***Audiomachine — The Truth***
— Бес! — хриплый окрик за спиной. Разворачиваюсь на автомате, и в тот же миг мощный толчок в грудь опрокидывает меня навзничь. Раскинув руки, смотрю в небеса, где надо мной разрывается их белесый покров и закручивается в черную воронку разрастающегося торнадо. Не оторвать глаз от завораживающей своей притягательной опасностью силы, но не страх, что эта стихия сейчас захватит меня в полон, а четкое осознание, что мне нужно спешить, молниеносно поднимает на ноги. Спешу… Стремительно несусь, на бегу отряхивая пальто и не сразу замечая, как что-то изменилось в пространстве, исказило формы, геометрию. И привычно сходящиеся на удалении параллельные прямые удаляются друг от друга плавными параболами, противореча всем земным законам и ломая мозг. Что-то приглушило звуки, точно залив уши воском, но какой-то рваный, неясный ритм все еще доходит до перепонок, только идет изнутри меня. Что-то стерло цвета, будто я попал в черно-белое кино, только белого в нем тоже нет, потому что все вокруг покрыто тонким слоем цементной пыли: и серые обезлюдевшие улицы, и асфальт, разбегающийся под ногами глубокими рваными трещинами, и обугленные остовы деревьев, тянущие к небесам изломанные коряги-ветви. А в непроглядном мраке наступающей ночи причудливым вихрем зависли вмороженные в вязкий воздух хлопья серого снега. Кажется, хлопни в ладоши — и отомрут, как Помпею погрузив под пласты пепла этот сюрреалистический мир, где все мне знакомо и все чужое. Но ничто не движется там, где остановилось время. Душа обмирает от ужаса, когда понимаю, куда попал, и точно в ответ на это осознание цепенеет тело, прорастая стылыми кристаллами вселенского холода. «Нет… Нет. Нет! Только не сейчас… — Вся моя сущность, пронзаемая морозными иглами, дергается, извивается, не желая принимать реальность. — Я не могу. Не имею права!» — судорожно проталкиваю в себя кисельный воздух, видя, как надо мною небо рассыпается в прах. «Соберись, Лис. Ну же! — Сжимаю кулаки, пытаясь унять накатывающую панику. — Ты никогда не был слабаком. А сейчас у тебя нет и мгновения на слабость. Ты должен спасти Дениса и даже старуха с косой не остановит тебя в шаге от Любимого. Но надо спешить. Задержаться тут — значит подписать приговор нам обоим. Ты должен найти точку возврата. Вот только где ее искать?..»***Zack Hemsey - "The Way (Instrumental)"***
Задирая голову, скольжу взглядом по грязным панелям своего дома, по глазницам окон, только что приветливо лучащихся желтым, а теперь затянутых мутными бельмами и безвозвратно ослепших. И только на какой-то недосягаемой высоте голубоватым отсветом включенной плазмы лучится неясное мерцание. Мне нужно туда. Там мой Денис. Я должен успеть. Несусь к подъезду, распахиваю дверь и следующим шагом оступаюсь, как оступаешься, ожидая почувствовать под ногой ступеньку, а ее там нет. Хватаюсь за стены, пытаясь сохранить равновесие, но и привычных стен тоже нет. Вправо, влево, прямо извилистые тоннели бесконечных коридоров. Пустых и заваленных невообразимым хламом. Стерильно чистых, и засыпанных окурками и крысиным пометом. В них нет ламп, но ртутный дрожащий свет сочится прямо из стен и освещает двери, двери, двери… Массивные дубовые врата и хлипкие фанерные калитки. На простой деревенской щеколде или с кодовым замком банковских хранилищ. С вычурными коваными ручками или без ручек вовсе. Все, как одна, закрыты, но уверен: стоит захотеть, любая распахнется настежь. Но которая из них моя? Я не знаю куда идти. Я не знаю, куда свернуть. Я не знаю, как не ошибиться с выбором и есть ли у меня право на ошибку. — Дэн! — отчаянно кричу в пустоту и не слышу своего голоса. Но ответ прилетает легким дуновением ветра через разорванную сетку, шелестит на грани слышимости голосом с родными нотками: «Лис-с-с-с-с-с-с…» Бегу в темноту на звук, натыкаясь на двери лифта. Неистово барабаню ладонью по кнопке, но ничего не происходит. С досады пинаю по преграде, и створки услужливо разъезжаются в стороны. Едва не шагая вперед, в ужасе хватаюсь за обрамление, видя, что кабинки нет, а перед глазами висят натянутые струны тросов, уходящие в бездонную шахту, откуда мне в лицо бьет тяжелый смрадный выдох, заставляя тотчас отпрянуть. Закрывая нос рукавом, устремляюсь прочь в бетонный полуразрушенный хаос лестниц. Направо, вверх, перепрыгивая через ступени, что крошатся под ногами, осыпаясь тонкими струйками серого тлена. Направо, вверх, чуть не срываясь, когда под рукой вдруг не оказывается перил, а лишь срезанные штыри ржавой арматуры. Направо, вверх, прижимаясь к обшарпанной стене, когда ступени вдруг истончаются до призрачной тропы, точно сам Дьявол хочет мне помешать. Направо, вверх — нескончаемая череда пролетов, мимо закрытых дверей и затянутых матовой пеленой окон, мимо забытого кем-то засохшего кактуса, мимо искореженных неведомой силой труб, мимо рваной паутины проводов, мимо уродливого засохшего кактуса… Стоп. Дыхание со свистом разрывает легкие, когда понимаю, что бегаю по кругу, точно попав в безумную иллюзию Пенроуза*, из которой нет выхода, разве что… разбить саму иллюзию. Подхватывая с пола горшок с колючей мумией, швыряю его в окно, разрывая мутный покров. И в тонком конусе света, упавшем на растрескавшуюся стену, читаю вдруг проступившую полустертую, оставленную какими-то влюбленными чудиками надпись: «В+Н=Л». Радостный проблеск Надежды согревает душу — это мой этаж. Привычным движением хлопаю по карманам в поисках ключа, но дверь тихо приоткрывается сама и замирает, будто пристегнутая на цепочку. Только никакие препоны не остановят меня сейчас. Рву на себя бронированное полотно, вихрем пролетая мимо груды своих собранных в путь чемоданов. — Денис! — ору, всей душой надеясь увидеть моего парня. Но… Я один. Сидя на диване сжимаю разрывающиеся болью виски. Черная рубашка. Закатанные рукава. Расстегнутый ворот, потому что мне нечем дышать. Как же тяжело держать лицо и ничем не выдать себя, глядя в наполненные тревогой глаза Любимого, когда в тебе корежит душу. «Все будет хорошо. Все у нас будет», — мысленно твержу себе то, во что так хочу верить и уже вслух уверяю Дениса в этом. — Обещаешь?.. — глупая просьба моего голодного мальчишки одеть эту долбаную рубашку. — Обещаю. — Что я еще могу сказать родному человеку, явственно ощущая диссонанс разрывающих его чувств. Я бы многое отдал за то, чтобы прижать Дениса к себе и, чувствуя тепло его тела, наговорить кучу всяких глупостей, но могу лишь коснуться его лица на мониторе. — Люблю тебя, малыш, — мягко очертить ладонью скулы и этот рваный шрам. — Не скучай и не переживай, — провести пальцем по упрямо сжатым губам. — Помни. Я тебя слышу. — И я тебя… Да, Любимый, ты меня слышишь. В этом я не сомневаюсь. Иначе не читалась бы сейчас в любимых глазах эта боль. Но не тянись ко мне, когда мне и так невыносимо тяжело отрывать себя от тебя, а выключая скайп, видеть маленькое голубое окно. И нужно сделать выбор: «Сохранить» или «Не сохранять», только взгляд все еще скользит по плывущим перед глазами строчкам: …И еще… Это очень важно! Послушайся меня хотя бы в этот раз. Я ушел не по собственной воле и ты должен дать мне слово, что не пойдешь вслед за мной. ЗАПОМНИ: потеряемся на века! Малыш, знаю, что тебе будет тяжело, но ты должен жить и пройти свой путь до конца. Поэтому не прошу — требую: ни во что не соваться. Какие бы черные мысли не лезли в твою бедовую головушку, сожги все до одной. Не губи свою светлую душу. Какие бы Демоны — реальные и надуманные — не одолевали тебя, никому не верь. Никого не слушай. Я всегда был с тобой честен. Таковым и останусь. На столе папка с документами на имущество, номер телефона риэлтора и нотариуса. Продай все и уезжай. Начни жить заново. Вылези из своего паучьего угла и путешествуй. Съезди, куда захочешь. В Европу или Азию, Африку или Америки. Да хоть на полюса. И, конечно, смотайся в Японию. Я хочу увидеть мир твоими глазами. В ответ обещаю: я всегда буду рядом с тобой, всегда буду оберегать тебя, пока ты будешь нуждаться во мне. Просто очнись, открой разум непознанному. ПРИМИ СВОЙ ДАР и почувствуй в себе СВЕТ. Не гаси неверием. Ты моя единственная любовь, моя нежность, моя страсть, мой родной. Я безумно благодарен той силе, что свела нас вместе. Пусть и недолго, но я был счастлив и за это благодарю тебя. Не отчаивайся! Будь сильным! Просто ВЕРЬ — я нашел тебя в этой жизни, найду и в следующей. Люблю тебя. Твой Я. «Зачем написал это письмо? — Так и тянет влепить самому себе затрещину только за то, что допустил саму мысль о фатальном исходе, не говоря уже о том, что настолько скрупулезно подготовился. — Я бы сошел с ума, если бы что-то подобное оставил мне Денис. — И я уже готов кликнуть по «Не сохранять», но все же отвожу курсор. — Пусть полежит до конца операции. Ну так… на всякий случай. Все же оказавшись между двух огней, даже хитрому Лису не просто просчитать намерения коварных охотников. Но я верю, что все обойдется. Вернусь — удалю это чертово письмо нахрен и рвану к Дениске отогреваться». — А пока… Пытаюсь унять дрожь, согреть коченеющие пальцы и не могу. Кажется, мое дыхание еще сильнее холодит их, будто выдыхаю фреон. Странно, что в прошлый раз я горел, точно по венам текла магма, а сейчас стылый холод сочится изнутри, вымораживая кости. Я должен согреться. Найти свой огонек. Мне нужно спешить. «Дождись меня, малыш», — бросая беглый взгляд на лежащий поверх папки с документами телефон, срываюсь с места и распахиваю только что закрытую дверь… Снежный буран кидает в лицо пригоршню колючего пуха, и я иду навстречу ветру*, что терзает полы черного пальто. Ноги в слишком легких для этого времени года ботинках спешат по грязному растрескавшемуся тротуару, а через миг упираются в педали сцепления и газа. Акселератор в пол. Гоню тачку неизвестно куда, напряженно вглядываясь за мельтешащие щетки дворников, сметающих с лобового стекла назойливых серых мух, и не вижу что там — впереди. Реальность тонет в пепельной мгле, которая скрывает развилки дорог, повороты, знаки, стирает очертания домов, превращая их в неясные темные силуэты. И кажется каким-то безумством парящий в воздухе светофор, каждый миг переключающийся с серого на серый. Серый… Серый… Такой же, как глаза Дениса. Его взгляд, буравящий мой затылок заставляет обернуться, а в следующий миг бью по тормозам, видя, как из ниоткуда на меня надвигается каменная махина — ни объехать, ни обойти. Мрачные, уходящие в небеса стены, точно гигантский ребенок играл в исполинские кубики, нагромождая их в немыслимо шатком порядке. Кажется, бахни где-то на другом континенте петарда, и этот колосс на глиняных ножках рассыпется кучей мусора, но нет — стоит не шелохнется, будто бы знает свою точку равновесия. Да и три колонны-кита*, подпирая капитальную крышу с зубчатым парапетом, не дают сооружению развалиться. И чем ближе подхожу, тем выше становится громада, нависая надо мною неприступным утесом и преграждая путь настолько тяжелыми, массивными дверями, что не каждому под силу открыть, не испугавшись свернувшихся уроборосом ручек-змей. Замираю, видя, как меня изучающе сканируют их мутные халцедоны-глаза и шевелятся графитовые пластинки-чешуйки, наводя на мысль, что сейчас эти рептилии выплюнут из пасти свои хвосты и высунут раздвоенные язычки, пробуя воздух на вкус. Вкус железа. Скорей. И если никак нельзя обойти, мне нужно идти напролом. Отметая морок, распахиваю дверь и… Меня захватывает людской водоворот: большие начальники, начальники помельче, работяги и дармоеды, мужчины в гражданском, женщины в форме; парни в бронежилетах, спрятанных под строгими костюмами или надетых поверх камуфляжа. «Мне, конечно, такого не предусмотрено», — криво усмехаюсь, провожая взглядом группу захвата и стараясь не замечать темное нечто, схоронившееся по углам и сосущее зловонный гной из напитанных им стен. Мой чеканный шаг множится, метаясь эхом по крашеным коридорам. Знакомый кабинет, что за последние месяцы уходящего года стал штаб-квартирой и остоебенил до блевотины вместе со всеми пришлыми «борцами со злом», от которых так и фонит жаждой наживы. И вместе с его постоянным обитателем, которого люто ненавижу, но которому протягиваю и пожимаю руку. — Не передумал? — Дьявольские глаза Митлана неотрывно смотрят в мои, посверкивая зелеными искрами Азарта. — Нет, — не сомневаюсь, принимая черный дипломат и всей душой стремясь быть подальше от всего этого театра. Но отступать не привык, да и некуда: я связан словом и не прощу себе, если из-за моей слабости пострадает Дэн. Осталось совсем немного: сыграть финальный акт в этом спектакле абсурда, а дальше дело техники и группы захвата. И я очень надеюсь, что в заключительной мизансцене никто из массовки совершенно случайно не проломит мне черепушку или не пустит «шальную» пулю в лоб. Только зная Митлана, такой вариант нельзя исключать, но я все еще рассчитываю, что человек, которому так пошли бы витые рога, козлиные копыта, шипастый хвост и еще, пожалуй, перепончатые крылья, не до конца растерял честь и сдержит данное мне слово. Хотя, веры в это у меня уже давно нет. «Блять, как меня занесло в эту свору шакалов? Чем я думал?» — едва сдерживая желание брезгливо поморщиться, отхожу от Митлана, спинным мозгом чувствуя на себе его пристальный взгляд. «Как бы я хотел увидеть совсем другие глаза, — даже сейчас не могу не думать о Денисе, и рука сама собой тянется в карман. Любовно поглаживаю подарок, за гравированной броней которого спрятался мой личный хранитель. — Как ты там, мой Светлый? Все еще накручиваешь, сидя в своем паучьем углу, или все же выбрался на прогулку?» — Палец жмет на кнопку, и стальная крышка отскакивает, для меня одного обнажая любимую улыбку и треснувшее стекло, за которым точеные пики стрелок показывают время: тринадцать тридцать… «Время… Время! Я должен быть не здесь. Мне нужно к Дэну!» — решительно шагаю к двери, мимо бронированного ящика сейфа, в котором легко поместилась бы чертова дюжина скелетов. Дергаю ручку и оказываюсь в причудливом лабиринте из зеркальных стен, образующих нескончаемые коридоры, в каждом из которых стою я, растерянно оглядывающийся по сторонам, и каждое мое движение повторяется мириадами меня. Лучше не смотреть, чтобы не сойти с ума. Да и, попав в это пространство, будешь идти до бесконечности и так и не придешь никуда. Закрывая глаза, решительно шагаю сквозь стекло, внезапно захлебываясь глотком морозного коктейля. Серебро амальгамы клубится вокруг белесым туманом, точно кучевое облако вдруг опустилось на землю. Пытаюсь понять где я, но мысли путаются, останавливаясь лишь на том, насколько здесь холодно. Крепкий мороз парит белесым облачком изо рта, щиплет стылыми призрачными щупальцами уши, нос. За клубящейся дымкой то и дело проскакивают суетливые тени всех оттенков серого: от гейнсборо до маренго, и что-то шепчут, шепчут, шепчут. Не хочу слышать этот раздражающий шелест, мне нужно идти на зов Дениса. Вот только куда? Выдергивая из кармана телефон пытаюсь немыслимым для этого места образом связаться с Любимым, но сети ожидаемо нет. Все еще на что-то надеясь, держу трубку и торопливо шагаю мимо матового молока стеклянной витрины, пряча лицо в воротник пальто, и внезапно легкое дуновение приносит божественный запах свежей выпечки, согревая душу какими-то далекими воспоминаниями. А следом, точно чрез океанскую толщу воды, пробивается родной голос: — Ли-и-и-и-ис… Теряя равновесие, чуть не падаю, поскальзываясь на накатанной наледи. Ищу в мельтешащих повсюду безликих силуэтах ту тень, что покажет мне свои глаза, но призрачный мир вокруг уже сползает непросохшей краской по холсту, а меня слепят фары проезжающей мимо машины… Сидя в салоне своего авто, слушаю горячие мольбы Любимого. Меня захлестывает его отчаянная Любовь изгибом плети вокруг тела, принося нестерпимо жгучую боль наказанием без вины. Но я крепко-накрепко запираю всех своих Демонов в ящик Пандоры, чтобы не фонить ими в резонанс с чувствами Дениса. С трудом, но справляюсь, и неестественное, почти мертвенное спокойствие окутывает душу зеркальным коконом. — Денис, мне нужно идти, — сжимая в руке телефон, вижу, как у служебной, ничем не приметной «лады» меня уже ждут такие же неприметные, но далеко не штатские парни в штатском. — Не волнуйся, милый, это ненадолго, — верю, что так и будет, в этот самый миг решая, что выеду не утром, а прямо в ночь. — Я очень сильно люблю тебя, Денис. И в этой затянувшейся паузе буквально чувствую, как звенят, отскакивая от моего щита, корпускулы взрывных эмоций Дениса. Нестерпимое искушение открыться, поймать хоть какую-то из них на миг прошивает сознание, но я тут же отметаю его прочь. Мой разум должен быть холодным, как лед, и сейчас я не могу позволить чувствам захлестнуть нас обоих. — Люблю тебя. Жду… — Мысленно благодарю моего Любимого, за то, что он умеет находить нужные слова, а в этот миг для меня они самые правильные и важные. Люби меня, малыш. И жди. Мне так нужно, чтобы ты меня ждал, когда отключаю телефон, оставляя тебя наедине со своими мыслями. Ждал, когда еду на место встречи с Аладдином. Ждал, когда, прихватывая дипломат, покидаю непривычное пространство чужого авто и решительно направляюсь к стоящему вдалеке джипу. Ждал, когда остаюсь один на один с безжалостным убийцей, для которого человеческая жизнь не стоит ни одного гроша из тех, что плачу ему за крупную партию отборной дури. — Приятно с тобой иметь дело, Бес, — звучит бархатный баритон с легким восточным акцентом, которого я раньше не замечал. — Или лучше по имени? — Красивая и такая не искренняя улыбка Аладдина не внушает доверия. Я весь на нервах в последние минуты смертельно опасного шоу. И на бис я не выйду, как бы и кто ни просил. Выплеск адреналина почти оглушает, когда мысленно веду отсчет: «Пять, четыре, три, два…» На «один» джип содрогается от резкого удара, и темная паутина разбитого стекла повисает на тонировочной пленке. — Не двигаться, суки! Стреляю без предупреждения! — Новый удар приклада в лобовое, и колючее крошево прозрачными слезами забрызгивает все вокруг: приборную панель, кожаную обивку сидений и застывших на них людей. — Не рыпаться, мать вашу! — И в следующий миг богатыри в масках выдергивают меня из авто, утыкая лицом в серую кашу снега и до боли в суставах выворачивая руки. Краем глаза замечаю, как рослый парень выплевывает в лицо прижатому к джипу Аладдину оскорбления вперемешку с насмешками — не получилось откупиться на месте. Но и мне нелегко… До последней запятой знал весь сценарий, готовился, но спектакль настолько реалистичен, что мой звериный нрав тут же принимает весь этот балаган за реальное действо и показывает зубы, заставляя противиться насилию, пока чей-то крепкий мысок берцы не врезается под ребра, вышибая дух, а холодный металл наручников не сковывает запястья. «Блять», — цежу сквозь стиснутые от боли зубы, когда меня за вывернутые руки вздергивают на ноги. Сердце еще выскакивает из груди от страха, что в любую минуту все могло пойти не по плану. Но до перегруженного мозга уже доходит осознание, что все так и должно быть. Что спектакль для одного-единственного зрителя — Аладдина отыгран. И что это ВСЕ! The end. Finis. Finita la comedia. КОНЕЦ!!! Авансцена. Падает занавес. Софиты гаснут. Тьма… Тьма растекается подо мной зыбучими песками. Пытаюсь вытянуть руку, ногу, но каждое мое действие — бесплодная попытка вырваться из стекающего в воронку песочных часов времени, в котором я лишь крохотная песчинка. Песчинка, которой нужно не потеряться в этом монотонном сыпучем потоке. Не потеряться. Не потерять себя. Не потерять его. Мой свет… Резко подскакиваю с деревянного топчана и снова начинаю метаться в каменном мешке. Здесь пространство несчетно раз измерено шагами: три до двери, три обратно, но с каждой секундой стены сближаются, делая шаги все короче и короче. Здесь нет окон, и время теряет смысл. Здесь в углу, у параши, валяется мой раскуроченный ящик Пандоры, из которого один за другим выползают, вылетают, выкарабкиваются уродливые чудовища. Вырываются на свободу и, расправляя кожистые и оперенные крылья, похрустывая затекшими суставами и клацая зубастыми челюстями, кривя безобразные лица и морды, встают плечо к плечу плотным кольцом. И, сжимая круг, голодные, злые, безумные гасят во мне Свет, высвобождая темную Силу и коронуя меня на царство. Я их Господин. Владыка. Царь. На одном плече у меня Асмодей*, на другом Велиал*, а вокруг мое верное войско. И единственное, чего сейчас хочу — обнажить клинок и уничтожить любого, кто встанет у меня на пути. — Иди сюда, трусливая сука! Поговорим по-мужски! — срывается с цепи бесстрашный задира-Гриффон и, жаждая возмездия, кидается в бой, побуждая меня снова и снова колотить по железной двери то сбитыми до крови кулаками, то ногами в ботинках без шнурков. — Значит так ты слово держишь?! — потакая неудержимому зверю с сердцем льва и клювом орла, срываю голос, пытаясь доораться до одного местного лже-царька. Но этой глухой ночью не то что царь — ни один привратник не удостаивает вниманием мою персону «нон грата». А персона не сдается и продолжает орать в никуда: — Что ты за мужик после этого?! — Он мстит тебе, — шипит за спиной Мегера-Мстительность, щекоча мои нервные окончания змеящимися волосами. — Только представь, каково сейчас Денису? Что он может себе напридумывать? О тебе? О себе? О вас? — и подстрекает к вендетте: — Ты не имеешь права оставить безнаказанным подлеца. — Ты за все ответишь! — вторю своему монстру. — И за то, что я хуй знает сколько тут сижу. И за то, что не дал позвонить. И за то, что ты, с-с-сука, про меня типа забыл, — в бессильной злобе сыплю угрозами, скрежеща зубами и царапая грязными обломанными ногтями каменную кладку каземата. Но мои ногти, как и когти моих взбешенных монстров, проигрывают этим нерушимым стенам. — Сломать меня решил? — выскакивает на арену Минотавр-Упрямство, свирепо трясет башкой с увесистыми рогами и, пуская ноздрями дым, бьет копытом, поднимая тучи пыли. — Да хуй ты угадал! — красная пелена застилает глаза при одной только мысли прогнуться под Бориса. — Я тебя, падаль, насквозь вижу! — Видишь, да видать не все. Поверил сладким речам Иуды. Его благим намерениям, которыми сам знаешь куда дорога выстлана, — подергивая львиной шкурой, поворачивает ко мне мое же искаженное гневом лицо Мантикора-Самоирония и, скаля все три ряда клиновидных зубов, капает кислотой на свежие раны: — Признай уже, что Митлан сделал тебя, как пацана. — Я не проиграл! — хватаю за горло тварь, жалящую мое израненное Эго скорпионьим хвостом, представляя, с каким наслаждением вот так же сожму глотку Митлана и сломаю ему кадык. — Как только выйду отсюда… А Я ВЫЙДУ!!! — не могу сдержать рвущегося в атаку Цербера-Ярость. — Я уничтожу тебя! — Раздавлю, как гниду! — хором вторят мне чудовищные морды Демона о трех головах и клацают острыми как бритва клыками. — Вырву твою гнилую печень и скормлю собакам! — подливает яду в черный котел моих греховных мыслей Ехидна-Жестокость и обвивает меня змеиным телом, предлагая свои мечи. Но оружие падает из рук. Задыхаюсь в цепких объятиях своих Демонов, что без удержу беснуются вокруг жертвенного костра, в адском пламени которого корчится моя нанизанная на вертел душа. — Будь ты проклят… Ненавижу… — шепчет моими ссохшимися губами Гарпия-Ненависть и, точно подранок хлопая рваными перепонками крыл, царапает грудь когтистыми лапами, пытаясь вырвать из нее нестерпимо болящее сердце. — Ты не имеешь права! Выпусти меня отсюда! — бессмысленные слова отскакивают горохом от стенок, и никто меня не слышит, а монструозные извращенцы продолжают разнузданные оргии с моим разумом. И сколь не отбиваюсь от насильников, меня снова и снова кидают на ватный тюфяк бессилия, грубо лапают и, целуя взасос, омерзительными пиявками вытягивают жизненные силы. Мутит от отвращения. К горлу подступает горечь смертельной обиды и меня выворачивает наизнанку обжигающей желчью. Тихо сползаю по стене, трясясь от холода. — Дени-и-ис… — сиплым выдохом срывается с губ имя моей Веры, моей Надежды, моей Любви. Безумным взглядом ищу того, кто не даст мне сойти с ума. Но его со мной нет, и тьма поглощает меня. Я без сил вязну в черном болоте Отчаяния… Куда ни гляну, от горизонта до горизонта бескрайняя трясина, покрытая зыбким ковром гниющей травы с одиночными штырями чахлых деревьев. Редкие озерца открытой воды поблескивают угольной чернотой, но, зачерпывая пригоршню влаги, я вижу в ладонях только зловонную грязь. Брезгливо вытираю руки и снова бреду сам не зная куда, еле вытягивая ноги из вязкой жижи, пузырящейся болотными газами и рискуя каждым следующим шагом провалиться в бездонную топь. Где же край этого света, берег, на котором почувствую под ногами твердую почву? Точно злые духи сбивают меня с пути, и я уже как тот древний мудрец готов молить о точке опоры, чтобы перевернуть этот мир и вернуться в свой. Но здесь не работают ни заговоры, ни законы природы и над головой висит все тот же купол серого неба, готового разразиться ливнем и окончательно скрыть от меня горизонт. — Ты потерялся. Ты не выберешься, — гнусно зудит над ухом комар-Безнадега. «Лис, ты сможешь! Ты сильный», — отмахиваясь от гнуса, твержу себе и отчаянно хватаюсь за режущую ладони осоку. — Сколько ни барахтайся, сдохнешь тут! — присасывается пиявка-Астения, и силы уходят с каждым шагом. В изнеможении спотыкаюсь и падаю. Руки по локоть уходят в склизскую кашу, но упрямо мотаю головой: «Ты должен. Ради Дениса. Блять, двигайся. Вперед!» — Но уже ощущаю на шее тонкие холодные пальцы кикиморы-Обреченности, что медленно и верно перекрывают кислород, заставляя разум метаться по собственному лабиринту, и каждый раз упираться в тупик, выбирая неверный путь. И я готов взвыть раненым зверем… — Денис! — мой крик разрывает мертвую тишину. — Любимый! Я потеряюсь без тебя*. Утону в мерзком пузырящемся газами болоте. Смешаюсь с никому не нужным мусором. Стану прахом, пеплом. Помоги… — И точно в ответ на мои мольбы яркий всполох прорезает свинцовые тучи, на мгновенье ослепляя, а когда открываю глаза, юркая тень мелькает в жухлой траве. То ли дух, то ли демон — полупрозрачный зверек с угольками глаз и черно-бурой шерсткой, будто это место и у него отняло яркие цвета — скачет между кочками, то удаляясь, а то возвращаясь, дразнит мои охотничьи инстинкты и побуждает погнаться за пушистыми хвостами. Не знаю откуда берутся силы, но поднимаюсь и иду след в след за своим прытким проводником, страшась потерять его из виду. Не ведал, что спасительный берег был так близко, но с каждым шагом все меньше вокруг проплешин торфяной воды, все больше сухих островков на моем пути. Ноги дрожат, когда выбираюсь на твердую землю. Тянусь к своему спасителю, но тот не дается в руки и скрывается в кустах. Падаю в мягкий мох. Дрема вязкая, зыбкая, наливая тело свинцом, смыкает веки. В забытье лечу, кувыркаясь, вращаясь в пространстве, в котором уже не знаю, где верх, а где низ, пока вдруг не зависаю над своею собственной кроватью… На моем траходроме, безжалостно сминая покрывало в египетских богах и так по-детски поджимая колени, спит мой личный бог — мой Денис. — Дэн… — Не верю собственным глазам, но дýшу уже наполняет щемящей нежностью: «Мой малыш ждет меня дома. Приехал, не послушался», — и меня одолевает нестерпимая жажда придавить Любимого к постели тяжестью своего тела, которого сейчас и сам не ощущаю и вынужден невесомым перышком примоститься за спиной Дениса и забыться тревожным сном, чувствуя в мыслях такой долгожданный покой. Мой Бог властвует надо мной и над моими Демонами, сгорающими в его свете, и разум окутывает невесомое облако тишины. Такой трепетной. Такой чуткой, что каждое дуновение ветра может рассеять этот невесомый нимбус. И где-то на задворках сознания, разрушая идиллию, уже слышится назойливый скрежет серой крысы-Тревоги. А следом резкий металлический лязг безжалостно выдергивает меня из нашей кровати, и я вздрагиваю, просыпаясь в стенах каземата… — Жданов. На выход! Руки за спину, — первое человеческое существо за прошедшую вечность снова сковывает мои запястья браслетами. Снова узкие обшарпанные переходы и бесчисленные решетчатые створки открываются и закрываются за спиной. Снова гулкие цивильные коридоры и массивные двери, за которыми вершатся «праведные» дела. Снова давящая аура этого поганого места, только я никого и ничего не вижу. Потому что вымотан до предела физически. Потому что в край истощен морально. Потому что глядя на редкие проемы окон, за которыми царствует ночь, понимаю, что я здесь уже как минимум сутки. Сутки, что я просуществовал без Дениса в самокопании и бесконечной борьбе со своими Демонами. Сутки, что провел Денис без меня в неведении и душевных метаниях. Сутки, когда я терял силы, а сейчас готов на брюхе ползти к нему. Сутки, когда Дэн, наплевав на запреты, мчался ко мне, а сейчас ждет в моей квартире. Сутки, когда я не мог позвонить и сообщить любимому, что я живой и почти в порядке. Сутки, и Дэн все еще не знает, где я, а на столе… «Даже если Дэн уже прочел мое прощальное письмо, я должен дать ему знать, что живой, — ускоряю шаг так, что конвоир едва поспевает за мной. — Мне надо успеть», — твержу, словно заклятие, и за следующим поворотом скрежещу с досады зубами. — Лицом к стене! — команда, которую откровенно игнорю и, упрямо вздергивая подбородок, открыто встречаю пронзительный взгляд, прожигающий меня насквозь. Аладдин. Уже не принц, но пока еще и не нищий, хотя столь заметно растерявший весь лоск и стать, что в нем сложно угадать былое величие известного наркобарона. Постарел, осунулся, присмирел, но все еще не сдался, не желая стать чьей-то кормушкой. И, увидев меня, грозный хищник рвется в атаку, но вдруг в нерешительности замирает, а приоткрытые было губы наркодилера смыкаются, так и не проронив ни звука. И я тоже молчу, но после суток в камере в компании собственных чудовищ мой безумный взгляд говорит красноречивее языка. В нем неутолимая жажда убийства. И каждая безвозвратно ушедшая минута делает эту жажду все нестерпимее, приправляя ее горестью осознания, что не вижу, какой удел ждет меня за следующей дверью. Единственное, что очевидно — на милость Митлана рассчитывать не приходится, ибо мое затянувшееся пребывание в кутузке — его рук дело. И если эта мразь захочет, запросто отправит меня по этапу, и не куда-нибудь, а прямиком в черную зону*, где я буду ярким алым* пятном, с которыми в этих местах слишком часто происходят «несчастные» случаи. И даже если следствие, тюрьма, зона — мне сейчас на все это велико похрен. Без боя по-любому не сдамся. Так или иначе добьюсь правды и вернусь к Любимому. Главное, чтобы он дождался, и мне во что бы то ни стало нужно связаться с Денисом. Я просто не имею права отнимать у него лучик Надежды. И, стоя перед знакомым кабинетом, уже воинственно расправляю плечи и не прячу ненависти во взгляде, спокойно шагая в открытую передо мной дверь. — Елисей, ну и видок, — расплывается в шакальей улыбке Борис, с полоборота вызывая острый приступ бешенства. — Ты уж прости мой маленький недогляд. Не думал, что без меня мои олухи элементарные вещи сделать не могут. Только сейчас узнал, что тебя не отпустили. — Да-да… Я так и подумал, — потираю затекшие запястья, наконец-то освобожденные от оков и, провожая взглядом закрывающего дверь конвоира, уже не гашу в себе «души прекрасные порывы»: яростным Гриффоном налетаю на мента и Минотавром припечатываю его к стене. — Хочешь, чтобы я поверил в этот бред?.. — цежу сквозь зубы злобной Мегерой и сжимаю пальцы мертвой хваткой на шее Митлана. — Ты этого добивался? — Цербер во мне уже готов свернуть позвонки подонку, а Ехидна ликует, видя, как багровеет лицо Бориса. — Отвечай!!! — рявкает Гарпия, впадая в неистовство от неправдоподобно слабых попыток к сопротивлению. — Хор-р-рош… — хрипит Борис. — Даже сейчас хорош-ш-ш, истинный Бес… Я смотрю в темные глаза безумца, горящие больным восхищением. В глаза религиозного фанатика, без тени сомнения шагающего в ритуальный костер. В излучающие похоть глаза маньяка, от которого не пахнет страхом, но разит возбуждением. А когда ненароком касаюсь бедром оттопыренной ширинки, рвотный позыв подкатывает к горлу. Но, давя в себе отвращение, я хочу, чтобы он заглянул в глаза смерти и сильнее сжимаю пальцы… Что-то гасит вокруг Свет, и где-то внутри зарождается звук. Страшный скрежет корежащегося металла. Мерзкий визг покрышек по асфальту. Скулеж ветра в водосточной трубе. Поднимается из глубин самого Ада, вырывается наружу диким нечеловеческим воем, разрывая сознание смертельным ужасом. Мозг пронзает болью. И я знаю, что это было. Бросая свою жертву, отшатываюсь назад, и ГНКашник тут же заходится кашлем. — Мне нужен телефон!!! — ору, не контролируя себя. Нервная дрожь прокатывается по всему телу, а сердце вновь и вновь сбивается с ритма. Я не могу контролировать себя и свои эмоции. Мне страшно! — О своем мальчике беспокоишься? — грузно плюхается в кресло Борис, суетливо растягивая узел галстука. — Лети. Ты свободен, — и подталкивает пластиковый контейнер с моим «добром», который я не заметил сразу. — Даже не смей о нем заикаться! — Лихорадочно шарюсь в конфискованной мелочевке, и не находя главного, вопросительно поднимаю взгляд на Митлана. — Телефон приобщен к делу, — мент понимает без слов. — Получишь через десять дней, вместе с тем, что тебе причитается. — Дай свой! — не прошу — приказываю. — Ли-и-ис-с-с, — Митлан тянет имя, улыбку, время, и, качая головой, вновь включает Большого Босса. — Тебе ли не знать о протоколах. — Сука! — все что могу сказать, на прощанье от души хлопая дверью. В голове все еще мечутся отзвуки страшного крика, запуская внутри навязанный тюкающим в висках пульсом отсчет. Минута, вторая, третья… Бегу, несмотря на усталость, на ходу распихивая по карманам документы и бережно укладывая подарок любимого поближе к сердцу. Мне надо к Денису. Мне надо спешить… Пятая, шестая, седьмая. Резко захлопываю дверь стылого салона, но мотор уже рокочет и надо бы дать прогреться движку, но у меня нет на это времени. Ладони со сбитыми казанками судорожно сжимают руль. Педаль в пол. Вперед… Четверть часа гоню машину по взлетной полосе широкого шоссе, прорываясь через вечный поток автомобилей, который не иссякает ни днем ни ночью. Не вижу ни праздничного убранства города, ни призывно горящих рекламных щитов. И даже пролети мне наперерез оленья упряжка с Дедом Морозом, я бы и ее не заметил, отмахиваясь от назойливой мысли: «Это какой-то рок, что я постоянно не успеваю». Не хочу верить в злодейку-судьбу. Я должен успеть. Полчаса — и влетаю в знакомый двор, окутанный темнотой ночи. «Денис, прошу, только без глупостей. Я уже рядом». Бросаю машину на заснеженном газоне…***Face On (Extended) — Yoko Kanno — Wolf's Rain OST***
— Бес! — хриплый окрик за спиной. Разворачиваюсь на автомате, и в тот же миг мощный толчок опрокидывает меня навзничь. Что-то горячее обжигает грудь, не давая дышать. Что-то теплое разливается под одеждой, забирая последние силы. Что-то холодное высасывает душу, причиняя нестерпимую боль… Раскинув руки, смотрю в небеса, где надо мною разрывается их белесый покров и закручивается в черную воронку разрастающегося торнадо. Но не страх, что эта стихия сейчас захватит меня в полон, а четкое осознание, что мне нужно спешить, молниеносно поднимает на ноги. Стремительно несусь, на бегу отряхивая пальто и не сразу замечая, как что-то изменилось в пространстве, исказило формы, геометрию. Как что-то приглушило звуки, точно залив уши воском, но какой-то рваный, неясный ритм все еще доходит до перепонок, только идет изнутри меня. Как что-то стерло цвета, будто я попал в черно-белое кино, но белого в нем тоже нет, потому что все вокруг покрыто тонким слоем цементной пыли, а в непроглядном мраке наступающей ночи причудливым вихрем зависли вмороженные в вязкий воздух хлопья серого снега. «Соберись, Лис. Ну же! — Судорожно проталкиваю в себя кисельный воздух и, сжимая кулаки, пытаюсь унять накатывающую панику. — Время сделало виток и ты снова в начале пути. Ты должен спасти Дениса и даже причудливые игры угасающего разума не остановят тебя в шаге от Любимого. Несусь к подъезду, распахиваю дверь и следующим шагом оступаюсь, как оступаешься, ожидая почувствовать под ногой ступеньку, а ее там нет. Хватаюсь за стены, пытаясь сохранить равновесие, но и привычных стен тоже нет. Вправо, влево, прямо извилистые тоннели бесконечных коридоров, в которых нет ламп, но ртутный дрожащий свет сочится прямо из стен, освещая двери, двери, двери. Я не знаю куда идти, но уверен: у меня больше нет права на ошибку. Верчу головой, пытаясь зацепиться взглядом за какую-то подсказку, но ничего не вижу, только чувствую, как до омерзения липкие тени касаются моих рук, цепляются за ноги, не давая идти. Шепчут, завлекая в свои сети, из которых, знаю, мне не выпутаться. Тело горит. Жар такой, что кажется, сгораю заживо. — Дэн! — отчаянно кричу в пустоту, и в ответ словно лассо опоясывает тело и тянет в не замеченный раньше бесконечно длинный коридор, в конце которого теплится свет и маячит призрачный, но такой знакомый силуэт. Я знаю, кто это, и мне нужно туда. Он мой. Он зовет меня к себе. Тороплюсь, точно спринтер, готовый преодолеть эту стометровку за считанные секунды и выиграть долгожданный приз, но конец коридора все никак не приближается, и казавшийся ровным путь начинает петлять, пока опять не приводит к дверям лифта. Неистово барабаню ладонью по кнопке, и створки приветливо распахиваются, приглашая в тесное пространство кабинки, залитое бледно-серым светом. Решительно шагаю внутрь, и на меня тут же давит инерция стремительного движения вверх. Мой этаж, и до боли знакомая, оставленная какими-то влюбленными чудиками надпись «В+Н=Л» бросается в глаза резким контрастом обшарпанным стенам, будто кто-то только что обвел ее маркером. Сердце сбоит, когда понимаю, что я на верном пути. Вихрем врываюсь в незапертую дверь. Пролетаю мимо груды своих чемоданов и притулившегося рядом рюкзака Дениса и замираю на пороге в зал… — Дэн! — Душа леденеет при виде любимого, сжавшегося в болезненно пульсирующий ком. Мгновенным взглядом окидываю хаос разбросанных документов и выпотрошенных блистеров, подчеркнуто строгие ряды таблеток и суровость холодной стали ПМ. Поднимаю глаза от ноута к удивленно распахнутым Дениса и читаю кромешный Ад его мыслей. — Блять, даже не думай! — Внутри удушливой волной поднимается Страх, и Злость сжимает мою сущность в жилистый кулак. — Не смей сдаваться! — Одним движением сметаю со стола все. — Лис… — судорожный выдох, и в глазах парня загорается огонек Надежды. — Любимый, это же ты. Отзовись, дай мне знак, я чувствую тебя… — Мой парень ищет меня, зажигая повсюду свет, а мне нужен только его. — Малыш, я с тобой, — призрачным мотыльком кружусь вокруг Дениса, нежно, почти невесомо касаюсь моего сильного, но такого ранимого парня, готовый вымаливать прощения за то, что принес ему эту боль. Я хочу просочиться в его ухо, чтобы нашептать: «Пожалуйста, не делай глупостей». Я мечтаю спрятаться в теплом уголке его сердца и поселиться там навечно. Я жажду залезть к нему в голову и занять все его мысли. Но меня захватывают невидимые силы, отрывая от моего спасительного огонька. И я лечу, просачиваясь через слои бетона и пыли, в ночь… Обжигающая боль пульсирует в груди, точно жестокий маньяк вогнал в меня раскаленный добела железный прут. Такой знакомый запах охоты — порох и кровь — щекочет нос. Не могу поднять левую руку, но правой стираю с губ кровавую пену. С белесого неба медленно падают холодные хлопья и тают на моем лице. Тишина настолько пронзительна, что скрип чьих-то тяжелых шагов на снегу оглушает. — Живучий, Бес… — Появляясь из ниоткуда, мне в лицо смотрит черное око смерти. — Но на каждого шайтана найдётся своя пуля. Отупленно рычу, готовый драться до последнего вздоха, но силы уходят, превращая снег подо мной в отвратительную кровавую кашу, и, не желая последним в этой жизни видеть дуло направленного на меня пистолета, закрываю глаза, точно во сне слыша грохот выстрела… — Лис!!! — Темные волосы с проседью на виске безжалостно треплет ветер. — Не смей! Слышишь?! — Сильные руки вздергивают меня со снежного ложа, порождая в теле новую вспышку боли. — Не смей закрывать глаза! — жесткий приказ, но серые глаза полны слез. — Ты обещал, что будешь со мной, — горький упрек, и на мои губы падают горячие соленые капли. — Не умирай… Прошу… — тихая мольба и родные руки сжимают в объятиях, не желая отпускать. «Прости меня, малыш, но слишком поздно…» — Сознание гаснет, коллапсируя в критическую точку небытия…