игра со мной его забавляет. — Было не с руки лететь за Урал. Но теперь мне будут обязаны, а в нашей среде взаимовыручка и связи ценнее денег. Но я могу поделиться. По нашей обычной расценке — десять процентов. Все же твоя заслуга в этой негаданной сделке есть, — тут же бьет мою карту припрятанным королем, и ментально — под дых. Еле проглатываю комок горечи, накатывающий от понимания правоты собственных догадок, что именно я виноват в проблемах Дениса: не ушла бы тачка с товаром — не наехали бы на парня те урки. — Борис Николаевич, я не собираюсь морали читать, мне одно непонятно, на кой-ляд вы мне все эти патетические песни пели про идеологию, про нравственность, если ГНК с наркоторговцами в доле, и всем правит металл? — Мысли стройными рядами складываются в нерадужную картинку. — Не строй из себя невинную овечку! Ты сам работаешь не за «спасибо» и не за идею. Это всего лишь бизнес! Для меня, для тебя, для большинства избранных, — снова змеем-искусителем пытается подкупить меня грубой лестью. — Деньги можно и другим способом заработать. Подниму бизнес и как страшный сон забуду с какими людьми столкнулся, — блефую конечно, отдавая себе отчет, что такого бабла никаким честным бизнесом не поднять. — Не с твоим характером работать тихо и спокойно, — глубокая затяжка и сизый дым окутывает лицо мента. — Да и не дадут. Ты же уже с этим сталкивался, — откровенно подъебывает Митлан, припоминая начало нашего «сотрудничества»: — Я помог тебе тогда. Могу помогать и впредь. Ты не смотри, что я в майорах. Просто не в моих интересах светиться, но у меня везде есть свои руки, связи. Ты бы быстро пошел по карьерной лестнице. И всего-то и надо — быть со мной. — С вами? — Иронично вздергиваю бровь. — Это как? — Работать со мной… Как я уже говорил тебе в начале нашего знакомства, — цедит слова, подчеркивая «работать», но во взгляде иное. Совсем иное. Митлана бьют эмоции и ему все труднее контролировать себя, видимо, такого разговора он никак не ожидал, и я здорово спутал его карты. — Я уже готовил командировку в Питер, где познакомил бы с нужными людьми, которые полностью изменили бы твою жизнь. Слушая весь этот пиздеж, четко и ясно вижу картину, которую вообразил себе Борис: северная столица, мы вдвоем, и я, как верный пес, подставлюсь под него, и в дальнейшем буду подставляться под любого, кого Митлан посчитает нужным себе человеком. Большие деньги, власть и вседозволенность будят в людях извращенных Демонов, что жаждут испробовать все пороки мира, и один из них — натянуть парня, при этом оставаясь для общественности благоверным отцом семейства. — Елисей, ты перешел бы совершенно на другую ступень. Ты с моей помощью сможешь достичь таких высот, о каких никогда и не мечтал. Ты ж в легкую станешь своим среди всех. И среди криминала, и среди официалов. Будешь блатным. — Кем? — С души воротит слышать все эти высокопарные речи. Но что еще противней — осознавать веру Митлана в то, что он сможет слепить из меня себе куклу, что уже меня сломал, и я пойду на любую авантюру, которую он предложит. — Вы вроде взрослый человек. Опытный сотрудник, а несете такую ересь! — Меня так и подмывает выплюнуть Борису в лицо, что единственная перспектива, что светит мне сейчас — это за непослушание отправиться в места не столь отдаленные, куда я успел отправить немало барыг. — И к слову… мне и на своей СТУПЕНИ хорошо. Я не рвусь во власть. Как и в менты не рвусь. — Ты пожалеешь, — не угроза, констатация ЕГО ПРАВДЫ! — Я вообще никогда и ни о чем не жалею, даже о том, что влез во всю эту грязь под названием ГНК и внештатное сотрудничество. — Вот! Правильно ты сказал. Ты уже влез, вошел в эту среду и многое знаешь, — цепляется за подкинутое мной слово Митлан. — Мы вложили в тебя средства и рассчитываем на полную отдачу. Ты думаешь, я бы стал цацкаться с каким-то левым парнем, решать его мелочные проблемы, если бы не видел в нем перспектив дальнейшей продуктивной работы? Да за кого ты меня принимаешь?! Митлан не кричит, но каждое его слово гвоздем прошивает сознание. Я молчу и только сверлю мента глазами, чувствуя, как безумно трудно сдерживать «души прекрасные порывы» что-нибудь разбить, расколотить, а лучше уничтожить. — Ты уйдешь только тогда, когда я посчитаю нужным, — в голосе сталь. Митлан включает большого босса. Привык, что его слушают и слушаются. Только я не такой. — Я вам не раб! — В моей свободолюбивой натуре поднимается такая волна протеста, что захлестывает любые доводы разума. — Если на то пошло, я не стану и это дело доводить до конца. Поищите кого-то другого из ваших парней, кто рискнет к этому наркобарону подобраться. Посмотрим, как далеко вы продвинетесь. Удачи! Резко встаю и чеканным шагом направляюсь на выход. Если сейчас не уйду, то драки не миновать. В груди клокочет такая ненависть, что самому страшно становится. — Что ж, иди, раз ты так решил, — несется вслед, когда я уже ныряю ногами в ботинки. — Может успеешь сухарей насушить, — бесстрастные слова, подтверждающие все мои догадки. — Вы мне угрожаете? — Кулаки сжимаются и в груди зарождается рык. Уебу! — Я тебя предупреждаю! — У вас на меня ничего нет. — Е-ли-сей… — Митлан внезапно фыркает и через миг захлебывается недобрым хохотом. — Забыл, где живешь? У нас ведь все по понятиям: «Был бы человек, а статья найдется», — выдает любимый ментовский афоризм, утирая типа выступившие слезы. — Но я понимаю, ты ж из той породы, что любит попробовать ВСЕ. Вот и отведаешь тюремной баланды. — Вы думаете меня это испугает? — Разум внезапно погружается в ледяное спокойствие, и из всех вариантов благоразумной обороны я выбираю безрассудное нападение: — Как вы правильно заметили, я много знаю. В том числе и про вас, так что баланду будем за одним столом вкушать. — Ты мне угрожаешь? — Кажется, еще миг и Борис снова расхохочется мне в лицо. — Я вас предупреждаю, — мне не смешно, потому что я, как и мент, понимаю, что мои слова сотрясают только воздух, а в реале я бессилен перед системой. — А как думаешь, ты успеешь предупредить своих близких? Вернее, близкого… Как его там? — Сканируя взглядом, тянет время, будто припоминая нечто незначительное и внезапно находя пропажу, радостно восклицает: — Денис! Внутри все обмирает… Сердце с места в карьер срывается в анаэробный ритм, так что я глохну, ощущая только этот бешеный пульсар. Митлан все знает. О Дэне. Обо мне. О нас! Это было предсказуемо, но все же я не ожидал, что он так подло решит сбросить на стол свой главный козырь. — Не впутывай его. Он тут ни при чем! — Щетинясь на реальную угрозу, хочу рассмеяться Борису в лицо, но получается только озлобленный оскал. — Ну как же ни при чем? — Борис даже и не скрывает своего злорадства, продолжая «убеждать» меня остаться в деле. — Вдруг выплывет наружу все, что натворил твой МАЛЫШ, — мороз ползет по хребту, сковывает клешнями душу, когда Митлан называет Дениса моим словом. — Не с его здоровьем даже в тюрьме сидеть, не то что в зону попасть. Ты представляешь, что с ним могут сделать, узнав о его наклонностях? Не хочу верить в то, что слышу. Но вот он — Дьявол во всей красе. Рисуется, чувствуя свое превосходство. Знает все мои ахиллесовы пяты и безжалостно бьет по уязвимым местам. Только зря Борис пошел ва-банк. Не на того напал. Хочешь выиграть — никогда не недооценивай своего противника. А он меня явно недооценил. Никогда бы не позавидовал тому, кто решится разбудить во мне моего ЗВЕРЯ. А я уже едва сдерживаю в себе клокочущую Ярость. И в этой Ярости я страшен. — Тронешь Дениса, и я тебя убью, — приближаясь к Борису, четко проговариваю каждое слово. — Медленно. Мучительно. Капля за каплей буду вытягивать из тебя жизнь. А ты видел, что я могу это сделать легко. И никакая система, связи и взаимовыручка тебя не спасут, — я сейчас еле держу то темное, что рвется наружу в неутолимой жажде крови. В яром желании вклиниться менту в мозг и исказить сознание; выбить из легких весь до глотка воздух; сжать в тисках, а то и остановить сердце; раскинуть свои черные тентакли по всему организму и пустить отраву-проклятие по венам, жилам. С трудом подавляя искушение для начала хватануть Митлана за грудки, встряхнуть и стереть кулаком наглую ухмылку с его лица, исподлобья смотрю промеж глаз мужчины. Не моргая и не скрывая бурю эмоций, бушующую внутри, где под натиском личной стихии гнутся армированные прутья вольера моего Зверя. Еще одно слово про Дэна, и оно сработает командой «ФАС!» «Ну, давай! Вякни! Все, чего я хочу в этот миг — это получить повод порвать тебя в клочья!» Но Митлан молчит и только пристальным взглядом проверяет на прочность мою выдержку. Слышит ли мои мысли? Читает ли в моих глазах жажду расправы? А может, предвидит свой приговор за нечестную игру? Кто знает, какие мысли копошатся за чернотой его глаз, да еще и с таким напряжением, что их хозяин забыл про зажатую меж пальцев сигарету. И она так и тлеет, испуская тонкий шлейф дыма и обрастая столбиком рыхлого пепла, готового вот-вот надломиться и упасть на полированную поверхность деревянного стола. Падает. Лишь краем глаза замечаю, как беззвучно осыпается тлен, а красный огонек так близко подходит к сжимающим сигарету пальцам, что едва не обжигает их. И за этот повод цепляется мент, чтобы разорвать зрительный контакт. Смахивая со стола горстку пепла, Борис отводит взгляд и заливается деланым смехом, гаснущим сразу, как только мужчина отворачивается к окну. В нашей перебранке зависает слишком долгая пауза, в которой слышу мысли Митлана, просчитывающего каждый свой шаг, а я не мешаю ему хорошенько подумать над сложными расчетами. — Елисей… — наконец разрывает тишину мент. Снова этот примирительный тон. — Будь по-твоему. Но давай все обсудим. — Что тут обсуждать, когда ты мне нож к горлу приставил? — Меня словно током дергает. За всей этой руганью я вдруг четко и ясно слышу мысли Митлана, его планы и надежды, которые, по всему выходит, я рушу. — Мне нужен Аладдин, — так непривычно видеть мужчину курящим. Он так тщательно скрывает все свои слабости, но, видимо, нервы сдают не только у меня. — Только сейчас у нас на него ничего нет. Ты раскручиваешь его на крупную партию. Совершаешь сделку и можешь быть свободен. Никто тебя не тронет, — и, видя в моих глазах то, что я не в силах скрыть, продолжает: — И твоего мальчика тоже. Я ни на йоту ему не верю, но понимаю, что этот человек не остановится, пока не получит желаемого. И сейчас самый лакомый кусок для него не я, а Аладдин. У меня нет выбора, кроме как согласиться на сделку с Дьяволом, ведь на кону не только моя душа, но и душа, что принадлежит мне. Вот что значит попасть из огня да в полымя. — Что станет с Аладдином? — Нет, меня не колышет его участь, а волнует своя собственная. Ведь я столько раз видел, как бабло решает проблемы мелких наркобарыг. Да что говорить! Сам грел на этом руки. А у принца этого добра немеряно. — А что с ним? Посидит малость и выйдет, но только за огромные деньги. Речь идет о миллионах, — подтверждает мои догадки мент и упорно переводит стрелки на меня: — С которых тебе причитается, если не забыл, десять процентов. Ну, а если не выйдет, все равно проценты твои, но с товара, которого наверняка при обыске найдется очень много. Но и тут есть одно «но» — нал будет, только если ты останешься. — Мне не нужны деньги, я хочу чтобы он сел, — мной движут не благородные чувства, это просто трезвый расчет: Аладдин и за решеткой очень опасен, но получи он свободу, и шанс проиграть в этой игре у меня возрастет до ста процентов. Ведь если его повяжут во время сделки, я буду первым кандидатом в его расстрельном списке. И если Митлан делает вид, что не понимает этого, то мне приходится выставлять ультиматум: — Если ты мне не гарантируешь, что Алик пойдет по этапу, никакой сделки не будет! Я не собираюсь подставляться ради вашей выгоды. — Вот поэтому и говорю, что тебе нельзя бросать. Останешься, и я обеспечу надежную легенду, могу даже организовать тебе легкое ранение, для убедительности. Ты выплывешь чистеньким, аки Ангел небесный, но как был, так и останешься Бесом. — Ты ментовских сериалов что ли пересмотрел? — Уже не подбираю слов, уважения к этому человеку у меня нет. — Иди ты со своими киношными сценариями… — хочу послать своего собеседника во все потаенные места, но вдруг не откажется. Вот и приходится выбирать более цензурный, но не менее дремучий вариант: — ЛЕСОМ! Выкручусь сам! — Елисей-Елисей… — опять делано вздыхает мент, изображая всем известный жест «рука-лицо». — Мне нужно идти… — цежу сквозь зубы. — На созвоне! Промозглый осенний ветер забирается под полы пальто, остужая мой Гнев и мне впервые так легко идти по темным улочкам города-вампира. Все лучше, чем сидеть у человека-вампира в гостях. Закрывая за собой дверь, думал решу все махом, но… хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Видимо предчувствовал Денис, что, соединив наши судьбы, мы еще не скоро сможем быть рядом, когда вложил мне в ладонь тяжелый металлический предмет на причудливо витой цепочке. «Лис, эта штучка была со мной, сколько я себя помню. Знаю — бред, но я чувствую, что древние шестеренки впитали каждую минуту моей жизни до тебя и с тобой. А теперь, когда мы будем в разлуке, пусть они напоминают, что я жду тебя в каждый отсчитанный ими миг, » — наполненные грустью слова, и болезненное расставание. С того памятного утра подарок Дениса отсчитал уже 2 месяца, 17 дней, 12 часов и 33 минуты. И каждый скачок тонкой пики секундной стрелки колет душу немым укором, вместе с мелкими кристаллами воды, которые сыпятся с небес и тают на крышке старинных карманных часов, согревающихся в моей ладони и без слов говорящих, что дальше тянуть некуда. Не за горами Новый год, а его, по народным наблюдениям, как встретишь, так и проведешь. И я абсолютно точно собираюсь отметить очередной виток этой планеты и нашего мира в кругу своей небольшой семьи, окончательно и навсегда воссоединившись со своим Любимым. А не жить на колесах, используя любую предоставленную возможность, чтобы закинуть в тачку рюкзак и, вдавив акселератор в пол, мчаться за тридевять земель в пламенные объятия Дениса. Наши встречи… Как отчаянно жаждал я соединиться с Денисом, когда он ни в какую не подпускал меня к себе. А теперь, когда парень стал моим, вожделею его еще больше, чувствуя непрестанную необходимость растворяться в его неистовой нежности и трепетной страсти. И каждая новая разлука кажется невыносимой пыткой, загоняя меня в беспросветную тоску по моему Огоньку, который дарит мне настолько упоительно жаркие ночи, что они еще долго отзываются теплым волнением внутри. Мы постоянно на связи, но как же мне не хватает его живого тепла. Мерзну без него. Выпадаю из жизни. Да просто подыхаю! Но именно это непривычное для меня сумеречное состояние заставляет брать в руки хлыст и подгонять самого себя, чтобы как можно быстрее закрыть все дела с ГНК и вернуться к Денису. Да и обстоятельства складываются как нельзя лучше… Столько бесценных дней, которые я мог бы проводить с Дэном, утекли на то, чтобы буквально step by step приближаться к продающему волшебный порошок вовсе не сказочному принцу. А тот ни в какую не шел на прямую сделку и работал исключительно по закладкам, подсылая ко мне своих преданных шестерок. Столько бессонных ночей, в которых мы с моим парнем могли бы испытывать на прочность наш диван, испытывали на прочность мои нервы в изысканном обществе ментов за прослушкой каждого сигнала на засветившиеся номера телефонов, чтобы цепляться за любые названные координаты, вычисляя адреса приближенных и не очень дилеров. Но сам наркобарон был неуловим. Вроде только прозвучит знакомый с хрипотцой голос, и круг поиска сожмется до определенной точки в каком-нибудь тихом районе, как Аладдин исчезает из виду, превращаясь в клубящийся сизый выхлоп, словно и вправду владеет волшебной лампой с порабощенным джином, который по первому требованию скрывает его с глаз. И вдруг… — Гиромий*, приходи, плов покушаем, — ожидаемый звонок от Аладдина, и совершенно неожиданное приглашение, ради которого я столько перетерпел. Казалось бы, нужно радоваться такой удаче, вот только неусыпная бдительность с легким оттенком паранойи, развитой за время работы в ГНК, вовсю семафорит об опасности, заставляя шестеренки в голове крутиться с новой скоростью и просчитывать варианты ответов на так и напрашивающийся вопрос: с какой целью мегаосторожный наркопринц внезапно сам пошел на сближение. «Неужели сделка сорвалась? — Теряюсь в смутных домыслах, ибо обговорить детали поставки очередной партии товара можно и на нейтральной территории. По крайней мере для меня так было бы спокойнее. — Хотя нет, — откидываю версию, как несостоятельную. — Он просто сказал бы, что товара нет и не будет». «Может узнал, что я работаю с ментами и решил через меня крышу капитальную заиметь? Для этого ему и понадобилась более «интимная» обстановка? — выползает еще одна вполне реальная гипотеза, плавно перетекая в ее ангстовый исход: — Или замыслил убрать меня с дороги, а приглашение, так сказать, последняя трапеза перед казнью.» — Алик, конечно приду, — загнав вполне объяснимые страхи куда подальше, соглашаюсь, всеми интонациями голоса выражая искреннюю признательность. Все же это честь — быть приглашенным в гости к столь значимому лицу. Вот только что мне сулит эта «честь»? Его территория — его законы. И остается только надеяться, что я все еще остаюсь нераскрытым, а хозяин дома придерживается традиции, что гостей не убивают, ибо отказаться никак. Мне просто не оставили выбора. Пойти на попятную — прямое заявление, что мне есть чего бояться и что скрывать. В моем варианте наличествует и то и другое, и в опутывающих город сумерках, скрепя сердце и скрипя ботинками по снегу, я иду по широкой «взлетной полосе» Щелковского шоссе навстречу своей судьбе. Никогда бы не поселился в подобном месте, но почему-то наркобаронов привлекают именно спальные районы. Может оттого, что с местными ментами легче договориться. А может близость федеральной трассы и МКАДа дает огромный плюс в пользу этого выбора. Впрочем, плевать я хотел на их мотивации. Меня беспокоит совсем другое… «Мда-а-а, Лис, встрял ты по самое не балуй, — стою перед серой многоэтажкой и, задрав голову вверх, пытаюсь унять так некстати накативший мандраж. — Прикрытие тебе никто не выделил. Оружие с собой не возьмешь, ведь как бы не принято выражать доверие, положив пушку рядом со столовыми приборами.» Единственное, что мне сейчас необходимо взять, так это себя в руки. Этот хищник не должен почувствовать мой страх. А он учует! У него звериный нюх и такие же повадки. Поэтому и надо успокоить нервы, и рука сама тянется к нагрудному карману куртки, сжимая старинные карманные часы. Палец обводит гравировку на крышке, за которой спрятался мой личный ангел-хранитель — Дениска. И вроде отпускает, и сердце начинает биться ровнее, в такт с ходом секундной стрелки, только вот инстинкты самосохранения все равно вопят благим матом, призывая не подниматься на нужный этаж, не звонить в дверь, за которой — знаю — меня ждут, а развернуться и без оглядки драпать отсель куда подальше! Но, как всегда, затыкая глотку и завязывая глаза всем своим «шестым» и прочим чувствам, никуда не рву когти, а захожу в подъезд, поднимаюсь на нужный этаж, звоню. Проем открытой двери преграждает крупный таджик с тяжелым взглядом мясника, откровенно просчитывающим, сколько времени уйдет на расчленение и упаковку в мусорные пакеты моего бездыханного трупа. «Фархад. 45 лет. Правая рука Аладдина. Преданный пес и одновременно телохранитель своего «Фюрера», — за семнадцать мгновений* монотонным голосом чат-бота выдает информацию зрительная память. — Характер твердый, нордический. Садист. Причем конченый. Разряд по самбо. Отлично владеет ножом. Сидел у себя на родине. От звонка до звонка». И едва мой процессор заканчивает зачитывать досье, как среднеазиатский громила расплывается в жутковато-доброжелательной улыбке, словно соглашаясь со всеми пунктами своей характеристики. Мысленно вздыхая, следую за гостеприимным жестом Фархада. Раздеваясь, уже на автомате перекидываю часы в карман джинсов. Для меня стало какой-то внутренней необходимостью держать подарок Дениса поближе к телу. Надеюсь, что незаметно осматриваюсь и прощупываю пространство, привыкнув к дару настолько, что делаю это неосознанно. Квартира настолько простая, что вызывает легкое недоумение, если учесть, что я собственными глазами видел, какие покупки делает соплеменник московских дворников. Хотя с его осторожностью и количеством снятых хат — а на данный момент оперативники насчитали пять, и эта, выходит, шестая — нет смысла обживаться: продавцы смерти долго на одном месте не сидят. И это тоже является фактором для оперативных действий. Ведь путать след Аладдин умеет не хуже хитрого лиса, а сейчас, вполне возможно, спецом пригласил меня в дом одного из своих прихлебателей, чтобы не светить собственное логово. Крохотная двушка, сразу чувствуется — съемная, нет в ней семейного уюта и того, что делает квартиру домом: безделушек, фотографий или того же кактуса в горшке. И все же безликое помещение вполне по-домашнему тонет в умопомрачительном запахе восточных блюд, а на кухне тенью крутится чернявая женщина, хлопочет для «дорогого» гостя и хозяина, который без промедления появляется из зала в простом спортивном костюме, но даже в «абибасе» выглядит как аристократ. Однако изысканные манеры тут же отменяются, и Аладдин дружески похлопывает меня по плечу, изображая гостеприимного хозяина, только цепкий взгляд смотрит изучающе, точно мужчина все еще принюхивается, свой я или чужой. Но я понимаю — для такой породы людей побратимом стать нереально, если ты этой «чести» не добиваешься годами преданной службы, не жалея собственной шкуры. И я, конечно, чужой в этом многоцветье национального колорита за плотно задернутыми шторами, будто кто-то сможет заглянуть на высоту этого этажа и увидеть восточные аляповатые ковры и большой кальян вместо и в месте традиционного телека. Совершенно неуместный в типичной среднеазиатской обстановке современный европейский диван и бесчисленное количество подушек с кисточками. Меня всегда передергивало от вида этого восточного аксессуара, а тут их столько… Словно спецом раскиданы раздражающе-отвлекающим фактором на диване, полу и в каждом углу. Одно радует: хоть стены в простых светлых обоях, а не затянуты пестрым шелком. С этого восточного принца станется. — Не зря складывают легенды о гостеприимстве вашего народа, — натягивая маску дружелюбия, отдаю должное хозяину, видя, что в зале уже накрыт импровизированный стол, а-ля топчан, который ломится от обилия еды. — Словно в чайхану попал. — Какой гость, такой и стол, — звучит ответная лесть, и приглашающий жест указывает мое место среди подушек. — Располагайся, Бес. Будь как дома. Внутренне ухмыляюсь неоднозначной, и все же в точку попавшей фразе, чувствуя себя, как в аду на приеме у Сатаны. Ведь любой азиат считает делом чести вкусно угостить своего гостя, даже если в планах хозяина отправить пришедшего на убой. Миниатюрная женщина в национальной одежде приносит чай в узорчатом чайнике, две пиалы и тут же скрывается. Ей в этой комнате нет места. Мы за столом вдвоем. Даже «правая рука» сидит поодаль, в дверном проеме. Блять их нахуй — романтический ужин, только свечей не хватает. Да и наш разговор не наполнен романтикой, и явно не предназначен для посторонних ушей. Все фразы завуалированы, иносказательны, но мы говорим на одном языке и отлично понимаем друг друга. — Ты же знаешь, у меня самый лучший товар, — пиарит сам себя Аладдин. Легкое движение головой, и лакей-головорез протягивает мне белый брикет с клеймом, которое я видел однажды в отделе, как символ одной из печатей смерти: в обрамлении красивой арабской вязи три семерки, словно выигрыш в казино — торговая марка Афганистана. — Могу и черное золото достать. Дело суток. — Спасибо, Алик, но меня интересует исключительно белое, — не лукавя, отказываюсь от сравнительно дешевой марихуаны и не тяну кота за яйца, переходя к главному: — И может, начнем уже играть по-крупному? Товар меня полностью устраивает, так что заберу все, что у тебя есть, — ключевая фраза, которую так хотят от меня услышать. — На все у тебя денег не хватит, — похваляется и одновременно провоцирует меня Аладдин. — Деньги не проблема, заплачу сколько скажешь. Разве что несколько дней понадобятся, чтобы приготовить нужную сумму, — ложка дегтя, что они проглотят, приняв за мед. Ведь не бывает идеальных покупателей, если они не менты. — Это радует, — улыбается Аладдин. Может и правда рад, а может просто делает вид, что заглотил закинутую наживку. — У меня все готово, так что не тяни. Такой товар долго не залежится. — Это не в моих интересах, — в сей момент мне даже играть не приходится. — Но, Алик, ты же понимаешь, такие деньги я никому не доверю, так что не посылай ко мне своих шестерок. — Давай о деле потом… — Аладдин кривит такое лицо, будто ему неприятно говорить о бизнесе за трапезой и указывает на блюдо с ароматной горкой парящего риса и мяса. — Ты кушай. Плов я сам лично готовил, — и, точно показывая пример, сам цепляет щепоть плова и закидывает в рот. Показушник! Мы оба знаем, что нас интересует только сделка. — Спасибо! — Целый день не ел, но кусок встает поперек горла. Понимаю, что слишком напряжен и пытаюсь расслабиться, тем самым, словно по волшебству, благотворно действую на хозяина квартиры. Аладдин не становится исключением из тех сотен, что готовы были если не паспорт мне показать, то как на духу всю свою биографию поведать. Меня преследуют вечные откровения. Вот и этот скрытный, недоверчивый азиат вдруг совершенно не в тему увлеченно и в картинках рассказывает о личной жизни, перемежая свое повествование то горстью риса с мясом, а то и сальными побасенками. А я по-крыловски слушаю, да ем, вот только мотать на ус приходится каждое слово. Но что-то я засиделся в гостях, да и слушать это залихватское «бла-бла» про сердечные победы надоело. На автомате достаю Денискин подарок и бросаю взгляд на циферблат. — Красивая вещица, — мое движение не ускользает от глаз Аладдина, а слова дергают нерв, словно не на часы бросили взгляд, а на нечто интимное. — Подарок, — быстро захлопываю крышку, и, видимо, этим разрушаю «чары». Передо мной вновь тот собранный и ожесточенный человек, и не скажешь, что пару минут тому назад он мне план своей предстоящей свадьбы излагал. — А ты знаешь, что получать в подарок часы — плохая примета? — Я не суеверен, — вмиг собираюсь, нутром ощущая накаляющуюся обстановку. — А зря. Надо чаще прислушиваться к мудрости предков, — темные глаза буравят меня насквозь, а губы одаривают колкой усмешкой. — Аладдин, не хочу злоупотреблять твоим гостеприимством, — прикладываю руку к сердцу: я, мать их, актер Большого и Малого театра! — Мне пора. Дела не ждут. — Ну что ты, Бес… Какие дела в такой-то час? Я ж все понимаю… Любовь-морковь, девицы-красавицы, — почти по-отечески снисходительно улыбается мужчина, и я уже начинаю верить, что все обошлось, и я зря так нервничал. Натягиваю маску «весельчака-добряка» и спешно начинаю собираться. Кивком головы прощаюсь с молчаливым мясником. С удовлетворением вижу протянутую ладонь Аладдина… Миг — и накатывает тошнота. Этот восточный принц ничего не знает о моих способностях и не закрывается. А я только чудом умудряюсь сохранить лицо, видя черные мысли дружественно пожимающего мне руку мужчины. Я могу присоединиться к тем несчастным, что, попав в его подвал, оказались вздернутыми на потолочной балке и болтались там, разлагаясь и смердя, в назидание мелким дилерам. Я могу быть затравлен его псами, приученными по одной команде рвать в кровавые клочья человеческую плоть. И в череде этих страшных картин кажется милосердной смертельная доза наркоты, от которой не выдержит мозг, блокируя ЦНС. И я буду тихо подыхать с пеной у рта и в собственных испражнениях, пока легкие не откажутся перекачивать воздух, а сердце не остановит свой ритм. Пульс зашкаливает. За грудиной надсадно ухают клапана, словно гоняют по моей системе не кровь с адреналином, а закись азота. Мозг кричит: «Бежать!» И мне впервые в жизни приходится заставлять себя взглянуть в глаза напротив. Я не хочу знать про этого маньяка ничего, я боюсь увидеть очередной красочный эпизод, скрытый в этой черной бездне. Я готов выблевать ему под ноги все его чертово угощение. Едва оказавшись в коридоре, слишком поспешно жму кнопку лифта, и еще раз. «Блять, что ж он так медленно едет!» Секунды стучат в висках, растягиваясь в вечность, и наконец дверцы распахиваются. Шаг, и меня буквально заталкивают внутрь кабинки. В момент группируясь, разворачиваюсь, чтобы дать отпор, но встречаю стальное дуло пистолета, которое прижимается к моему лбу, и холодные карие глаза СМЕРТИ, неотрывно смотрящие в мои. «Он меня убьет», — читаю свой приговор, и не понимаю, откуда накатывает этот сука — СТРАХ. Мы не тронулись с места, и рука Аладдина не дрожит, в отличие от моих, выдающих смертельный ужас, нет, не за себя, а за того, кто меня так и не дождется. За того, кто будет ждать привычного «Привет, Любимый», но я этого не скажу. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда… «Кто я без тебя?.. — Внутренне вздрагиваю, когда рингтон моего телефона разрывает пространство тесной клетки лифта, но не разрывает наш зрительный контакт. — Глоток дождя попал мне в горло. Я захлебываюсь счастьем. Я живу, я плачу снова, — и впервые от звуков уже знакомой мелодии во мне разливается не теплая волна нежности, а леденящая душу паника. — Я как роза на песке в своей тоске, в твоей любви я раскрываюсь, я вишу на волоске, я потеряюсь без тебя…» — Ответишь? — Под взглядом глаз, что меня расстреливают, под дулом пистолета, что может отнять жизнь, я не могу произнести и слова и только чуть веду головой, отрицая. Нервы — напряженные струны скрипок звенят под смычком в руках ведущего свою партию ангста. Сердце — барабанные ритмы грохочут под невидимыми палочками драмы, что готовы порвать судорожно вибрирующую мембрану. Мысли скачут по нотам рок-оперы из такта в такт, и под звуки песни, что может стать для меня последней, я не могу пошевелиться, как не могу и остановить эту зацикленную мелодию, которой, кажется, дирижирует сама Судьба, обрывая музыку на пророческих словах «я вишу на волоске», и в воздухе повисает смертельно опасная тишина. — Подставишь меня, и я тебя убью, — полушепотом, словно гюрза, шелестит Аладдин, и чуть наклонившись, будто для того, чтоб раскрыть секрет, выдыхает: — Готовь деньги, Елисей… Дверь открывается. Холод металла уходит и сверлящего взгляда больше нет. А я стою в ступоре, и точно паралитик не могу управлять своим телом, чувствуя, как подкашиваются ватные ноги. Я уже видел лик смерти и умирал, но тогда мне не было страшно. А сейчас с ужасом чувствую ее леденящие кровь объятия. «Доигрался, блять, в спецагента, — липкий пот холодит кожу, и я жадно глотаю морозный воздух ночи, осознавая, что каждый мой вдох мог быть последним. — Решил выйти сухим из воды? Как бы не так! У всего есть своя цена. И у этой игры тоже!» — Но что-то мне совсем не в кайф платить ТАКУЮ цену. «Думай, Лис, думай, — заставляю себя не паниковать раньше времени, но эмоции берут свое. — Итак, наркобарону известно мое имя, а значит, и адрес. Кто-то сдал, или может он по своим каналам выяснил — это уже не важно. Важно, что для него я, видимо, все еще простой бизнесмен на грани банкротства, решивший поднять бабла», — и при всей накатывающей, словно сель, панике, с души валится огромный валун, позволяя мне рассчитывать на лучший исход в этой игре. «Аладдин пока не в курсе, что я тот, кто стелет ему дорогу в ад, иначе во мне уже образовалась бы лишняя дырка, как раз промеж бровей, где все еще чувствуется жесткое прикосновение стали», — в голове идет нешуточный мозговой штурм в попытке найти единственный верный выход из лабиринта, в который, по сути, загнал себя сам. И в этом лабиринте я иду по минному полю, где уже следующий мой шаг может стать шагом в могилу. Аладдин не дурак и все поймет, когда окажется в камере. А вот я точно свалял дурака, взявшись за это дело. Я всегда был опытным дрифтером: планировал подзаработать, забрать к себе Дэна, все же в большом городе меньше обращают внимание на двух живущих вместе парней. Но если не хочешь проиграть, никогда не недооценивай своего врага, и сейчас, срываясь в занос, только я могу сделать его управляемым и не попасть в мясорубку. Еще немного, еще чуть-чуть*… Нужно действовать на инстинктах, вывернуть до упора рулевое колесо и рвануть ручник. Я верю, что посажу этого зверя в клетку и надеюсь, что менты не купятся на бабло, которое он им посулит. А мне по-любому придется паковать чемоданы и рвать когти, заметая следы, и лучше быть подальше от места, где подпаленный мной бикфордов шнур достигнет заложенного тротила. А дом? Дом там, где Денис и я уверен: любимый последует за мной. «Кто я без тебя…» — взрывается по новой телефон хитом группы Токио. И правда, кто я без Дэна? Путник без цели. Призрак — неприкаянная душа. «Глоток дождя попал мне в горло», — он и правда стал для меня живительной влагой. Глотком самой жизни. Только с ним я понял, что и не жил. «Я захлебываюсь счастьем. Я живу, я плачу снова…» — Мое такое долгожданное счастье, которое так нелегко мне дается. Не даю допеть, наконец принимая вызов. Резкий вдох, так, что морозный воздух обжигает легкие. Затяжной выдох рваным облаком теплого пара, и… — Привет, Любимый, — настолько делано-весело приветствую своего единственного на этом «проводе» абонента, что сам себе не верю. — Неа, не получилось, — почти по Станиславскому сопит в трубку недовольный и злой, как черт, Дениска. — Что не получилось? — Симулируя невинность вкупе с недоумением, прекрасно знаю, что так задело моего парня. — Изобразить бурную радость, — поясняет Денис особо упрямым шпионам, то бишь мне, и, судя по интонации, еще больше раздражаясь. Я попал! — Эх-х-х, а я так старался, — не придумав ничего лучшего, включаю клоуна, надеясь, что Дэн все же успокоится. — Лис, если я не вовремя — просто скажи. Я ж пойму, и не нужно ничего старательно придумывать, — придирается к каждому слову Денис, давая понять, что он не настроен для праздных разговоров. — Малыш, ты всегда появляешься вовремя и я не просто рад, а счастлив тебя слышать, — прибавляя шагу, спешу к авто. Стужа зимы пробирается под одежду, но не она вымораживает так, как лед в голосе моего Дениски. — Тогда чего трубку не берешь? — Так непривычно слышать и ощущать злость и раздраженность Дэна, направленную на меня. — Я не мог принять вызов. Был важный разговор, — отговариваюсь обтекаемыми фразами. Голова, как чугунок: тяжелая, но варит исправно, выдавая твердое убеждение, что ни при каких условиях парень не должен узнать о произошедшем. Приветственно пиликает сигнализация, давая доступ в остывший салон авто, куда я стремительно ныряю в надежде согреться и унять накрывшую меня трясучку. Царапая рулевую колонку, не сразу попадаю в замок зажигания ключом, зажатым в дрожащей от холода и нервов ладони. — Лис, почему все твои ВАЖНЫЕ разговоры проходят в это время? — продолжает вымораживать меня Денис, упорно продвигаясь по скользкой тропинке к скандалу: — Тебе не кажется, что это выглядит подозрительно?  — Малыш, не ревнуй, ты же знаешь, я верен тебе, — опять пытаюсь полить противогололедными реагентами обледеневшую дорожку нашего разговора. — Лис, не виляй хвостом. При чем тут ревность? — рык в трубке приводит в шок. Мой, до этого стеснительный парень, сейчас, подобно дикому зверю, готов рвать и метать… Меня! — При том, что я тебя слышу, — не хочу ругаться, у меня просто нет на это сил. Нервы сдают после встречи с Аладдином, и я не готов ни морально, ни физически к выяснению отношений по телефону. — Так если слышишь, ты можешь понять, что я не вижу, как это можешь делать ты. Не вижу твоих бывших, с которыми, уверен, поддерживаешь дружеские отношения. Не вижу этого самого Сашку-Петровка 38, хотя сразу понял, что между вами было нечто большее, чем дружба. Не вижу, один ли ты или может быть с ним сейчас в машине сидишь. Я ничего не вижу! Зато могу дохуя чего надумать! — Денис, я честен с тобой и не давал повода не верить мне, — прерываю гневную тираду, страстно желая оказаться дома, смыть с себя грязь чужой энергетики, а еще больше хочу к Денису в объятия, но он упорно не хочет мне их раскрыть: — Тогда скажи мне честно, почему мы до сих пор не вместе? — Денис, прошу тебя, не накручивай! Понимаю, не все получается так быстро, как хотелось бы, но мне осталось совсем немного. Максимум неделя, и я приеду к тебе… — Как обычно, на поебаться?! — перебивает Денис, и меня без печки в один момент согревает рвущийся в бой Гнев. — Чего? — Не верю своим ушам, только чувствую, как мозг давит на черепушку, распухая от невысказанных мыслей. — Ты совсем ахренел? Я к тебе приезжаю, потому что не могу без тебя. Потому что меня ломает без тебя. Потому что тебе, УВЕРЕН, так же хуево без меня. — Так почему тогда ты запрещаешь мне переехать к тебе? Как долго ты будешь мотаться между городами? Я понимаю, что ты мегазанят, что привязан к работе, но я-то нет. Ты что-то скрываешь? — Дэн, я скоро все тебе объясню. Дай мне время, — страх, что моя главная слабость будет в зоне досягаемости моих же врагов, подкатывает к горлу горьким комком, но и объяснять Денису, что он — моя Ахиллесова пята, я не имею права. — Время… время… Опять время. Я в последнее время только и делаю, что жду тебя. Жду, когда приедешь. Жду, когда позвонишь. Жду, когда просто ответишь на мой звонок. Лис, поставь себя на мое место и прикинь, как бы ты себя чувствовал, если бы я поступал, как ты? Мотался хуй знает где по ночам, не отвечал на звонки… — Я тебе доверяю… — Ты доверяешь только потому, что знаешь: я из дома никуда не выхожу. А стал бы ты так говорить, не будь мое тело искалеченным? — Ложным обвинением звучат, очевидно, давно наболевшие слова, царапая душу обидой. — На грубость нарываешься? Давно подзатыльник не получал или по жопе? — сама собой вырывается угроза и я сжимаю оплетку руля так, как сжимал бы рукоять плети, намереваясь через любимую задницу донести до головы то, что она понимать отказывается. — Смотри, я не железный. Выпорю! — Ты такой скорый на расправу, так почему тянешь волынку и боишься сказать, что я тебе такой не нужен? — не может остановиться Денис, которому собственные Демоны затмили разум. — Денис, ты порой бываешь нестерпимо жесток, — я не знаю что сказать, да и нужно ли сейчас что-либо говорить, ведь парень не слышит меня за гомоном своих страхов. — А ты? — Новым упреком повисает молчание, в котором мы слушаем дыхание друг друга. — Не понимаешь, каково это? Жить в незнании где ты, с кем ты, — прекрасно понимаю моего парня и те сомнения, что его мучают. Но я подписал договор с Дьяволом и не могу так просто все бросить, как и не могу подобрать слова, чтобы успокоить и при этом не соврать Денису, что фонтанирует накипевшим на душе: — Я не вижу тех мудаков, с которыми ты трешься с утра до ночи. Не вижу кто тебя окружает, но какое-то непонятное чувство тревоги не дает мне покоя. Я гоню его прочь, уверяя себя, что все хорошо, да и ты мне постоянно твердишь то же самое. Но оно возвращается с кошмарными снами по ночам, днем, когда ты пропадаешь из Сети, и что самое гадкое — я не понимаю, откуда идут эти внутренние сигналы и с чем или кем их связать. — Тебе кто-то угрожает? — Беспокойство поднимает в душе ноющую волну, хотя мозгами понимаю, что те, кто могли бы обидеть моего парня, уже готовятся отправиться на зону. — Лис, кто меня обидит, ты же всех пересажал?! У меня просто нервы на пределе. — Любимый, прошу, успокойся. Ты просто голодный, — по-своему объясняю причины истерики Дэна. Как говорится — у кого что болит… — Сейчас я приеду домой, и мы с тобой решим эту маленькую проблему. — Лис, ты шутишь или серьезно думаешь, что у меня только одно на уме? — В голосе парня звучит такое возмущение, что сразу понимаю, какую глупость сморозил. — Ты не допускал мысли, что псих может случаться не от неудовлетворенного желания потрахаться, а от банального неведенья. Оттого, что ты мне постоянно чего-то не договариваешь. — Слова болью отзываются во всем существе, но не могу я рассказать, что связан словом. — Дениска… — выдыхаю в трубку любимое имя, не зная, что сказать, кроме одного: — Знаешь, как я тебя люблю? — Знаю, зараза ты плутоватая, — я не вижу — чувствую мягкую улыбку, что трогает любимые губы. — А знаешь, как у меня башка болит? — Позволяю себе чуть-чуть расслабиться, и, что греха таить, давлю на жалость, желая найти утешения и понимания у Дениса. — Точно так же, как у меня, — отзывается мой чувствительный абонент и я даже не сомневаюсь, что он ловит мое состояние. — Во-о-о. Погнали домой, сожрем по нурофену и залезем в ванну, что-то я замерз, да и у тебя, чувствую, от нервов косточки ломит. — Ломит. Ждут, когда мой физиотерапевт приедет. Не подскажешь, когда случится это событие, а то я сколько не смотрю на календарь — никакого тайного знака на нем не вижу, — слушая голос любимого в холоде зимней ночи, чувствую себя так пронзительно одиноко вдали от него. — Потерпи, малыш, — ухожу от прямого ответа: слишком призрачно будущее, и я боюсь сказать «ГОП», пока не перепрыгну.  — Да я-то потерплю, не привыкать. Ты просто пойми, что когда душа ноет — это во сто крат хуже, чем когда тело. — Я приеду, и ты забудешь о боли одиночества и о телесной боли, — верю, что так и будет. Надеюсь, что это скоро произойдет, ведь я так сильно Люблю Дениса. — Да-да, а ты не забудь о своем обещании. — Денис, я всегда держу свое слово, — радуюсь, что наша перебранка закончилась легким испугом и тяжёлой формой мигрени. — А ты все-таки соскучился, не отрицай. — Йес, сэр, — не отрицает Дэн, наконец-то сдаваясь, хоть и не без боя. — Я пиздец какой голодный. Так что твоей заднице не отвертеться. — Хорошо, я упакую этот подарок тебе на Новый год и даже ленточкой алой обвяжу. И поверь, это единственное, что будет на мне в нашу ночь, но не единственный подарок, который я тебе приготовил. — Значит встретим всепланетный праздник вместе? — Да, малыш, обещаю. — Я тоже решил, какой тебе сделать презент, — дразнится Денис, и я вижу хитринку в его глазах. — Ммм… — довольно мурлычу в трубку. — Дай угадаю…  — Не смей! Весь кайф мне обломать решил? — останавливает меня Денис, хотя я даже и не делаю попыток увидеть, что там умыслил мой парень. — Лучше почувствуй, как сильно я люблю тебя. Слышишь, как меня телепает? — Слышу, родной, — его чувства резонируют во мне. Словно через колыбель Ньютона* проникают в сердце, душу… Два дня. Два дня на то, чтобы завершить здесь все свои дела, провести сделку и уехать к Денису. Нужно будет залечь на дно. На время стереть себя из реальности, став Безликим. «Выкручусь! — Вдавливаю педаль газа, и мотор ревет, прибавляя оборотов. — Я не так прост, как думает Митлан. Чемоданы собраны, квартира уйдет в аренду по первому звонку знакомому риэлтору, так же, как и бизнес. Деньги есть. Заберу Дениску, и махнем куда-нибудь далеко и надолго, где нас никто не потревожит. Свожу его в круиз, на Багамы, на Мадагаскар, в Тай, а мимоходом заскочим в Японию. Он ведь мечтает побывать в этой стране. Вот и стану для него Гудвином, исполняющим желания. А он будет исполнять мои! На диване, в ванной, на кухне, на заднем сиденье машины и даже верхом на байке…» *********************************************************************

Токио «Кто я без тебя»