Ночь. Снова я, обнимая подушку, думаю — это ты. Только не принесет отрады глупых мечтаний сень. Сколько ни смотрит Надежда на вмерзшие в лед часы, Не просочится капелью звенящею стылый день. Ночь. И по новой бредовых мыслей кружит липучий рой, Гонит в чертовы меридианы беспечный сон. День. Готовит мне Вера святая новый квест, Ставя кругом порочным подружек своих на кон. Ночь. И я вроде бы точно не проиграл. И трепещет в моих руках обжигающая Любовь. Предлагая мне Душу свою на Душу мою в обмен, Но сочится под нашею подписью алая кровь… *** Massive Attack Mezzanine***
«Чертова мутотень…» — Сижу на краю дивана, подперев ладонями голову. Голые ноги мерзнут на стылом полу и заставляют бороться с искушением завалиться обратно в тепло постели. Вот только навряд ли обрету в ней покой. Всю ночь кручусь грешником в аду на сковороде, пытаясь найти комфортное положение, но так и не нахожу. Вся левая сторона груди, плечо, спина облеплены роем шершней, которые то щекочут и тянут кожу, цепляясь мохнатыми лапками и вызывая морозные мурашки, а то дружно жалят, от чего она начинает гореть изнутри. И этот непрерывный зуд тиранит меня со вчерашнего дня, но хоть немного отвлекает от маеты совсем иного происхождения. Пора бы уже начать радоваться приближающемуся Новому году и обещанной скорой встрече с любимым Ведьмаком. Но вот не радостно мне. Точно какой художник-пакостник роняет на светозарную полосу моей жизни сажные кляксы, растекающиеся камуфляжным узором и превращающие ее в уныло-серые будни. Целыми днями мотаюсь неприкаянным дерьмом в проруби, где-то что-то прибираю, что-то где-то делаю, хватаюсь за одно, другое, третье, но, кажется, делаю не то и не там, упуская из виду нечто очень важное. Вот только что? Никто и ничто не дает мне ответа на этот вопрос: ни долбанутое таро-онлайн, ни замысловатые разводы кофейной гущи, ни странные до маразма сны, ни Маркизка, что все чаще усаживается у окна и загадочно вглядывается в сторону запада. Туда, где сейчас он. Может, смотрит своим третьим глазом как проснулся мой любимый Лис, или как он собирается поехать к нам? Жаль, что мне не дано видеть прошлого, как и в будущее не дано заглянуть. Зато никто не запретит мне смотреть на настоящее, ощущая, что самое важное для меня в этот момент — увидеть любимые глаза. Да и потом — хули я тут один сижу и маетой маюсь, когда у меня есть человек, всегда готовый вправить мне мозги? Решительно запрашиваю видеозвонок, хотя до сих пор волнуюсь, так до конца и не поборов в себе желание прятать шрамы. Но все же, пытаясь искоренить в себе этот комплекс, не таясь смотрю в экран сотика. Как ни странно для столь раннего часа, Лис сразу же принимает вызов. — Утречка, Любимый, — традиционно приветствую далеко не раннюю пташку и маниакально всматриваюсь в ставшие родными черты. Да и Лис под стать мне сканирует чуть не каждый пиксель моего изображения, и от этого я никак не могу уловить его взгляд. — Утречка, Любимый, — эхом вторит мой парень, чуть помятый ото сна, но уже вполне бодрый, чем вызывает искреннее недоумение: — Слушай, я рассчитывал тебя застать в кровати. Полюбоваться на твой утренний стояк, а тебя уже какая-то лихоманка подняла, — шутливо сокрушаюсь, но лишь для того, чтобы скрыть свою обеспокоенность: Елисей заметно похудел. А сегодня еще и темные тени залегли под глазами, проявив тонкие лучики первых морщинок. — Поднял будильник, хотя всю ночь грезил, чтоб меня разбудила поцелуем моя любимая лихоманка, — в тон мне шутит Лис и его глаза теплеют, лучатся искрами Любви, что легко проникают в меня, согревая и заставляя улыбаться в ответ. — Оно и видно, что ты всю ночь в потолок пялился, — меня и правда нешуточно волнуют признаки явного недосыпа на лисьем фейсе. — Видок, как у хронически недоедающего вампира. — Да! — Парень согласно кивает головой. — Я давно уже голодный. Вот и мечтал, как вопьюсь в желанную шею поцелуем-укусом, предварительно стянув с тебя мою футболку, которую ты, как я понял, решил до дыр заносить, — и играет бровями, блудливо улыбаясь и откровенно разводя меня на эмоции. — Скучаю по тебе, — само срывается с языка, и душа отзывается протяжным тоскливым воем. — А в твоей шмотке чувствую тебя ближе к телу, — слегка подъебываю своего парня, бросая взгляд на затасканную шмотку с ящером, которую ношу, не снимая, каждый раз, как Лис уезжает восвояси. — Малыш, я уже совсем скоро буду с тобой рядом. Осталось только… — тянется пауза. Лис задумчиво трогает подбородок с легкой порослью щетины, еще не успевшей пасть под напором плавающей головки и, похоже, по своему любимому обычаю сочиняет, что бы такого мне недосказать. — Горы свернуть? — перебиваю «муки творчества» любимого недосказателя, уже давно усвоив, что ничего конкретного парень все равно не поведает, а мне самому лучше и не придумывать, что ему там «осталось», ибо придумать я могу много и разного. — Точно! — И хорошо знакомый оттопыренный указательный палец подтверждает мою прозорливость. — А еще шмотки дособрать. Планирую… — очередная затянувшаяся обработка данных, словно у Лиса тормозит процессор. — Ко мне на ПМЖ перебраться?! — опять помогаю зависающей системе, незамедлительно высказывая свою заветную мечту и посылая нахер Лакана с его «Фантазии должны быть нереальными». И хотя сейчас я шучу, но это не отменяет моей большой охоты выманить эмпата-Лиса из его развращенного мегаполиса-вампира в свою добропорядочную монашку-провинцию. — В тебе открылся дар провидца? — Лис, только что по своему обыкновению наматывающий круги по квартире, внезапно останавливается и таращит на меня округлившиеся глаза. А следом разворачивает сотик, показывая стоящие в коридоре рюкзак и три чемодана: один больше другого. — Че серьезно-о-о? — сам подвисаю, веря и не веря тому, что вижу. И внезапно пьянею, словно одним махом опрокинул в себя чарку, до краев полную Счастья. — Малыш, я не мыслю жизни без тебя и, конечно, мое единственное желание — быть с тобой. Хочу провести Новый год в кругу своей маленькой семьи. Хочу потискать Маркизку и еще одного дико желанного перца. Хочу твои губы до и после боя курантов. И еще много чего хочу… — Не знаю, почему отчетливо слышу грусть в словах любимого, но сейчас мне это кажется таким незначительным. — Когда? — игноря лисьи романтические бредни, я захлебываюсь счастьем*, с головой ныряя в омут чистейшей эйфории. — Если все пойдет по плану, завтра утром выезжаю, — радует меня Елисей, и это не просто радость, а бескрайнее море блаженства, в которое вливается еще одна полноводная река благодати: — А уже вечером ты разложишь наш диван. «Завтра… Завтра…» — мозг цепляется за давно желаемое, и меня кидает в жар от одной весьма сексуальной фантазии о том, как Лис нарисуется на пороге нашей пещеры, а я схвачу его за грудки и прижму к теплой стенке… Нутро омывает теплом, которое стекает в низ живота томным желанием. Мозг в пьяном угаре. Кажется еще миг, и мне понадобится незамедлительная помощь психиатра, а он уже тут как здесь — отдает приказы, видя на переднем плане мою крезанутую лыбу, а на заднем… наше неразложенное, но все же расхристанное моими ночными метаниями ложе: — А сейчас марш умываться, убираться и варить кофе. — Ес Сэр! — подрываюсь солдатом-срочником, внезапно вспоминая про еще одно «важно», зудящее под кожей, и нечто еще более важное, висящее на кончике языка. — Дениска, я тебя очень сильно люблю, — опережает меня Лис, срывая те самые слова с того самого кончика. — Ты это знаешь? — в голосе столько нежности, которая осторожно касается сердца, но сжимает так, что не продохнуть. — Знаю… Чувствую… — Сдуваю волосы с разгоряченного лба и на крыльях Любви отправляюсь в недолгий полет по маршруту диван-кухня транзитом через ванную на побриться и искупать мой болящий презент. «Интересно, как Елисей отреагирует на такой подарок? Понравится ли ему?» — дурашливо фыркаю, только представив отвалившуюся челюсть Любимого, и аккуратно стягиваю широченную футболку, а затем — предельно осторожно! — пеленку, что укрывает новое творение Мирона. Мой эксклюзив. Клеймо, как символ неземной Любви. Касаясь черных контуров, так хочу полюбоваться на пригревшегося на моем левом плече зверька, хотя пока он не согревает, а откровенно палит кожу. Но в этом крохотном зеркальце все равно ничего путем не разглядеть. Только зубастую мордочку, настороженно вслушивающуюся в биение моего сердца. Или точеные лапки, впивающиеся острыми коготками в кожу над и под соском. Или изящное тело, огибающее плечо. Или девять пушистых хвостов, разметавшихся по спине и руке до самого локтя. И пусть он не закрывает те шрамы, которые я изначально хотел перекрыть татуировкой, но зато он там, где самое место хранителю моей души. Мифический Кицунэ. Он пока еще не забит, но как только подживет контур, вспыхнет всеми цветами моей огненной Любви и Страсти, и, как Лис, останется со мной навсегда. «Странно, что любимый Ведьмак не почувствовал мою боль, как весной, — искрой сверкает подозрительная мысль. — Может не настроен на меня? Или в суматохе сборов отключил Дар, — тут же нахожу на свои вопросы вполне логичные ответы: — Конечно! Он просто устал и ему не до того!» — успокаиваю свои мгновенные сомнения и они моментально гаснут в необъятном океане накрывшего меня Счастья. «Как же я соскучился, » — тянусь к нему всей душой, подставляя блаженно улыбающееся лицо льющейся из душа воде, и прикрывая глаза, в тот же миг, как наяву, вижу Елисея. Полы черного пальто терзают порывы ветра. Ноги в слишком легких для этого времени года ботинках спешат по слякотному тротуару, а через миг упираются в педали сцепления и газа. И через шелест льющейся на меня воды слышится урчание холодного двигателя, а влажное тепло окутывающего меня пара сменяется сухим дуновением печки. Не понимаю, почему сижу за Лисом и смотрю на него в зеркало заднего вида, замечая глубокую складку, что залегла меж бровей. И все же тянусь к нему, шепчу на ухо: «Не волнуйся, Любимый, я рядом», — но он не отвечает, а лишь напряженно вглядывается за мельтешащие щетки дворников, сметающих с лобового стекла назойливых белых мух. А через миг мне самому хочется стать метлой, чтобы отогнать от Лиса окружающих его мужчин и парней в полицейской форме или просто в гражданском. Особенно вот того седого с жестким взглядом черных глаз, постоянно цепляющимся за моего парня. — Не передумал? — передавая Лису дипломат, темный человек слишком долго удерживает его в руке, вызывая у меня приступ вроде бы ничем не обоснованной ревности. — Нет, — без тени сомнения ответ, и Елисей уходит прочь, на ходу доставая часы, которые поглаживает с такой нежностью, будто не холодный металл трогает, а мое сердце. Палец жмет на кнопку, и гравированная крышка отскакивает, обнажая треснувшее стекло, за которым точеные пики стрелок показывают время: тринадцать тридцать. «Не смотри на него, гнида», — прикрывая спину Лиса, встаю между ним и мужиком, который, странно ухмыляясь, все еще пялится ему вслед, разговаривая с кем-то по телефону, — и внезапно смотрит прямо мне в глаза. В глубине его смольных зрачков мелькает зеленый фосфоресцирующий отсвет, а вдоль столба моего позвоночника, перебирая липкими лапками, ползет многоножка — СТРАХ. Вздрагиваю, шарахаясь в сторону и натыкаясь на кафельную стену. Не понимаю, что это было. Только сердце заполошно колотится в груди. Только разум лихорадочно ищет объяснение происходящему: «Это Любовь тебе крышу рвет, — глаголет мой неубиенный прагматик. — Втрескался так, что совсем дурной стал: истеришь, закатываешь сцены ревности, да еще и что-то видится», — что-то важное? «Надо будет про это Лису рассказать как-нибудь в тишине ночи, и надеюсь, он не сочтет меня за шизофреника», — поспешно вытираясь и натягивая липнущие к телу домашние шмотки, топаю на кухню за дозой кофеина, чувствуя, как благодарно притихла исколотая кожа. И все же прямщас хочу узнать нечто чрезвычайно важное: — Милый, прости, что снова дергаю, — прижимая трубку здоровым плечом, караулю турку и осторожно подъезжаю к Лису на драной козе: — А ты где? — Малыш, я с тобой, — слегка удивленно отзывается парень. — Сейчас будем кофе пить с сухариками. Наливай и погорячей. По-моему, ты замерз, — фоном слышу, как гремит посуда, а мой Ведьмак чертыхается на погоду за окном. — Куда-то собираешься? — спрашиваю, чувствуя, что меня и правда знобит, точно в начинающейся лихорадке. Татушка, что ли, так приживается? — Да нужно кое с кем встретиться, но это после обеда, — как всегда загадками отвечает любитель косплеить Сфинкса, и кажется, сдерживает тяжелый вздох. — Я пока… — Как же меня задрали эти его паузы в словах*! Но вот слушаю очередную и не знаю, какие еще пятьдесят пять копеек вставить. Однако на этот раз Лис выкручивается и без моей помощи: — С документами работаю… — Опять непонятные встречи с непонятно кем, — вспыхиваю на ровном месте, едва успевая снять турку с огня, когда перед глазами всплывает образ мужика с дьявольскими глазами и только от этого становится не по себе. — Когда все это закончится? — Надеюсь, прямо сегодня. Можно сказать, я иду увольняться, — и не только в словах Елисея звучит искреннее желание оставить должность секретного сотрудника в прошлом. — Реально?! — И слыша утвердительное «ага», не могу сдержать искрометно-чумового восторга, щедро выливая его на своего секретного абонента: — Лис, ты не представляешь, как я рад слышать, что ты завязываешь со всем этим мусором, — облегченно выдыхаю, понимая, что для меня действительно важно, чтобы Лис закрыл свою подментовскую деятельность. — Давно нужно было разрубить этот гордиев узел, — в голосе Елисея звучат хрипловатые нотки и тут же ускользают, не давая мне возможности разгадать загадку их появления. — Любимый, мне нужно немного поработать, но я рядом. Дергай, если что… — и повисает очередная порция тишины. — Конечно, Любимый, — приходится идти на жертвы и мириться с чрезвычайной занятостью парня, хотя совершенно не хочется обрывать разговор. Но понимаю, что без особой на то причины Елисей бы не стал меня предупреждать. Да и мне самому важно сейчас же принять экстренные меры, чтобы завтра не встретить Любимого в прямом смысле сопливыми поцелуями. Аромат кофе наполняет пространство квартиры, вселяя надежду на взбодриться после тяжелой ночи, вот только приятно горьковатый запах и пузырчато-шоколадный вид пенки любимого напитка каким-то непостижимым образом вызывают отвращение. И в кружку летят две пирамидки зеленого чая, отдавая свой неяркий вкус крутому кипятку. — Маркизка, знаешь, как мало нужно человеку для счастья? — доебываюсь до ничего не делающей собеседницы, пока вечно занятый, видимо, заявление об уходе рисует. — Человеку совершенно необходимо любить и быть любимым. Вот только у людей все не так, как у вас, у котов. Тут нюансик один есть, — просвещаю кошку о таинствах хомо-психологии: — Если человек любит, но не любим, или если любим, но сам не любит, вот тут начинается драма, трагедия. Короче, полный ангст. — Хвостатая слушательница моих побасенок присаживается поближе и издает тоненький мявк, который понимаю, как «продолжай». Что и делаю: — И только когда две составляющие Любви совпадают — это и есть самое настоящее Счастье. Бесконечное. Всеобъемлющее. Человек чувствует себя на седьмом небе. Ну, примерно, как я щас, — лукавлю. До седьмого точно не дотягиваю, но совсем чуток. Будто воздушный змей, который рвется ввысь, а его на веревочку привязали. И все же я так счастлив, что мое хмельное состояние меня же и пугает осознанием, что за спиной слишком большой радости всегда болтается хвост не меньшей по габаритам печали. — Все, Маркиза, лекция закончена, — сам себя одергиваю, понимая, что нужно урезонить глупые порывы перепрыгнуть через скакалку, пробежаться по потолку, а лучше сразу освоить паркур. — Как сказал Макс Фрай: «Тяжелый физический труд — наилучшее лекарство от бытовой шизофрении». Так что давай какую-нибудь работу поработаем. Но, видимо, выдавая свой афоризм, Макс имел в виду урановые рудники или угольную шахту, коих в округе не наблюдается, да и не с моим здоровьем. Потому что сколько ни придумываю себе занятий, итог один — возвращаюсь за комп и, счастливо улыбаясь, залипаю, глядя на лисий огонек онлайна. И, кутаясь в плед вместе с мелкой грелкой — Маркизкой, постоянно ловлю себя на мысли, что меня так и подмывает написать Елисею, причем без особой на то причины. Просто чтобы спросить какую-нибудь дурость, типа: «А ты не забыл семейный альбом? Уж больно охота посмущать крупного Лиса, глядя на мелкого Лисенка и его крохотный писюн». Или: «А ты прихватил с собой того керамического божка с огромной елдой, которого привез из жарких стран? И забрал ли все секс-игрушки, с которыми обещал познакомить меня поближе?» Да и в конце концов: «Ты мой подарок упаковал?» И еще целый гигабайт дурацких вопросов, но понимаю, что Лис занят какими-то мегаважными делами, а маловажные вопросы могут и подождать. И, если положить руку на сердце, стоит признать, что мне просто жизненно необходимо не просто ощущать его незримое присутствие, а видеть, слышать, касаться… Но только к полудню, наконец почуяв мой внутренний зов, на экран выскакивает окно с аватаркой кицунэ, извещая, что до меня пытается достучаться мой Ведьмак. — Малыш, как делишки? — музыкой звучит любимый голос, и я вижу не менее любимую улыбку. — Я собрал паутину по углам пещеры и внезапно обнаружил, что у нас холодильник пуст. Вот сижу и планирую ограбление продуктового магазина, — как перед Богом раскрываю Лису свои злонамерения, неожиданно для себя решаясь на рисковое мероприятие — шопинг в предпраздничные дни. — Ну не кормить же моего плутоватого хищника баснями. — Отличная идея! Заодно и прогуляешься, пока я сгоняю по работе, — поддерживает мои гангстерские замашки почти бывший мент. — Уже уходишь? — вмиг огорчаюсь и даже скрывать этого не хочу. — Дела не ждут. — В глубине любимых глаз вдруг мелькает тоска и злое отчаяние, но Лис уже скрывается из поля зрения, оставляя меня разглядывать все трещинки на его диване, и только любимый голос откуда-то из заэкранья задает очередную загадку: — Черная или синяя? — Черная, — не раздумывая отвечаю и через пару минут имею честь лицезреть моего преобразившегося парня. Вид Елисея, откинувшегося на спинку дивана в классической рубашке цвета безлунной ночи с расстегнутыми верхними пуговицами и закатанными рукавами, на раз заставляет полыхать скулы. — Ты ахуенный… — выдыхаю свой восторг, сглатывая вдруг подкатившую слюну. — Обещай, что наденешь ее, когда приедешь. Я хочу самолично сорвать этот шмот с тебя. — М-м-м… — тянет Лис, и фирменная плутоватая улыбка трогает губы, но не задевает печаль его глаз. — Только ради этого постараюсь побыстрее закончить. — Постарайся, я очень жду тебя, Любимый, — не таясь, вкладываю в каждое слово свои чувства, чтобы Елисей не только слышал, но и ощущал насколько он нужен, важен и любим. И я знаю, что он ловит мои посылы всеми фибрами своей души, вот только разум отказывается как-то понимать странную ответную реакцию. Почему Елисей вдруг сжимает руками голову, смыкая ладони на затылке, и прячет от меня свое лицо? Будто его внезапно накрыл приступ мигрени или еще какой напасти. Мы так и сидим за тысячи километров друг напротив друга. На одном конце я, обескураженный этим внезапным жестом. На другом конце он — любимый, единственный, МОЙ. И с ним что-то не так! «Что с тобой, Любимый? Откуда эта боль, выкручивающая мне душу?» — почти слетает с языка, но Лис уже снова мой Лис. — Я сделаю все от меня зависящее, — встряхнув вихрами, точно отгоняя моих и своих Демонов, улыбается, но как-то вымученно, словно невидимый кукловод тянет за ниточки уголки его губ. — А теперь… на выход! — командует, и я сердцем чувствую, что он пытается сбежать с моих глаз. — Подожди! — почти кричу, когда парень наклоняется, намереваясь выключить бук. Напряженно всматриваюсь в его лицо, боясь упустить нечто очень важное и спросить что-то не то. — Лис, ты мне что-то недоговариваешь? Минута длится вечность, а во мне, точно в коллайдере, разгоняются до скорости света разномастные частицы-страхи и, натыкаясь на ядра тишины, рассыпаются на тысячи вопросов. И кажется, если Лис не ответит на них прямщас, вся эта адская смесь взорвется к ебени матери и породит черную дыру. — Конечно! Постоянно! — разрывает вселенскую тишину Елисей, ошарашивая неожиданной откровенностью: — Не договариваю, как сильно люблю тебя! Не договариваю, как страстно хочу тебя! И еще много чего недоговариваю. Но просто ВЕРЬ: я завтра приеду и столько всего тебе наговорю, что твои уши и скулы будут полыхать огнем, в который я буду неустанно подкидывать дров страстными поцелуями и жадными до тебя руками. — Обещаешь? — Мне уже становится нестерпимо жарко. — Обещаю, — парень уверенно кивает головой. На миг перед экраном мелькает темная папка, и я снова вижу Лиса, который тянет к монитору палец, но я чувствую, как он касается моего лица. — Люблю тебя, малыш, — его ладонь мягко очерчивает мои скулы. — Не скучай и не переживай, — я ощущаю тепло его рук. — Помни. Я тебя слышу. — И я тебя… — успеваю ответить, прежде чем вместо Любимого на экране, с характерным бульком появляется «белая простыня». Легко сказать «не переживай» и улететь хуй знает куда «увольняться». А ты тут сиди и складывай лестницы его слов и своих ощущений. И среди всего этого сломанного пространства Эшера* понимаю одно — я уже даже не на третьем небе. Ветер моего Счастья стихает, а воздушный змей плавно пикирует вниз. И я страшно волнуюсь, как бы не разбился вдребезги. Волнуюсь до такой степени, что ничего не вижу, ничего не слышу и кажется выпадаю из времени. Сидя в своем паучьем углу, грею руки о ледяную чашку чая и всем своим существом тянусь к Елисею. А когда на мои колени мягко запрыгивает Маркизка, наконец выхожу из ступора, обнаруживая почти зашедшее за горизонт Солнце, которое сумеречно намекает, что за окном вроде бы уже и не день, но еще и не ночь, а я обещал Лису прошвырнуться до магаза. Лень и неохота тут же надевают на мои ноги пудовые валенки, но надо действительно прогуляться, а то так и сойти с ума недолго. Может быть вся эта предновогодняя суета поможет окунуться в праздничное настроение и наконец-то успокоит расшалившиеся нервы. «Так, давай по-быстрому: до ближайшего маркета и обратно», — решительно выпинываю себя из сонного уюта кресла в освежающую стужу улицы, чувствуя невероятное облегчение оттого, что татуированная кожа уже не особо дает о себе знать. И, выдыхая облачка пара в любимую арафатку, спешу мимо светящихся каракулей увешанных гирляндами деревьев и строгих прямоугольников домов, через черный шелк наступающей ночи и серую дерюгу суетной толпы. А когда меня поглощает бездонное чрево торгового центра, набитое немыслимой чепухой, «по-быстрому» неожиданно превращается в неспешное блуждание вдоль бесконечных лент заваленных всякоразной снедью стеллажей. Никогда бы и не подумал, что может быть так приятно выбирать покупки даже не для нас, а для любимого человека. Ибо голову сразу же посещают ненавязчивые мысли: «Нравится ли Лису вот это сладкое или вон то соленое? С плесенью или что посвежей? Буженина или то, что плавало?» Впрочем, я и так знаю, что больше всего мой хищник уважает мясо. Им и затариваюсь и, повесив изрядно потяжелевший рюкзак на здоровое плечо, отправляюсь в обратный путь, отчаянно отбиваясь от безумно-залетной мысли приготовить завтра вечером чего-нить эдакого самому. Даже не замечаю, что уже не бегу, а просто гуляю, мысленно показывая Лису праздничное убранство своего городка, в котором царит не слякотное столичное недоразИмение, а настоящая русская зима. С ледяными горками и лабиринтами, с метровыми сугробами и снежными бабами, с настоящим кусачим морозом, что загоняет меня в пекарню, из дверей которой так одуряюще пахнет горячим хлебом и свежей выпечкой. Обжигающе горячая чашка чая и булочка с маком. Высокий столик у окна. Еще недавно под дулом пистолета не остановился бы в подобном месте, но сейчас пофигистически спокойно закидываю в желудок обалденно вкусную плюшку, посматривая через витражное окно на городскую елку, расцветающую диковинными светами*. Говорят, под Новый год, что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается*? Надо непременно загадать хреллион желаний на каждую висящую в небе звездюлину, хотя… на каждую из них я загадал бы самое заветное — быть рядом с Лисом. Впрочем, я и так ВЕРЮ: скоро мы будем вместе. Очень скоро. Знакомый силуэт мелькает за стеклом. Та же походка, те же слегка дерганые движения. Парень прикладывает к уху телефон, оглядывается по сторонам, словно ищет кого-то в толпе и, не находя, спешит дальше, прикрывая лицо от ветра воротником черного пальто. «Да нет… Этого просто не может быть, — недоуменно хлопаю глазами, и все же внутри что-то радостно обмирает. — Телепортировался что ли?» — чуть не поперхнувшись чаем, подхватываю нелегкий рюкзак и несусь на выход. Выскакивая на мороз, смотрю в ту сторону, куда направился мой плут, но Лиса и след простыл. Зато в кармане начинает мелко дрожать телефон, только не тот, в памяти которого прописан лишь один абонент, но именно его голос слышу, с радостью приняв вызов.*** Koven — Final Call ***
— Лис, а тебя, что ли, Бес попутал? — тут же выдаю нашу секретную фразу, означающую лишь одно: с какого перепуга Лис звонит мне с прослушиваемой мобилы. — Да я второпях ключи от сейфа дома забыл, — разъясняет ситуацию мой торопыга, хлопая дверью машины и, видимо, хоть так делая наш разговор конфиденциальным. — Малыш, я хочу тебе кое-что сказать… — И повторяется утренний сценарий, когда мой Ведьмак то ли не знает «что», то ли выбирает «как». — Давай сначала я? — предлагаю вполне приемлемый вариант, потому что передо мной не стоит никаких вопросов, да и скрывать что-либо от Елисея тупо не хочу. А поскольку мой абонент молчаливо соглашается, горестно выдыхаю: — Любимый, у меня печальная новость, — все еще пытаюсь разглядеть парня в толпе, чтобы опровергнуть надуманно страшный диагноз. — Дэн, что случилось? — Кажется, своей шуткой я не на шутку пугаю Елисея. — У меня от недотраха… — тяну паузу не хуже своего сенсея, который щедро кормил меня этим блюдом все утро, но который в отличие от меня не спешит вставить свои пять рублей. Приходится все самому: — Глюки, — подбираю самое верное слово и жду реакции. — Ты что-то выпил?! — незамедлительно орет в трубку Лис, и теперь уже пугаюсь я, слыша столь странное предположение. — ДА! — признаюсь безо всяких пауз, чувствуя, что если еще раз замолчу, то мне кое-кто ментально откусит башку. — Выпил чай, схавал булку с маком и… увидел тебя. — Дени-и-ис-с-с, — растягивая свои любимые буквы, шипит на меня Лис. — К сожалению, ты обознался. Я еще в Москве. — А я чуть не повис не шее незнакомца, — понуро сокрушаюсь, потихоньку перемещаясь в сторону дома. — Только попробуй, и я тебя самолично пришибу, — в шутку угрожает Лис, но таким тоном, что у меня не остается и тени сомнения — так и сделает. — Мне это нахрен не сдалось! — подрываюсь от одной мысли, что Лис допускает возможность такого моего поведения и не понимает, что я никого не вижу вокруг. Со мной всегда и всюду ОН. И все же… — Но ты не представляешь как это странно, — возвращаюсь к своим миражам. — Я голову готов дать на отсечение, что видел именно тебя. Я бы тебя ни с кем не спутал. — Может, это был мой фантом? Следил за тобой, — хмыкает в трубку Лис. — Но чтобы тебя не раздирали сомнения, я сейчас перезвоню по видеочату, дабы твой мозг принял реальность. — Парень сбрасывает вызов, и буквально через считаные секунды уже не аватарка кицунэ, а сам Лис смотрит на меня. — Да верю я, — буквально отмахиваюсь, пока Елисей показывает мне панораму вокруг себя: салон авто, мельтешащие дворники сметают с лобовухи снежных мух; на заднем сиденье проблескивает хромированная обводка какого-то дипломата; за окнами хоть и серо, но еще светло, а меня уже окутывает тьмущая тьма. И чтобы замять эту мутную тему, без так любимых Лисом экивоков задаю важный для меня вопрос: — Уволился? — Осталось получить расчет, — Лис в очередной раз кормит меня иносказками и тут же увертывается от дальнейших расспросов: — Все же решился на прогулку? Я очень рад, что ты наконец-то перестал прятаться в четырех стенах. Молодец! Горжусь тобой, — хвалит, как ребенка, и я бы непременно поерничал в ответ, если бы не странные интонации, проскальзывающие в голосе Любимого: — Обещай, что и впредь будешь выползать из своего паучьего угла на свет. — Если захочешь, мы с тобой каждый вечер будем гулять по окрестностям, — натягиваю улыбку, надеясь, что Елисей улыбнется мне в ответ. Только он не делает этого, да еще и пытается куда-то ускользнуть, показывая мне то ворот черного пальто, то белый снег за стеклом авто. — Я всегда с тобой, даже когда ты меня не видишь, — отшучивается, но дергает нерв что-то слишком серьезное в любимом взгляде. — Уверен, что так оно и есть, тем более, что ты мне уже мерещиться начал, — мне уже не в радость этот нелепый разговор. Как-то все и сразу меркнет, схлопываясь до экрана в четыре дюйма по диагонали. — Лис, с тобой все нормально? — В замерзающих пальцах зарождается дрожь и мне приходится сильнее сжимать телефон чтобы не выдать себя. — Ты какой-то… — не хочу произносить этого слова, но другого не нахожу: — Странный. — Ну я ж у тебя не от мира сего, — кривая усмешка тянет губы и тут же гаснет. — Мог бы уже и привыкнуть к моим странностям, — и словно подтверждая свои слова, требует: — И как бы странно это ни звучало, но я хочу, чтобы ты здесь и сейчас пообещал, что будешь беречь и любить себя. — Та-а-ак… — У меня трясутся не только руки, но и все поджилки. И все же пытаясь говорить спокойно и убедительно, призываю Лиса к ответственности за того, кого он приручил: — Беречь и любить меня теперь ТВОЙ священный долг и прямая обязанность. — Что бы ни случилось, я буду всегда любить и оберегать тебя, — звучит как перед алтарем клятва, от которой у меня зуб на зуб не попадает. — Наша связь никогда не оборвется. И даже после смерти я от тебя не отстану. Вот такой я эгоист. — Черный юмор пронзает холодом каждую клетку, а мой воздушный змей Счастья волочится по земле, пачкая тонкие крылья в грязи и не в силах вырваться из тягостного плена той доли правды, что переполняет эту не шутку. — Ты чего несешь?! — первым отмерзает зубастый Демон-Злость, готовый здесь и сейчас прижать плутоватого зверя к стенке и расспросить с пристрастием. — А ну колись, что за хуйня нездоровая?! Куда ты ОПЯТЬ ввязался?! Тебе что-то угрожает? — рявкаю на Лиса. — Успокойся. Какая мне может угрожать опасность? — спокойный ответ диссонансом моему состоянию. — Со мной же мой любимый талисман, — и роясь во внутреннем кармане пальто, Лис вытаскивает на свет мой подарок, покачивая его стальным корпусом перед телефоном, а потом бережно возвращает на место, поближе к сердцу. И мне до безумия хочется верить в его слова. Хочется, но… — Кому ты пиздишь?! Я же чувствую тебя. Слышу… — В душу словно засела огромная заноза, которую задеваю при каждом вдохе. Но я готов услышать правду, какой бы горькой она ни была. — Я знаю, малыш, что ты слышишь и видишь, просто не все еще понимаешь, — очередные иносказания, и Лис не был бы Лисом, если бы не попытался увильнуть от ответа: — А сейчас откинь все свои надуманные страхи и услышь, как я по тебе соскучился, — в глазах парня Боль, Тоска, Любовь… «Почему?! Может мои чувства сделали тебя несчастным? Неужели я был неправ, когда думал, что взаимная любовь — это счастье?» — Елисей, прошу, скажи мне правду. Хватит недоговаривать! — И снова вслушиваюсь в образовавшуюся тишину, в которой мой парень, кажется, даже не дышит, а все, что он не договаривает, я додумываю в скандальной компании своих Демонов. — Денис, мне нужно идти, — Елисей разрывает безмолвие, но лучше бы молчал. — Переговоры очень важные, я отключу телефон… — словно удар под дых. — Какие переговоры, если ты должен был просто уволиться?! — Головная боль чугунным ободом сжимает мозг. Хочу кричать, просить, приказать: «Не отключай! Поставь на беззвучный! Я не позвоню». — Не волнуйся, милый, это ненадолго, — обещает Лис — знаю! — слыша мое состояние. — Не теряй меня. Как закончу, сразу позвоню. — Лис, я тебя прошу… — из последних сил пытаюсь держать себя в руках и удержать на связи Елисея: — Пожалуйста, просто брось все. Заведи машину и езжай ко мне… — Я очень сильно люблю тебя, Денис. — Меня захлестывает его отчаянная Любовь, изгибом плети вокруг тела, принося нестерпимо жгучую боль наказанием без вины. — Люблю тебя, — все, что могу ответить, потому что давно знаю: даже самые трепетные мои чувства не свернут Лиса с намеченного пути. — Жду… — И любимый лик исчезает, оставляя меня один на один с моими Демонами. Жду. Внезапно меняя маршрут, допоздна брожу по заснеженным проспектам города в обнимку с дикой Яростью, что не пускает меня домой. Наверное, понимает, что там, в четырех стенах, мне будет еще тяжелее пережить эти несколько часов без Лиса и чего-нибудь не расколошматить о стену: наши кружки или собственные кулаки. Жду. Промерзаю до костей, уже заводящих свою тихую, заунывную песню, пока смотрю на мальчишек, гоняющих шайбу на пришкольном корде. Жду, пока уговариваю себя сходить в кино или прокатиться на колесе обозрения. Жду и потихоньку успокаиваюсь. Что не говори, а декабрьский «минус мнадцать» эффективно отрезвляет мозг. И вместо горячих объятий Злости меня подцепляет под руку тупое, козлиное Упрямство и, нагло прищурив глаза, гундосит в мозгах: «Ну и пусть отключается, я и сам звонить не стану!» Не звоню, но жду. Постоянно выдергиваю телефон в надежде увидеть Лиса онлайн, пока тайваньские электронные мозги окончательно не издыхают на русском морозе, подстегивая меня вприпрыжку, тем самым козлом, скакать домой, подальше от витрин торговых центров, от которых уже откровенно мутит. Врываясь в квартиру, пугаю Маркизку своим обледеневшим видом и сброшенным в угол рюкзаком. Врубаю комп, но, как выясняется, только для того, чтоб убедиться — Лиса все еще нет в Сети. — Не волнуйся, — уговаривает девочка Надя. Смешная, белобрысая, в розовом платьице с россыпью полевых цветов, сидит на столешнице и болтает худенькими ножками с ободранными коленками. — Он сейчас придет. Я знаю, — и улыбается каждой веснушкой на по-детски миловидном личике. Всей душой соглашаюсь с младенцем, устами которого, как принято считать, глаголет истина, и уже не спеша раздеваюсь, разбираю рюкзак, размораживаю телефон текущей в его аккумулятор энергией. Мне бы так к чему-нибудь подключиться. Но моя «батарейка» хуй знает где и с кем, а у меня уже кончается заряд. Пытаясь восстановиться, отогреваюсь снаружи в горячей ванной, отогреваюсь изнутри обжигающим чаем. Отогреваюсь и все равно мерзну. Жду… Ночь. Закидываю в себя горсть таблеток и… «Опять, обнимая подушку, думаю — это ты…» — дурацкие мысли тут же лезут в голову, когда измученный бесконечными метаниями в четырех стенах, слишком рано залезаю в постель. И хотя малышка Надя, что весь вечер неотступно бегала за мной по пятам и постоянно тараторила про «вот-вот» и «через пять минут», уже сладко спит рядом с моей хвостатой хранительницей, я не один. В моем кресле, закинув ногу на ногу, удобно расположилась эффектная брюнетка. Рассудительная, непоколебимая, в строгом костюме и классических очках в тонкой черной оправе. И я знаю ее имя — Вера. Девушка лишь слегка покачивает точеной ножкой, уверяя меня, что так время пролетит быстрее и что мне совершенно необходимо хоть немного покемарить. И самое главное — что это последняя ночь, когда я обнимаю не Лиса. И я свято ВЕРЮ Вере, вот только сна ни в одном глазу. Кручусь, верчусь, то закрываясь одеялом с головой, то спинывая его совсем, и кажется, проходит вечность в тщетных попытках провалиться в дрему и таких же тщетных надеждах услышать заветный сигнал. Жду. Хочется сорваться и куда-то бежать, кому-то звонить, но не бегу и не звоню, а только выгнав девицу-красавицу с глаз долой, занимаю свой пост, где темнота и лишь свет монитора озаряет мое лицо. Бездумно листаю страницы сайтов, каждым следующим кликом возвращаясь ВК, чтобы в который раз прочесть: «Был в сети в 12.21» и опять почувствовать, как за грудиной монотонно и тихо ноет древняя старуха Тревога: «Послушай меня… Он не просто так молчит… Было бы все нормально, он бы давно уже позвонил…» — Прекрати, — не позволяю себе малодушно присоединиться к ее песне. — Я слышу Лиса, и он в порядке. Просто задерживается, ну или телефон сдох. Оба… — неуверенно успокаиваю себя, сжимая в руке свой собственный и, кажется, этот гаджет пустил корни в мою ладонь. — Ты сам-то себе веришь? — подпирает косяк франтоватый красавчик Скепсис, иронично приподнимая бровь. — Я в Лиса верю. И если он до сих пор не вышел на связь, значит у него просто нет такой возможности. — Ну да… — издевательски фыркает прожженный циник. — В кабаке проставляется в теплой компании мусоров. С Сашкой и тем мужиком на брудершафт пьет. — Не пизди! — одергиваю клинически недоверчивого парня. — Лис не такой. — Какой не такой? — перечит нагловатый франт и читает мне нравоучения: — Все мы идеализируем своих Любимых. Верим каждому их слову. Видим в них Божество, Ангела. А на деле это обычные люди, каждый со своими тараканами, комплексами, фобиями, допускающие ошибки и наступающие на услужливо оставленные грабли… — Лис не наступает! — горячусь, не позволяя низводить свою Любовь с пьедестала. — Может он и не Бог, но не хуже его видит сущность людей. Чуйка у Ведьмаков работает как надо. — Так что ж он тогда не чует, как ты его звонка ждешь? — летит очередная подъебка, на которую я не знаю, что ответить. — Кончай ломаться, чай не девка, — отталкивая с пути выпендрежника, выступает деловой мужчина — Здравый смысл: — Позвони сам, — приказывает, и точно ожидая этого волшебного пендаля, беспрекословно слушаю голос разума. Набираю Лиса, но вместо него отвечает монотонный голос автоответчика и взводит курок револьвера в руках моего Невроза. А когда счетчик времени рисует четыре нуля, количество моих звонков, смс, просьб перезвонить и голосовых сообщений с обоих сотовых переваливает за чертову дюжину, а в голове заезженной пластинкой крутится: «аппарат вызываемого абонента выключен или…» И я уже не слышу орущий в наушниках рок, призванный усыпить моих неспящих Демонов, зато отчетливо вижу, как меня дергает за рукав испуганный, готовый зарыдать мальчишка, упрямо сжимающий кулачки и сдерживающий подкатывающие слезы, потому что он хоть и мелкий, но мужчина. Только в глазах этого мужчины я читаю Смятение. — Тише, тише, малыш, — уговариваю потерянного ребенка, но он меня не слышит. Всхлипывает, распускает сопли, а через час рядом с ним уже рисуется мамаша — Паника, что метаясь по комнате и заламывая руки за голову, мерзко на ультразвуке визжит у меня в мозгу: — С ним что-то случилось! Ты видел, он был за рулем! Он был сам не свой… Он разбился! — Заткнись, сука! — затыкаю рот психичке. — Лис жив! Я слышу, как бьется его сердце. — И первый выстрел разносит в клочья голову истеричной дамочке, а вместе с ней исчезает и сопливый пацан. Но все же уже гуглю номер телефона бюро несчастных случаев, чтобы через несколько минут убивать в себе животный Страх, ожидая ответа на том конце провода. И облегченно выдыхать, слыша, что информации по такому человеку не поступало. — И что дальше? — раскачиваясь из стороны в сторону, выползает из тени ни рыба ни мясо, грузный евнух — Сомнение, и начинает ронять свои черные зерна в мои перепаханные мозги: — Где твоя логика? Вспомни, как Лис себя вел! Юлил, прятал глаза да еще и что-то там пообещать требовал. Денис, он тебя бросил, как пить дать! Собрал вещички и свалил… — Не смей! Слышишь?! — почти ору, держа на мушке бесполое оно и, отрицательно мотая головой, еле слышно самому себе шепчу: — Кто угодно, только не Лис. Он позвонит… Я ему верю. Я его люблю. И он любит меня. — П-п-пф-ф-ф… — фыркает подозрительный Демон. — Какие эфемерные аргументы. — У меня есть вещественный! — возражаю, со звоном выдергивая из ящика стола связку ключей. — Смеешься? — издевается зыбкая тварь. — Ты уверен, что он все еще живет по этому адресу? А ключи… Замки ведь всегда можно сменить… — Пошло на хуй! — последним доводом жму на спусковой крючок и выскакиваю из своего угла. Призрачной тенью брожу из комнаты в кухню и обратно, словно моей целью стало отмерить шагами расстояние, разделяющее нас, а Разум, зацепившись за навязанный вопрос, все не может решить «и что же дальше». Тормозя у окна, бессмысленно таращусь во тьму на редкие светящиеся прямоугольники. Прижимаюсь лбом к холодному стеклу, но даже так не могу остудить кипящий в голове котел черно-тягучего, словно гудрон, Отчаяния. — А что если так? Если все это был просто красивый сон?.. — осторожно подступает и обнимает со спины сирая и убогая нищенка Жалость, поливая соленой водой поганые всходы. — Очнись. Ты же умный парень. Все понимаешь… Он — здоровый красавец. Ты — больное чудовище. Ну кому нужны такие траблы, когда вокруг Лиса вьется рой экзотических бабочек? — Уйди, прошу, — впиваюсь пальцами в подоконник, зная, что подавать ей или нет — личный выбор каждого. И я не подаю. Но все же залезла нищенка в душу, вороватой цыганкой просила позолотить ручку, и ненароком прихватила какую-то важную опору. Кажется, миг — и упаду, скорчившись на полу в беззвучной истерике. Но меня уже подхватывает и подпирает прямая, как рельса, с вечно зализанными в пучок волосами старая дева — Гордость. — Будь мужчиной! Не смей ныть! — Брезгливо стряхивает сморщенную ручку Жалости с моего плеча и, по-мужски крепко стискивая, раздувается до Гордыни. — Ты и сам с усам! Да и поступал точно так же, и тебе нравился твой успех. Пусть в Сети, но ведь никто не мог устоять перед твоей харизмой. И Лис, кстати, тоже… — Подите прочь, мадам, — отмахиваюсь от самодовольной тетки, которая вздумала меня учить жизни. — С «никем» я играл, а Лиса я люблю. И тогда на сцену помпезно выходит крепостная актриса — Обреченность и, отсвечивая смуглой кожей сквозь белоснежный кружевной пеньюар, под Tainted Love* устраивает мне душевный стриптиз: — Смирись, Денис, и не расстраивайся. Все равно ничего не поделать, — томно прикрывает глаза и вертится вокруг шеста, бесстыже показывая исподнее. — Ты же предполагал, что такое могло случиться. Вот и настал роковой день… — Нет… Нет. Нет! — отталкиваю прочь покорную, готовую на все даму и мельтешащую за ее спиной скромную послушницу Смирение. — Я никогда не покорюсь Судьбе. Я верю, что прошел через все испытания не просто так! Лис мой! И я его никому не отдам! Меня трясет. Со всех сторон кружат Демоны, размалеванные пьяным гримером под упрямых ослов и глупых куриц, пресмыкающихся рептилий и раболепных псин. Извиваются в неистовом танце, сплетаясь в змеиные клубки. Бесстыже ласкают и целуют друг друга взасос. Хитро подмигивая, заискивая, соблазняя, приглашают в свою оргию. И эта вакханалия сводит меня с ума. — Лис… Лис… Лис… — зову свою Любовь, точно потерянного кота, и чей-то пушистый хвост мягко скользит по голой ступне, придавая мне сил в борьбе с собственными слабостями. — ПРОЧЬ! Что-то зудит в ответ роем встревоженных мух, будто сам Вельзевул решил нагрянуть в гости. Выключенная лампа под потолком вдруг начинает светиться, то угасая, то разгораясь сверх всякой меры, и вдруг взрывается, рассыпаясь на мириады осколков. Рыжий всполох молнией по темным небесам, и я, зажмурив глаза, палю наугад. Раз за разом нажимаю на тугой курок, пока вместо выстрелов не раздаются пустые щелчки, а в голове не образуется убийственно звенящая тишина. — Вот так-то лучше, — откидываю пустой барабан и окидываю взглядом роскошную женщину, что величественно выступая, идет ко мне босая по битому стеклу, оставляя за собой кроваво-красную дорожку и ослепляя улыбкой и россыпью драгоценных камней. За окнами брезжит рассвет, вплетая солнечные лучи в рыжие пряди ее рассыпанных по плечам волос. Алый шелк коктейльного платья стекает в пол по мягким изгибам тела, превращая женщину в экзотический цветок. Теплые чайные с зеленым ободком по краю глаза смотрят с Любовью и лисьей хитринкой. Чувственные губы шепчут в самое ухо: — Денис, послушай свое сердце, — и нежная ладонь Любы прижимается к груди. — Верь в вашу одну на двоих Любовь. — Тонкие пальцы пламенной женщины очерчивают мои старые шрамы и новую татуировку, скользят по голове, приводя мечущиеся всполохи мыслей в ровное горение. — Ничего не потеряно! Лис жив, — прыгает у ног шалунья Надя, заглядывает в глаза, заставляя меня вымученно копировать ее улыбку. — Ты нужен Любимому. Он никогда не предаст тебя! — уверяет серьезно настроенная Вера и, вселяя веру в собственные силы, командует: — Собирайся… Я собран. В рюкзак методично летят права и паспорт, телефоны и зарядки, ключи от квартиры Лиса и заветный клочок бумаги, упаковки моих привычных обезболивающих и непривычных психотропов, пару которых тут же закидываю в рот, почти не нарушая рекомендаций к применению — одну с утра. Но две ночи без сна, и сутки в нервотрепке с перспективой дальней дороги вносят свои коррективы. — Маркиз, не скучай. Скоро я привезу нашего любимого Лиса, а пока ты присмотришь за нашим домом, а за тобой присмотрит мама, — успокаиваю свою девочку, что обеспокоенно трется у ног, когда в срочном порядке одеваюсь и натягиваю удобные для езды кроссовки. — Ты! — приказываю огненной шатенке. — Ты! — пристально смотрю на жгучую брюнетку. — Ну и ты, конечно, — подмигиваю белокурой малышке. — Едете со мной! — И три таких разных женщины, как одна, встают за моею спиной. Почти бегу, дворами петляя по короткой дороге. Пустота улиц, пустота в голове, и только одна мысль держит тело в сознании: «Я должен спасти свою Любовь». Не отрывая палец от кнопки, порождаю какофонию электрических звуков, пока дверь родительской квартиры не открывается. — Дай ключи! — не переступая порога, требую у заспанного отца, и то ли он еще не проснулся, то ли в моих глазах скрыто нечто непоколебимое, но меня не пытаются отговорить, без слов вручая требуемое и страховку. В глубине квартиры появляется мама, и ее тихое: «Береги себя…» — сжимает сердце осознанием того, что сейчас я не могу ничего обещать ей, но все же утвердительно киваю головой. И уже разворачиваясь, краем глаза ловлю крестное знамение, осеняющее мою спину. Пусть так, пусть хоть что-то освещает мой путь к нему. К моему свету, к моей жизни, к моей Любви. Скорей! Что-то внутреннее, а не только трескучий мороз, подгоняет меня к гаражу. Ни секунды не колеблясь, забираю с собой еще одного продрогшего пассажира по имени Макар. Опасно… Но, как говорил Лис, добро должно быть с кулаками, ну или со стволом. Пусть со мною рядом присутствует этот веский аргумент. С ним я чувствую себя уверенней. — Девчонки, пристегните ремни, — командую своим очаровательным спутницам, подгоняя отцовскую колымагу под себя: рулевая колонка, водительское кресло, рюкзак на пассажирское, пистолет под сиденье, один молчаливый телефон на зарядку, второй рядом — только попробуйте отключиться! Ничто не должно мешать мне в пути. Забиваю давно заученный адрес в навигатор, который тут же рисует мне короткий маршрут и приблизительное время прибытия, убивая осознанием, насколько поздно случится это событие. Но… телепорта еще не изобрели, а олени еще хуже. Так что музло на максимум, газ в пол — и я несусь к Елисею. Мимо заснеженных сел и заиндевевших городов, на запад, убегая от восходящего солнца. Мимо буксующих на взгорках фур и снегоуборочных машин, пытаясь обогнать само время и понимая, что мне необходим не только телепорт, но и машина времени, чтобы быть у Елисея еще вчера. — Позвони… Позвони… — твержу, точно мантру, ища поддержки у моих спутниц. — Вот сейчас, как только появится сеть. Я верю, ты позвонишь, — и я готов молиться всем бездушным богам, чтобы они исполнили единственное в этот миг желание: — Пожалуйста, все что угодно, но пусть он будет живой. — И мне не страшно заключить сделку с Дьяволом, лишь бы вновь оказаться в объятиях Любимого. Но меня никто не слышит. Ни Боги, ни Демоны, ни Лис. Да и проклятые коробки с электронными мозгами молчат, будто нечаянно в унитазе искупались. Обе. Молчат черными магнетическими прямоугольниками, что постоянно притягивают к себе взгляд и вдруг оживают, блямкая пришедшим смс и перемаргиваясь зелеными текстовыми сообщениями, и через несколько ахуевших секунд еще раз. И в этом светопреставлении у меня сбивает сердечный ритм и вместе с ним дыхание. — Ну я же тебе говорила! — пищит от восторга Надюшка и звонко хлопает в ладоши, останавливая непрерывный поток моих призывов то к Богу, то к Бесу, которые по сути являют мне одного человека — Лиса. — Никто и не сомневался, — фыркает строгая Вера, видя как я теряю контроль над собственным разумом, не понимающим, что ему делать: рыдать или смеяться. И только Любовь многозначительно молчит, пряча добрую улыбку, но в ее глазах так и поблескивают хорошо мне знакомые искорки, порождая в голове гул мощной волны адреналина, несущейся по артериям вместе с кровью и кидающей меня то в жар, то в лихорадочный мандраж. Подальше от греха и пролетающих мимо машин сворачиваю на обочину и хватаю свой секретный гаджет, оживляя экран… «Приятного путешествия с… Вы обслуживаетесь…»* — Мечта прочитать смс «этот абонент снова в сети» вмиг разбивается в крошево, раня душу острыми краями разочарования. Понимая, что на втором та же самая хуйня, оповещающая, что я в роуминге, стискиваю челюсти, не давая падшим Демонам ни одного шанса воскреснуть, и вновь лечу к Нему, лишь кидаясь в очередную крайность: — Сволочь!!! Гад! — награждаю Любимого отборными эпитетами, едва успевая нырнуть на свою сторону со встречки от орущего на меня клаксонами автобуса. — Если ты жив, я ж тебя найду и сам пришибу! Но сначала со всей страстью выебу! — посылаю страшные и не очень угрозы, всем сердцем надеясь что скулы моего Лиса не просто горят, а полыхают. Но даже на таком адреналине устаю. С непривычки начинает болеть спина, ноги. Отвык от дальних перегонов, но я не забыл кайф единения с дорогой, да и радует, что пейзаж за окном постепенно перетекает из унылых заснеженных полей в призрачно-белоствольные леса, наглядно показывая, что я все ближе к заветной цели. И вот уже догоняю столичную погоду, а дворники моей машины, точно так же как у Лиса, сметают с лобового стекла снежные хлопья. Но как ни давлю на газ, не успеваю за Светилом, что обгоняет мою тачку, точно стоящую, и уже слепит глаза, норовя вот-вот нырнуть в сугроб на горизонте и оставить меня в темноте зимней трассы и во тьме моих мыслей: «Зачем послушался? Ждал? Надо было сразу ехать в ночь, когда нет столько машин на вечно перегруженной трассе. Эх-х-х… Сейчас бы мою ласточку… — с сожалением вспоминаю свою погибшую синюю птичку. — Срать на штрафы, я бы за семь часов долетел. И уже смотрел бы в ведьмовские глаза и вытрахивал бы из любимого его непокорную душу. — Дурацкие «если бы, да кабы» вредными червями выедают мозг: — Нужно было ехать еще раньше: два дня тому назад, когда почувствовал что-то не то. Нужно было не бить тату, а все бросить и нарисоваться на его пороге рождественским подарком — хуй сотрешь. Зажал бы прямо в коридоре, заткнул бы рот поцелуем и, если понадобилось, защелкнул бы на руках стальные браслеты…» Мотая головой, отмахиваюсь от странного до дикости видения скованных наручниками запястий Елисея, заодно отгоняя обволакивающую тело усталость. Но, кажется, не только я резко качаю черепушкой, но и отцовская колымага — жопой. «Девчонки держитесь!» — Проклиная нечищеные дороги, вдавливаю газ в пол, пытаясь выровнять уходящую в занос корму. — Давай, кляча, вытягивай! — рычу на надсадно воющий движок, чувствуя, как машину несет боком на черно-белую змею отбойника. Ступня на автомате бьет по тормозу, ремень безопасности сдерживает мое побуждение ткнуться лицом в рулевое, и следует глухой удар — БУМ! Все еще не веря, что живой, отстегиваюсь, удивляясь собственному пофигизму. Вроде совсем недавно давил в себе психа, а тут даже мускул не дрогнул, даже пульс не скакнул. Со спокойствием Карлсона, живущего на крыше, выхожу из тачки, осматриваю пострадавшую бочину, равнодушно вспоминая бородатый анекдот про «на вилы мы не попали». Только в моем случае промахнулся я мимо ограждения, затормозив о снежный бруствер и тем самым даже не поцарапав отцовскую колымагу. — Пронесло, — дружный хор из салона и три изящных кулачка за стеклом показывают мне большой палец вверх. Молча кивая головой в ответ, сгребаю ладонями пушистый слой снега с его спрессованного собрата и умываюсь белыми хлопьями, заставляющими лицо гореть, а тело бодриться. Только снег такой ненадежный товарищ, что полагаться на него — себе дороже. Без раздумий закидываю пару колес, на давая мозгу заснуть, а боли напомнить о своем существовании. Пара движений, разминающих уставший позвоночник. Тоскливый взгляд в черноту наступающей ночи и дисплея сотового. В путь… Бесконечный, настолько изнуряющий путь, что когда навигатор вещает: «До места назначения осталось сто метров» — не верю, что добрался. Вымотанный донельзя, чертыхаюсь, еле-еле найдя свободное место в забитом иномарками дворе. Знакомый по фото дом, окруженный высокими деревьями, что сейчас утопают в шапках снега. Я бы постоял, полюбовался, но… Не мороз гонит меня, а маленькая Надя, что весело трещит: «А вдруг мы придем, а Лис там. Дома!» Задираю голову вверх, пытаясь рассмотреть такой нужный мне свет в окне, но какой из этих приветливо сияющих в сумерках дня огоньков мой, не разобрать. Да и мои подружки сбивают с мысли, наперебой тыча пальчиками то на один, то на другой просвет. Волнуюсь, когда прислоняю магнитный ключ к кнопке домофона. Волнуюсь, когда захожу в лифт. А когда он останавливается на нужном этаже, от нервов остаются одни рваные ошметки. Цепляю взглядом полустертую, оставленную какими-то влюбленными чудиками надпись на стене: «В+Н=Л», и, в нерешительности стоя у его двери, я не знаю, нажать ли на кнопку звонка или все же открыть ее ключом. — Жми, — дергает за рукав непоседа Надя, и я заставляю несложное устройство спеть для меня свое незатейливое «пам-пам», превращаясь в слух, чтобы услышать хоть малый шорох за стальной преградой. Не слышу. И уже зная, что не услышу, все же еще раз давлю на кнопку. А потом целую минуту вожусь с незнакомыми замками, вычисляя, что куда нужно засунуть, чтобы провернуть запорный механизм. Почему-то накатывает подозрительно мертвецкое спокойствие, точно те самые нервы, что я прикончил, поднимаясь на нужный этаж, были последними в моей нервной системе. В квартире темно и… так одуряюще пахнет Лисом, точно он вот только что вышел за дверь и уже через миг вернется. Врубая свет, тут же натыкаюсь взглядом на собранные у порога вещи: рюкзак и три чемодана — один больше другого. Присоединяя к ним свой, раздеваюсь и медленно обхожу лисью нору, разглядывая почти знакомую обстановку и трогая все, к чему прикасался Лис. Свет. Уютная кухня и одинокая чашка у раковины в компании с изящной туркой, чисто вымытой, но каким-то непостижимым образом сохранившей аромат кофе — я чувствую его, когда разглядываю линии гравировки на серебряном боку. Початая пачка сухариков на столе, один надкусан и… И я немедленно отправляю его в рот, пока недоуменно заглядываю в приоткрытый холодильник, размороженный и абсолютно пустой. Свет. Просторный зал, слишком большой для минимализма обстановки: огромной плазмы на стене и дивана напротив, разделенных лишь низким столиком, на котором рядом с черной папкой спит лисий ноутбук и его забытый телефон. Дверь в спальню. Свет. Зеркальное купе прямо у входа, а в глубине широкая, до педантичности аккуратно заправленная кровать, в которой я столько раз мысленно был вместе с Лисом и ни разу не был в реале. Исправляясь, валюсь на траходром, безжалостно сминая покрывало в египетских богах. Дышу родным ароматом и, поджимая колени, сворачиваюсь в клубок, согреваюсь. Ночь… опять обнимая подушку, думаю — это ты… Дрема. Вязкая, зыбкая, наваливается пуховым одеялом, наливает тело свинцом, смыкает веки. Гаснет свет, и я проваливаюсь в пустоту беспокойного сна. Черный бездонный колодец, в который я падаю и никак не могу зацепиться за скользкие стены. Меня кувыркает, крутит, вращает в пространстве, в котором я уже не знаю, где верх, а где низ. Кричу, и мой голос эхом отражается от каменных стен, убегая в какую-то немыслимую даль, чтобы оттуда принести мне ответ: — Дэн… — слышу зов, оглядываюсь и вижу ЕГО. Лис надвигается на меня из темноты, что-то говорит, но я не могу разобрать что, потому что вижу, как он начинает таять, исчезая у меня на глазах… Подрываюсь, вздрагивая всем телом, недоуменно озираюсь, но я по-прежнему один. Стрелки часов совершили круг, унося в прошлое еще один час, хотя кажется, что прошел всего лишь миг. «Блять! Хули разлегся?! — буквально за волосы вытаскиваю себя из лисьего ложа и своего коматозного состояния. — Соберись! — Тело — слежавшийся ватный матрас. — Обдумай, что делать!» — Башка, точно чугунная гиря. Ванная. Свет. Слишком яркий. Режет глаза, заставляя жмуриться. Ледяная вода в пригоршне омывает лицо, и я вдруг встречаюсь глазами со своим отражением в подчеркнуто правдивом прямоугольнике зеркала. Ввалившиеся глаза с черными кругами. Ввалившиеся щеки, точно у узника Бухенвальда. Отросшая щетина старит на добрый десяток лет. Шрамы корявыми бороздами дополняют образ новоиспеченного зомби. Им и плетусь по второму кругу. Свет. Коридор. Вытряхиваю из рюкзака заветные колеса. «Незнакомый город. Ни родни, ни знакомых, ни имен, ни адресов, ни… — зависаю, цепляясь мыслью за какую-то мутную подсказку и вдруг понимаю за какую: — САШКА! Петровка, 38! Вот кого можно попробовать разыскать! — почти просыпаюсь, готовый прямо сейчас сорваться с места и начать действовать. — Но первым делом еще раз позвонить в бюро происшествий. Чем черт не шутит…» Звоню. Но черт не шутит, он только злорадно усмехается. А я не знаю, радоваться или печалиться, когда ответ все тот же: «Такой не поступал, и даже как неизвестный по подходящему описанию не попадал». Свет. Кухня. Лисья чашка. Шипящая струя воды из-под крана. «Надо позвонить в ментовку. Сообщить о пропаже человека. Может и без Сашки все решится», — мозг начинает выдавать идеи одну за другой. Сказано — сделано. Но… Лучше бы не делал. Нервы подняли так, что в пору еще таблами закидываться. «Кто пропал?.. Когда пропал?.. Мы только на третьи сутки заявление можем принять… А вы ему кто? И вообще приходите утром…» Суки! Мусор он и есть мусор. Бездушный, безнравственный, бесчувственный. Им все равно. Им не понять, как мне дожить до утра. Свет. Зал. В бессильной злобе плюхаюсь на диван, туда, где еще сутки назад сидел Елисей, то соблазняя меня эротичным образом, то пугая потерянным видом. Сейчас я сижу на этом самом месте и точно так же, как Лис, сжимаю разрываемые болью виски. Телефон. Мобильный божок-Гермес нашей секретной связи, которого согревала ладонь Любимого, отключен. «Значит, не забыл Елисей «ключики», а нарочно оставил», — печалит факт очередной лисьей хитрости, порождая целый шлейф вопросов: «Зачем и почему». Тут же включаю, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, но мой конспиратор остается верен мне и себе. В записной никого. Наш чат удален. Из социалок вышел. Ничего, что могло бы мне помочь. Вздрагиваю всем телом и чуть не выпускаю мобилу из рук, когда на нее, как из рога изобилия, начинают сыпаться смс: «Этот абонент звонил вам…» «Этот абонент оставил вам голосовое сообщение…» «Этот абонент просит вас перезвонить…» Этот абонент сидит и тупо пялится на непринятые звонки и непрочитанные сообщения, которые отправил он сам. И снова подскакиваю, когда уже мой сотовый начинает сигналить мне, что мой любимый абонент появился в сети. А я давлю в себе желание взять оба этих гаджета и отправить в полет до ближайшей стенки, чтобы в страстном поцелуе умерли в один день. И они летят… на диванные подушки. Ноут. Черный прямоугольник его жизни, в котором есть и частичка меня. Мне не совестно нагло лезть в личное пространство Елисея, когда открываю крышку бука, потому что у меня нет иного выхода. И лишь последняя Надежда найти в нем адреса, телефоны, фамилии хоть кого-то, кто знает Лиса. И я вижу того, кто знает моего Ведьмака. Сразу, как только загорается экран. Я вижу себя, того самого, каким впервые показал себя Любимому. Сердце стискивает клещами, будто смотрю не на это размытое временем фото, а заглянул в любимую Душу и вижу себя его глазами. А следующий клик в один миг меняет нас местами. Черная рубашка. Закатанные рукава. Расстегнутый ворот, потому что мне нечем дышать. На переднем плане уже висит маленькое голубое окно и нужно сделать выбор «Сохранить» или «Не сохранять», только взгляд все еще скользит по плывущим перед глазами строчкам… Денис… Неслух ты мой любимый. Знал я, что ты не послушаешься и сорвешься ко мне, хотя честно, боялся этого. Как боялся и того, что что-то может пойти не так, как хотелось бы. Не хочу в это верить, гоню от себя дурные мысли, но если ты читаешь мое письмо, значит… Любимый мой, не держи на меня зла. Прости, что не смог исполнить все свои обещания. Прости меня, эгоиста. Я хотел сделать тебя счастливым с первой секунды, как почувствовал твою душу, и честно пытался. Но, видимо, обстоятельства оказались сильнее меня, и тебе придется постараться самому… Пожалуйста, малыш, будь сильным. Ты не должен впадать в отчаяние. Обещай вновь научиться радоваться и любить… Любить каждое новое утро, наполненное запахом свежесваренного кофе. Любить лучи солнца, что коснутся твоей кожи, и дуновение ветра, что взъерошит твои волосы. Прохладу свежих простыней и нежные объятия Морфея. И конечно же, любить СЕБЯ. Любить себя так, как любил тебя я. Не отказывай мне в такой малости. И еще… Это очень важно! Послушайся меня хотя бы в этот раз. Я ушел не по собственной воле…*** Audiomachine — The Truth ***
Что-то гасит во мне Свет, и где-то внутри зарождается звук. Страшный скрежет корежащегося металла. Мерзкий визг покрышек по асфальту. Скулеж ветра в водосточной трубе. Поднимается из глубин самого Ада, вырывается наружу диким нечеловеческим воем и вдруг обрывается, порождая звенящую ужасом тишину. Тишину настолько глубокую, будто погиб целый Мир, и даже мое собственное сердце не отрицает этой мысли. Я не слышу его биения, и только чувствую, как отдается в грудную клетку каждый толчок. Каждый последний толчок отсчетом секунд моей жизни… …Один, два, три… Странное состояние. Точно какой таксидермист удалил из черепа мозг и набил его ватой. Мне не тепло и не холодно. Не грустно и не радостно. Не больно и не обидно. Мне вообще никак. Я никто… Вне времени. Вне пространства. Вне себя. У меня нет прошлого, я не помню его. У меня нет будущего, я не хочу в него. У меня теперь нет ничего… Ничего, что могло бы удержать в этой жизни… …Пять, шесть, семь… «Интересно, всем не страшно умирать или только мне?» — совершенно естественные мысли стоящего на краю бездны человека, единственным желанием которого стало шагнуть за эту самую черту. И я не боюсь. Нет и тени страха, что пугает ребенка, подростка, молодого человека, потому что я древний старец, перескочивший десятилетия за пару дней. Очевидно, вместе с Лисом со мною рядом не стало той маленькой девочки, которая так любила пускать радужные мыльные пузыри, совсем как те, что наполняют пространство вокруг. Наполняют, утекая через стекло, будто его и вовсе нет, а потом возвращаются и кружат странные хороводы, не отражаясь в зеркальных поверхностях, или дрожащими призрачными шарами скатываются по темному экрану плазмы, тают, истончаются, пока не гаснут остывающей вольфрамовой нитью. Наверное, так же угаснет моя жизнь… …Восемь, девять… Девять граммов. Я не просто так взял его с собой. Ведь что-то в мозгу перещелкнуло и подсказало: пригодится. И так даже проще, чем сидеть и выдавливать из блистеров горстки белых колес. Наверное проще… …Одиннадцать, двенадцать… «Ты своим апостолам пообещал, что не дашь человеку большей му́ки, чем тот сможет перенести? — презрительная насмешка трогает губы. — Ты был щедр ко мне на испытания. Ты ломал мою Веру в себя. Ты душил во мне Надежду на счастье. А теперь ты забрал мою Любовь… Ты действительно думаешь, что я смогу это вынести и не превратиться в чудовище? Ты искалечил мое тело, но я не дам тебе изуродовать мою душу. Она не твоя! Она принадлежит Лису». …Двадцать, двадцать один… Двадцать один грамм. Где-то внутри спряталась крохотная сущность, свернулась в тугой комочек-куколку и готова впасть в спячку, чтобы проснуться уже в другой жизни. Там, где ОН будет ждать меня. Ждать и искать среди миллионов молчаливых душ, а не тех странных, что наполняют мою пустую голову пронзительным писком и шелестом крыльев летучих мышей*. — Замолчите! Это невыносимо! Я не понимаю, что вы говорите! — Хватаю воздух и захлебываюсь, точно восемь газовых составляющих улетучиваются, оставляя лишь водород и кислород, которые тут же становятся для меня губительной водой. Двадцать шесть, двадцать семь… Мне не дано отметить этой даты и ты единственная, кого буду молить о прощении. Я знаю, что высшая несправедливость в жизни, когда родители провожают в последний путь своих детей. Но, мама, ты же простишь мне эту слабость? Что не сдюжил. Не смог. Не сдержал данное тебе слово… …Сорок, сорок один… Просто пойми, я не могу без него. Я без него не хочу. Не хочу ничего… Я так долго искал свой укромный уголок в этом мире. Ждал того, кто смог бы принести в мою душу покой. А теперь его нет. И меня нет… Я та самая безликая тень, оставшаяся от человека, сожженного ядерным взрывом. Тень, что не может ничего знать и ничего чувствовать, а только следить, как время отщелкивает бесконечные минуты: …Пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять… Явь словно коматоз. Все вокруг вращается, размывая краски, очертания, сливаясь в серое торнадо, в эпицентре которого сверкает вспышка и проблеском молнии бьет в самое сердце. Резкий, невыносимо болезненный укол слева за грудиной оглушает, заставляя мучительно корчиться. Стискиваю кулаки, зубы, и за темнотой сжатых век вижу, как гаснет жизнь в любимых глазах. А когда отпускает боль и уже могу сделать вдох, чувствую неуловимое движение, и за туманом застилающих очи слез различаю смутную тень, что трепещет на краю зрения, уплотняясь в отчетливо видимую фигуру. Распахиваю глаза и в упор смотрю на парня, стоящего в проеме двери. Черный силуэт, который я не спутаю ни с каким другим. Черное пальто, не застегнутое второпях. — Лис… — шепчу одними губами, смертельно боясь спугнуть видение. Но парень молчит, а в следующий миг делает шаг и, превращаясь в темное облако, сметает со стола стройные ряды таблеток и разбросанные гербовые бумаги. Разрядившийся ноут и заряженный Макар. — Лис!!! — ору, вскакивая с дивана. Вихрем несусь за тенью, зажигая повсюду Свет и… Встаю, как вкопанный. Я один. Уютная кухня, одинокая чашка у раковины в компании с изящной туркой, чисто вымытой, но каким-то непостижимым образом сохранившей аромат… Елисея — я чувствую его, когда разглядываю початую пачку сухариков на столе, в которой один надкусан… — Лис… Отзовись, дай мне знак, я чувствую тебя… — разговаривая с тишиной, медленно поворачиваюсь вокруг себя, точно ищу ту грань, в отражении которой замечу его лик, но вижу лишь яркий огонек, что светлячком крутится у моей головы. — Любимый, это же ты… — тянусь рукой к светящемуся фантому, а хватаю пустоту, но под кожей, ощущая присутствие своего собрата, начинает гореть и пульсировать недобитая татуировка. — Любимый, прости, — не говорю — думаю, но знаю: Лис слышит меня. — Я не могу пообещать тебе того, что ты просил, — сглатывая подступивший к горлу ком, смазываю сочащуюся из носа кровь, глядя, как крупные капли разбиваются об пол, раскрашивая его алыми кляксами. — Ты когда-то сказал мне, что если я уйду за грань, ты последуешь за мной. Я тогда поверил тебе, поверил как никогда и никому. И пусть судьба распорядилась по-своему, теперь ты поверь мне… — Меня подхватывает вихрем, неумолимо тянет к Елисею в черный смертельный водоворот, вслед за летучим сиянием, что затухает, медленно просачиваясь через стену. — Я тебя не отпущу!!! Срываюсь в зал, поднимая с пола оброненный ствол. — Я иду за тобой, Любимый…***************The Anix — Black Space****************